Советник на зиму. Роман

– Моего бесценного Джека убили и сожрали у меня на глазах, – послышалось за спиной Несговорова. Голос говорившего заставил его вздрогнуть. – С потрохами! Разорвали живьем в накопителе!

– Что-то не заметно, чтобы вы особенно печалились, – возразил другой голос.

– Как говорят в народе, нужно играть не чувство, а борьбу с ним…

Пока сонный Несговоров успел среагировать и развернуться, собеседники отошли, и ему осталось лишь гадать, кто из двух удаляющихся солидных мужчин в черных костюмах был Кудряшовым и Кудряшов ли, вообще, это был. Но взгляд совершенно случайно наткнулся на другую пару: в углу за искусственной пальмой стояли и беседовали о чем-то Асмолевский с Кудакиным! Кудакин размашисто жестикулировал, то и дело хватая собеседника за пуговицу строгого, на френч похожего пиджака. На лице у Асмолевского гуляла кривоватая ухмылка. Несговоров устремился к ним.

– Я из старинного судейского рода! – убеждал Асмолевского Кудакин. – Моего прадедушку так и звали: Куда-Кинь. Куда ни кинь, все клин! Хе-хе. Ушлый был старик. Оттуда и фамилия пошла…

В этот момент в угол ударил сноп света такой силы, что Несговорову подпалило затылок и он на секунду ослеп.

– Настоящая сенсация этих бурных дней – появление яркого лидера, каким показал себя Валентин Аркадьевич Асмолевский, личный секретарь губернатора! – ликующим голосом провозгласила рыжая. – Мы давно ждали молодого политика-реформатора, и вот он явился. Для многих – к полной неожиданности. Но те, кто имел счастье наблюдать Асмолевского раньше, видеть его тихую работу, могли все это предсказать. Просто Валентин Аркадьевич очень скромный человек… Валентин Аркадьевич, мы знаем, какой нелегкой выдалась для вас эта ночь. Вы держались молодцом. И все-таки, если честно: вас посещали минуты растерянности, отчаяния, когда казалось, что еще немного – и силы реванша сомнут не слишком еще опытных защитников свободы?..

Перед камерой Асмолевский преобразился: расправил плечи, откинул голову, надул щеки; кривая желтозубая ухмылка превратилась в вальяжную снисходительную улыбку; он уже открывал рот для ответа… Несговоров пронырнул под камерой и обошел цветочную кадку с другой стороны, чтобы перехватить Кудакина. Вдалеке приметил обвислый пиджак, похожий на кудакинский, ринулся было туда – и едва не сбил с ног даму в серебристом платье.

– Простите ради Бога, – повинился он, стоя перед ней в понурой позе. – Я бежал за Кудакиным…

Он впервые видел давешнюю собеседницу Маранты так близко. Она была в обществе напомаженного и прилизанного субъекта с узкими раскосыми глазами, также показавшегося Несговорову знакомым.

– За Кудакиным?.. – изумленно переспросила дама. – А я вас помню! Помню-помню! Вы друг нашей милой цыганочки!

– Цыганочки?.. – Теперь пришла очередь Несговорова удивляться.

– Ну да! А вы не знали? Такая девочка, просто прелесть! – принялась она расписывать своему спутнику, но тут же спохватилась. – Тьфу ты, кому я говорю! Ведь это вы, Марат Сафарбеевич, выпустили ее на сцену!

Бесстрастный Марат Сафарбеевич молчал, лишь тонко улыбался, изучая Несговорова глазами-щелками.

– Да, цыганочка, – повторила дама. – Она малышкой отстала от табора, кто-то ее здесь в городе подобрал… Да какое это все имеет значение: предрассудки, сплетни… Фу! Гадость. На каждый роток не накинешь платок. Лишь бы танцевала хорошо, да, Марат Сафарбеевич?.. А вам что от Кудакина нужно?

У этой женщины была цепкая хватка. Вопрос прозвучал властно, не отвертишься.

– Из-за него я лишился квартиры, – откровенно сказал Несговоров. – Кудакин обманом выгнал меня с племянницей на улицу, подделав мою подпись на какой-то бумаге.

