Ангелы

– Доброе утро! Меня зовут Гавриил! – представился я.

Ее глаза округлились, в них пропала вся страсть, а вместо нее появилась неловкость и обиженное смущение. Руки интуитивно поползли прикрывать грудь, которая и так была прикрыта лифчиком, была бы не прикрыта, танец кобры был бы значительно интереснее. Я видел, что ей стало очень стыдно и в то же время она не могла понять, почему я раньше не сообщил ей свое имя.

Я улыбнулся, еще раз взглянул на нее и вышел из кухни, тихо посмеиваясь над совиным лицом. Какая ей разница, Гавриил или Люцифер? Рожи-то одинаковые, да и не только рожи, физика тоже не знала отличий. Я даже был уверен, что если бы я залез к ней в постель, она бы не заметила разницы.

Из-за закрытых темных штор в комнате стоял серо-голубой мрак, в котором Роза, как идеально слепленная статуя, наслаждалась сном. Я остановился, тихо закрыл за собой дверь и опустил глаза. В тот момент Роза больше всего мне напоминала ангела. В голубом и грязном освящении она была покрыта таким же цветом, он придавал ей еще больше нежности и мягкости. Мне так захотелось взять ластик и стереть эту наигранную часть искусства. Я не хотел отказываться от реальности, постоянно шепча в голове, что она – не ангел. Я был влюблен, но пока еще не любил и я даже не знал, что делать дальше: мне хотелось спать, но я боялся ложиться, боялся разбудить ее. Я тихо стоял и проклинал свою слабость. Мое существование в тот момент было для меня ничтожно жалким. Поиметь то, что хотел, а потом трястись над этим в боязни причинить какой-либо дискомфорт.

***

Середина декабря. Это было время, когда доблестные профессора начинали пугать нас «хвостами» и «недопусками».

У меня было пару «хвостов» у мистера Кретча, по его несносному предмету: я должен был сдать пару контрольных, которые завалил на семинарах.

Еще один долг я схватил у Лафортаньяны. Кстати, мерзкая стерва гнобила всю группу. Ребята с опаской подшучивали над ней в курилке, говоря, что она злая, как собака только потому, что у нее мужика нет. Тогда я не очень понимал, какую связь между собой имеет секс и злость, но поржать любил с ними.

Еще один долг я получил у нашего куратора – Трокосто. Полу-лысый уродец выгнал меня с семинара и поставил «неуд». Я считал, что четыре «хвоста» – это совсем не страшно, это считай – ничего.

У Люца, как ни странно, было лучше, чем у меня – все два долга и оба у Трокосто.

Куратор нас просто обожал и делал постоянные поблажки, что, несомненно, бесило всю группу, ибо у всех остальных было как минимум по четыре долга у него одного. Я бы сказал, что профессор начал жутко лютовать, как только закончились лекции и начались херовы семинары. Одичавший профессор чуть ли не спрашивал, какую бровь он приподнимал вверх, когда рассказывал о стратегии лжи. И если кто-то не знал, какой бровью дернул этот негодяй, то этот «кто-то» мгновенно одаривался издевательской улыбкой и парашей в журнале. Я даже не хочу говорить о том, что случалось с горемыкой, который забыл что-то по предмету. Это было хуже смертного приговора.

Поэтому, увидев в расписании «Учение о лжи (семинар)» студенты долго ругались матом, отменяя все планы на вечер и перлись учить всю ту херню, которую Трокосто вещал нам в течение семестра.

Люц замечательно справлялся с ролью студента-разгильдяя. Он умудрялся цеплять девок, трахаться и пить по ночам, а утром рассказывать Трокосто о том, где надо правильно врать. Мой братец научился совмещать столь ответственную учебу и загулы. Я, честно говоря, удивлялся ему не меньше, чем он сам удивлялся себе. Еще, между усердной учебой и разгильдяйством он успевал драться с братьями брошенок, их парнями, и пару раз даже с отцами. Иногда он получал как следует, что потом пару дней лежал в лежку, а иногда получали его соперники. Во время всей увеселительной жизни брат еще и подрабатывал. Одним словом, Люцифер вел нормальную, студенческую жизнь. Он делал так, чтобы было что запомнить, я, в общем-то, не возражал. Правда, иногда он странно посматривал на Розу.

Роза. Роза. Роза. Конечно, даже не обсуждается – у нее не было ни одного «хвоста», ни одной проблемы. Днем – девочка-ангел, а ночью – дьявольская проститутка в моей постели, сводящая меня с ума, доводящая до дрожи в коленях, до озноба, оглушающая Люцифера своими криками.

