Юлий Цезарь
– Нам все труднее добывать продовольствие, захваченные в Аварике запасы скоро закончатся. Верцингеториг нашел наше слабое место, и теперь будет уничтожать все у нас на пути. Надо отдать должное, вождь галлов умен и хитер.
– Это я давно понял.
– Полагаю, нужно идти в Арверн. Возможно тогда Верцингеториг примет бой, чтобы защитить родину.
– Разумно, – согласился Цезарь, – но он побоится встретиться со всеми легионами. Придется разделиться, чтобы выманить арвернского волка на битву.
– Это довольно опасный, но, похоже, единственный путь, если хотим ускорить окончание войны, – пришел к выводу Лабиен, и, подумав, добавил: – Разделившись, легче прокормить легионеров.
– Сделаем так, – принял решение Цезарь, – я с шестью легионами войду в Арверн и попытаюсь захватить Герговию. Ты же, Тит, с четырьмя легионами пройдись по землям сенонов, паризиев и прочих… Обещаниями и уговорами, огнем и мечом попытайся отколоть от Верцингеторига галльские народы. В-общем, действуй по своему усмотрению: не жалей ни денег ни крови, но заставь их образумиться. Иначе мы будем воевать бесконечно долго.
– Все понятно, Цезарь. Однако у нас только восемь легионов, – заметил Лабиен. – Если ты забираешь шесть, то мне остаются два…
– Два легиона возьми в Агединке – они там засиделись без дела. Сила немалая, но головы не теряй – при малейшей опасности возвращайся ко мне со всем войском. Помни, наш основной враг Верцингеториг.
Согласно своим замыслам, Цезарь приблизился к реке Элавер, но Верцингеториг опять спутал его планы.
Галлы сломали все мосты и не давали возможности их восстановить. Вторую неделю легионеры Цезаря шли вдоль реки, а по противоположному берегу двигалось войско Верцингеторига. Даже лагерь галлы разбивали напротив римского. Бесцельное топтание грозило затянуться до конца лета, когда в реке падает уровень воды, и открываются броды. Но Цезарь не мог ждать несколько месяцев.
В один из дней римляне разбили лагерь вблизи разрушенного моста. Под покровом ночи Цезарь отвел два легиона в лес и спрятал их.
– Возьмешь четыре легиона и продолжишь путь, – приказал он Антонию. – Старайся растянуть их так, чтобы галлы не заметили исчезновения двух легионов. Миль пять двигайся ускоренным маршем. Затем иди как можно медленнее и жди моих гонцов. Лучше всего, если остановишься и попытаешься для отвода глаз навести переправу. Место должно быть достаточно удобным, чтобы Верцингеториг поверил в искренность твоих намерений.
– А ты, Цезарь?
– Как только галлы уйдут вслед за тобой, я с двумя легионами попытаюсь починить мост и перебраться на противоположный берег.
– Это опасно с двумя неполными легионами. Возьми хотя бы еще один, – предложил Антоний.
– Нельзя, Антоний. Верцингеториг и без того может заметить, что численность нашей колонны уменьшилась.
Как только вдали растворились последние звуки ушедших войск, тайное убежище покинули два легиона. Многие римляне несли заготовленные бревна, которые тут же укладывали на сваи. Благо, галлы раскидали только верхнюю часть моста. В течение часа мост был готов. Цезарь перевел два своих легиона и укрепился в брошенном лагере галлов. К вечеру возвратился Антоний с основной частью войска. Таким образом римляне благополучно переправились через Элавер.
Путь к столице арвернов был открыт: Верцингеториг даже не пытался препятствовать дальнейшему движению римлян.
В одном галльском святилище Цезарь увидел на алтаре меч. Жрецы пояснили, что этот меч принадлежал Цезарю и был захвачен в бою. Святыне приходят поклониться со всей Галлии: считается, тот, кто прикоснется к оружию, становится храбрым и непобедимым, как Цезарь.
– Теперь их святыня будет храниться в нашем обозе, – рассмеялся Антоний. – Довольно обольщать народ глупыми надеждами.
– Нет, – неожиданно возразил Цезарь. – Пусть поклоняются моему мечу, если им нравится. Пусть трусы ищут смелости в этой бездушной железяке. Я иным путем объясню их глупость и заставлю поклоняться не мечу, но Цезарю.
