Закованные в броню

Первым был объявлен поединок на копьях. Со стороны партии крестоносцев его начал герцог Ульрих фон Юнгинген, без каких-либо усилий выбивший из седла Генриха де Фалавье из партии европейских рыцарей. Затем Карл фон Ротенбург выбил из седла бургундца сира де Альбера, а другой француз, рыцарь де Лорж, возродил надежды партии европейских рыцарей, сразив копьем крестоносца барона Дитгейма. Многоопытный тевтонец, рыцарь Дипольд Кекериц, барон фон Дибер, был также вынужден уступить огромному, как скала, нормандцу, при схватке с которым у него неожиданно переломилось копье.

В это время при установившемся внезапно тяжелом молчании среди зрителей, большинство которых болело за крестоносцев, со стороны партии гостей выехал суровый рыцарь в вороненого цвета доспехах с насечками из серебра и гербом, который слишком хорошо знали многие из собравшихся.

– Сеньор Лопес де Мендоса! – с удовлетворением сказал брат Зигфрид, успевший вернуться на свое место сразу перед поединком. – Один из лучших рыцарей воинственного Арагона, прославившийся в боях с маврами. Клянусь, вашему изящному поляку придется с ним несладко!

– Что? – удивилась леди Рейвон. – Польский принц сражается в партии Ордена? Конрад, случайно, его не усыновил?

Брат Зигфрид не удержался от улыбки.

– Не совсем так, моя дорогая леди. Господин гофмаршал объяснил мне это следующим образом. Поскольку в схватке принимают участие партия гостей и партия хозяев, то польский князь, по логике вещей, должен быть в партии хозяев, поскольку вместе с союзным Польше Орденом Пресвятой Богородицы он защищает в этих краях правое дело христианства, предоставив рыцарям церкви свои земли, свое покровительство и свою дружбу. Магистр и капитул собираются заключать с Польшей мирный договор по всем правилам и на этот раз, похоже, без дураков. Поэтому в качестве будущего союзника магистр и распорядился включить польского князя в число партии хозяев.

Вылетевшая на арену с противоположносй стороны от испанца казавшаяся изящной игрушкой фигура серебристого рыцаря в плотно пригнанных легких доспехах миланской работы, на горячем белом арабском скакуне, с развевающимся на ветру бледно-голубым шарфом Эвелины, была встречена звуками труб и приветственными криками сторонников крестоносцев.

– Вы удовлетворены? – ядовито спросил комтур у Эвелины. – Теперь он будет сражаться за честь польского короля с шарфом прекрасной Эвелины Валленрод на стороне Ордена крестоносцев!

Его губы сложились в ироническую ухмылку над смыслом сказанного, который был понятен только ему и Эвелине. Она промолчала. Ее шарф разыгрывался практически при каждом турнире, и ей было абсолютно без разницы, кто с ним сражался. Если поляк выиграет, она просто положит корону победителя на его голову, и все. Большего от нее, слава богу, и не требовалось.

– А вы не сражаетесь сегодня? – мило полюбопытствовала между тем леди Рейвон у комтура.

– Нет, – коротко отозвался тот.

– Плохо себя чувствуете?

Эвелина слабо усмехнулась. Леди Рейвон взяла ее под свое покровительство практически с момента появления в замке, и всегда сильно возмущалась тем, как деспотично обращался с ней дядя, тем не менее, не догадываясь об истинной подоплеке отношений между ними. При каждом удобном случае она старалась уколоть самолюбивого и осознающего, что он начинает стареть, гневского комтура, делая это строго в рамках приличий, и оттого еще более раздражая его, особенно когда он находился в обществе Эвелины.

Смерив леди Рейвон неодобрительным взглядом, комтур Карл Валленрод, стараясь оставаться любезным, ответил:

– Сегодня я не в том настроении, чтобы сражаться. Завтра утром я должен съездить на неделю в Гневно, решить там кое-какие проблемы. Надеюсь, вы не откажете мне в любезности присмотреть за моей племянницей во время моего отсутствия, леди Рейвон? Признаться, я хотел забрать ее с собой, но магистр просил меня оставить Эвелину в Мальборке, он чрезвычайно высоко ценит ее присутствие в замке.

