Я хочу, чтобы ты вспомнил… Книга 1. Бесконечный канон #1.1

Тем временем, избавленный от Всевидящего Ока систем видеонаблюдения, умеющий каким-то чудом исчезать с мониторов, как неуловимый пиксель, Брик-младший направлялся в ресторацию «Золотой пристани неба». Именно в этот момент подал внутренний сигнал интерфон, некоторую видимую часть которого он носил в виде широкого чёрного с золотыми инкрустациями браслета на правой руке (больше как знак статуса). На защищённой линии связи, которую он разработал и подключил к ней отца и Мерного для личных переговоров и получения нужных сведений, все внешние сигналы блокировались, кроме единственно важных, – в груди шевельнулось нечто неприятное. Пришло сообщение – и он точно знал, о чём оно, точнее, о ком, – сам настроил приём любой информации о той, кого называл не иначе, как Ангел. Дав тексону мысленную команду, Брик-младший рефлекторно сжал в кулаке мягкий монитор в кармане брюк. Всё поплыло перед глазами, пока он мысленно прокручивал полученное сообщение: «…на месте аварии скончались четверо молодых людей… одна пассажирка госпитализирована… достали из горного ущелья… дочь священника… травмы несовместимые с жизнью… состояние критическое… надежды на то, что она выживет…»

Парень судорожно комкал тексон так, что от монитора остался жалкий безжизненный комок пластитекса и кристаллов. Брезгливо отшвырнув в сторону остатки монитора, он медленно багровел. Губы его вытянулись в одну тонкую линию, стиснутые зубы неприятно скрежетнули, голубые глаза потемнели и налились кровью от подступившей горько-солёной влаги. В груди что-то резко кольнуло, сердце затрепыхалось, как раненная птица в клетке, рывками, а в ушах появился шум, как будто где-то внутри включилось ненастроенное старое радио. Молодой человек впервые почувствовал, что начинает терять контроль над собой. Ему жутко захотелось кого-нибудь растерзать. Среди карусельного мельтешения обрывков мыслей сознание цеплялось за какую-то далёкую и совершенно безумную идею о том, что нет такой черты, за которую нельзя переходить в аффекте. Только внезапный выплеск эмоций мог снять эту кипящую пену яростного отчаяния. «Жертва» нашлась моментально. Зрение туманилось, а в глотке беззвучно клокотало: «Неееат!..».

Служащий, встречающий гостей в гулком отделанном мрамором холле, привычно улыбаясь, заметил, что один респектабельного вида молодой человек – явно божественный отпрыск, вдруг остановился на выходе из лифта для особо важных персон, уставился в пол и застыл бездвижно, как статуя, – возможно, ему стало нехорошо. Прекрасно обученные сотрудники никогда не пропустят такие моменты, чтобы оказаться рядом и проявить максимум заботы. Потому-то Джефри мгновенно отреагировал, подойдя к молодому гостю и подчёркнуто вежливо спросив, не нуждается ли тот в помощи. В то же мгновение парень с всклокоченной копной золотистых волос и округлившимися от ужаса небесно-голубыми глазами схватил батлера за грудки и начал трясти, багровея и нервно хрипя от злости. На эту сцену не замедлили отреагировать немногочисленные респектабельные господа, находившиеся в холле: в полном недоумении они повернули свои измождённые тщеславием головы и, начиная испытывать нетерпение, посмотрели на происходящую возню – кто с явным раздражением, а кто равнодушно-отстранённо, как и подобает лучшим представителям общества развитого эгоцентризма.

Джефри попытался высвободиться, но хватка разъярённого отчаянием парня была сильна. Замешкавшемуся батлеру пришлось скрепиться и терпеть, на его счастье недолго, потому что в это время к ним подбежали ещё четверо служащих, ловко скрутили нападавшего и повели в кабинет менеджера отеля. Кто-то успел вызвать местную скорую помощь, и два белоснежных робота аккуратно вкатили незадачливому хулигану дозу успокоительного. Тут же засуетилось личное сопровождение семьи Брик («Где они раньше-то были?» – недоумевали служащие и охрана).

Всё ещё дёргаясь, но, уже едва ворочая языком, нападавший проклинал весь мир и себя самого, и никто не мог понять, что же вдруг случилось с одним из самых почётных и желанных в Куклькане гостей – двадцати трёхлетним опекуном главы Bricks Corp. Все знали, что Брик-старший относился к молодому человеку как к родному сыну, потому почтение ему оказывалось наравне с обожествляемым отцом. Все старались более не прикасаться к нему и стоять на почтительном расстоянии.

