От войны до войны

Рокэ его высокопреосвященство заметил издали – кэналлиец сидел на кромке верхнего, меньшего бассейна, рассеянно глядя в воду. Сильвестр не имел ни малейшего желания карабкаться по узкой каменной лестнице и предпочел окликнуть Ворона. Тот оглянулся с видом только что разбуженного человека, потянулся и легко сбежал вниз.

– Доброе утро, ваше высокопреосвященство.

– Вы выглядели весьма живописно. Будь я художником, я бы с вас аллегорию Одиночества писал. Задумавшийся человек в черном среди облетевших дерев, льющаяся вода, равнодушное небо…

– Простите, ваше высокопреосвященство.

– Это вы простите, видимо, на меня действует обстановка. Я редко гуляю по утрам. Вас нужно поздравить с очередным чудесным спасением. Что ваша лошадь?

– С ней все в порядке.

Если Рокэ и удивился осведомленности собеседника, то виду не показал.

– Ваше высокопреосвященство, вам никогда не приходило в голову убить моего оруженосца?

– Вы весьма странно ставите вопрос. Допустим, я скажу, что был бы рад видеть последнего настоящего Окделла мертвым.

– Я вам поверю, – сапфировые глаза были безмятежнее летних небес, – но я хочу знать, пытались ли вы доставить себе такую радость.

– Представьте себе, нет, по крайней мере, пока. Я ответил на ваш вопрос? Разрешите полюбопытствовать, какое отношение это имеет ко вчерашнему происшествию?

– Самое непосредственное. Или убийца не умеет стрелять, что вряд ли, или он целил в Окделла.

Вот так новость! Окделлы и Эпинэ Талигу в тягость, причем давно, но вряд ли на сына Эгмонта охотятся, чтобы облегчить жизнь кардиналу. Такие подарки делают себе сами, ненужные доброжелатели по определению сомнительны. А Ворон тоже хорош, мог бы и понять, что стрелять в оруженосца, когда рядом Первый маршал Талига, кардинал оного Талига не позволит, мало ли… Мушкет – вещь своевольная.

– До сего момента, Рокэ, я полагал, что единственная тварь, к которой вы привязаны, это ваша безумная лошадь, а вы ею жертвовали, спасая мальчишку. Мне остается развести руками и предположить, что сердце герцога Алва преисполнилось благодати.

– Чушь. Если вы мне докажете, что мертвый Окделл полезней живого, можете делать с ним что хотите, но мне не нравится, когдамоими оруженосцами распоряжается кто-то кроме меня.

Справедливо. Ворон горд, как Леворукий, и не терпит, когда лезут в его дела, но мы привыкаем к своим игрушкам, нравится нам это или нет.

– Хорошо, что юный Ричард вас не слышит. Кажется, вы его неплохо приручили.

– Его чувств ко мне хватит на пару дней, ну, может быть, на неделю. Потом ему напомнят, что я враг Людей Чести и убийца его отца. И это, к слову сказать, истинная правда.

– Рад слышать. Признаться, ваша возня с сыном Эгмонта несколько озадачивает. Наши привязанности суть наши уязвимые места. Так вы говорите, Окделлу угрожает опасность?

– Если смерть можно считать опасностью, – Рокэ проводил взглядом белощекую синицу. – Было бы нелишним узнать, кто и зачем охотится на Ричарда. Сначала я думал, что это вы, но вы, во‐первых, действовали бы иначе, во‐вторых, добились бы своего. Затем я решил, что кому-то захотелось украсить нас с вами убийством невинного отрока, однако в последнее время склоняюсь к мысли, что дело в самом Окделле.

– В последнее время? – кардинал внимательно посмотрел на собеседника. – Вы хотите сказать, что вчерашнее покушение не первое?

– За четыре я могу поручиться, еще два под вопросом. Даже обидно – юноше всего семнадцать, а за меня убийцы всерьез взялись, когда мне исполнилось двадцать четыре.

– До этого они были заняты вашим отцом. Вдовствующая королева мечтала съесть сердце соберано Алваро.

– Это в какой-то мере их извиняет, но я все равно возмущен.

– У меня к вам важный разговор, так что давайте побыстрее покончим с покушениями. Я правильно понял: кто убийца, вы не знаете?

– Кто угодно, кроме тех, кто был с нами на войне.

– Пожалуй, иначе Окделл остался бы в Сагранне. Хорошо, я подумаю над этой историей. Как вам вчерашний закат?