По тону Валленрода можно было догадаться о его отношении к подобному распоряжению Конрада фон Юнгингена, но ему не оставалось ничего иного, как смириться с ним, сделав это по возможности с максимальной вежливостью и демонстрируя свою добрую волю и отеческую заботливость о безопасности племянницы.

– Со всем моим удовольствием, сир Валленрод! – живо отозвалась леди Рейвон, действительно чрезвычайно обрадованная тем, что хмурый дядя-тюремщик Эвелины на какое-то время исчезнет со сцены, и она, возможно, сможет наблюдать, как без всяких помех расцветет цветок романтических взаимоотношений между холодной красивой Эвелиной Валленрод и сдержанно-пылким, очаровательным польским послом.

Отослать комтура в Гневно была ее идея, которой она поделилась вчера вечером за карточной игрой с леди Амалией, на протяжении многих лет остававшейся тайной пассией великого магистра, намекнув при этом о явном расположении молодого поляка к прекрасной племяннице Валленрода. Леди Рейвон даже показалось, что создавшаяся ситуация забавляет магистра и, возможно, за нынешним отъездом Валленрода стоит желание столпов Ордена немного поразвлечься, одновременно поощряя сердечную склонность польского посла с тем, чтобы после проследить, как возможность какого-либо продолжения романа будет отрезана раз и навсегда. Впрочем, может быть, они и отдадут ему Эвелину, подумала леди Рейвон, взглянув на непроницаемое лицо, с каким наблюдал за поединком один из великих комтуров, Ульрих фон Юнгинген, сам увлеченный турнирный боец, оказывающий свое явное расположение польскому послу за его выдающие качества подлинного стратега ристалищных поединков. Кроме того поляк – племянник короля Владислава, и что особенно важно, плоцкой княгини, покровительницы крестоносцев. Он красив, умен, он умеет делать друзей, и даже не просто друзей, а влиятельных друзей, с циничным смешком поправила она сама себя, в его активе не только дружба с братом великого магистра, но также с племянником нового великого маршала, бароном Карлом фон Ротенбургом. Плохо только то, что Эвелина не интересуется мужчинами вообще, а польским князем – в частности. Впрочем, если дело дойдет до серьезного, ее согласия даже не спросят, как не спросят и согласия ее дорогого дядюшки, гневского комтура Карла Валленрода.

Взглянув на сосредоточенно-отрешенное выражение ее лица, словно озаренного светом невидимого вдохновения, комтур Валленрод еще сильнее нахмурился, как будто сумел прочитать ее мысли.

– Весьма вам за это признателен, – тем не менее, стараясь казаться вежливым, сказал он.

Толпа зрителей внезапно с силой в несколько тысяч глоток сделала громкий вздох. Леди Рейвон бросила взгляд на ристалище и тут же воскликнула:

– Господи Всемогущий! Он победил де Мендосу!

Польский рыцарь столь метко направил свой удар, что заостренный конец его копья вошел в забрало испанца, снес переднюю часть его шлема и буквально оглушил сеньора де Мендосу. Покачнувшись на коне, он накренился в седле и через минуту тяжело рухнул на арену. Партия крестоносцев заревела от восторга, в воздух полетели тысячи шапок простонародья, в то время как по многочисленным рядам рыцарей-гостей из Европы гулял легкий ропот удивления и недоверия.

– Клянусь святым ковчегом! – вскричал брат Зигфрид, вскакивая с места и начиная вместе с простолюдинами аплодировать серебристому рыцарю, застывшему посреди арены в гордой позе победителя. – Я бы никогда не поверил в это, если бы не видел своими собственными глазами! Вышибить из седла сеньора де Мендосу?! И кто?! По сути, польский князь еще совсем молод!

