Советник на зиму. Роман

Глава шестая.

Праздник победы

В поздних рассветных сумерках, когда «Человек огня» уже трепетал на фасаде театра (Маранта, оказывается, умела и по крышам лазать!), пугая немногих оставшихся у дотлевающих костров горожан, на площадь снова прибыл грузовик с динамиками. Асмолевский зачитал из кузова указ губернатора о роспуске городского совета и установлении на территории города губернаторского правления – до новых выборов, дата которых будет назначена позже. Здание башни по указу переходило в распоряжение губернской администрации. В завершение Асмолевский поблагодарил от имени губернатора всех, кто отстоял свободу и демократию, и добавил, что вечером в театре состоится большой концерт в ознаменование торжества законности и порядка.

Слушатели вяло похлопали, покричали без особого энтузиазма и разбрелись по улицам, горланя песни. Кучка солдат направилась к главному подъезду башни и широко растворила двери. Оттуда начали выпихивать одного за другим сонных очередников, угревшихся в накопителе. Тех, кто пытался вползти назад и досмотреть сны, солдаты подбадривали пинками. Когда из дверей вылетел последний узел с чьим-то добром, их наглухо заперли, а на крыльце выставили охрану. Солдаты по команде сбились в нестройные колонны и с дробным топотом скрылись в тумане.

Больше ничего в башне и вокруг нее не происходило.

– Куда пропали советники? – недоуменно спрашивал Викланд, спускаясь по крутой лестнице следом за шатающимся от усталости и голода Несговоровым. – Мне кажется, они заслужили показательную экзекуцию… Не слишком кровавую, конечно, без топора и без кнута, но взять их под стражу и судить по закону следовало бы, нет? Иначе у людей наступит разочарование, они начнут подозревать губернатора в сговоре и в следующий раз уже не так охотно пойдут защищать демократию. Какие у вас ощущения? Впрочем, я догадываюсь. Вы бы не отказались от чашечки кофе!

– Почему бы вам и в самом деле не пригласить нас в миссию на чашечку кофе? – снизу нахально перекликнулась с ним Маранта. – У вас ведь в конторе найдется кипятильник?

– Кипятильник? Да-да, это было бы приятно… – пробормотал Викланд с сомнением. – Но мне придется собрать коллег, чтобы обсудить работу в новых условиях. Боюсь, на кофе с вами уже не остается времени…

– Чем бы дело ни кончилось, вам не в чем себя упрекнуть, – тихо сказала Маранта Несговорову, поднимая к нему утомленное, с синими подглазинами лицо. – Сейчас вернетесь к Даше, выпьете с ней чаю… Своего, из чистых кружек…

Когда вышли со двора и, встав на углу, молча смотрели друг на друга, не решаясь расстаться (сонному Несговорову эта минута показалась сладкой вечностью, и он успел поверить, что она никогда не кончится), Маранта испуганно вскрикнула:

– Смотрите, кастрюлю сперли!

И устремилась в развевающемся парике (забыла снять!) туда, где вчера стоял котел со свечами и гвоздиками на нем. Раздосадованный Викланд поплелся за ней и уже издалека, вспомнив про Несговорова, с казенной улыбкой на лице помахал ему рукой. А Маранта крикнула на прощанье:

– Вечером приходите на концерт!

Но и у нее вышло формально.

Трамваи не ходили. Одолев пешком некоторую часть пути (как много, он и сам бы не сказал: сонное сознание куда-то западало, время текло неравномерно), Несговоров почувствовал острую нужду и решил справить ее в глухом переулке. Отошел подальше от проспекта, пристроился у высокого забора, нацелился на снежный бугорок, чтобы было чем замести следы. Огляделся для порядка. Вокруг никого не было. Прямо перед ним над забором выступал из тумана зловещий дом с лепными капителями полуколонн и каменными трубачами на крыше… Несговоров содрогнулся. Он никак не думал оказаться возле этого дома, забрел сюда случайно, со стороны двора. Однако менять позицию было поздно. Нечаянное соседство даже понравилось: в Несговорове взыграл травестийный дух, перенятый ночью от Маранты. Снег, испещренный бестолковыми пунктирными зигзагами наподобие следов петляющего зайца, углубился желтой лункой, а в лунке этой что-то зачернело.