– А, так вы… – Дама собиралась что-то выпалить, но быстро прикрыла рот ладошкой. – Вы без квартиры? Милые, ну как же так можно. Представляете, Марат Сафарбеевич, они без крыши над головой! Я видела вашу племянницу, шустрая девчонка. Прямо не знаю, чем вам помочь… Скажите, не вы мастерили плакат с горящим человеком?

– Я, – живо откликнулся Несговоров с тайной надеждой.

– Уж очень страшный. Сейчас повсюду одни ужасы, я этого не люблю. Мой вам совет: снимите поскорей!

– Что? Снять?!..

– Конечно! Потапу Степановичу это не понравится. Он не поймет, что вы хотели сказать. Слишком аполитично. У вас в голове такая каша, мне просто страшно за вас. Снимите!

– Да кто такой Потап Степанович, чтобы…

– Боже! Святая простота! Он не знает Потапа Степановича! – расхохоталась дама, держась за Марата Сафарбеевича, чтобы не упасть со смеху. – Завтра я обязательно ему скажу: был на торжествах один чудак, который про вас ничегошеньки не слышал! Ох, ха-ха-ха! Да губернатор это, дорогуша, отец наш родной! Тот самый, который все это заварил и праздник нам устроил. А я Маргарита Разумовна, будем знакомы!

Несговорову показалось, что это имя он где-то слышал, причем вместе с фамилией: то ли Рыбкина, то ли Птичкина. От Щупатого? Или от завхоза?.. Все в голове перепуталось.

– Так не забудьте, снимите плакат! Марат Сафарбеевич выделит вам помощника. Да, Марат Сафарбеевич?

Прозвучал второй звонок, все потекли в зал.

Несговоров сел в партере на предпоследнем ряду с краю, чтобы можно было в любое время уйти, никого не потревожив. Марат Сафарбеевич – а это был директор и художественный руководитель театра Марат Козлов – поднялся на сцену и открыл праздничный вечер. Мы отмечаем победу демократии, сказал он, и сегодняшний концерт-экспромт тоже будет демократичным. Наряду с известными мастерами культуры на сцену выйдут самодеятельные поэты, певцы, юмористы из числа героев минувшей ночи.

– В России художник не может развиваться нормально, от детских фантазий к профессиональным грезам. Плавно и продуктивно. – К уху Несговорова склонился незаметно подсевший Викланд. – У вас много обрывов. Чтобы просто выйти на сцену, вам сначала нужно стать солдатом революции, нет?

– Мне кажется, от художника везде требуется подвиг, – серьезно ответил Несговоров. – Где бы он ни жил. Художника вне подвига не может быть по определению.

– После подвига от человека мало что остается! Это шутка. У вас есть безумно талантливые люди, но почти все они непрофессиональны и истеричны… Да? Надрывны!

В зале погас свет. На сцене стала разворачиваться балетная феерия. Несговоров услышал такты знакомой мелодии и разом ожил. Все его чувства обострились, по спине заранее побежал холодок…

Радость оказалась преждевременной. Номер сильно урезали. Не было пролога с порханием бабочек. Отсутствовала груда трупов в лучах зари. Осталась только мажорная часть – и какой мажор! Вот люди идут на штурм, карабкаясь по веревочным сеткам. Но это не серая толпа, облаченная в лохмотья, как прежде, – это крепкие, хорошо обученные солдаты в униформе. Они действуют слаженно и помогают друг другу. Затемнение скрывает от зрителей итоги битвы. В следующей картине появляются празднично одетые горожане. Звучит победный марш. Навстречу выходит полковник с орденами на груди. В руках у него большое ружье. То самое… Люди почтительно склоняются перед бравым воякой. Становятся полукругом. Почти все как в прошлый раз! Глаза Несговорова лихорадочно ищут Маранту. Но ее – нет. Полковник высоко поднимает ружье, предлагая его народу, и все с готовностью тянут руки. Белобрысая девушка с длинными жидкими волосами оказывается резвее других, подпрыгивает на жилистых ножках и завладевает оружием. Но и остальные не в обиде. За спиной полковника два солдата выволакивают на сцену целый ящик винтовок… Звучат заключительные громовые аккорды. Опускается занавес. Зал рукоплещет.

– Губернатор поступил, я считаю, мужественно, – сказал Викланд, хлопая со всеми. – Но он слишком стар, нет? Ему может не хватить пороху довести начатое до конца? Какие у вас ощущения?