Герговия была не менее неприступна, чем Аварик. Надо отдать должное, галлы умели выбирать места для своих городов. Столицу арвернов не защищали болото и река, но располагалась она на чрезвычайно высоком и крутом холме. Не было никакой возможности приблизить к городу осадные орудия.
Окрестные холмы занял Верцингеториг. Его войско значительно выросло – хитрый арверн вновь призвал под свои знамена пехоту.
Прямо с марша римляне захватили один из холмов и устроили на нем лагерь. Опытным взглядом Цезарь отметил, что рядом, напротив городских ворот, находится еще одна весьма важная возвышенность. Если бы она оказалась в руках римлян, то последние смогли бы препятствовать доставке в Герговию воды и продовольствия. Галлов на ней было немного, и вели они себя беспечно. Враги полагались на природные укрепления, так как склон холма был очень крутой – почти отвесный.
В первую же ночь римляне взобрались на возвышенность и захватили ее. Произошло это так быстро, что не успела подойти помощь из Герговии и лагеря Верцингеторига.
Цезарь разместил на этом стратегически важном холме два легиона. Затем римляне прорыли ров между двумя лагерями, сделав сообщение между ними вполне безопасным.
Далее проконсул ничего не предпринимал в течение многих дней. Он ждал обещанного эдуями подкрепления и обоз с провиантом. Время шло, и работало оно не на римлян. В их лагере появился новый враг – голод – он стал постоянным спутником Цезаря в этой войне. Войско галлов, напротив, ни в чем не нуждалось, и день ото дня становилось многочисленнее и наглее.
И вот, когда Цезарь лежал в палатке, не зная, что предпринять, к нему привели эдуя Эпоредорига. Этот молодой человек происходил из влиятельного галльского рода, который возвысился благодаря дружбе с Цезарем. Проконсул поддерживал Эпоредорига силой своей власти и денег в противовес старым ненадежным вождям эдуев. Как оказалось, не зря.
– Беда, Гай Юлий! – взволнованным голосом произнес Эпоредориг. – Литавикк с братьями возмутили десять тысяч наших воинов, которые шли на соединение с тобой. Обманутые эдуи перебили римлян, бывших с ними, и теперь Литавикк ведет их в лагерь Верцингеторига.
– Что ж, я ждал подобного, хотя до последнего часа надеялся на благоразумие союзников.
– Цезарь, я прошу не наказывать наш народ сурово. Он ни в чем не виноват. Литавикк и некоторые старейшины подлым обманом вовлекли нашу молодежь в заговор. Это они повинны в избиении римских граждан.
– Хорошо, мой преданный Эпоредориг. Я не буду сурово наказывать эдуев, – согласился Цезарь. Он был чрезвычайно зол на ненадежных союзников, но в данной ситуации приходилось оставаться милостивым. – Где ты оставил войско соотечественников?
– Примерно в тридцати милях от Герговии.
Ни мгновения не колеблясь Цезарь вывел из лагеря четыре легиона и всю конницу. Ночью, с небывалой быстротой он прошел двадцать пять миль, пока не натолкнулся на колонну эдуев.
Конница тут же окружила союзников, а впереди встала железная стена легионеров. Воинственный пыл эдуев мгновенно улетучился: многие стали бросать оружие и молить о пощаде.
– Иди, объяви своим соотечественникам, что Цезарь милосерден и дарит им жизнь, – приказал проконсул Эпоредоригу. – Пусть выдадут зачинщиков мятежа и тех, кто запятнал руки кровью римлян.
Из колонны вытолкнули десятка два воинов разного возраста – им тут же отрубили головы. Но главные виновники – Литавикк и его сторонники – успели бежать в лагерь Верцингеторига.
Цезарь дал три часа отдыха своему войску и опять двинулся к Герговии вместе с десятью тысячами эдуев. Примерно на середине пути гонцы из оставленных лагерей сообщили, что положение стало угрожающим. Пришлось еще ускорить шаг.
Проконсул прибыл как нельзя более вовремя. Враги окружили оба лагеря, непрерывно осыпая их стрелами и всевозможными метательными снарядами. Одновременно в нескольких местах предпринимались попытки штурма. В большом лагере на валу кипел бой; в малом лагере ситуация складывалась еще хуже. Галлы сломали римские заграждения, и сражение шло у преторианской палатки. Промедли Цезарь еще полчаса, и он лишился бы и лагерей, и двух легионов.