Уже оправившись, Несговоров, прежде чем подсыпать ногой снегу, присмотрелся к обнажившемуся предмету. И отпрянул в ужасе.

Невольно взгляд его скользнул дальше. Такие же, почти уютные в могильной неподвижности продолговатые холмики возвышались на небольшом расстоянии один от другого ровной чередой вдоль всего забора. Откуда эти трупы? Кто стащил их в одно место, уложил в ряд и присыпал снегом? Что собираются с ними делать?

Несговоров кинулся назад к проспекту, туда, где могли встретиться люди, в надежде кому-нибудь поведать о страшной находке. Бежал, поминутно оглядываясь, словно надеясь, что холмики эти – сон, мираж, который вот-вот исчезнет, – и с размаху налетел на что-то стальное.

Первое, что Несговоров разглядел, опомнившись, – это наставленное на себя дуло. Рядом с лицом при исполнении, державшим в руках автомат, зачем-то стояла воткнутая в снег широкая лопата. Несговоров поднял глаза – и узнал вчерашнего рябого стражника.

– Их надо… откопать, – пробормотал Несговоров первое, что попало на язык, делая нервную отмашку в сторону забора. Он уже догадывался, что влип во что-то страшное.

– Здесь нельзя находиться! – сказал рябой с тем же каменным выражением, с каким вчера в накопителе требовал освободить проход.

– Вы знаете, что там, под снегом, лежат мертвецы?..

– Проходите, не задерживайтесь!

В голове Несговорова все смешалось. Его отпускают? Не думая уже о тех, кто лежал у забора, он послушно двинулся дальше, не оглядываясь, все убыстряя шаг, ожидая пули в спину. Пристрелят, положат рядом с другими и засыплют – никто ни о чем не узнает. Смерть стала привычна, люди гибнут как бездомные собаки. Даша, конечно, хватится, начнет искать, но кто будет слушать ребенка? Требуются огромные сила и власть, чтобы заставить их пошевелиться.

Несговоров собрал последние силы и тяжело побежал по рыхлому снегу, делая большие скачки, как раненный зверь. И только вылетев на проспект, весь мокрый, с липким привкусом металла во рту, позволил себе оглянуться.

В глубине переулка, где он только что столкнулся с рябым, обыкновенный дворник мирно чистил дорогу.

Несговоров прислонился к фонарному столбу. Его тошнило. Он попытался сплюнуть, но густая слюна вожжой повисла до земли, и он не знал теперь, как от нее избавиться…

В этот момент чья-то тяжелая длань упала ему сзади на плечо.

Несговоров метнулся в сторону. Изготовился из последних сил дать отпор.

Перед ним, свесив руки-плети, стоял Щупатый.

– Ну, ты развоевался! Тебе что, ночи мало было?

Пошли в сторону колледжа рядом. Несговоров надеялся, что Щупатый отстанет, свирепо молчал.

– Это твой мужик на театре висит? – спросил Щупатый насупленно.

– Мой.

– За мужика тебе спасибо. Ему бы еще морду Кудряшова на одно место прилепить.

Несговоров не отвечал.

– Ты, наверное, обиделся, я тебе наговорил всякого, – неуверенно продолжил Щупатый. – Забудь про Асмолевского, ладно? Ну, что я оставался у него тогда и все такое. У меня с ним все кончено. Забудь, как человека прошу!

– Что ж тут забывать? Тут и забывать нечего, – пробормотал Несговоров. – Мне бы другое забыть…

– Маранту, что ли? – спросил Щупатый, повеселев. – Она знаешь кто? Давно хотел тебе сказать, да все как-то… Кудряшовская подстилка, вот кто! Приезжала на гастроли с еврейским театром и осталась тут. Он ей сразу трехэтажный особняк отвалил. А этот козел, директор театра…

– Козел?

