Танец Смерти. Воля свыше. Часть третья
Старик закрыл книгу и аккуратно положил рядом с собой. Вот оно – есть и то, что несёт смерть, но есть то, что способно остановить её, защитить невиновных. Можно выпустить на волю страшного демона и обезопасить от него избранных. И, если его предки были людьми рачительными, то сохранили эти лекарства, и они сейчас находятся в подвале. Сам он, как это ни странно, ни разу не спускался туда, тем более вход в него, сколько он себя помнил, всегда скрывался за большим кухонным шкафом с всевозможными мисками и плошками.
– Нишерле! – громко позвал он и скривился от уколовшей живот боли.
Снаружи сразу раздался топот ног по каменному полу. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал запыхавшийся юноша. Его лицо показалось целителю взволнованным, и он спросил, улыбнувшись:
– Зачем ты так спешил?
– Я подумал… – начал Нишерле, но смутился и замолчал.
– Не волнуйся, со мной ничего не случилось. Я позвал тебя, чтобы ты помог мне спуститься на кухню…
– Тебе нужно лежать, дед. Немедленно ляг и скажи, что тебе нужно – я всё принесу.
– Постой, не торопись, дай договорить.
– Хорошо, хорошо… Прости, – юноша замер перед ним, приготовился внимательно слушать, словно ученик перед учителем.
– Сейчас мы спустимся в кухню, и ты попробуешь отодвинуть шкаф с посудой, дружок. Если не сможешь – позови на помощь соседей.
– Но зачем, дедушка?
– Ты просишь меня дать в твои руки оружие возмездия, – вздохнув, ответил целитель. – Я готов сделать это. Но первым делом мне надо проверить кое-что, ну, а потом дать тебе необходимое знание.
Нишерле просиял от радости, словно речь шла о новой лошади или свидании с темнокожей красавицей.
– А для начала сделай, что я просил, – предотвратил старик крики восторга.
Он молча смотрел, как юноша силится сдвинуть с места тяжеленный шкаф. Деревянная махина со скрежетом, по пальцу за раз, смещалась в сторону. Уже показался потемневший от времени, покрытый трещинами дверной косяк. Увидев его, Нишерле удвоил усилия и едва не опрокинул на себя несколько горшков. Стоявшая рядом Бэудиша успела придержать их рукой.
Дети. У старика навернулись на глаза слёзы. Вот только в душе они давно уже стали взрослыми, слишком взрослыми. Они уже ощутили на себе всю жестокость этого мира и готовы платить ему той же монетой. О, проклятые времена. В другой жизни красавица Бэудиша могла бы стать женой сына кишара, а не по годам сильный и смышлёный Нишерле стал бы джаурсином гвардии правителя Азулахара. Но безжалостная судьба распорядилась иначе. Сейчас целитель начинал понимать, почему нихайа Сеитэ встала на путь мести. Они готовы идти тем же путем. Но в их распоряжении нет верных солдат. У них будет нечто другое, более страшное и смертоносное. Он вспомнил описание мора из книги, и его передёрнуло от ужаса.
– Дед, дверь! – тяжело дыша, воскликнул Нишерле, смотря на старика задорно блестящими глазами. Он утёр со лба пот и подёргал потускневшее бронзовое кольцо. – Закрыто.
– Вышиби.
Юноша ударил плечом в пыльные доски. Что-то громко треснуло, дверь распахнулась, и он едва не полетел кубарем в чёрную пустоту.
– Ух ты, не рассчитал, – засмеялся он. – Что там, дед? Кладовая с оружием и доспехами?
– Скорее с доспехами, – усмехнулся старик. – Или не носить мне имя ан-Химеш. Возьми светильник, Нишерле, идёмте, посмотрим.