Первыми вступили в бой десять тысяч эдуев. Беспощадно они рубили тех, к кому совсем недавно спешили на соединение, кого считали своими союзниками, среди которых находилось много их же соотечественников. У эдуев не было другого выхода: сзади шел плотный строй римских легионеров, весьма недовольных недавним маршем. Словно смерч носилась конница озверевших германцев, которые уже давно не видели настоящей добычи.
Общими усилиями войско Верцингеторига отбросили от лагерей, и Цезарь остановил битву. Он понимал, что четыре легиона утомлены длительным маршем; а два оставшихся – многочасовой битвой. Однако уже на следующую ночь римляне атаковали соседние высоты, находившиеся недалеко от городской стены. И здесь успех сопутствовал им: легионеры захватили три лагеря галлов.
Знал бы Цезарь, чем обернется эта удача!
Как только высоты оказались в руках римлян, проконсул приказал трубить отбой. Он остановил десятый легион и несколько когорт тринадцатого, но воины остальных легионов не услышали или не захотели услышать звук трубы. Увлеченные преследованием врага, они оказались под стенами Герговии.
– Есть такие храбрецы, кто поспорит со мной за право получить стенной венок из рук Цезаря?! – бросил вызов центурион восьмого легиона Луций Фабий, и с помощью трех воинов принялся взбираться на стену.
Примеру Луция Фабия последовали сотни легионеров. Им казалось после недавней победы, что нет ничего невозможного, непреодолимого для римлянина.
Несколько десятков воинов под началом центуриона восьмого легиона Марка Петрония подошли к городским воротам. Держа щиты над головами, они пытались их разбить тяжелым бревном. Ворота затрещали, но в следующий миг на малочисленный отряд напали галлы Верцингеторига. Истекавший кровью Петроний слишком поздно понял свою ошибку.
– Легионеры! – обратился центурион к воинам своего манипула. – Так как я не могу спасти и себя и вас, то, по крайней мере, позабочусь о вашей жизни, которую я своим славолюбием подверг опасности. Уходите и думайте только о себе!
С этими словами центурион напал на врагов, двоих убил, остальных оттеснил назад, и этим дал возможность штурмовавшим отступить от ворот. Сам Петроний погиб, окруженный со всех сторон галлами.
На стенах шел ожесточенный рукопашный бой. Римлянам удалось захватить небольшой участок стены, но очень скоро храбрецы оказались в ловушке. Со всех сторон на них обрушились галлы. Решимости врагам придали женщины, которые распустили волосы и вынесли детей, умоляя не отдавать их на поругание римлянам.
И с той, и с другой стороны сражались не щадя себя, не заботясь о собственной жизни. Но римлян было очень мало; без осадных орудий и даже лестниц не было никакой возможности оказать им помощь. Один за другим легионеры летели вниз с крепостной стены. Последним сбросили центуриона Луция Фабия – мечта о крепостном венке стоила ему жизни.
От полного разгрома римлян спасло то, что Цезарь послал для прикрытия отступавших десятый и тринадцатый легионы. Стройные когорты легионеров разметали толпы галлов и позволили отойти своим израненным товарищам в лагерь. И все же потери римлян были немалыми: погибло семьсот легионеров, в том числе сорок шесть центурионов, множество раненных.
Это была первая проигранная битва в жизни Цезаря. Последствия неудачного штурма Герговии были гораздо серьезнее, чем потеря семисот легионеров. Растаял миф о непобедимости Цезаря, который складывался годами. Ближайшей ночью эдуи покинули римский лагерь и перешли на сторону Верцингеторига.
Цезарь понял, что на некоторое время придется оставить саму мысль: покорить столицу мятежной Галлии. Нелегко далось проконсулу это решение. Не привык Юлий Цезарь покидать поле боя без победы, но продолжение осады было равносильно гибели.
6. Вилла Сервилии
Вилла досталась Сервилии от первого мужа, и в прежние времена приносила хорошую прибыль. Сотни рабов трудились на виноградных, оливковых плантациях. На несколько миль тянулись аллеи фруктового сада, где собирали большие урожаи яблок, абрикосов, персиков, гранат, айвы, инжира. Поля засеивались пшеницей, ячменем и прочими культурами. Дубовая роща давала желуди – прекрасный корм для свиней.