– Ну, да. У него и фамилия Козлов. Так он ее в штат брать не хочет, почему – сам знаешь. На этой почве они с Кудряшовым в последнее время были на ножах. Ты с ней поосторожнее, с Марантой этой…

Несговоров слушал и не слушал. Глядел прямо перед собой. Туман рассеялся, даже слабое солнышко выглянуло. Вот девочка-подросток сидит на ворохе узлов, сердитая, прямо вся пунцовая от стыда и гнева…

– Даша!? Ты почему здесь?..

– Ну, я пошел к себе, – сказал Щупатый, вбирая голову в плечи. – Не забудь про уговор!

– Я все собрала, – торопливо оправдывалась Даша, будто ожидая упреков. – Все! Только ящики пустые оставила, на которых ты спал.

Не тратя лишних слов, Несговоров рванулся в подъезд и взлетел по лестнице. Дверь комнаты была снята с петель, внутри двое рабочих под присмотром завхоза выковыривали ломами доски пола.

– Девчонка хотела унести кровать! – весело сообщил Аршак Манвелович, выводя Несговорова под локоток на площадку. – Я говорю – не-ет, кровать казенная! А так все, вроде, собрала. Толковая девчонка. Тебя-то где носило?..

Внизу Щупатый настороженно выглядывал в щелку двери.

– Пристроишь у себя на время наш скарб? – попросил Несговоров. – Я пойду к прокурору. Они творят беззаконие.

– Земляк, это бесполезно! – сказал Щупатый. – Меня тоже предупредили, лавку закроют через месяц. Повсюду идет реконструкция старых зданий. Скоро ты наш город не узнаешь! Извини, земляк.

Дверь захлопнулась, щелкнул замок.

Даша встретила Несговорова с раскрытым от возмущения ртом. Кажется, она довольно натерпелась со сборами и ожиданием, чтобы хоть теперь не оставаться одной! Тяжелая работа и самостоятельные решения, которые пришлось принимать этим утром, придали ей уверенности в себе, и к дяде она стала относиться слегка покровительственно.

– Берем такси и все везем к Маранте! – заявила она тоном, не терпящим возражений.

– К Маранте? – с изумлением переспросил Несговоров. Как будто Даша слышала их вчерашний разговор на лестнице! – Но… У меня нет адреса.

– Эх ты, тормоз.

– И денег нет на такси…

– Так были же деньги?

– Вчера были, а сегодня нету. Да мы и так дотащим, не горюй!

– Куда тащить-то собрался?

– А в театр! Там есть большой чердак. Я теперь знаю, как туда пройти. Пока вещи там полежат, а после что-нибудь придумаем. Маранту найдем… Годится?

Даша выпятила губки, раздумывая. Махнула рукой:

– Что с тобой будешь делать! Годится.

Пришлось ей снова сидеть и караулить: за одну ходку было не управиться. Несговоров втиснулся в подошедший трамвай с четырьмя большими узлами (что в них, даже не интересовался; машинально отметил на оставшейся под присмотром Даши горке вещей свой незавершенный холст на подрамнике, заботливо упакованный в одеяло, но и к нему отнесся холодно, как к ненужному хламу) и скоро был на площади. На самый верх по узкой крутой лестнице заталкивал тяжелые узлы по одному, помогая себе головой. Сбросив ношу на очищенном с вечера пятачке возле окна, где еще недавно с упоением трудился над «Человеком огня», наткнулся взглядом на оставшуюся от ужина банку, вспомнил Маранту, и больно защемило сердце…

По дороге к Даше купил с лотка возле остановки два черствых бублика. Таяли последние рубли. В этот раз в трамвай погрузились оба, подпирали собой шаткую пирамиду багажа на задней площадке и жадно глотали сухие куски. Несговоров боялся, что их засекут возле черного крыльца или на лестнице, не пропустят на чердак, где уже лежала добрая часть скарба, и – ни туда, ни сюда; но пронесло и в этот раз. А какую занятную картину они являли для стороннего наблюдателя, пересекая площадь со своими тюками и мелочевкой, какой шум поднимали в помещении! По театру носилась уйма народу, но все были заняты подготовкой к вечернему торжеству, это-то, наверное, и выручило. А охрану в ожидании высоких гостей выставить еще не успели.