Вызвали начальника смены службы охраны, просмотрели видеозаписи, расспросили Джефри и других очевидцев и кое-как разобрались, что гостя вывело из себя какое-то сообщение. Странным было то, что ни на одной видеозаписи не было видно передвижений Брика-младшего в здании. Решили, что такова воля Брика-старшего, и тут же забыли об этом.

Внезапно оказавшийся в центре внимания Джефри, не будучи ротозеем, обратил внимание ребят из охраны на необычный – чёрный, с глянцевым отливом и золотыми напылениями – интерфон на руке гостя. Такие модели устройств связи были доступны не многим даже в высшем обществе, а уж обслуге, тем паче, казались фантастической штуковиной. Пока бесхитростный батлер разглядывал принадлежащие молодому господину другие более миниатюрные и необычные предметы, предусмотрительно вынутые из его карманов, новоявленный невидимка уже тихо-мирно лежал на кожаном диване у менеджера в кабинете.

Наконец, всех служащих отправили на рабочие места, пришёл доктор, побеседовал с разбушевавшимся господином, просканировал его минисканером, ввёл инъекцию безмятежности и дал рекомендации сопровождению. Прочим гостям, обеспокоенным внезапным нарушением привычного уклада ничем не омрачаемой жизни и безупречного обслуживания, менеджер «Золотой пристани» лично принёс «глубочайшие извинения за доставленные неудобства» вкупе с дополнительной порцией амброзии и раздачей на все внутренние панели апартаментов последней версии «Грёз Блаженного Джона». Грёзы раздали всем, чтобы не только бессмертные могли успокоиться и впасть в своё обычное состояние безмятежного парения в необъятных просторах воображения, но и все прочие постояльцы, гости и жильцы уровня «Золотой пристани неба» могли приобщиться к всеобщей нирване.

Брик-старший, узнав, что сын попал в неловкую ситуацию, всеми возможными и более всего невозможными способами старался замять инцидент, чтобы ни один звук о нём, ни одно фото или видеокадр, ни единая буквочка-цифрочка не просочились в сообщения вездесущих медиа.

После беседы с доктором изрядно помятого парня препроводили в его мегаприват и оставили предаваться своему горю в одиночестве. Довольно быстро придя в себя от успокоительного, он тут же замкнулся, потребовав, чтобы его никто не беспокоил. Мерный дежурил на этаже. Дважды к незадачливому хулигану ломился сам Брик-старший. Как назло, все ключи-коды от своих апартаментов хитроумный отпрыск магнатского семейства перепрограммировал сразу же по прибытию. Как ему удалось это провернуть, никто не знал. Ломать двери не стали, чтобы не привлекать излишнего внимания посторонних. Отец пытался дозвониться, но младший Брик не отвечал. Он стал полностью непроницаем для систем наблюдения и связи, блокируя все поступающие извне сигналы.

Пришедший в себя затворник звонил матери, которая, конечно же, была уже в курсе произошедшей трагедии и ожидала реакции сына, который два месяца как «без вести пропал», скрываясь от наёмников (за его голову «некто» назначил оскорбительно высокую цену, но ни матери, ни кому бы то ни было ещё знать это было не положено). Без лишних объяснений, игнорируя её настойчивые расспросы, парень попросил мать оказать семье пострадавшей девушки всевозможную поддержку. Затем он связался с офисом отца в Черноморском филиале, потому как тамошний секретарь Анжела была способна достать что и кого угодно хоть из преисподней. Молодой хозяин потребовал, чтобы она распорядилась организовать максимально надёжный уход за особенной пациенткой крупнейшего медицинского центра Солнцевска и, если возможно, доставку к ней лучших специалистов. Не дожидаясь пока его распоряжения начнут осуществляться, и, желая в первую очередь узнать точный диагноз, взломщик-невидимка через сеть вошёл в систему клиники, куда доставили выжившую в автокатастрофе девушку, и узнал, всё, что нужно, а также внёс дополнения в список её обслуживания на месте и направил туда отряд охраны.

Через пятнадцать минут мучительного хождения кругами по гостиной, получив и отправив нужные данные, он стал лихорадочно носиться по всем медицинским справочникам, хранившимся в Спектруме, считывая-прослушивая сведения о травмах головы и позвоночника. Как выяснилось из карточки поступления в стационар, у пострадавшей помимо множественных переломов и ран повреждены шейные позвонки и главная проблема – лопающийся перелом атланта со смещением, что вызвало травмы головного и спинного мозга, но почему-то не убило её. Девушка, сидевшая рядом в машине, от похожих повреждений погибла на месте. А чего ожидать, когда, столкнувшись с большегрузной фурой на петляющем серпантине дороги, их лёгкий «Бенджи-Фройд», предназначенный для поездок между городами, потеряв управление, был выкинут в ущелье? Конечно же, кто-то из парней беспечно вёл авто сам! Все ребята получили тяжелейшие ранения. Ангела выбросило в ущелье через лобовое стекло и швырнуло с высоты на значительное расстояние от места падения автомобиля. Силясь представить себе эту картину, парень, ранее не знавший страха, ни перед чем не останавливающийся, покрывался потом, его начинало мутить.