От волнения он совсем перестал чувствовать боль, хотя и понимал, что как только пройдёт эйфория от познания нового, она нахлынет с новой силой. Но это будет потом, а сейчас… Ан-Химеш бодро спустился следом за внуком по крутой, довольно длинной лестнице. Шедшая сзади Бэудиша всё норовила поддержать его, но старик обходился и без посторонней помощи. Путь им преградила ещё одна дверь. На этот раз вышибать её не пришлось. Нишерле сделал шаг вперёд и ахнул. Они очутились в большом зале, размеры которого сначала даже не удалось определить – свет одного светильника выхватывал из темноты лишь крохотный, шагов в пять, пятачок.
– Бэудиша, неси сюда все светильники, что найдёшь в доме, – попросил старик внучку.
Она недовольно проворчала, что с дыркой в животе надо в постели лежать, а не по подвалам шастать, но послушалась.
– Что здесь, дед? – тихо спросил Нишерле, боясь и шага ступить в сторону.
– Здесь когда-то работал наш предок. Создавал лекарства, чтобы лечить разные болезни. И здесь, возможно, есть то, что поможет нам.
– Лекарство?
– Да, Нишерле. Скажи мне, ты знаешь, что такое джуммэ?
– Фасоль какая-то, – пожал плечами юноша. – А ещё, кажется, болезнь так называли… Ты хочешь наслать мор на наших врагов?! Моровые поветрия способны насылать лишь злые боги. А мы кто?!
– Откуда столько веры в божественное, мальчик? Болезни приносят не боги. Как говорят мудрецы, это живые существа, которые поселяются в нас и отравляют своими ядами.
– Вот как? Но где взять этих существ, которые есть джуммэ?
– Подожди немного, Нишерле, всему своё время. Первым делом надо научиться защищать от болезни тех, кто пойдёт с вами. И только потом вы узнаете, как нести смерть.
На лестнице раздались осторожные шаги, и в подвал вошла Бэудиша с корзинкой в руках, где позвякивали собранные по комнатам масляные светильники. На её уставшем лице читалось лёгкое раздражение, словно девушка хотела сказать – разве этот подвал стоит того, чтобы я таскалась с корзиной. Она поставила её у ног Нишерле и, сделав шаг назад, скрестила на груди руки, показывая всем своим видом, что больше помогать не собирается.
– Зажги светильники, Нишерле, – проговорил старик. – Посмотрим, что оставили нам предки.
Юноша зажёг от своего все принесённые Бэудишей и принялся разносить их по помещению. Жёлтый, трепещущий свет постепенно приоткрывал тайну этого подвала. Темнота отступала, открывая огромный, превосходящий размерами весь их дом, зал. Под довольно высокими потолками висело десятка два больших люстр, похожих на колесо дорогой кареты, такие же тонкие, изящно сработанные. Для каждой из них в стене располагался подъёмный механизм, позволяющий либо поднимать их, либо опускать на тянущейся к люстрам цепи.
Весь зал занимало множество стеллажей со стоявшими на них сосудами из стекла или керамики. Между рядами располагались столы с различными приспособлениями – на одном были весы и ступка с пестиком, на других хитроумные устройства для нагрева и выпаривания, на третьих в плоских каменных чашах лежали хирургические инструменты из бронзы, потемневшие без дела за долгое время. И всё это покрывал толстый слой серой пыли. Вездесущие пауки наплели в проходах паутину от пола до потолка, поэтому казалось, что дальние углы зала окутал таинственный туман.
– Здесь надо прибраться, – ан-Химеш обернулся к Бэудише.
– Но что здесь, дедушка? – внучка не посмела возразить ему, хотя, искушение было очень велико.
– Брат твой хочет защитить Азулахар, девочка. Но не силой оружия – мы не сможем собрать достойной армии. Однако есть другая сила, гораздо более страшная, чем копья, мечи и стрелы. Против неё не помогут ни доспехи, ни крепкие стены. Джуммэ проникает всюду и убьёт практически каждого, если только он не будет защищён особым образом.