Загоны для скота были полны коз и овец. В специально выкопанных прудах плескались гуси и утки. Круглосуточно работала мельница и хлебная печь, рядом с ними располагалась давильня для винограда. Амбары засыпаны зерном, винные погреба наполнены запечатанными амфорами. Не существовало проблем и со сбытом продуктов. Благо, вилла находилась недалеко от Рима, и ежедневно приезжали торговцы, покупавшие товар мелким и крупным оптом.
Так было при первом муже Сервилии, его отце и более далеких предках из семейства Брутов. За всем хозяйством – этим отлаженным механизмом по производству продуктов – следил глава семейства, его управляющий, надсмотрщики за рабами.
После смерти мужа Сервилии вилла еще год держалась на плечах старого управляющего, который преданно служил двум поколениям Брутов. Он великолепно разбирался в сельском хозяйстве, и даже хозяева всегда спрашивали у него совета по любому поводу. Будучи в почтенном возрасте управляющий вставал первым в доме, с тем, чтобы найти занятие для каждого раба в имении; ложился последним, лишь убедившись, что все намеченное на день сделано, инвентарь аккуратно сложен, помещения заперты, скотина и рабы накормлены.
Управляющий был справедлив с рабами: прилежных и трудолюбивых он поощрял, приглашал к своему столу; ленивых и выполняющих свои обязанности кое-как – наказывал розгами, заковывал в цепи и отправлял в домашнюю тюрьму – эргастул. Если и эта мера не помогала исправлению нерадивого раба, его продавали на рынке, либо отдавали в гладиаторскую школу. Больные рабы получали необходимую помощь и отдых, но горе было уличенному в симуляции. Даже для старых немощных рабов управляющий находил дело по силам: они плели ивовые корзины, шили и чинили одежду.
Старый управляющий пережил хозяина лишь на год. Новый же, больше заботился о своем кармане, чем о господском. Мысли Сервилии витали далеко от сельского хозяйства, и он умело пользовался этим обстоятельством. Рабов стали кормить гораздо хуже, а сэкономленные на их питании продукты продавались управляющим. Вырученные деньги поступали отнюдь не в господскую казну. Новый управляющий мог просто так избить раба, забрать его красавицу жену на ночь.
Вилик до того разозлил рабов, что те в отместку принялись ломать хозяйский инвентарь, калечить животных, а постоянное недоедание вынуждало воровать господские продукты.
Доходы виллы с каждым годом становились все меньше и меньше. Не спасла положение и женитьба Сервилии на Дециме Юнии Силане. Второй муж все время проводил в сенате и даже избирался консулом на 62 г. до н. э. Где уж тут до заботы об имении. Между делом Децим Юний подарил Сервилии трех дочерей и ушел вслед за первым мужем. Так Сервилия вторично стала вдовой с тремя малютками на руках, сыном от первого брака и громадным количеством проблем.
Вдова подумывала о том, чтобы продать убыточную виллу, но друзья подсказали способ: как избавится от хлопот и по-прежнему получать с владений доход. По их совету вдова разделила землю на участки в двадцать югеров и раздала в аренду наиболее расторопным рабам или свободным земледельцам.
Желающих получить надел хватало с избытком. Когда вся земля была распределена, несколько рабов обратились с просьбой выделить участки на болоте, которое до сих пор никак не использовалось в хозяйстве. Они раскорчевали кустарник; чтобы отвести воду, выкопали в некоторых местах пруды для разведения рыбы. Осушенные земли использовались под посевы бобов, чечевицы и репы.
Теперь рабы были заинтересованы в том, чтобы беречь инвентарь и скот, и получать большие урожаи. У них появилась возможность заработать денег и выкупиться на волю.
Доходы Сервилии увеличились, а забот, наоборот, стало меньше. Хозяйка оставила в своем непосредственном владении лишь каменоломню, а также мастерские по производству кирпича и черепицы. Они были необходимы, чтобы перестраивать виллу по своему вкусу – этому занятию Сервилия посвящала все свободное время. Для мастерских она выписала из Афин лучших специалистов. И неожиданно трата немалых денег принесла неплохие дивиденды.