Одна мысль, что Ангел выпала из машины в горное ущелье и сломала себе шею, бросала в жар, а затем наступал ступор, – он подолгу сидел и тупо смотрел перед собой в одну точку на полу. Линии замысловатого рисунка на мраморной плитке расплывались, превращаясь в один водоворот, воронку, спирально уходящую куда-то вниз, вглубь, во мрак неизвестности. Так прошли эти часы – целая вечность горя и безнадёжного самобичевания, потому что он мог бы, возможно, предотвратить этот кошмар, она могла бы остаться в городе и не пострадать, будь он сам рядом…

Расчётливый и до сих пор удачливый игрок с ужасом осознавал, что обводной удар от дальнего борта в этом изнурительном фрейме оказался ещё более рискованным, а потери – несовместимыми с приложенными усилиями…

Стоя у окна, понемногу успокаиваясь и трезво глядя в будущее, он уже знал, что полетит назад и сделает всё возможное, чтобы Ангел жила. В карточке значилось, что у девушки крайне редкая группа крови, обозначенная замысловатой химической формулой, а единственный возможный донор был выявлен восемнадцать лет назад в Убежище Муникен, и других похожих случаев до сих пор не обнаружено. Понимая, что этим человеком может быть только он сам, потому что точно такая же формула значилась в его медкарте, хранящейся в сейфе отца, так неуклюже разоблачивший себя в холле невидимка решился на отчаянный и крайне безумный шаг – он полетит назад, через океан, к ней, даже если «Золотую пристань неба» уже окружали наёмники, даже если придётся прорываться с боями и скрываться от снайперов, он полетит назад.

Если несовместимая с жизнью травма не убила её, он должен бороться. Походив по гостиной, зайдя в ванную, золотоголовый освежился холодной водой и переоделся в спортивный костюм. Только сейчас он обратил внимание, что в гостиной разбросаны бумаги, диванные подушки на полу, там же где туфли и галстук, мебель сдвинута так, будто тут только что произошла потасовка. Распинывая подушки, он мысленно вызывал свой самолёт, а затем открыл апартаменты отцу, – тот неприкаянно ходил в коридоре, размахивая шейным платком. Когда открылась дверь, отец и сын встретились взглядами помутившихся от волнения голубых глаз. Оба серьёзные и решительные. Молодой Брик был сыном родного брата Брика-старшего, по непонятным причинам отказавшегося от прав отцовства. Он так же, как опекун-отец, был высок и плечист, те же неширокие скулы, упрямый высокий лоб, прямой нос, густые коричневатые брови, те же золотистые волосы. Правда, шевелюра опекуна за годы значительно потускнела и поредела, несмотря на усилия эскулапов и протекторство самого Асклепия. Лицо отца по обыкновению было гладко выбрито, сын же носил аккуратные усы и вновь вошедшую в моду «мушкетёрскую» бородку.

Внимательно посмотрев друг на друга и убедившись, что всё в порядке, отец и сын уединились. Мерный привычно занял позицию у дверей, отдав распоряжения бойцам по рации, чтобы к зданию никто не мог подойти, не будучи проверен на наличие оружия. Беспечные прожиги-горожане понятия не имели, что по периметру вокруг центра городская охранная система выставила роботизированные заслоны. Так происходит всякий раз, когда фигуры, подобные Брику-старшему посещают этот искусный райский уголок.

Брик-старший молча окинул взглядом гостиную. Несвойственный в их семье беспорядок сообщал о крайней степени напряжения и потере равновесия душевных сил недавнего затворника. Парень обессиленно рухнул на диван. Отец поднял опрокинутый стул, поставил напротив и сел. Казалось, между ними шёл беззвучный диалог, как если бы люди могли общаться биотоками: понятные только им двоим внутренние сигналы текли от одного к другому невидимо, неслышно, но отчётливо и ясно для каждого из них. Отец, конечно, уже знал о случившейся на Черноморском побережье катастрофе, о вызванном самолёте, о спонтанном решении сына и о грозящей им всем в связи с этим решением опасности.