– Мор? Вы хотите напустить на Арриго мор?! Но как? Да и зачем – погибнут невинные, множество невинных. Разве можно делать такое ради того, чтобы убить горстку негодяев?! – воскликнула Бэудиша, и в уголках её глаз блеснули слезы.
– Ты знаешь иной способ защитить тех невинных, что живут здесь, в Азулахаре? – старик ласково положил руки на её плечи. – Скоро, Бэудиша, очень скоро сюда нахлынут и мародеры, и посланные троном солдаты, чтоб наполнить опустевшую казну Арриго. Для них нас просто не существует, они уничтожат всякого, кто встанет на их пути. Нас уничтожат, милая. Но мы можем постоять за себя. Одной рукой мы будем сеять смерть, но другой раздавать невиновным жизнь. Здесь, Бэудиша, в этой комнате должно быть то, что спасёт невинных. И когда мы научимся использовать эту силу, я расскажу вам, где взять смерть.
7
Золотой трон, символ бесконечной власти над Арриго, оставался пустым уже который год. О его прошлой владелице напоминал лишь зелёный шёлковый шарф, сиротливо лежавший на мягких подушках. Давно, возвратившись из-за моря, Гунэр положил оставшийся у него предмет гардероба его госпожи, как напоминание. С тех пор ни он, ни Нафаджи, ни Фахтар не дерзнули сесть на этот трон. У его подножия появилось три простых кресла, на которых восседал правивший империей триумвират.
Истощённая войной и потерями, Арриго уже не была такой, какой раньше. Отобранные в казну сокровища кишаров подходили к концу – приходилось кормить, и хорошо кормить армию, возросшую почти в два раза по сравнению с тем, что было при прежнем Махди. Если все готовы были идти за нихайей Сеитэ, то, отнюдь не большинство поддерживало Фахтара, Гунэра и Нафаджи. То и дело в разных местах империи возникали бунты недовольных, и приходилось щедро платить солдатам, чтобы они беспощадно подавляли восстания.
Деньги таяли, налогов собиралось много меньше обычного, с каждым годом держать в своих руках власть становилось всё тяжелее и тяжелее. И тогда Нафаджи вспомнил об Азулахаре. После штурма Лита побрезговала забирать с собой проклятое золото. Лишь благодаря жадности Машада они забрали немного, чтобы отблагодарить воинов за удачный поход. Но сколько осталось сокровищ в богатейшем из кишаев, Нафаджи просто не мог себе представить. Много. Безумно много, возможно даже больше, чем они отняли у всех других кишаров вместе взятых. Конечно, там ещё оставались люди, которые будут защищать сокровища, но их, наверняка, немного. Слухи о том, что оставшиеся в живых пытаются бежать из Азулахара, давно слышали все обитатели дворца Аррикеша. Горстка оставшихся в оазисе не устоит перед жадной до наживы армией Арриго.
И Фахтар, и Гунэр согласились с Нафаджи. Правда, Гунэр всё же предложил обойтись с азулахарцами по-доброму, помочь им покинуть погибающий без защиты скал оазис. Но Фахтар махнул рукой и сказал, что нечего церемониться с этими негодяями. Лишние рты не нужны империи. Ей нужно лишь золото.
– Как там наши разведчики? – спросил Гунэра Фахтар, перегнувшись погрузневшим телом через ручку кресла.
Бывший телохранитель с сожалением посмотрел на дочитывающего отчёт казначея и пожал плечами.
– Пока ничего особенного. Они первым делом занялись личным обогащением – как-никак машадово отродье. Так что в первом письме с голубем лишь похвальба о том, что азулахарцы забились от страха в щели, словно мыши. Плохо это, Фахтар, не правильно. Они ничего не узнают. И, зная их, думаю, нарвутся они, разъярят местных.
– Мне кажется, они раскидают тех, кто остался там, как котят.
– Надо было послать моих ребят…
– Твои слишком ценны, чтобы посылать их в такую дыру. Лишь благодаря им я чувствую себя в безопасности.
– Фахтар, мы начинаем бояться своего народа. Пора задуматься над этим.