Несговоров откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза.

– Как хорошо, что здесь ее не было, – невпопад пробормотал он.

– Вы про Маранту? Да-да, ведь она выходила в этой сцене!

Викланд больше ничего не сказал, но у Несговорова больно стеснило сердце. Невозможно было представить Маранту участницей этого пошлого угоднического спектакля, но и ее отсутствие, никак не объясненное даже Викланду, с которым она договаривалась о встрече, не сулило ничего доброго. В голове Несговорова витали предположения одно мрачнее другого.

– Они изгоняют всякие упоминания о бойне, – тихо сказал он Викланду, не открывая глаз. – Если со мной что-то случится, я хочу, чтобы вы это знали и добились огласки. Утром я видел много убитых, присыпанных снегом. Возле дома Асмолевского. Их нужно опознать и провести расследование.

– Но советники, как мне говорили, покинули башню добровольно! – возразил Викланд. – Губернатор предложил им деньги. По пять тысяч долларов. Вы слышали? Это интересно.

– Все-то вам только интересно! – горько вымолвил или только подумал Несговоров, куда-то проваливаясь…

– Да-да, но это, по моему, не совсем обычные стихи!

Несговоров сделал над собой усилие и разомкнул глаза. Со сцены заканчивал декламировать Щупатый:

…Тихо теплится в теле заброшенном

Голубое мое естество,

А душа, будто конь заполошный,

В каждом всаднике чует родство!

– Звучит трагически, нет? – прокомментировал Викланд. – Моя интуиция подсказывает, что у этого молодого человека с кем-то не сложились отношения.

– Откуда он взялся? – воскликнул Несговоров. – Что тут, вообще, происходит?

Следом за Щупатым на сцену поднялся известный юморист с мясистым носом. Он только что прилетел издалека, прервав зарубежные гастроли, торопился. Ему хотелось надеть бескозырку, обвязать себя пулеметными лентами и лично ворваться в кабинет Кудряшова с гранатой в руке. В бескозырке! С лентами на груди крест-накрест! С гранатой! А затем, когда этот подвиг на века запечатлят фото- и кинокамеры, отложить гранату, приспустить штаны и… И? И нассать в кудряшовскую чернильницу!

Зал грохнул.

За юмористом вышла девушка в голубой шляпке с бантом, снова кого-то Несговорову напомнившая. Ломаясь, она не слишком правдиво представила завистливую нищенку-попрошайку. Похлопали и ей, сочувствуя замыслу.

Местная рок-звезда в розовом трико маршировала по сцене строевым шагом и кричала: «У-у-у! Я вас всех люблю-у-у!». А когда она затянула:

Чтобы не было грустно,

Порубаем в капусту… —

зал поднялся. Несговоров, правда, остался сидеть, но Викланд, испытывая понятную неловкость, на секунду оторвался от кресла. В первом ряду Маргарита Разумовна вытерла платочком глаза. Асмолевский вытянулся по стойке «смирно», как на параде.

После еще выступали барды с суровыми песнями о диссидентском прошлом, какая-то бабулька отмолотила народную пляску с частушками (все про того же Кудряшова), затем пел детский хор… До Несговорова происходящее на сцене доходило редкими проблесками, его снова поглотила неодолимая трясина сна. Временами сон перепутывался с концертом. Ему чудилось, что Маранта играет на сцене бойкую нерадивую служанку, посадившую на его, Несговорова, рубашку жирное пятно и тараторящую по этому поводу с Викландом:

– Если он будет еще беситься и ныть, скажите ему… А, вот и он. Здравствуйте. Меня зовут Бопа. Это я посадила на вашу рубашку пятно и не смогла его отстирать.

– И что, у нас в России никто не может?.. – интересовался Несговоров.

– Нет. У нас в России все такие как я, Бопа.

Несговорову стало смешно, он прямо во сне громко расхохотался и очнулся радостный, часто моргая залипшими глазами, чтобы успеть застать Маранту на сцене и больше не терять из вида. Но сцена, к его огорчению, оказалась пустой и темной. Зал тоже успел опустеть наполовину, публика скучилась у выходов.

Рядом в проходе стояли Викланд со Щупатым.

– Нет, скажите, вам правда понравилось? – нудно спрашивал Щупатый не в первый, как видно, раз.