– Для монаха вы слишком эмоциональны, мой дорогой, – несколько язвительно заметила леди Рейвон, глядя на возбужденное лицо, пылающие щеки и блестевшие глаза молодого человека. – Вы говорили с гофмаршалом, если не ошибаюсь? Что же ожидает нас теперь? Новый круг поединков или что-то в этом роде?

– Отнюдь, – ничуть не сконфуженный замечанием англичанки, сказал брат Зигфрид, усаживаясь на место. – Нас ожидает общий поединок на мечах.

– Что это значит? – сразу же спросила неутомимая леди Рейвон. – Вы хотите сказать, что все эти храбрецы вывалят на поле одновременно и устроят нам нечто, напоминающее бои гладиаторов Древнего Рима? Бьюсь об заклад, у меня неделю будут болеть уши от нестерпимого грохота сшибающихся мечей!

Брат Зигфрид не успел ей ответить. Вновь грянули фанфары, герольды зычно прокричали что-то неразличимое, и участники турнира, пешие, держа на плечах свои двуручные мечи, вышли на поле ристалища и полукругом выстроились перед помостом, где располагались места магистра и членов капитула.

С руки гофмаршала слетела перчатка, и сражение началось. Леди Рейвон оказалась права. От ужасающего звука сшибшихся в одно мгновение пяти пар тяжелых двуручных мечей у Эвелины на какое-то время заложило уши. Рыцари работали мечами с таким ожесточением и энергией, партия крестоносцев – стараясь защитить честь своего Ордена, а партия европейских рыцарей – стремясь нанести поражение хозяевам, выигрывающим турнир, что чудовищный звон и звяканье высекавших искры при ударах мечей создавали у Эвелины впечатление присутствия в тесном помещении орденской кузни в то время, когда в ней работали несколько десятков кузнецов одновременно. Солнечные блики от отражений в сверкающих лезвиях, описывающих непрерывные круги, россыпью солнечных зайчиков мелькали в воздухе, слепя глаза и заставляя прищуриваться. Эвелина не выдержала и отвела взгляд.

– Ты не болеешь за своего рыцаря? – не удержавшись, поддела ее леди Рейвон.

– Я не могу его различить, – коротко ответила Эвелина.

– Я тоже, – пробормотал со своей стороны брат Зигфрид. – Одно я знаю точно, похоже, что наш великий маршал Ульрих фон Юнгинген лишится сегодня так любимого им страусиного пера на его шлеме.

В толпе зрителей раздались восклицания. Противник брата великого магистра в этом поединке рыцарь де Альбер внезапно обрушил ужасный удар по забралу шлема маршала Ульриха, застежки лопнули и пернатый шлем разлетелся на куски, оставив его с непокрытой головой. На помощь младшему Юнгингену тут же поспешили с одной стороны серебристый рыцарь с польским гербом, а с другой, заметно опаздывая, барон Дипольд фон Дибер. Польский князь со звоном отбил опускавшийся по инерции в пылу боя смертельный удар меча француза, направленный с присущим хорошим воинам автоматизмом, чтобы ударить в промежуток между латами и оказавшейся беззащитной без шлема полоской шеи Ульриха фон Юнгингена и поразить противника. Дав маршалу Ордена возможность вернуться к палатке и одеть другой шлем, серебристый рыцарь и барон фон Ротенбург в течение нескольких минут удерживали вдвоем одновременно трех противников. Затем Ульрих фон Юнгинген, в новом пернатом шлеме, присоединился к схватке, и с ожесточением принялся обрушивать удар за ударом на своего противника, тесня его, свирепо коля и рубя тяжелым двуручным мечом, словно стараясь отыграться за тот короткий миг, когда жизнь его висела на волоске.