Сложив вещи и обтерев вспотевшие лица, налегке отправились вниз. Несговоров считал необходимым посетить прокуратуру. Пошли вместе, потому что еще в трамвае поклялись друг другу больше ни при каких условиях не разлучаться.

Прокуратура занимала двухэтажный малиновый особняк на углу площади, наискосок от театра. Место было тихое, да и само учреждение популярностью не славилось. Когда Несговоров с Дашей вошли в дверь, вахтер как раз пришивал пуговицу к брюкам. При виде посетителей грозно поднялся в приспущенных штанах, стал допрашивать: кто их вызвал, где повестка?

Этот парень привык быть здесь первой и последней инстанцией. Несговоров решился на отчаянный ход:

– Недалеко отсюда под снегом лежат трупы. В преступлении замешаны большие фигуры. Я буду говорить только с прокурором.

Упоминание о трупах подействовало – в народе об этом, похоже, были наслышаны.

– Второй этаж налево, – проворчал вахтер, сосредоточенно ища потерянную в недрах штанов иглу.

В приемной грузная женщина с тяжелым серым лицом, похожая на тумбу, пудрилась перед зеркальцем. На черной двери, ведущей во внутренние покои, висела табличка с надписью: «Прокурор Постила Э. Г.»

– Кто вас пустил?!

– Постила знает, его предупредили, – соврал Несговоров, продолжая следовать выбранной тактике.

– Выйдите отсюда! Сейчас охрану позову!

– Ваша охрана еще не пришила пуговицу и гуляет без штанов, – сказал Несговоров. – Хорошо живете! В двух шагах от горы трупов. Где прокурор? Я хочу его видеть!

– Кто там развонялся? Впусти! – прозвучал из-за двери резкий голосок.

– «Его»! – передразнила тумба изумленного Несговорова и рывком распахнула черную дверь.

В глубине большого мрачноватого кабинета за столом сидела миловидная девица со взбитыми на голове кудряшками. На вошедших не глянула, словно все на свете люди были ей знакомы и давно наскучили. Сесть не предложила.

– Что случилось? – спросила отрывисто.

– Я художник… – начал Несговоров.

– Вижу, что не Иванов! – грубо схохмила Постила, упорно разглядывая свои ногти. – Ближе к делу.

– Нам негде жить! – отчаянно вскрикнула Даша, потеряв надежду на растерявшегося дядю.

– Так-то лучше, – сказала Постила.

Она раскрыла лежащий перед ней гроссбух и круглым школьным почерком написала, громко пришептывая: «Жи-лищ-ный во-прос».

– Собственно, жилье у меня было… У нас. – Несговоров поправился, не вполне четко представляя себе, с какой стороны эта ситуация более убедительно выглядит перед законом. – До вчерашнего дня. Вчера завхоз колледжа привел двоих, они что-то говорили о реконструкции… А сегодня нас выгнали на улицу. С вещами.

– Клево! – ухмыльнулась Постила. – Значит, на выход, с вещами?.. Окса-ан!!! – вдруг истошно завопила она, заставив Несговорова и Дашу отшатнуться. – Соедини-ка меня с администрацией!

Через минуту в дверях возникла тумба.

– Асмолевский? – спросила ее Постила.

– Не-а. Касаткина.

Постила скорчила гримаску, но трубку все-таки подняла.

– Маргарита Разумовна, здравствуйте! Чувствую, у вас отличное настроение. Наверное, все в жизни удается? Маргарита Разумовна, у меня сидит художник, его сегодня утром… Да, да… Маргарита Разумовна, это не играет роли! Закон один для всех. Элитные квартиры? Кто этим занимается, Негробов? Ах, с ним Кудакин… Ну-ну.

– Дерьмо на палочке, – буркнула Постила себе под нос, бросив трубку. – Вы говорили с Кудакиным? – спросила Несговорова.

Тот напряг память.

– Это такой… заношенный?

