На горизонте – твоя любовь

Мои размышления развеиваются с приходом Эви, которая осторожно пробирается между столиками и присаживается на стул напротив меня.

– Эви, как все прошло? – спрашиваю, вынимая наушник из уха и снимая очки, которые вынуждена носить из-за резко ухудшающегося зрения.

– Хорошо… – Она слегка изгибает уголки своих губ в подобии улыбки.

– Ну, не томи, мне нужны подробности, – говорю, не отрывая взгляда от лица тети.

– Отлично. Я сдала экзамен, – ее глаза светятся гордостью, когда она достает из рюкзака сертификат и протягивает его мне.

На документе указано, что она успешно завершила интенсивный курс, и с этого момента может официально заниматься своей новой профессиональной деятельностью.

– Вау! – вскрикиваю и тут же прикрываю рот ладонью, увидев подтверждение ее слов на бумаге. – Эви, это потрясающе! Я поздравляю тебя! – Я вскакиваю со своего стула и несусь к тете с искренними объятиями. – Я так рада! Видишь, я тебе говорила, что учиться никогда не поздно.

– Это народная мудрость, Тея, так что не приписывай себе народные труды, – иронично отвечает Эви, покачивая головой.

– Надо срочно открыть окно, а то становится душновато, – говорю, показав язык Эви, и сажусь обратно на стул. – Что теперь? Ты уже можешь выходить на работу? – спрашиваю, обхватив ладонями щеки и внимательно уставившись на тетю.

– Как раз об этом… – задумчиво отвечает Эви, укладывая ладони на край стола.

– Что-то не так? – обеспокоенно интересуюсь, чувствуя, что меня может ожидать весьма нерадостная новость.

– Не совсем… – она опускает взгляд на свои пальцы, которыми перебирает край скатерти. – Но то, что я собираюсь сказать, может тебе не понравится и, возможно, расстроить.

– Мне стоит попросить официанта принести нашатырь или подготовиться к легким ударами по моим щекам? – пытаюсь пошутить, чтобы убавить волнение Эви.

– Мистер Уэйн, мой куратор, сделал предложение, от которого невозможно отказаться. Поэтому я решила на три месяца отправиться с ним в Африку, чтобы поработать там с детьми, а после этого вернуться в Лос-Анджелес.

– Африка – это невероятно круто и здорово. А вот второй вариант… звучит очень сомнительно.

– Я готова, Тея. – Эви крепко сжимает мою руку, ее глаза блестят от искренности и решимости. – Мне хватило шести месяцев, чтобы понять это, но я возьму еще три, чтобы точно быть уверенной в том, что я готова вернуться. Я больше не могу быть вдали от Диаза, без возможности поговорить с ним, рассказать обо всем, что у нас происходит, и о том, что я продолжаю жить за нас двоих. Я страшно скучаю… По Доминику скучаю. По городу. По всему. Тот город – место, где я выросла, и сейчас, находясь здесь, я чувствую себя как в чужом мире. Мое место там. Рядом с Диазом.

– Эви…

– Нет, послушай, Тея, я в порядке, правда. Я не собираюсь делать с собой ничего необдуманного. Я хочу жить, и жить там, где мой дом, где покоится мой сын, – уверенно говорит тетя, продолжая поглаживать мою руку.

– Эви, я вообще-то собиралась поддержать тебя сразу после твоего «я готова», – улыбаюсь и откидываюсь на спинку стула, складывая руки на груди. – Но если ты намерена еще поуговаривать меня, то я полностью к твоим услугам.

– Не буду, ты ведь уже сдалась, – она качает головой, а затем берет мою чашку с кофе и делает несколько глотков. – Как ты можешь пить эту гадость? Это ведь отвратительно горько, – скривив лицо, говорит Эви.

– Вообще-то это вкусно, – забираю напиток и допиваю его залпом.

– Лучше бы ты пила свой приторно-сладкий раф, – закатив глаза, говорит тетя, а затем ее лицо резко становится серьезным. – Что насчет тебя? Ты будешь продолжать работать репетитором здесь или поедешь со мной домой?

«Домой… У меня давно нет дома. И нет ни единого места, которое сможет его заменить. С одиннадцати лет я стала птицей с отрубленными крыльями, которая мечтает взлететь, но каждый раз падает обратно, головой об асфальт.»

– Я подумаю об этом, и к твоему возвращению из Африки, дам ответ на твой вопрос, договорились? – спрашиваю, откидывая в дальний ящик своего сознания планы на этот город, чтобы не тревожить Эви.