– В Европе готовится к выходу сборник русских авторов нетрадиционной ориентации, – деликатно толковал ему Викланд. – Творчество сексуальных меньшинств вообще вызывает в мире повышенный интерес, а в ваших условиях особенно… Из этого едва ли получится бестселлер, нет. Поэзия на Западе мало продается. Вы не станете богатым. Но стоит попробовать. Рукопись можете передать позже, через господина Несговорова… Вы ощущаете притеснения со стороны властей, общества? Дискриминацию? Какие-то неудобства?

Щупатый метнул на Несговорова победный взгляд.

– Нет, – сказал он. – Раньше что-то такое было. С сегодняшнего дня – нет. Вы правы, я переживаю трагедию, но она скорее личного, чем политического свойства…

– Безответная любовь?

– Да не безответная любовь! – огрызнулся Щупатый. – Кому ни объясняешь, никто не врубается. Все дело в заскорузлости нашего сознания. Даже самые передовые из нас, ну кто горой за либеральные ценности и все такое, – они тоже зажаты и боятся своего тела, своих желаний, понимаете?

– Вы можете об этом написать? Мы дадим к вашим стихам авторский комментарий.

– Конечно, могу! Кое у кого не хватает храбрости для любви. Я впервые говорю об этом откровенно, потому что вижу в вас человека из свободного мира…

– Да-да, спасибо. Кажется, пора идти? – Викланд поспешно кивнул и быстро зашагал к выходу на своих длинных ногах…

Несговоров вышел из театра одним из последних. Сразу шмыгнул в темный двор; кто-то, однако, успел его заметить, позади раздался топот. На полпути к цели, в узком проходе между мусорными контейнерами, его настигли двое.

– Мы из Ассоциации чистой любви, – заявил один знакомым мальчишеским голосом.

– Это не ко мне, – глупо ответил Несговоров.

– Вам повезло, сегодня в честь праздника наша фирма делает подарки, – сказал, не слушая его, второй, что был повыше и пошире в плечах.

– Цены снижены в три раза, – добавил первый.

– В четыре! – уточнил второй.

Несговоров нащупал в мусоре тяжелую доску с гвоздями и взял ее наперевес.

– Пошли, это бомж. – Младший сплюнул, увлекая напарника на площадь…

На лестнице Несговоров почувствовал себя почти как дома. Просунув голову в лаз, тихонько подал голос, чтобы Даша узнала его и не испугалась. Никто не отозвался. Сориентировавшись в темноте по окну, иногда светлевшему от запускаемых на площади ракет, Несговоров кое-как добрался до узлов, стараясь не шуметь. При новой вспышке разглядел на полу скрюченное Дашино тельце. До того уморилась, бедняжка, что уснула в чем была на голых досках, не разложив постель, и успела, конечно, озябнуть – стужа-то как на улице!.. Несговоров дернул один, другой узел, пробуя на ощупь, где лежат одеяла с подушками, отыскал нужный, в котором оказались сразу все постельные принадлежности – Дашина педантичность! – раскатал на полу возле девочки матрац, осторожно приподнял ее, посадил… Рука попала во что-то липкое, в нос ударил резкий запах. Несговоров чертыхнулся про себя, греша на вчерашний соус Маранты. Потряс Дашу за плечо, чтобы проснулась. Та не отреагировала. Он встревожился, толкнул посильней…

Тело безжизненно завалилось на матрац.

Несговорову удалось найти спички и огарок свечи, оставленные вчера Марантой возле окна. Дрожащими руками поднес неспокойный огонь к Дашиному лицу.

Мутные глаза девочки были полуоткрыты, изо рта стекала липкая струйка.

Несговоров неумело поискал пульс. Рука показалась ему совсем холодной. Прижался ухом к груди, пытаясь услышать сердце. Принялся тормошить Дашу, звать, умоляя откликнуться, подать хоть какой-нибудь признак жизни. Если она еще по эту сторону черты, у него хватит сил ее вытащить. Иначе что вообще он делает на этом свете, зачем нужна его бессмысленная жизнь?

Он положил ее голову себе на колени, попытался разжать рот, чтобы передать ей свое дыхание…

Даша издала полустон-полухрип. И сразу захлебнулась рвотой с желчью и стала откашливаться.

Она жила! Жила, это главное. Теперь дело было за ним.