Толпа то ревела от восторга, то издавала патетические возгласы. Через несколько минут первым выбыл из строя противник Карла фон Ротенбурга, рыцарь де Фалавье. Зажав рукой кровоточащее плечо, молодой француз отделился от сражающихся, и, поддерживаемый за руки своим оруженосцем и Карлом фон Ротенбургом, поспешил в сторону, не соглашаясь идти в палатку, а желая досмотреть, чем окончится поединок. Следующим покончил со своим противником рыцарь де Лорж. Барон Дитгейм, с расползающимся на рукаве белого плаща красным пятном, также отправился на заслуженный отдых к барьеру с флажками и вымпелами. Вслед за ним польский князь выбил у своего противника, громадного нормандца, его не менее огромный старинный двуручный меч, и они, мирно беседуя, присоединились к остальным.

На арене все еще оставались Ульрих фон Юнгинген с бургундским рыцарем де Альбером и барон Дипольд фон Дибер с сеньором Лопесом де Мендосой.

– Шуму стало заметно меньше, – жизнерадостно сообщила леди Рейвон Эвелине. – Смотри, твой красавчик опять выиграл. На этот раз мирным путем, без особого членовредительства. Видимо, этот парень чертовски сообразителен, поскольку уступая в силе, он в прошлый раз он свалил с седла де Мендосу, а в этот – играючи разделался со здоровяком-нормандцем.

– Он оказал великому маршалу довольно серьезную услугу, – задумчиво проговорил брат Зигфрид, наблюдая за поединком герцога Ульриха фон Юнгингена и рыцаря де Альбера.

Леди Рейвон проследила за направлением его взгляда.

– Их силы примерно равны, – продолжал монах, не сводя глаз с кряжистой фигуры бургундца. – А наш господин великий маршал никогда не был особо искусен в поединках на двуручных мечах. Тем более что такой меч, на мой взгляд, слишком тяжел для турниров.

Эвелина отвернулась, больше не интересуясь поединком. Она думала о своем. Известие об отъезде Валленрода не было для нее новостью, но то, что, по настоянию магистра, она должна будет отказаться от сопровождения дяди в Гневно, ее несказанно обрадовало. Конечно, комтур приставит к ней дюжину своих людей, которые не будут спускать с нее глаз, но, по крайней мере, сам он на какое-то время изчезнет из замка, и она получит хоть некоторую передышку от его капризного, вспыльчивого нрава, оставшись одна. Она уже давно перестала думать о побеге, надеясь на собственные силы. Было очевидно, что если она захочет бежать, ей понадобится чья-либо помощь. Пока Эвелина не располагала человеком, на честность и порядочность которого она могла бы положиться в столь важном и рискованном для нее предприятии.

Единодушный крик, вырвавшийся из глоток тысяч людей, заставил ее оторваться от своих размышлений. По знаку великого магистра распорядитель турнира уронил наземь свой жезл, что служило знаком к его окончанию. Участники двух последних поединков сейчас же остановились и подняли вверх свое оружие. Турнир закончился.

Все десять участников вновь построились полукругом пред помостом, на котором сидели члены капитула Ордена и великий магистр, ожидая его решения. На тех рыцарях, которые получили ранения в схватках, видны были временные шелковые повязки. День уже клонился к вечеру. Неяркое послеполуденное солнце, отливавшее багрянцем, подсвечивало сталь различных по цвету лат участников, создавая довольно оригинальную цветовую гамму переливающихся на них отблесков, ложившуюся частично на лица самих людей, стоявших в молчании, ожидая суда магистра. Склонив головы, держа на локте руки снятые боевые шлемы, все они замерли в суровой замкнутости воинов, на секунды до принятия решения магистром поразительно единодушно безразличные к одобрительным возгласам толпы, поощрительным приветствиям друзей и соплеменников, улыбкам прекрасных дам, махавших им платками и шарфиками.