Наконец, глубокий ровный голос Брика-старшего нарушил гнетущее многозначительное молчание:

– Герман, мы не в том положении сейчас, чтобы позволить эмоциям уничтожить многолетние труды. Мы балансируем на грани фола. Крайне опасно сейчас всё бросить и лететь назад. Ты нужен мне, как никогда. Ты же понимаешь…

– Нет, – отрезал сын решительно. – Я уже не тот. Несколько часов назад остался бы и играл в эти прятки-догонялки ещё, сколько угодно. Но моя жизнь потеряет смысл, если не станет её, – он посмотрел отцу прямо в глаза и добавил, – если всё это ради меня, никуда оно не денется. Поверь, я в состоянии контролировать ситуацию. Не бойся, отец, ты ничего не потеряешь. Мне нужно твоё благословение, чтобы спасти мою…

Тут Герман осёкся, потому что впервые столкнулся с необходимостью объяснения, кто она ему, эта девушка, лежащая в интенсивной терапии где-то за океаном. Но не смог продолжить фразу и обессиленно опустил всклокоченную голову.

– Чем я могу помочь? – не удивляясь решимости и настойчивости сына, проговорил Брик-старший.

– Свяжись с Асклепием. Попроси его помочь. У неё повреждён участок мозга. После таких ранений не живут, даже Божественные, даже с имплантами, а вот ей удалось. Она в коме, подключена к системе. Я позаботился, чтобы ей была оказана самая лучшая помощь, но… Ты же знаешь, что такое клиники в наше время. Бардак, отсутствие обеспечения, никчёмные людишки с допусками к врачебной практике, рвачи, бестолковые и наглые… Есть, конечно, уникумы, и ты их знаешь. Помоги не потерять её. Обещаю, что как только покину Кукулькан, ситуация изменится в лучшую сторону для тебя. Я уже направил нужную информацию в разные точки. Все с ума сойдут от нового информ-потока, и головорезам твоих божественных «товарищей по партии» будет не до меня, поверь. Я уйду, сумею. Должен суметь.

– Слушай, сынок, не напрягайся, не переусердствуй, – мягко начал, было, отец, недоумевая, как такое возможно, хотя он десятки раз убеждался, что Герману под силу невозможные вещи.

– Извини, сейчас я хочу побыть один. Собирайтесь. Тебе снова пора в Лионгард. Потом поговорим, дома. Следи за событиями, успокой маму, пожалуйста. Действуем по прежнему плану. Я полагаюсь на тебя.

Они обнялись, и отец тихо вышел, на ходу махнув Мерному. Герман бесцельно прошёлся по комнате. Босые ноги расслаблялись на прохладном полу. Вдруг он почувствовал, что не один в гостиной. Сначала это ощущение казалось паранойей от преследований, ведь именно из-за них ему пришлось тайно, не сказав даже нежно любимой матери ни слова, сбежать из южного приморского рая сначала в Европу, потом за океан. Прохладный вечерний воздух шевелил портьеры на окнах. Чувство присутствия усиливалось. Отчаяние медленно отступало. Где-то в глубине подсознания гнездилась странная мысль: «А что если Ангел посетила меня на прощанье? Что если она отошла?». Он подошёл к окну и глянул в чёрную бездну неба где-то над городским куполом, не обращая внимания на яркие огни и привычный тихий гул города, лежащего внизу. Обильные, как проливной дождь, слёзы выталкивали наружу боль и напряжение последних часов, ужас и чувство вины…

Одиночество, как чёрная дыра, поглощало его мир. Гравитация этого одиночества убивала время, отнимала силы, лишала всего, что могло бы дать надежду. Вот напасть! Человек издревле приговорён к одиночеству особенностями психики. Индивидуальное «я», личность, желая выделиться из человеческой общности, всегда оказывается, будто разорванной напополам. Но если тебе доводится привязаться к кому-то в глубине души, а жизнь, будто разводит между вами мосты, этот внутренний разрыв ощущается больней. Горизонт событий чёрной дыры одиночества режет острым лезвием неотвратимости твою реальность, и всё, что тебе особенно дорого, проваливается в непроглядную тьму, из которой нет возврата. А на поверхности остаёшься ты, голая сингулярность.

И что тебе делать с твоей индивидуальностью в этом одиночестве? Кому она нужна? Ты один смотришь на звёзды в ночи, подпирая кулаком свою бороду. Нет, не нужна тебе эта свобода и независимость, эта оригинальность и неподражаемость. Пропади они пропадом! В одиночестве важно только то, что утрачено и искривлено его необоримой силой.

Слёзы ещё катились по щекам и капали с бороды на пол, когда Герман оторвал себя от окна и, вытираясь рукавом толстовки, поплёлся в спальню. Он упал на необъятную кровать и забылся кратковременным глубоким сном.

Через полчаса три верхних этажа «Золотой пристани неба», отведённых для особенных и довольно странных гостей, опустели.