– Конечно, – отвечает она, слегка поджав губы, как всегда делает, когда нервничает.

– Когда ты уезжаешь?

– Только не рычи на меня, но уже завтра утром. Поэтому мне нужно мчаться и собираться как ветер, чтобы потом на борту самолета не хвататься за голову, вспоминая о забытом зарядном устройстве или каком-то важном документе. Ты со мной?

– Еще недолго побуду здесь, у меня вот-вот начнется занятие с одним очень забавным парнем, который каждый урок просит меня перевести на китайский язык всевозможные матерные слова.

– Тебе, кажется, будет очень «весело», – она закрывает ладонью рот, пряча улыбку. – Так, я тогда побежала. – Она поднимается со стула и, поцеловав меня в висок, направляется к выходу.

– Не забудь покормить Себастьяна, – напоминаю ей, когда она уже открывает двери.

– Конечно, – говорит и машет рукой на прощание.

***

США, Лос-Анджелес, четыре месяца назад

Я схожу с трапа самолета в бурлящий ритм Лос-Анджелесского аэропорта. Направляясь к выходу, я чувствую себя героиней шпионского романа, пробираясь через море людей в зале. Их взгляды скользят по мне с таким интересом, словно под свой легкий черный плащ я надела не маленькое черное платье, а натянула латексный костюм для взрослых игр или обвязала свое тело шнуром с детонатором, который взорвется, если на меня не смотреть.

На вышеописанной одежде я решила не останавливаться, поэтому «слегка» преобразилась прежде, чем прилететь сюда: короткие, идеально гладкие черные волосы, солнцезащитные очки, яркая губная помада, говорящая громче любых слов. В общем, выгляжу как «черная» вдова, похоронившая во время отдыха на тропическом острове своего восьмидесятилетнего, но безумного богатого мужа.

Заехав в отель, в котором я заранее забронировала номер на имя Эддисон Лауд, оставляю чемодан и, перед выходом, поправляю частично съеденную помаду, которую я сгрызала со своих губ вместе с кожей, пока летела.

Не знаю почему, но я продолжаю пользоваться советом Хантера – на всю слушаю музыку в наушниках и думаю о чем-то приятном. Это помогает, но не всегда. Например, сегодня, слушая новые треки Tomme Proffit, я в очередной раз задумалась о том, что же было бы со мной, если бы в ту ночь я не сбежала? Получилось ли между мной и Хантером что-то нормальное? И сколько бы не размышлала на эту тему, я всегда приходила к выводу, что, если бы не в ту ночь что-то произошло, то это случилось бы в другой раз.

Натянув на свое лицо потрясающую улыбку, которая в отражении зеркала совсем не выглядит искренней, я запираю двери и спускаюсь на первый этаж. Выхожу на улицу и направляюсь на поиски цветочного магазина. Подойдя к нему, я вхожу и встречаю молодого парня-флориста, который упаковывает потрясающе красивый букет, состоящий из более, чем сотни анемонов.

– Здравствуйте, – приветствую его, неотрывно рассматривая его работу. – Могу ли я приобрести такой букет, только в четном количестве?

– Здравствуйте. К сожалению, это последние анемоны в нашем ассортименте, но я могу предложить вам розы, гортензии, хризантемы или пионы? Как вы смотрите на это? – стараясь сохранять вежливость в голосе, отвечает он.

– Но у вас ведь за спиной стоит более двадцати штук? – киваю головой на стоящие в вазе цветы.

– Я еще не успел их добавить в этот букет, – пожимает плечами он. – Заказчик требовал все анемоны, которые есть в магазине.

– То есть…

Я не успеваю договорить, как дверь в цветочный магазин открывается и, обернувшись, я вижу его. Тот самый Хантер, которого я не видела восемь месяцев. Мой взгляд застывает на нем, его холодная аура вмиг атакует меня, превращая в крошку на булочке. Я не могу оторваться от него, наблюдая за каждым изменением его эмоций, когда он рассматривает стоящие за стеклянной стеной цветы. Он перебрасывает взгляд с одной вазы на другую, с одного цветка на другой, а затем поворачивается, позволяя мне лучше рассмотреть его лицо, спрятанное под маской безразличия, а глаза – под темными очками.

Меня резко обдает холодом, затем бросает в жар, а после всех этих перепадов температуры, все, что я могу сделать – это нагло забраться под прилавочную стойку и умоляющим взглядом, со сложенными руками около лица, просить флориста не выдавать меня.