– Дорогие рыцари, – сказал Конрад фон Юнгинген, и толпа замерла, стало так тихо, что почти каждый из собравшихся мог отчетливо слышать густой, низкий голос великого магистра. – Мы все сегодня наслаждались зрелищем того великого мастерства и отваги, которыми наградил вас Бог. Я горжусь тем, что при дворе моего возлюбленного Ордена собрался сегодня весь цвет европейского и германского рыцарства, подобного вам. И еще более благодарен Богу за то, что он даровал победу в сегодняшнем турнире воинам, представлявшим черный орденский крест!

Крестоносцы и та часть горожан и крестьян, которые были подданными Ордена, заревели от восторга, но часть собравшихся, состоявшая из представителей европейского рыцарства, хранила тяжелое молчание, как бы выражая недовольство фактом того, что несмотря на незаконченные поединки, в которых силы сражающихся соперников были равны, чаша весов склонилась в пользу партии хозяев, и стало быть, все призы достанутся им.

Магистр немного помедлил, а затем продолжал:

– Главный приз турнира, золотой кубок Ордена, по правилам турнира, будет отдан сражавшемуся в рядах победителей рыцарю Польши князю Острожскому, показавшему нам сегодня чудеса отваги, военного мастерства и силы духа!

Гром аплодисментов, которыми разразилась толпа, немецкие рыцари, горожане и крестьяне, явно свидетельствовал об одобрении соломонова решения магистра – поляк действительно был храбр, хорошо сражался, фактически спас жизнь своего товарища по оружию во время финального поединка, и, при выигрыше рыцарей Ордена, пальму первенства, тем не менее, получал светский рыцарь. Европейские рыцари также с охотой присоединили свои голоса к приветствиям в честь победы польского князя, и самым громким из них, как ни странно, был голос сеньора Лопеса де Мендосы, «карающего меча Арагона», как иногда в возвышенно-патетической манере предпочитал именовать себя он сам.

Согласно условиям турнира, лучший рыцарь из партии победителей должен был получить золотой кубок Ордена из рук самого магистра. Конрад фон Юнгинген уже повернулся к устроителям турнира и получил кубок в свои руки от одного из них, одетого в белую монашескую рясу с черным крестом на груди, затем обернулся к польскому князю, выступившему вперед из полукруга, образованного его соратниками, и сделал несколько шагов в его направлении. В это же время толпа с удивлением могла наблюдать, как поляк что-то сказал великому магистру, на лице того попеременно отразилось изумление, недоверие, а потом оно озарилось редкой для него улыбкой. Конрад фон Юнгинген жестом подозвал недоумевающего рыцаря-монаха с крестом на груди и вернул в его руки золотой кубок победителя.

В толпе послышался ропот и недовольные возгласы. Магистр поднял руку, и они стихли.

– Доблестный посланник друга и брата нашего короля Польши Владислава Ягелло, – сильным голосом сказал магистр, – отказывается от золотого кубка победителя в пользу поцелуя прекрасной дамы, с шарфом которой он сражался на турнире.

Секунду толпа оставалась безмолвной, словно переваривая сказанное, а затем тишина взорвалась еще более громкими криками одобрения, смеха и шквалом аплодисментов красивому, улыбающемуся поляку, приложившему руку к сердцу и слегка поклонившемуся всем собравшимся в знак благодарности за их поддержку и понимание.

Леди Рейвон тоже смеялась и хлопала в ладоши, комтур Валленрод сидел молча и неподвижно, нахмурившись, а Эвелина с изумлением смотрела на рыцаря в серебристых доспехах, который мерными шагами приближался к той стороне арены, где, сразу же за барьером, сидели на своих местах Эвелина, леди Рейвон и гневский комтур.

– Вставай, несчастная! – со смехом затеребила Эвелину леди Рейвон. – Иди и поцелуй его. Что это за выражение на твоем лице? Он что, тебе не нравится?

Тем временем серебристый рыцарь дошел до края арены, остановился в нескольких шагах от нее, и со звоном лат опустился на одно колено, устремив взор на поднявшуюся и застывшую на своем месте с тем, чтобы, согласно неписанным традициям турниров, все присутствующие могли ее как следует разглядеть, Эвелину.