– Красивое зрелище, – пожал плечами Рокэ.

– Вам оно не показалось несколько зловещим? Эти мечи, сломанная корона, истекающее кровью сердце…

– Ваше высокопреосвященство, подозрение за подозрение. Минуту назад вы обвинили меня в привязанности к оруженосцу, а теперь я готов вас заподозрить в том, что вы во что-нибудь уверовали.

– У вас потрясающий дар успокаивать взволнованных кардиналов, – покачал головой Сильвестр, – но книги, которые вы мне прислали, читали не так уж давно, в том числе и те, что написаны по-кэналлийски и по-морисски, так что не скромничайте. Вы тоже не чужды интереса к непонятному, иначе зачем бы вам ездить в Гальтару и зубрить забытый алфавит.

– Я, кажется, уже объяснял. В детстве меня запугали изначальными тварями, а я предпочитаю схватить страх за шиворот и посмотреть ему в глаза. Это очень помогает.

– Не спорю.

Рокэ лукаво улыбнулся.

– Ваше высокопреосвященство, признайтесь, когда в Варасте сперва исчезла армия, а потом и те, кто ее искал, вы, часом, не заподозрили ничего потустороннего?

– Заподозрил, – и не подумал отрицать кардинал. – Ох, Рокэ, и досталось бы вам, не догадайся вы победить. Как я понимаю, гонцы и разведчики попадали в объятия Дьегаррона, где и оставались.

– Разумеется. Впрочем, десятка два варастийцев Хорхе отпустил.

– И эти святотатцы клялись Создателем, что никого не нашли!

– Вы к ним несправедливы. Они поклялись в том, что не нашлименя, а это чистейшей воды правда.

– Штучки Бонифация?

– Разумеется. Решение отправить его в Варасту было мудрым.

– Я не намерен обсуждать достоинства любезного вашему сердцу пьяницы и тем более не намерен возвращать его в Олларию.

– А он еще менее намерен возвращаться. Восьми лет в Багерлее ему хватило.

– Он дешево отделался. Герцог, вы хорошо помните Лаик?

– Я помню почти всё. – Запоздалый одинокий лист медленно падал с горбатого клена, кружась в воздухе. Рокэ извернулся и поймал его уже над самой землей. – К несчастью, у меня отменная память. Кто из моих однокорытников стал предметом внимания вашего высокопреосвященства?

– Представьте себе, никто. Меня интересует, видели ли вы призраков.

– Единственный призрак, не сбежавший при моем появлении, – это Валтазар из Нохи. На редкость отважная сущность, хоть и отвратная.

– Валтазара видят все, но меня он не занимает. Значит, в ваши времена в Лаик не случалось ничего примечательного?

– Нет.

– И вам не доводилось сталкиваться с непонятными и необъяснимыми вещами?

– Только в книгах. Для всего остального рано или поздно находились объяснения. Весьма прозаические.

– Рокэ, – его высокопреосвященство вздохнул, – что вы думаете о том, что у смерти синий взгляд?

Герцог сосредоточенно разглядывал сморщенный лист. Черноволосый красавец с иронично-печальной улыбкой на безупречном лице – мечта юных дурочек и взрослых дур. Недосягаемая мечта…

– Это намек? – Алва соизволил оторваться от созерцания ушедшего лета.

– Никоим образом, хоть вы и утопили несколько деревень. Люди успешно умирали и до вашего пришествия в этот мир. И все же почему у смерти синий взгляд, а не черный и не зеленый, как у Врага? Хотя в последнем случае напрашивался бы вывод, что смерть от Леворукого, а это противоречит всем канонам.

– Им много что противоречит. К северу от Торки у Леворукого глаза черны, как у Савиньяков.

– А у ваших морисских родичей?

– Они как-то обходятся без Леворукого. И без Создателя, но взгляд у смерти там тоже синий.

– Мне уже думалось о яде, от которого синеют белки глаз, но это было бы слишком просто. Я проследил эту поговорку, она возникла в доэсператистские времена, а о них я могу говорить только с вами. В древних усыпальницах часто рисовали идущую черноволосую женщину с синими глазами…

– Вы скоро утонете в прошлом, – заметил Ворон, – хотя, если вы правы, из пословицы выпало одно слово. Я припоминаю легенду о синеглазойсестре смерти, обитающей в подземных лабиринтах. Она стережет покой изначальных тварей, но больше я не знаю ничего.