Хозяйка первоначально планировала производить кирпич и черепицу только для собственных нужд, но слава о ее мастерских пошла далеко за пределами имения. Желающих строить роскошные виллы находилось немало. Постоянные войны, которые вел Рим, способствовали обогащению и удачливых военачальников; и торговцев, ведавших снабжением войск; и откупщиков, получавших право собирать налоги с завоеванных земель. На великолепный строительный материал, производимый мастерскими Сервилии, появился небывалый спрос.
Все заработанные деньги Сервилия вкладывала в виллу, которая постепенно превращалась в роскошный дворец, жить и отдыхать в котором было приятно и комфортно в любое время года.
Прежде всего, к старой вилле Брута Сервилия добавила пристройку в тридцать комнат. При ее возведении использовались все последние достижения римской цивилизации. Зимой комнаты обогревались горячим паром, который подавался по трубам из подвального помещения. В западном крыле здания соорудили бассейн. Он наполнялся мягкой дождевой водой через проделанное в крыше отверстие.
Полы многих комнат виллы украшали мозаичные картины. В основном изображались сцены охоты на различных зверей. Стены отштукатурены и покрыты фресковой росписью. Здесь можно было видеть все: и грандиозные битвы, и навеянные мифами сцены из жизни богов, и картины идиллической сельской жизни.
В восточной части здания расположилась огромная библиотека. Тысячи свитков пергамента и папируса лежали на специальных полках. Часть застекленных окон библиотеки выходило на восток, часть – на юг. Таким образом, постоянно проникавшие солнечные лучи предохраняли драгоценные свитки от воздействия сырости. А зимой специальный раб следил за системой отопления книгохранилища, с тем, чтобы в нем поддерживалась постоянная температура и влажность. Стены библиотеки украшали портреты мудрецов, многие из которых являлись авторами хранившихся книг.
К зданию примыкала новая баня – грандиозное сооружение, которое венчал купол. Римские термы появились во 2 в. до н. э., и в описываемые времена прочно вошли в быт римлян. Баня Сервилии состояла из аподитерия – раздевальни, фригидария – бассейна с холодной водой, тепидария – теплой бани, кальдария – горячей бани, лаконика – парильни. Помещения украсили мраморными статуями, а полы выложили великолепной мозаикой. Здесь отдавалось предпочтение изображениям обнаженных мужчин и женщин.
Отапливалась терма с помощью заложенных в стены и под полами труб для подачи горячего воздуха. По трубам подавалась горячая и холодная вода.
К парадному подъезду жилища Сервилии вела изящная колоннада. Между колоннами, опять же, статуи мудрецов и героев.
Огромное пространство перед домом стараниями хозяйки превратилось в райский уголок.
Извилистой змейкой между цветочными клумбами протекал ручей. Его подвели от ближайшей реки. Водопадом, бурля и пенясь, эта маленькая река впадала в мраморный бассейн. Там плавали пестрые декоративные рыбки, доставленные из африканских водоемов. Чтобы дорогостоящие обитатели бассейна не уплыли, поставили мелкую железную решетку в том месте, где ручей покидал бассейн.
Дальше располагалось еще несколько искусственных водоемов. Некоторые были наполнены морской водой, соответственно, в них жили обитатели моря. Кроме эстетического наслаждения, эти бассейны приносили и практическую пользу. Они поставляли к столу Сервилии свежие морские продукты.
Все свободное пространство занимали клумбы с различными цветами. Среди которых преобладали розы – любимицы хозяйки. Дорожки засажены небольшими кустами, которые постригались так, что образовывали фигурки зверей и птиц – садовник Сервилии обладал незаурядным талантом.
В разных местах среди этого великолепия стояли беседки, обвитые виноградной лозой. А подле водопада построили настоящую пещеру, хранившую прохладу в самый жаркий день.
Сервилия была чрезвычайно довольна своим творением. Всякий раз душа ее наполнялась радостью и гордостью, когда она созерцала эту рукотворную прелесть. Женщина подолгу гуляла в розарии, часто приказывала подавать обед в одну из беседок или в пещеру.
Сегодня Сервилия побывала на строительстве конюшни для прогулочных лошадей. Затем некоторое время постояла на мостике через ручей, вдыхая аромат роз. В огромном зале виллы полюбовалась фреской, изображавшей грандиозную морскую битву римлян с карфагенянами у берегов Сицилии. До обеда оставался еще час, и Сервилия решила провести его в библиотеке.