– Скорей уж занюханный, – фыркнула Постила. – Оксан, они собираются строить в общежитии колледжа элитные квартиры! На двух уровнях, с саунами! Представляешь? А жильцов выбрасывают на улицу. И эта Рита еще отсылает меня к Кудакину! Можно подумать, он знает законы лучше меня.

– Дерьмо на палочке, – понимающе согласилась тумба. – Кому хоть квартиры-то?

– Негробов должен знать, он тоже там был… Свяжи с ним, а? …Негробов? Привет. У меня тут выселенные с жалобой на тебя. Да, художник, и с ним… А, понятно… Понятно… Хи-хи-хи-хи, – залилась Постила мелким смешком. – Слушай, Негробов… Через два года? А чего так долго? Может, я прямо сейчас хочу. Нет, серьезно! Ты нашу заявку-то не забыл? Смотри. Если что, шкуру спущу. Ладно, ништяк. Бай-бай.

– Пообещал через два года, – сказала Постила тумбе, внимательно слушавшей разговор от двери.

– Две?

– Две.

– Обманет, – предположила тумба.

– Да я его живьем съем, засранца! – заверила Постила. – Они все у меня на крючке.

– Кроме Асмолевского. Тот осторожный.

– Ха! Осторожный. Да он просто мокрушник! Видела бы ты вчера…

– Значит, вы знаете про убитых? – встрепенулся Несговоров. – Как это случилось? Кто-нибудь ведет расследование?..

Тут Постила впервые подняла на него глаза. Трудно было ожидать от смазливой молодой женщины такого хищного взгляда исподлобья.

– Вы все-таки насчет жилья или по другому вопросу? – ехидно уточнила она. – Если по другому, давайте займемся другим. Я не против.

– Мы насчет жилья! – торопливо заверила Даша, предостерегающе впиваясь в руку дяди ноготками.

– Простите, – повинился Несговоров.

– Ничего. Не стоит упоминания, как говорят штатники. Вам надо встретиться с Кудакиным. Негробов утверждает, что вы вчера добровольно подписали отказ от жилплощади… Учитывая некоторые щекотливые обстоятельства…

– Щекотливые обстоятельства?

– Ну да. Ведь вас застали в одной постели с несовершеннолетней.

– Послушайте!..

– Я передаю то, что мне сказали. Еще раз говорю, повидайтесь с Кудакиным и потребуйте от него копию бумаги. Если ваша подпись подделана, он будет отвечать.

– А мы?..

– Вы по суду вернете себе жилье. Или, раз уж там все сломали, вам должны предоставить другое равноценное. Придется походить, дело не быстрое.

– Спасибо, – промолвил Несговоров задумчиво.

– На здоровье. Не стоит упоминания. Заявленьице-то напишите.

– Что?..

– Вы все-таки у меня на приеме побывали. Пригодится. Окса-ан! Ты на концерт пойдешь?..

У Несговорова кончалось второе – или которое там по счету? – дыхание. Больше всего он хотел дотащиться до чердака, рухнуть на узлы и уснуть мертвым сном. Стужа не пугала: с минувшей ночи он так назябся, что чувствовал себя кем-то вроде рыбы или лягушки – влажным, скользким и ледяным… Даша молчала, ни в чем дядю Вадика не винила, но уже ни на кого кроме себя, похоже, не рассчитывала; между ее бровей пролегла печальная мудрая складочка.

Площадь перед театром была запружена нарядными людьми. Сверкающие черным лаком машины подвозили все новых гостей. В стороне вопросительным знаком маячила долговязая фигура в драповом пальто и теплом шарфе.

– Вы тоже пришли на праздник? – смущенно спросил Викланд, узнав Несговорова. – Здесь, говорят, будет весь бомонд? У меня пригласительный билет фри ов чардж… Как это по-русски? Бесплатно, но пожертвования принимаются.

– Пожертвования? Для семей погибших?

– Как вы сказали?.. Ах, это шутка! Да-да. Мы с вами провели славную ночь. Это не забудется. У меня такое было в конце шестидесятых, когда я только поступил в университет… Мы воевали с полицией! Забаррикадировались в аудиториях и поливали их сверху из брандспойта. Да. Потом нам отключили воду. Но мы дня три или четыре еще держались, для кофе сливали воду из отопительных батарей. Веселое время было… Как у вас сейчас.