– Гунэр, ты слишком придирчив к себе. Кого ещё сажать на этот трон? Не скажешь? То-то же. Нет того, кто достоин занять его. Династия Сейкшеров прервалась, а искать бастарда – наверняка есть кто-нибудь – у меня нет ни малейшего желания. А наша госпожа так и пропала, не оставив после себя ни наследника, ни завещания. Но, если помнишь, именно меня она просила быть её наместником.
– Помню.
– Так что ты думаешь о разведчиках?
– Думаю, что их кости прибавятся к тем, что уже белеют вокруг города.
– Тьфу, Гунэр. Мне не нравится такое твоё настроение. Но я не собираюсь посылать ещё кого-либо. Если ты прав, и кости машадовых негодяев уже грызут гиены, мы будем знать, что там ещё есть храбрецы, готовые защищать сокровища с оружием в руках. В любом случае, двести сотен пехоты и конницы сомнут их. И чем быстрее мы пошлём туда армию, тем быстрее наладятся дела в Арриго. Послушай этого, – Фахтар ткнул пальцем в побледневшего казначея. – Его слова не просто о количестве золота в наших подвалах. Они о том, что скоро мы потеряем власть. Наша власть не может держаться на пламенных словах, как это получалось у госпожи. Наша власть способна держаться лишь на звонкой монете.
– Я знаю это, Фахтар. Знаешь, я сам хочу пойти в Азулахар. Быть может, всё обойдётся малой кровью.
– Тьфу, опять ты за своё. Нечего церемониться с ними. Пусть дохнут в своём оазисе. Ведь так, Нафаджи?
Бывший третий темежин, слушавший доклад казначея, вздрогнул и резко обернулся к Фахтару.
– Чего я?
– Давно вот ты не читал нам стихи.
– Не будет больше стихов, Фахтар, – Нафаджи сдвинул брови.
– Всё скучаешь о госпоже? Забудь её, да и не тебе было отдано её сердце. Пока ты сидишь тут и меланхолию разводишь, Чарред нашу госпожу…
– Перестань, – Гунэр одёрнул не в меру разошедшегося Фахтара. – Отпусти лучше казначея.
– Иди, любезный, – Фахтар милостиво кивнул тому. – Передай другим, что сегодня мы больше не будем слушать докладов, у нас совет.
Казначей, кланяясь и пятясь, добрался до двери и быстро выскочил в неё, словно находился не в тронном зале дворца, а клетке со львами.
– Жаль, Машада угробили вы, – наместник почему-то засмеялся. – Я бы его в Азулахар послал. А теперь придётся самому туда отправляться.
– Пошли меня, – ещё раз предложил Гунэр.
– Нет уж, лучше здесь оставайся. Толку больше будет. А я с собой Нафаджи возьму. Как считаешь, темежин?
– И что я там не видел, – проворчал тот.
– Поможешь, да и развеешься. А то скоро позеленеешь от тоски.
– Как скажешь.
– Хорошо, тогда скоро отправимся. Сейчас в Фаджуле ещё такое пекло, что можно яичницу без костра жарить.
– Я бы перед этим снова разведку послал, – проговорил Гунэр.
– Да погоди, может, эти вернутся.
– Думаю, не вернутся.
– Да тьфу на тебя.
Фахтар, рассердившись, поднялся и оттолкнул в сторону кресло. Повернувшись к Гунэру и Нафаджи, он, выпучив глаза на побагровевшем лице, потряс пальцем, хотел ещё что-то сказать. Но махнул рукой и вышел из зала.
Гунэр откинулся на спинку и устало закрыл глаза. С каждым днём общение с Фахтаром давалось ему всё тяжелее и тяжелее. Власть сделала из мужественного, достойного уважения воина кровожадного и жестокого тирана. Удивительно, что он позволил им двоим встать рядом с ним у руля власти. Впрочем, ему ли бояться таких политических противников. И он, будучи человеком расчётливым и удачливым, оставил рядом с собой ценных помощников.