– Ничего? А я хотел расспросить вас о картине еретического содержания, находящейся в Алвасете.

– Картина есть, – кивнул Рокэ, – и на ней изображена очаровательная древняя оргия. Какие-то богословы углядели в одном из гостей Леворукого и едва не сожгли истинный шедевр. К счастью, у короля хватило ума отослать картину в Кэналлоа.

– Я недавно прочел описание этой оргии. Исполненный праведного негодования «истинник» утверждает, что Леворукий смотрит на выходящую из стены черноволосую синеглазую женщину. Уж не сестру ли смерти изобразил Диамни Коро?

– «Истинник» не видел подлинника. Леворукий, если это, конечно, он, смотрит на пустую стену. Существует позднейшая копия, там и впрямь намалевана женская фигура, но это такое убожество…

– В Алвасете есть и оригинал, и копии?

– Не совсем так. Подлинник принадлежит моей семье, копию я видел у Дьегарронов.

– Когда она была сделана?

– Не знаю. Я как раз еду в Кэналлоа, могу полюбопытствовать.

– Буду весьма признателен. Рокэ, у меня создалось впечатление, что кто-то усиленно пытается докопаться до древних тайн. И я хочу знать, что это за тайны. Последние месяцы важные дела кажутся мне ерундой, а ерунда в моем воображении разрастается до размеров вселенских бедствий. Вы будете смеяться, но маленькие странности меня волнуют больше объяснений с Гайифой и наших интриганов, хотя вы меня и вдохновили. С врагами внутренними нужно поступать так же, как с внешними.

– Вы собираетесь утопить Штанцлера в дворцовом фонтане? Могу его подержать.

– Если избавляться, то от всех и сразу, так что придется поискать другой способ.

– Да, бассейн всех не вместит, – согласился Алва. – Обойдетесь без моей помощи?

– Надеюсь. Более того, я предпочел бы, чтобы вы где-нибудь задержались до лета.

– Извольте, по дороге из Кэналлоа я гляну на верфи, но сперва заверну в Торку. Фок Варзов хочет меня видеть.

– Дружба между бывшим оруженосцем и его господином умиляет, особенно если первый обошел второго… Окделла вы с собой берете?

– Ричард отправится в Надор засвидетельствовать почтение матушке. – Ворон расправил манжету. – Его опекун прямо-таки завалил мой дом письмами на сей счет. Видимо, бедняга не знает, что Первый маршал Талига время от времени воюет.

– Да, Ларак несколько отстал от жизни. Что ж, Надор – безопасное место, хотя, боюсь, оно покажется юному герою скучноватым.

Рокэ пожал плечами. Он неплохо рассчитал – убивать мальчишку в родовом замке не станут. Если Ричард мешает родичам или Людям Чести, они избавятся от него так, чтобы подозрение пало на врагов. Или сделают оруженосца жертвой покушения на господина.

– К слову сказать, Рокэ, что вы собираетесь делать с мечом Раканов?

– Приведу в порядок. В последний раз сию реликвию точили лет пятьсот назад, про выпавшие камни я и вовсе молчу. С чего это его величество осчастливил меня эдакой древностью?

– С того, что в последнее время древность стремительно входит в моду. Вас, без сомнения, будут расспрашивать о вашем гальтарском вояже.

– А я, без сомнения, буду отвечать, – Рокэ усмехнулся. – У бакранов есть прелестные легенды и обычаи. Я их состарю на пару тысяч лет, дамы будут в восторге.

Довести дам до восторга нетрудно, особенно если за дело возьмется красивый наглец. Синие глаза, глаза святой Октавии, – что это? Проклятие, награда, шутка природы?

– Воистину, Рокэ, кажется странным стрелять в какого-то оруженосца, когда рядом вы. А теперь я хочу услышать про Варасту, Бакрию, Кагету и Робера Эпинэ. То, чего не было в ваших докладах…

Ричард проснулся поздно и не сразу понял, что он дома. Дома? Выходит, особняк Ворона стал ему родным, а как же Надор? Вторая мысль юноши была о найденном на месте покушения карасе. Дик вскочил и подбежал к письменному столу. Отшлифованный в незапамятные времена камешек лежал там, где его вчера оставили. Герцог Окделл смотрел на тускло мерцающую черную каплю, и ему сделалось страшно от одной мысли, из каких глубин она явилась.