«То есть с Дженни и Мэддоксом, которые живут от меня приблизительно в двадцати милях езды, я за все это время ни разу, даже случайно, не пересеклась. А стоило мне прибыть в Лос-Анджелес на сутки, зайти в первый попавшийся на пути цветочный магазин, и я сразу же столкиваюсь с ним. Серьезно? Вселенная, у тебя «потрясающее» чувство юмора…»

Молодой парень отходит на приличное расстояние, как будто я встала на колени не потому что хочу спрятаться от неожиданного посетителя, а по причине того, что сейчас расстегну его ширинку и буду вытворять необдуманные действия с его членом.

Быстрым движением руки я достаю из своего кармана пару купюр, вкладываю в его карман и, кивнув в сторону выхода, жестами намекаю, что мне нужна помощь, ведь я просто не хочу, чтобы вошедший парень видел меня. Он, в свою очередь, непонимающе смотрит сначала на меня, а затем в сторону, где, вероятно стоит Хантер. Но ничего не говорит, возвращается к стойке и, как будто, меня здесь нет, продолжает заниматься оформлением букета.

– Ханс, привет, – звучит настолько знакомый мне тембр голоса, что я готова просто растечься лужей под ногами флориста. – Букет готов?

– Как раз заканчиваю, осталось немного, – говорит парень и отходит за остальными анемонами. И все бы могло быть прекрасно, если бы он не споткнулся о свою же ногу и не полетел прямо на пол.

«Твою мать, может хотя бы иногда все быть нормальным? Что, черт возьми, происходит с этим миром, и почему все идет наперекосяк, стоит мне только оказаться рядом с Хантером?»

Парень поднимается на ноги и возмущенно смотрит на меня, как будто это я поставила ему подножку, а я смотрю на него, пытаясь не издавать ни единого звука.

– Ханс, я помешал тебе? – снова звучит этот потрясающе приятный моему слуху голос. Я закрываю глаза, пытаясь отдышаться и привести себя в чувство. Но, черт, как же трудно это сейчас сделать.

– Нет, – слишком резко отвечает Ханс, гневно посмотрев на меня.

– Мне кажется, что все-таки помешал.

Я чувствую каждой клеточной своего тела, как Хантер заглядывает за прилавочную стойку и упирается взглядом прямо в мою голову. От ощущения того, что он настолько близко, меня снова окутывает странное чувство внутри, как будто его взгляд способен прожечь мою голову, добраться до мозга и узнать, что я, черт возьми, это я. Как же хорошо, что я додумалась надеть черный парик, а не оставила свои роскошные локоны в привычном, кудрявом, виде. Хотя вряд ли он узнал бы меня по волосам.

– Нет, мистер Каттанео, вы никогда не можете мне помешать. Вы —постоянный клиент, для которого я работаю двадцать четыре часа в сутки без выходных.

«Постоянный клиент? Может, у него кто-то появился? Помню, как мужчина в Афинах рассказывал мне легенду об этих потрясающе красивых цветах, которые являются символом вечной любви. Возможно, спустя такое долгое-недолгое время, он нашел свою истинную любовь? Не хочу знать об этом. Мне это не интересно. Совсем. Ни капельки.»

«Конечно, тебе это «не интересно», Тея. По какой причине ты тогда так взволновалась, задумалась об этом и выпустила спрятанные шипы наружу?»

Мне хочется заорать на свою больную на голову сторону, находящуюся внутри меня, которая до сих пор стоит на стороне Хантера. Но я молчу, продолжая неподвижно сидеть под стойкой и рассматривать штаны флориста.

Кстати, кажется, у него замок сломался, иначе объяснить расстегнутую ширинку, я никак не могу. И вообще, это не мое дело. Я просто пытаюсь занять мысли чем-угодно, лишь бы не выдать, что здесь сидит не просто брюнетка, ублажающая «цветочного» парня, а девушка по имени Галатея Хилл.

– Ханс, даже постоянному клиенту можно сказать «нет», когда дело касается личной жизни.

«Как ты интересно заговорил, Хантер…»

– Мистер Каттанео, все не так, как кажется. Эта девушка…

– Если она сидит сейчас под прилавком, вряд ли я – причина того, почему она это сделала, – перебивает его Хантер, не зная, что попал прямо в цель. – Если что, я могу подождать на улице.