Бывший телохранитель приоткрыл глаза, скосил взгляд на Нафаджи. Тот задумчиво изучал искусно сработанную рукоять своего кинжала, ожидая, что скажет товарищ. Поэт, балагур, душа компании, он стал молчаливым и печальным. Только после возвращения с Острова, Гунэр понял, что несчастный Нафаджи был влюблён в госпожу ничуть не меньше, чем Чарред. Он обожал и боготворил её, посвящал ей стихи – Гунэру как-то попались на глаза свитки с его творениями. А потом он видел, как Нафаджи бросал их в камин и тихо плакал, смотря, как пламя весело пожирает доверенную бумаге частичку его души.
– Что думаешь, Гунэр? – тихо спросил Нафаджи, так и не дождавшись, когда друг заговорит первым.
– Думаю о том, что натворили мы и кем стали.
– Лучше не думай. Всё плохо, мы не смогли добиться того, что хотела госпожа. Вместо всеобщего процветания мы получили ещё большую нищету и ещё более жадных кишаров. Даже Малеха, и тот…
– Ты думаешь, госпожа хотела всеобщего процветания? – Гунэр удивленно посмотрел на товарища. – Ты ошибаешься. Она хотела всего лишь отомстить. Мести она хотела и вершила её, не останавливаясь ни перед чем. Лишь Чарред и ты, наивные глупцы видели в ней несущую избавление от несправедливостей этого мира.
– А ты? Что видел в ней ты?
– Полководца и воина, который знает, чего хочет. Идти за таким легко.
– Хорошо, оставим эти никчемные воспоминания. Теперь то, что мы творим?
– Выжить пытаемся, друг мой. Если ты думаешь, что можешь всё бросить и спрятаться где-нибудь, то глубоко заблуждаешься. Нафаджи, третий темежин – ты слишком известен. И ты не представляешь, сколько у тебя в Арриго может быть врагов, которые жаждут твоей смерти. Не меньше чем у меня или Фахтара.
– И этот несчастный Азулахар поможет нам продержаться ещё несколько лет? Ты это хочешь сказать?
– Да. Нафаджи. Пока мы можем платить тем, кто хранит наши жизни, мы будем живы. Как только деньги кончатся, наши солдаты первыми же поднимут нас на копья.
– Да будь всё проклято! – Нафаджи в сердцах швырнул свой кинжал на пол. Я не пойду ни в какой Азулахар, пусть Фахтар сам разбирается с сокровищами!
– Придётся, Нафаджи. Только ты сможешь удержать нашего наместника от расправы над теми, кто ещё остался в оазисе.
– А зачем мне это? Что это даст мне? Или спасённые жизни помогут мне искупить грехи? По мне, так пусть этот проклятый Асул весь занесёт песком!
– Ты всё равно пойдёшь с Фахтаром, Нафаджи.
Бывший темежин вскочил, ударом ноги опрокинул кресло и вышел из зала. Гунэр снова закрыл глаза. «Лита, Лита, знала бы ты, к чему приведёт твоя месть. Ты поломала не только свою жизнь, ты поломала жизни многих. Я не знаю, где ты сейчас, что с тобой, но надеюсь, у тебя всё хорошо, и ты не видишь того, что видим мы. Надеюсь, ты не осудишь меня, если вдруг когда-нибудь узнаешь, что я задумал. И ты, надеюсь, простишь меня, друг… брат Нафаджи. Но если оставить Фахтара в живых, мы погубим и себя, и единую империю».
Мягкие, тёплые ладошки осторожно легли на его лицо, закрывая глаза. Уха коснулось лёгкое дыхание. Гунэр не испугался, не вздрогнул. Хотя он не услышал не единого звука, он почувствовал приближение человека и успел бы дать отпор, будь то непрошенный гость, а не она. Бывший телохранитель глубоко вдохнул лёгкий аромат розы и улыбнулся.
– Я тебя не слышал, Нирмала.