Меч Раканов был откован в легендарной Гальтаре и стал символом королевской власти и воинской доблести задолго до преступления Ринальди и гибели Эридани. Говоря по чести, юноша представлял легендарный клинок иначе, ведь на изображавших братьев Раканов рисунках король всегда сжимал двуручный меч, неотличимый от тех, что держат каменные рыцари, хранящие усыпальницу Повелителей Скал. Действительность выглядела куда прозаичней. Рокэ был прав, когда назвал реликвию дурно сбалансированной железякой, и все равно это былтот меч! Фердинанд оказал спасителю Варасты неслыханную честь, а Ворон, по своему обыкновению, посмеялся, хотя, отнесись маршал к реликвии серьезно, он никогда бы не позволил оруженосцу оставить выпавший камешек себе.

Дикон понимал, что не имеет права присваивать карас, пусть Алва вставит в пустые гнезда лучшие кэналлийские самоцветы – они никогда не станут частью древней вещи. Совесть требовала вернуть камень, но кому? Королю? Потомки узурпатора не имеют на наследие Раканов никаких прав. Эру? Он от караса уже отказался. Штанцлеру? Катари? Ни ее величество, ни эр Август не возьмут чужое сокровище. И меч, и карас принадлежат принцу Ракану, но он далеко, и никто не знает, каков из себя потомок древних владык.

Юноша еще раз взглянул на неприметный камешек. Пожалуй, лучше всего и впрямь оставить карас у себя. Если судьба вновь пошлет им с Иноходцем встречу, он расспросит об Альдо Ракане и, возможно, передаст ему находку через Робера.

Решив судьбу реликвии, Дикон задумался, как и где ее хранить. Все самое ценное воин носит с собой, значит, камень надо вставить в кольцо или медальон, но лучше в кольцо. Карасы – камни Окделлов, так что перстень на его руке никого не удивит. Надо сегодня же зайти к ювелиру, а потом навестить Наля. Если, конечно, эр отпустит, но сперва следует узнать, как Моро.

Спускаясь вниз, Ричард загадал: если с жеребцом все в порядке, день будет удачным. Моро не подкачал, он уже держался на ногах, а при виде Ричарда соизволил топнуть копытом. Дикон замер, опасливо поглядывая на раненого красавца и прикидывая, можно или нет с ним фривольничать.

– Злится, – заметил появившийся из-за угла Пако. – Соберано на Соро уехал, а этот злится.

– Эр Рокэ уехал?

– Чуть рассвело. Сону седлать?

– Нет, я прогуляюсь пешком.

Рокэ уехал к Катари, куда ж еще! Он помчался бы к ней еще ночью, если б не покушение. Ричард больше не сомневался – маршал и королева любят друг друга, однако Алве говорить о любви непросто, он слишком горд, а Катари такая нежная… Она его боится, порой ей бывает очень больно, но война и страх за жизнь любимого смывают все обиды. Как она вчера смотрела на победителя Кагеты! Что ж, пусть эти двое будут счастливы. Ворон лучше, чем кажется на первый взгляд, просто очень тяжело быть потомком предателя. Потому Рокэ и нравится общество дикарей и простолюдинов – черни нет дела до прошлого.

Сона приветствовала хозяина тихим ржанием, она была рада. Дикон потрепал кобылу по шее, но на душе у юноши было скверно, несмотря на победу, карас и скорую встречу с очень хорошими людьми, а может, именно поэтому. Дик не желал слушать плохое про своего эра, но понимал, что это неизбежно. Да, эр Август рад победе, однако он знает, какой ценой она была достигнута, и скажет то, что скажет. А еще нужно выполнить обещание, данное Оскару, но будет ли это честно по отношению к Рокэ? Хуже того, своим рассказом он сделает больно Катари, разрушив ее хрупкое счастье. Стоит ли говорить ей о любви и смерти человека, которого она почти не знала, не будет ли это похоже на донос? Он дал слово, это так, но как же тяжело его сдержать!

Всю дорогу до Золотой улицы юноша решал, что делать, но так ни к чему и не пришел. Маленький остроносый ювелир с готовностью взялся оправить карас. Ричарду было предъявлено множество образцов. После некоторых колебаний герцог Окделл остановился на квадратном перстне, в левый верхний угол мастер вставит камень, а в правом нижнем будет монограмма Ричарда Окделла. Юноша заплатил вперед, вызвав бурю восторгов, после которой стало просто неприлично не добавить еще пару таллов.