– Не стоит. Уже все готово, – говорит Ханс, шурша упаковочной бумагой, вероятнее протягивая Хантеру букет анемонов в огромном количестве. – Я все хотел спросить у вас: вы каждую пятницу приходите за одними и теми же цветами. Есть ли в этом какая-то загадка? Или ваша девушка предпочитает именно эти цветы перед выходными?

«Молодец, Ханс. Моя больная на голову сторона так же дико жаждет услышать ответ на этот вопрос.»

– Моя девушка заслуживает самого лучшего, – говорит Хантер, а я, услышав словосочетание «моя девушка», до боли прикусываю внутреннюю сторону щеки и до крови царапаю колено ногтем. – А из всех цветов, именно анемоны делают ее счастливой и позволяют ей подарить мне улыбку – все просто.

– Вашей девушке повезло, – говорит Ханс, искренне улыбаясь.

– В этом я не уверен, – вздохнув, задумчиво отвечает Хантер.

Расплатившись с флористом, он уходит, и как только я слышу звук колокольчика на дверях, осведомляющий меня о том, что путь чист и я не наткнусь на неожиданно появившегося бывшего, я поднимаюсь на ноги. Веду себя максимально естественно, словно только что не сидела на коленях перед первым встречным.

– Вы сказали есть гортензии и пионы? Я возьму сорок четыре пиона белого цвета, – поправив прямые локоны за уши, говорю Хансу.

– Девушка, объясните, что произошло или…

– Или я дам тебе дополнительно пару баксов, чтобы ты не задавал лишних вопросов, – перебиваю его, протягивая еще несколько купюр.

– Желание клиента – закон, – отвечает он и убирает деньги в карман, а не в кассу.

Забрав шикарный букет из белых пионов, я сажусь в такси и выезжаю на кладбище. Путь кажется слишком коротким, то ли из-за моих мыслей о Хантере, который пришел в тот же цветочный магазин, то ли из-за отсутствия пробок на дороге. Я отчаянно склоняюсь ко второму варианту.

Высадив меня у опознавательного знака, водитель покидает место, а я отправляюсь к Диазу. Преодолев несколько миль, я, наконец, добираюсь туда, куда мне нужно. Рассматривая надпись на надгробии, я не сдерживаюсь и подхожу прямо к буквам. Касаюсь их пальцами, словно пытаюсь почувствовать сквозь них нежную кожу племянника.

– Привет, малыш Диаз, – приглушенно произношу, стараясь сдержать слезы, которые не слушают меня и мгновенно проливаются на щеки. – Я скучаю по тебе. – Опускаюсь на колени и укладываю букет цветов на землю.

Я долго молчу, рассматривая дату его смерти, и пытаюсь держаться, чтобы не завыть от боли, которая сжимает мою грудную клетку. В тот день от меня ушел не только Диаз, но и Дион.

В ту ночь, когдая я узнала о том, что мой брат Дион – это телохранитель семьи Каттанео, Коннал, я представить не могла, что судьба, обладающая особенно извращенным чувством юмора, решит сыграть со мной злую шутку. Я прожила несколько дней, испытывая краткий момент надежды, прежде чем все снова рухнуло.

Я пыталась выяснить, где покоится Дион/Коннал, но все усилия оканчивались безуспешно. Казалось, будто он исчез, растворившись где-то между реальностью и забытым прошлым. Как будто семья Каттанео сделала все возможное, чтобы навсегда стереть малейший след его существования, как делала всегда с «ненужными» им людьми. Но для Беатрис, которая тоже погибла в той страшной аварии, организовали такие похороны, что, кажется, даже крысы из канализации знали об этом.

– Я кое-что принесла для тебя, – говорю, погружая руку в свою сумку и вытаскивая оттуда несколько шоколадных яиц. – Помнишь нашу с тобой традицию? «Белок» для меня, «желток» для тебя, – грустно улыбаюсь, разворачивая фольгированную обертку. Разломив напополам шоколад, я раскрываю желтый пластиковый контейнер и достаю игрушку. – Волан-де-Морт, – поглаживаю пальцами одного из персонажей «Гарри Поттера» и кладу его на землю рядом с цветами. Собираюсь открыть второе яйцо, но меня привлекает звук

Обернувшись, я замечаю того самого мужчину из новостей, который держит в своих руках бутылку спиртного.