Дверь библиотеки была приличной толщины, чтобы посторонний шум не отвлекал читающего. Но даже из-за массивной преграды Сервилия услышала громкий, заразительный смех. Так естественно веселиться могла только Юния.
«Что ее рассмешило?» – удивилась мать. Не став далее гадать, женщина распахнула дверь.
Картина открылась весьма пикантная: ее дочь сидела на коленях у Гая Куриона. Откинув спину назад и оголив стройные ножки, она смеялась всем телом. Юния даже не услышала, как открылась дверь, и в комнате появился третий человек, в данный момент совершенно нежелательный.
Курион первым заметил, что на это безобразие смотрит не только суровый философ-стоик Архедем с портрета над ними.
– Юния, мы не одни, – кратко обрисовал ситуацию собеседник девушки.
Произнес это Курион довольно тихо и спокойным тоном. И Юния продолжала хохотать, пропустив мимо ушей последнюю фразу мужчины.
– Приветствую достойнейшую Сервилию! – уже громче сказал Курион.
До Юнии, наконец, дошло, что разговаривают уже не с ней. Она подняла раскрасневшееся лицо. В следующее мгновение ее красивые белые зубки скрылись за тонкими губами. Девушка подпрыгнула как ужаленная.
– Вон! Убирайся вон, коль не умеешь вести себя достойно! – утонченная аристократка Сервилия явно не в своей манере обратилась к дочери. Философ-стоик, казалось, посмотрел с портрета на Сервилию одобряюще.
Юния мгновенно выпорхнула в раскрытые двери, а гнев Сервилии обратился на молодого мужчину. Но Гай Курион привык к подобным ситуациям, и не очень-то терялся пред грозными очами матерей соблазненных красавиц.
Курион, по выражению историка, был «самый выдающийся из беспутных гениев этой эпохи». Красив и умен, а красноречием обладал таким, что мог увлечь любое существо, владеющее латынью, будь то толпа плебеев или девушка из благородной семьи. Остроумие, блистательные неподражаемые речи, умение интриговать обеспечили Куриону головокружительный успех на политическом поприще. Восторженные плебеи постоянно избирали его на должность народного трибуна. Казалось, Курион решил повторить судьбу предшествующего кумира толпы – Публия Клодия.
Предшественник Куриона происходил из знатного патрицианского рода Клавдиев, но перешел в плебеи, чтобы получить должность народного трибуна. Клодию удалось провести ряд законов в интересах римской бедноты, отменить плату за раздаваемый государством хлеб, но при этом он нажил много врагов среди знати. Чтобы как-то обезопасить себя, Клодий начал ревностно защищать интересы Гая Юлия Цезаря. Но беспутная жизнь не оставляла возможности быть преданным своему патрону до конца.
Клодию пришла в голову мысль влюбиться в жену Цезаря – Помпею. Для объяснения в любви сумасбродный трибун выбрал самый неподходящий момент. В доме Цезаря справлялись таинства, посвященные Доброй богине. Во время священнодействия ни одному мужчине не позволялось находиться в доме. И вот Клодий, переодевшись в наряд арфистки, проник в жилище патрона, но, к своему несчастью, был узнан, разоблачен и изгнан. Более того, трибуна привлекли к суду за совершенное кощунство, ибо он оскорбил не только дом Цезаря и его обитателей, но и богов, и Рим.
Однако в защиту красноречивого трибуна поднялись тысячи плебеев. Неожиданно Цезарь на суде заявил, что ему ничего неизвестно о преступлении, которое приписывается Клодию. Тогда обвинитель спросил Гая Юлия: «Почему же ты развелся с Помпеей тотчас же после визита Клодия?» «Потому, – ответил Цезарь, – что моя жена должна быть вне подозрений».
Клодий был оправдан, но лишь потому, что большинство судей при голосовании подали таблички с неразборчивой надписью. Сделали они это умышленно, чтобы осуждением не навлечь на себя и на Рим гнев черни, а оправданием – недовольство сената и богов.
После этого случая могущественных врагов у Клодия прибавилось. Возмутителя спокойствия это обстоятельство нисколько не испугало. Он набрал из гладиаторов и рабов отряд телохранителей и во главе его носился по Риму.