Теперь можно было отправляться к Налю, благо тот жил не так далеко от Золотой. Дикон без приключений добрался до небольшого опрятного дома, но кузена на месте не оказалось. Еще не старая хозяйка, жеманно хихикая, передала гостю запечатанное письмо на имя герцога Окделла. Наль сообщал, что вынужден срочно уехать по делам и рассчитывает вернуться к Зимнему Излому. Это было трусостью, но Ричард порадовался, что разговор о Варасте откладывается, и с чувством выполненного долга отправился домой, где его ожидало приглашение кансилльера.

– Ты помнишь, как все случилось?

– Мы подъезжали к дому эра, раздался выстрел, эр Рокэ поднял Моро на дыбы, конь упал, стрелок убежал, вот и всё.

– Стреляли из мушкета?

– Да, из ниши в ограде. Мушкет мы нашли. И следы.

– Глупец… Если только…

Плечи кансилльера поникли.

– Я очень боюсь, Дик, что никакого покушения не было.

– Но оно было. Моро…

– Предпринята попытка убить победителя Кагеты сразу же после королевской аудиенции. Ранена лошадь, найден брошенный мушкет, убийца исчез. Ты поверил – поверят и другие… Ричард, неужели ты думаешь, что такого человека, как Алва, можно взять и застрелить с двадцати шагов? Да еще ночью?

Эр Август прав: пока высекается искра, пока порох на полке горит и через затравочное отверстие поджигает основной заряд, проходит несколько мгновений. Для опытного воина более чем достаточно, чтобы спастись, ночной стрелок должен был это понимать.

– Может, это кагет?

– Уверяю тебя, кагеты, сколько б их ни было в Олларии, сейчас тише воды, ниже травы, а другие враги Алвы тем паче. Талиг сошел с ума от неслыханной победы, Ворон – герой, никто в здравом уме не поднимет на него руку, да еще так глупо.

– Но ведь стреляли.

– В лошадь. Будь иначе, Ворон схватил бы «убийцу» на месте.

– Я не понимаю…

– А тут нечего и понимать. «Покушение» устроил Дорак, чтобы обвинить в нем своих врагов. Алва жесток, как дюжина морисских шадов, но он не лжесвидетель и не интриган, а как он дерется, тебе лучше знать. Лжекардинал не мог допустить, чтобы Ворон бросился в погоню за его человеком, и приказал стрелять в коня. Думаю, мориска в самом деле хотели убить, но Алва поднял лошадь на дыбы, а не пригнулся к гриве, как следовало ожидать, чтобы пуля прошла вéрхом.

То, что говорил кансилльер, было справедливым, когда речь шла о Дораке, но эр Август вряд ли хорошо знал лошадей.

– Лошадь поднимают на дыбы, – припомнил Дикон урок Эмиля Савиньяка, – чтобы использовать как живой щит. Вздыбленная лошадь – отличная мишень, пулей в сердце или в брюхо убить ее гораздо проще, чем в голову.

– Ты был бы прав, знай Ворон, что стреляют не в него, но, повторяю, маршал не интриган и не царедворец. В намерениях убийцы он ошибся, а убийца ошибся в Алве. Твой господин – прекрасный наездник, а о выучке его мориска наслышан даже я, хотя здоровье никогда не позволяло мне ездить верхом. Ворон никогда не прикрылся бы конем, он рассчитывал, что пуля пролетит спереди и они тут же бросятся в погоню. Стрелок не думал, что всадник вздыбит лошадь, а чтобы стрелять в брюхо, нужно было поменять позицию. Негодяй выстрелил куда смог, думая лишь о том, чтобы не задеть всадника.

А вот это похоже на правду, очень похоже!

– Эр Август… Я могу сказать маршалу про покушение?

– Разумеется. Только не надо ссылаться на меня, хотя не удивлюсь, если Ворон и сам догадался. Иначе зачем бы ему с утра мчаться на встречу с Дораком? Хотел бы я услышать их разговор, а еще лучше увидеть, как Алва сворачивает голову негодяю в сутане. Это было бы высшей справедливостью.

Святой Алан! Неужели эр наконец-то узнал цену Дораку?! Может, он его и не убьет, но союзу Ворона с аспидом конец. Маршал будет служить Талигойе, а с эром Августом они помирятся, ведь они ни разу не говорили по-настоящему. Только надо, чтобы Рокэ не улыбался этой своей улыбкой…

– Эр Август, я должен вам сказать… Только не думайте, что я забыл, кто я…

– Полагаю, Дикон, ты собрался мне доказать, что Рокэ Алва не такой уж плохой человек?