Викланд за разговором распрямился и приосанился. Видно было, что ему приятно вспоминать свою бурную юность.

– По моим ощущениям, она уже не придет, – пробормотал он, близоруко поднося к глазам часы. – Вы не видели Маранту? Возможно, она прошла через служебный вход. Гм. Придется ориентироваться самому. У вас есть билеты? Нет? В моем пригласительном записано «второе лицо». Этим лицом могли бы стать вы, да?

– Со мной племянница, – сказал Несговоров. – Теперь мы с ней неразлучны.

– Да-да. Это очень трогательно.

– Дядя Вадик! – зашептала Даша страстно. – Там будет Маранта! Там будут Кудакин, Негробов и все они! Тебе ж надо повидаться с Кудакиным! Попроси Маранту, пускай она поможет нам!..

Несговоров заколебался. Окунаться в беспечную разряженную толпу, неизвестно что празднующую, – ему, измученному бессонницей и заботами, давно не мытому, в грязной одежде! Это казалось совершенно, совершенно невозможным. Но, с другой стороны, уникальный шанс (тут Даша права) пообщаться в неформальной обстановке с людьми, от которых зависит его и Дашина судьба. После придется месяцами обивать пороги приемных, только чтобы попасть к какому-нибудь Кудакину… И Маранта! Она же позвала их к себе жить, при этом почти согласилась на глупое, самонадеянное условие Несговорова! О, если бы вчера во время разговора с ней он знал, что случится сегодня, то был бы куда осмотрительнее… Но она не сказала «нет» и сегодня может сказать «да»!

– Дядя иностранец, подождите! – окликнула Даша удаляющегося Викланда. – Ну же, ну! – нетерпеливо подталкивала она Несговорова.

– Но мы решили не расставаться! – сказал Несговоров. – Вспомни, сколько всего ты утром без меня пережила…

– Дядя Вадик, это нам сторицей вернется! Сторицей! Ничего мне не сделается, разберу пока вещи, разложу постели… Я же буду совсем близко, тут, наверху! Ну пожалуйста!..

Чутье (единственное, что еще работало) подсказывало Несговорову, что нельзя поддаваться соблазну и бросать ее одну. Но – поддался, уговаривая себя, что идет на это ради ее же блага.

В фойе сновали ряженые в масках и дурацких колпаках. Миловидные разносчицы в кружевных передничках предлагали морсы и мороженое. Несговоров с тоской подумал: Дашу бы сюда вместо него! Она так любит яркие представления, пышные церемонии, так была прошлый раз взволнована…

Викланд потерялся в толпе возле гардероба. Несговоров приметил за колонной телекамеру, возле которой мелькнуло несколько отдаленно знакомых лиц. Подошел ближе.

– Сегодня мы атакуем видных политиков города, задавая им единственный, но самый важный вопрос: что будет значить для всех нас эта победа? – говорила в микрофон рыжая ведущая. – Едва ли надо представлять нашим телезрителям Нину Мордуховну Биргер, возглавляющую Департамент культуры, кино и исторического наследия губернской администрации. Пожалуйста, Нина Мордуховна!

Свет упал на пожилую низкорослую женщину с багровыми щечками. Несговорову показалось, что он ее где-то встречал. Пока рассеянная память наводила мосты, глаза сами искали привычное дополнение – и нашли: неподалеку стояла ухоженная моложавая дама, затянутая в серебристое вечернее платье, мило улыбаясь всем, кто с ней раскланивался. Только тут Несговоров вспомнил, где видел обеих: в этом же фойе четыре дня назад, рядом с Марантой!

– Ни у кого не должно быть сомнений, что минувшей ночью мы пережили событие знаменательное, если не сказать эпохальное, – с апломбом говорила перед камерой Биргер, по привычке высоко задирая голову. – Терминология нас, интеллектуалов, нередко подводит, но я бы рискнула и назвала происшедшее…