– Зато чувствовал, – проворковала женщина и прижалась губами к щеке Гунэра. – Я видела, как отсюда выходил Фахтар, а потом Нафаджи. И тот, и другой были не в самом хорошем настроении.
– Фахтар тебя видел?
– Видел, и что с того? Он давно не обращает на меня внимания и, наверняка, знает о нас с тобой.
– Надеюсь, знает не всё, – усмехнулся Гунэр.
Нирмала грациозно выпорхнула из-за его спины, встала перед ним, соблазнительно выставив бедро. Бывший телохранитель невольно залюбовался одетой в полупрозрачные шёлковые штаны и блузку черноволосой красавицей. На её смуглом лице для него всегда играла ласковая улыбка. Что бы ни случилось, даже когда Фахтар, выпив лишнего, бил свою наложницу, она, приходя к Гунэру, улыбалась всегда.
Впервые они встретились на пиру в честь возвращения на родину. Тогда то Фахтар и заставил её сесть рядом с Гунэром, не подозревая, что это обычное застольное знакомство превратиться в нечто большее.
– Вы опять повздорили? – спросила она, сев у его ног.
– Немного. Фахтар, всё-таки, отправляется в Азулахар – я так и знал, что он не захочет отпустить меня туда. Но с ним будет Нафаджи.
– Всё, как ты хотел.
– Да, Нирмала. Вот только я ума не приложу, как ты заставишь его взять тебя? Особенно, когда он охладел к тебе.
– Ты думаешь, любовь моя, кто-то кроме меня согласится сопровождать этого старого осла в пустыню? Вряд ли, – Нирмала засмеялась, да так заразительно, что и Гунэр не удержался. Но вдруг задумался и помрачнел.
– Я так не хочу отпускать тебя. Я боюсь, очень боюсь.
– Не бойся, любимый, – она потянулась к нему и поцеловала в губы. – Я ничуть не хуже, чем мой покойный брат, а он служил самому Магадхи. Это же о чём-то говорит.
Всегда, когда Нирмала вспоминала брата, Гунэр холодел, и в его душу забирался страх. Он помнил берег Яраны, лежавшие у кромки воды два тела. И ещё двое. Его госпожа и подосланный убийца. «Моё имя Тесава», – вспомнились слова. А потом быстрые стрелы отправили брата Нирмалы в небытие.
Как такая женщина очутилась в гареме Фахтара – загадка. Говорили, что голодную и умирающую, её подобрал на дороге сам наместник и оставил рядом с собой. Может это и так. Гунэр никогда не позволял себе спрашивать об этом. И он никогда не говорил ей, что причастен к смерти брата.
Несколько раз они сходились в учебных поединках в бывших тренировочных залах мастера Шайруэга. И после каждого раза Гунэр оставался под неизгладимым впечатлением. Порой казалось, что он сражается не с человеком, а то со смертоносной коброй, то с разъярённой тигрицей, то с коварной пумой. Но оружие в её руках каждый раз замирало в волоске от его тела.
Интересно, будет ли это так же, если она узнает, что именно он отдал приказ убить Тесаву. Самое смешное, что Фахтар так и не узнал, что помимо талантов доставлять мужчине удовольствие, у неё есть совсем другие таланты. Он всегда видел в ней послушную, красивую куклу и не подозревал, что держит в своих руках смертоносное оружие.
– Самое важное, чтобы ты сделала это незаметно. Пусть думают, что он умер естественной смертью, или от рук азулахарцев, – вздохнул Гунэр. – Только тогда ты останешься в живых. Иначе, даже Нафаджи не сможет, а может и не захочет уберечь тебя от гнева солдат.
– Я сделаю всё так, что не останется ни малейшего следа, любимый. А потом вернусь к тебе. Но скажи, почему ты не хочешь избавиться от него во дворце?
– Здесь, пусть даже умрёт он своей смертью, подозрений не избежать. Придётся потерпеть пару месяцев.