– Такой маленький, – говорит он, безэмоционально смотря на дату рождения и смерти Диаза. – Моя дочь умерла в тот же день, что и этот мальчик. Какое ужасающее совпадение… А сегодня у нее должен был быть день рождения… Вы не против, если я присяду? – спрашивает он, указывая на землю рядом со мной.

– Как вам угодно, – стараюсь держать голос максимально ровным, а внутри чувствую, что запланированная мной, но «случайная» для него, встреча все-таки состоится.

– Спасибо, – говорит он и присаживается на землю. – Не желаете выпить? – интересуется он, кивая на бутылку алкоголя янтарного цвета.

– Нет, спасибо, я не пью.

– Вы сильная. А я не могу прожить и дня без алкоголя после случившегося с моей дочерью. – Он достает пробку из бутылки и, прислонив горлышко к своим губам, делает несколько глотков даже не скривившись. – Ваше лицо мне кажется очень знакомым, – говорит он, указывая на меня пальцем. – Возможно, я ошибаюсь, но вы напоминаете мне девушку, которая работала на подонка Каттанео. Галатея, кажется? Ваше имя настолько необычно, что его невозможно не запомнить. Меня зовут Эван Стоун, возможно, моя фамилия покажется вам знакомой.

«Конечно, она покажется мне знакомой, я ведь уже больше полугода штудирую все новости и о тебе, и о Каттанео, и о вашей общей компании.»

– С чего вы взяли, что я – это она? Или вы таким образом пытаетесь познакомиться со мной? Вам не кажется, что это совсем не подходящее место для этого? Какого черта вы вообще решили завязать со мной разговор? – на одном дыхании выпаливаю, притворяясь той самой сукой, которая ненавидит все и всех.

– Это точно вы, – мужчина усмехается, но его глаза остаются серьезными. – Когда мы еще общались с человеком, которого я считал своим другом, он говорил, что его переводчик – обладательница острого языка, всегда на готовности задавать неудобные вопросы, которые могут ввести в ступор.

– И вы решили, что только Галатея может быть такой?

– Я узнал вас. Только вот ваши волосы… сейчас они выглядят иначе. Вы перекрасились?

– Вы серьезно сейчас? Собираетесь обсуждать это здесь? – недоумевая спрашиваю, пытаясь намекнуть, что здесь вести подобные разговоры – не совсем правильно.

– Извините, я, наверное, совсем сошел с ума, – он закрывает лицо руками. – После смерти дочери, я перестал жить. Я понял насколько сильно ошибался, когда позволял ей делать все, что она хочет и совсем не занимался ее воспитанием. Она была прекрасной девочкой, но я, идиот, был зациклен на том, чтобы сделать все возможное, чтобы заработать все деньги мира. И только когда я ее потерял, понял, что жизнь – гораздо ценнее размера банковских счетов. Но, увы, уже слишком поздно…

– Вы думаете мне это интересно? – равнодушно спрашиваю, хотя на самом деле мне очень интересно выслушать его.

– Если вы все еще слушаете меня, то, думаю, интересно.

– Если вы хотите выговориться, то, может быть, пойдете в бар и расскажете все бармену, который привык слушать душераздирающие истории посетителей? – даю ему еще один жирный намек на место, где мы смогли бы поговорить обо всем.

– Составите мне компанию? – спустя пару минут спрашивает он.

– Вы шутите? – выпучив глаза, интересуюсь.

– Галатея, не думайте, я не маньяк или серийный убийца, который ищет на кладбище себе жертву…

– Вы считаете, маньяки и убийцы сразу признаются в том, кто они такие на самом деле?

– Вы правы… Простите, наверное, я действительно спятил, решив, что могу выговориться вам. Я не знаю как это объяснить, я никогда не делал этого раньше, но, увидев вас здесь, меня будто магнитом притянуло, – говорит он и поднимается с земли, направляясь в противоположную сторону от меня.

– Стойте, – прошу его, взглянув еще раз на надгробие и почувствовав себя не очень комфортно от того, что веду себя так рядом с Диазом. – Если вы в таком состоянии сделаете что-то необдуманное, я буду чувствовать свою вину за это, ведь я могла бы предотвратить это, – говорю, поднимаясь на ноги. – Понятия не имею почему, но я готова предоставить вам свои уши для душераздирающей истории, но только если вы будете пить со мной кофе или чай, а не что-то из того, что предпочитаете пить вы, – указываю на бутылку в его руках.

– Идет, – соглашается он.

– Дайте мне десять минут.