Кансилльер улыбнулся, но улыбка вышла грустной.

– Я бы удивился, если б ты, вернувшись с войны, повел себя иначе. Люди Чести всегда отдавали должное чужому мужеству и чужим талантам, а Ворон в очередной раз доказал, что равных ему нет. Похоже, он в самом деле спас Талиг, однако Талиг – это, к сожалению, не Талигойя.

– Но… Я думал, и вы, и ее величество рады победе.

– Я соврал бы, если бы стал это отрицать, – Штанцлер задумчиво покачал головой. – Политика – ужасная вещь, Дикон. Ужасная! Когда все началось, я не видел достойного выхода и думал о том, как из поражения Талига выковать победу Талигойи. Я не хотел, чтобы ты шел на ту войну, и не сомневался в позоре своей страны, какой бы та ни была, потому и готовил тебя к худшему и оказался не прав. Рокэ Алва – великий полководец, этого у него не отнять. Пока вы воевали, я разобрался в причинах нападения.

Адгемара наняли гоганские ростовщики с одной-единственной целью – взвинтить цены на хлеб. Как кансилльер Талига я не могу не радоваться победе и не признавать, что ужасающая жестокость маршала, как ни странно, спасла множество жизней. Ворон заслужил и орден, и титулы, и даже меч. Кто знает, вдруг это ему поможет вспомнить, что он не только потомок Рамиро, но и глава Великого Дома. Ее величество очень на это надеется.

– А вы?

– Каждый судит по себе, Дикон. Катарина Ариго удивительно чистый человек, она видит или хочет видеть в людях только хорошее. Я старше ее, и я повидал слишком много грязи. Если королеве и оруженосцу удастся вернуть Повелителя Ветров на путь истинный, я буду счастлив, но лично я в это почти не верю. Рокэ упрям и горд, он служит Олларам и Дораку не потому, что считает их дело правым, а назло Людям Чести, которые оттолкнули его семью.

Когда мне было столько же, сколько тебе, я негодовал, что сына предателя и будущего временщика не задушили в колыбели. Теперь я понимаю, что Рамиро Второй мог вырасти неплохим человеком, если бы его с детства не окружала ненависть одних и подобострастие других. Он был лишь первым в череде проклятых герцогов. С каждым новым поколением пропасть между Алва и Людьми Чести лишь расширялась, так что не слишком-то надейся.

– Эр Август, – Дик лукаво улыбнулся, – вы ошиблись с варастийской кампанией, вы можете ошибиться еще раз.

– Время рассудит, – кансилльер не счел нужным поддержать шутку. – Ты уже видел Реджинальда?

– Я заходил к нему. Наль уехал по делам.

– Тебе тоже следует уехать. Твоя матушка очень хочет тебя видеть. По ее просьбе Эйвон Ларак несколько раз писал герцогу Алва. Думаю, твой эр тебя отпустит. Я предпочел бы, чтобы завтра ты был уже в пути. Если ты поторопишься, то Зимний Излом встретишь дома. В любом случае до отъезда постарайся поменьше появляться на улицах вместе с Вороном. В следующий раз могут стрелять не в лошадь, а в оруженосца. Будь осторожен. И вот еще что. Твоя матушка весьма недовольна твоей службой. Я написал ей, что ты присягнул Алве по моему настоянию.

– Спасибо, эр Август, вы не представляете…

– Как раз представляю. Мирабелла Окделл очень достойная женщина, но некоторые вещи она понять не в состоянии. Постарайся с ней не спорить.

Дик и не собирался. С матушкой не спорил никто и никогда – ни отец, ни Эйвон, ни слуги. Другое дело, что ей рассказывали далеко не всё.

– Я понял, эр Август. Когда мне можно вернуться?

– Это тебе должен сказать твой эр, – глаза Штанцлера потеплели, – но я забыл тебя поздравить. Стать в семнадцать лет кавалером ордена Талигойской Розы! Отец тобой гордился бы. Ее величество передает тебе свои поздравления. Она очень за тебя волновалась.

Катари о нем помнила! Помнила!

– Я хотел бы лично засвидетельствовать почтение ее величеству.

– Я передам ей твои слова, но сейчас ты должен ехать в Надор.