– Потерпи, любимый. Что такое два месяца ожидания, если потом впереди у нас будет целая жизнь.
Она села к нему на колени и впилась своими губами с такой силой, что он едва не задохнулся.
– Идём ко мне, скорее, – прошептал Гунэр, теряя голову от страсти.
Она закрыла глаза и прижалась к его плечу, когда он, подхватив её на руки, быстро зашагал к расположенной за троном тайной двери.
8
Красивые, смуглокожие юноша и девушка, брат и сестра стояли перед огромным, грязным, словно только что отрытым из земли, сундуком. Трухлявый, ржавый замок в одно мгновение рассыпался пылью под сильными руками молодого человека. Затем он открыл прогнившую крышку и запустил внутрь руки. Не было видно, что лежало там, но вот юноша выпрямился, держа в руках две переливающиеся жемчужным сиянием кольчуги. Они одели их – и та и другая казались сделанными точно по их фигурам. А потом из земли около ног начали расти цветы, страшные чёрные цветы. Каждый из подростков сорвал по одному, и они вдруг превратились в чёрные мечи, острия которых светились багровым пламенем.
– Джуммэ! – проговорил юноша.
В этот миг Лита увидела свои руки. Они отчего-то покраснели, припухли, а потом на них появились болезненные чёрные волдыри. Она закричала и проснулась. Перед собой она увидела взволнованное лицо Чарреда, потом почувствовала его руку на своей щеке.
– Что с тобой? Ты металась в постели, словно пыталась что-то сбросить с себя. Твои ноги… они двигались. А потом ты закричала и проснулась.
– Сон, Чарред. Просто страшный сон.
– Эти сны преследуют тебя с тех пор, как ты стала хранить под тумбочкой тот сундучок. Не пора ли отправить его обратно в сокровищницу?
– Ты преувеличиваешь, – Лита натянуто улыбнулась.
– Может быть. Но я вижу, что с тобой происходит что-то странное.
– Успокойся и спи. Обещаю, больше не буду кричать и драться.
Чарред покачал головой, но лёг, повернулся на другой бок и через несколько минут засопел.
«Спасибо тебе, милосердная богиня, за этот дар. Чувствую, что скоро он сведёт и меня, и Чарреда с ума. Сколько можно смотреть этот абстрактный бред. Ничего понятного, полная неразбериха. Бред. Бред. И ещё раз бред».
С этими мыслями Лита почему-то успокоилась, закрыла глаза и быстро уснула спокойным сном без сновидений.
За завтраком Стрижевский обрадовал обитателей дома неожиданным известием. Подождав, пока все прожуют свою порцию омлета с ветчиной, он тихонько постучал вилкой по пустому стакану и объявил:
– Сегодня в полдень население нашего посёлка увеличится на двух человек.
– Приедут родители Тани? – предположила Лита.
– Нет, дорогая. Не угадала. Родители нашей будущей мамы уже приехали, только они пока в городе, живут в гостинице рядом с больницей. Через неделю и их увидите, и малыша тоже.
– Тогда кто это? – Чарред недовольно нахмурился – ему совсем не хотелось видеть здесь чужаков.
Лита тоже удивлённо-настороженно посмотрела на Стрижевского. Уж от кого, а от него она не ожидала, что Иван Сергеевич позволит неизвестно кому войти в их круг. Тот с достоинством выдержал недовольные взгляды, улыбнулся своей неподражаемой, жизнерадостной улыбкой и сказал:
– Не волнуйтесь, эти люди проверены вдоль и поперёк. Они не болтливы и не любопытны. Достаточно долго работали в России, поэтому прекрасно владеют русским. Кроме того, их порекомендовали друзья.
– При всех указанных добродетелях должно быть нечто особенное, ради чего мы берём их, – заметила Лита.
– Ты права. Женщина, Ута Ларгессон, двадцать восемь лет, великолепный массажист. Её звали в олимпийскую команду, но она предпочла моё предложение.