Попрощавшись с Диазом, мы пешком прогуливаемся до старого здания, и, подняв взгляд, я читаю до странности символичную вывеску – «Подземелье». Судя по всему, владельцы не сильно заморачивались, придумывая название этому бару.

Эван открывает для меня двери, позволяя первой войти в местечко для зависимых от алкоголя, и не только, людей. Он отодвигает стул, на который я присаживаюсь, а сам садится напротив.

– Американо без сахара, пожалуйста, – прошу подошедшего к столику официанта.

– Зеленый чай, – говорит Эван.

Парень удивленно смотрит на нас, словно не привык к подобным заказам в данном заведении, а затем кивает и отправляется в сторону барной стойки.

– Вам нравится находиться в таком состоянии? – спрашиваю его, склонившись вперед.

– Это единственное состояние, которое я заслуживаю.

– Вы так уверены? Ваш друг, Джеймс Каттанео, тоже так думает? – специально спрашиваю его, замечая резкую смену его настроения.

– Ненавижу эту фамилию! – гневно выпаливает он и неожиданно для меня стучит ладонью по столу.

– Тут я вас полностью поддерживаю, – откидываюсь на спинку стула и смотрю перед собой.

– Он тоже обманул вас? Или забрал что-то очень важное? – спрашивает он.

– Можно и так сказать. Но мы пришли сюда для того, чтобы я вас выслушала, ведь так? Рассказывайте все, что хотите.

«Это может быть полезным, Эван, очень полезным для дальнейших действий.»

– Как я сказал ранее: у меня была дочь – Беатрис Стоун, – начинает он, – вы, возможно, видели ее в компании самого страшного сына Каттанео – Хантера, – говорит он, а в моей голове яркими картинками вспыхивают моменты из прошлого: то, как Хантер доказывал, что между ним и Беатрис никогда и ничего не было; то, как он неосознанно заставлял меня ревновать, находясь рядом с ней; то, как я увидела их вместе на мероприятии, которое оказалось их помолвкой.

– Он должен был жениться на моей Беатрис, но в день свадьбы произошла та жуткая авария, в которой она и водитель погибли на месте, – говорит он, а я, услышав слово «водитель», невольно сжимаю руки в кулаки.

«То есть мой брат запомнился всем лишь фоновым объектом? Водителем? Телохранителем? Пешкой в чьей-то игре? Потрясающе…»

– Я до сих пор уверен, что авария была подстроенной! Уверен на все сто, но у меня нет никаких доказательств. Ничего: ни камер на месте ДТП, ни регистраторов у проезжающих в это время машин, ни очевидцев. Нет ни-че-го. Вы только подумайте, как могло произойти авария с участием машин жениха и невесты, которые ехали отдельно? Но по какой-то причине машина жениха ударилась о столб, позволив дальше жить Хантеру и Джеймсу, а машина моей дочери – взорвалась. Согласитесь, это даже звучит абсурдно?

– Возможно, вы правы.

– А знаете, что я получил вместо слов поддержки со стороны Каттанео в день похорон моей Би? – спрашивает, делая глоток горячего чая.

Я отрицательно качаю головой, желая узнать больше подробностей.

– Я до сих пор помню, как, похоронив свою дочь, приехал к нему в больницу с апельсинами и яблоками, думая, что смогу разделить с ним свое горе и поддержать его, ведь он тоже пострадал в той аварии. Кроме того, я был уверен, что он любил Беатрис как свою собственную дочь, – говорит он, а по его глазам я замечаю, что он уходит глубоко в воспоминания того дня. – Он сказал, что моя дочь закончила так, как ей было суждено. Он сказал, что очень хорошо, что моя дочь скончалась в день свадьбы, обеспечив компании возможность получить не просто слова поддержки со стороны клиентов, а крупные пожертвования, которые значительно повысили наш доход. Все, что для него было важным – не друг, потерявший самое ценное, не то, что он лишился способности ходить, а деньги… Ему всегда их было мало. Я был идиотом, что не замечал этого раньше, а сейчас понимаю, что такой человек, как Джеймс, готов продать даже своих сыновей, лишь бы заработать лишнюю сотню баксов.

– Это ужасно. Мне очень жаль, что это произошло с Беатрис, – я не лгу, я действительно испытываю глубочайшие сожаления его потери. Хоть я и не испытывала к этой девушке теплых чувств, но потерять своего единственного ребенка при подозрительных обстоятельствах – самое страшное, что может произойти с родителем.