– Эвелина Валленрод! – прошелестело по рядам, ее имя повторяли полушепотом, словно предавая по цепочке из уст в уста, тысячи людей, а затем толпа вновь разразилась криками.

На этот раз это были выкрики одобрения и поощрения, обращенные уже больше к самой Эвелине, целью которых было подтолкнуть ее к исполнению желания победителя, который предпочел ее поцелуй золотому кубку Ордена.

Эвелина еще немного помедлила, осмотрелась по сторонам и, приняв предложенную руку помощи от брата Зигфрида, сошла из рядов для зрителей на траву арены. Коленопреклоненный польский рыцарь, успевший снять свой шлем, стоял теперь в нескольких шагах от нее. Когда она приблизилась к нему, он поднял голову, она увидела его красивое лицо с правильными чертами, темными непроницаемыми глазами и пурпурным ртом, изогнутым в извиняющейся полуулыбке. Ветер шевелил пряди его ровно подстриженных, густых блестящих каштановых волос, красивыми волнами ниспадавших к шейному обручу его кольчуги, часть влажных волос прилипла к его лбу, но это, как ни странно, делало его еще более привлекательным, придав ему неуловимо-мальчишеский шарм и обаяние. Эвелина почти с сожалением подумала о том, как он привлекателен. Положив ладони ему на плечи, она склонились к его лицу и слегка коснулась своими губами его губ. В эту секунду горячие, обветренные от постоянного пребывания на свежем воздухе и возбуждения поединка губы польского князя, нарушая все правила ритуального поцелуя победителя, с жаром прильнули к ее устам, словно стремясь передать ей желание и страсть, обуревавшие молодого человека, и Эвелина вздрогнула от непонятного ощущения несчастья, которое вместе с обычным чувством омерзения от прикосновения к ней мужчины вновь всколыхнулось в ее душе.

– Вы с ума сошли! – не удержавшись, прошептала она по-польски, отстраняясь от него и с негодованием глядя прямо ему в лицо. – Что это вы себе позволяете?

– Я покорен вашей красотой, сударыня, – с легкой улыбкой ответил он, все еще оставаясь коленоплеклоненным и глядя на нее снизу вверх. – Я подумал над вашими словами, сказанными на вчерашнем приеме, и они еще больше укрепили меня в моем намерении просить вашей руки у магистра. Надеюсь, вы не ответите мне отказом?

Эвелина в невольном порыве неприятного изумления почти оттолкнула его от себя.

– Вы безумец, князь! – уже в полный голос произнесла она.

– Вы не ответили мне, моя принцесса, – он поднялся на ноги, сжимая в своей ладони ее ускользающие пальцы.

– Идите к черту, Острожский! – сердито прошептала она, почти вырывая у него из рук свою руку.

Стараясь сохранять на лице маску привычного вежливого безразличия, Эвелина развернулась, подхватила подол своего платья и почти побежала к трибунам для зрителей.

– Типично по-польски, – проворчал между тем комтур Валленрод, не отводя взора от двух фигур на арене ристалища. – Отказаться от золота ради поцелуя девчонки! Эти поляки просто непроходимо глупы!

– Да что вы, господин комтур! – возмутилась до глубины души оскорбленная в своих лучших чувствах леди Рейвон. – Это же так романтично! У меня прямо слезы на глаза наворачиваются!

Гневский комтур что-то невразумительно проворчал о том, чего стоят слезы и сопли избалованных девиц, но постарался сделать это так неразборчиво, чтобы леди Рейвон, при всем желании, не могла ничего расслышать.

Фигуры на арене, между тем, разделились. Рыцарь в серебристых доспехах, с непокрытой головой все еще стоял, коленопреклоненный, провожая взором удалявшуюся от него стройную фигуру молодой женщины в голубом платье.

Эвелина вернулась на свое место. Лицо ее было печально.