Она тоже вела потрясающий образ жизни, настоящей, студенческой жизни, девочка-студентка, девочка-огонь…Моя девочка. Все знали, что мы встречаемся и никто не осмеливался смотреть на нее, как на объект сексуальных фантазий. Но взгляд Люцифера я не мог расшифровать. Ко всему прочему она сама улыбалась брату, но я старался быть спокойным. Твою мать! Я говорил сам себе, что я уверен в ней. Но я видел ее улыбку, посвященную брату. Она была дерзкая и хамская, мол, «смотри, кто ходит рядом с тобой, но хер когда тебе это достанется»!

Люцифер особенно любил сталкиваться с ней по утрам в ванной, когда Роза была в одном нижнем белье или в моей майке. Ванна-то у нас одна на двоих на втором этаже. Услышав звук в ванной комнате, Люц мгновенно вскакивал и бежал туда и естественно натыкался на Розу, которая чистила зубы, специально выпуская белую пенистую массу изо рта. Затем она оборачивалась к вбежавшему Люцу и эротично слизывала пену языком, сплевывала, здоровалась и уходила. Братишка стоял и держался за шорты или трусы руками и чуть ли не выл, а я смеялся над ним.

Между Розой и Люцифером порой складывались не совсем добродушные отношения. Роза постоянно говорила, что мой брат мудак и козел, что над ним можно только смеяться. Люцифер же, как чертово отродье, нашептывал мне на ухо, что Роза стерва, каких поискать мало, и чтобы я держал с ней ухо востро. Мне ничего не оставалось, как только им обоим говорить «хорошо» и улыбаться.

Я любил Розу…Я любил брата. Я не мог ни кому из них уступить, а они рвали меня на две части. Только вот я не понимал, на кой хер им нужны были половинки меня? Почему они не могли довольствоваться мною целым? Порой я уставал слушать предостережения и оскорбления, иногда срывался и орал…на брата, на Розу – никогда. Это всегда был Люцифер. Один раз я даже дал ему по лицу за то, что он оскорблял ее. Мне это не понравилось. Я не мог позволить ему говорить о ней плохо, мои возражения он не слушал, зато кулак увидел и почувствовал. Конечно, он все равно продолжил говорить, что отношения с Розой до добра не доведут, но хотя бы уже воздержался от оскорблений. Он обижался на меня, выпивши, называл меня предателем и подкаблучником. Но после драки он никогда больше не обзывал Розу. Люц смотрел на нее странным взглядом: с одной стороны его глаза были наполнены ненавистью, а с другой – страстью. Но в моем присутствии он хорошо шифровался и скрывал такой взгляд. Порой мне казалось, что он сам в нее влюбился и специально подстрекает и настраивает меня против Розы, но я не поддавался.

Но как бы Роза не говорила и не обзывала моего брата, я только улыбался и смотрел в пол. Я ничего ей не говорил…я боялся говорить ей что-либо. Жалкий трус, я боялся потерять ее. Тем более я считал, что Роза права, говоря, что Люцифер – мудак. Он же на самом деле был мудаком, и я не мог обижаться на свою девушку за правду.

В университете мы никогда не показывали то, что происходит между нами троими. Роза, как обычно, мерзко красила брови, сидела и послушно строчила сволочные лекции.

Люцифер, по-моему, уже перетрахал весь университет и целеустремленно продолжал доделывать свои скверные делишки.

В курилке Роза и Люц обменивались любезностями и улыбками, иногда даже угощали друг друга сигаретами и спрашивали «как дела». Я настраивал себя на то, что просто не надо обращать внимание на их разборки и все само уладится.

Самая муторная гадость для Люцифера было то, что мы с Розой жили вместе в нашем с братом доме. Мы втроем и иногда забредшие шлюхи Люца. Опять же, дома брат только любовался ее телом по утрам в ванной, а днем они старались не замечать друг друга. Но видимо учеба в фаршмачном заведении сказывалась, так как за столом они могли сидеть и улыбаться друг другу, словно были давними друзьями.

По вечерам я брал нам пива и сидел, смотрел, как Роза учит чуть ли не наизусть охи и вздохи Лафортаньяны, сумасшедшие лекции Рэйта, и злостные слова Рене. Я подпирал голову рукой и внимательно наблюдал за ней, как она хмурит брови, читая очередную лекцию, иногда улыбается, а иногда ее глаза слипались, но она настойчиво продолжала сидеть и зубрить. Она ни разу не возмутилась тем, что у нее написано в тетрадке. Я не мог понять – почему? Почему она так безразлично относилась к тому, чему нас учили? Неужели ей было действительно наплевать?

Со временем я перестал задаваться вопросами. В конце концов, ее голова и мозги, почему я должен лезть в них?

В один день я шел по коридору и, увидев впереди виляющую пятую точку Лафортаньяны, почему-то решил, что самое время узнать, как избавиться от жуткого «хвоста» перед сессией.

– Профессор! – заорал я, как раненый и тут же подумал, что она просто препаскудная сука!

Я крикнул так громко, что на мой голос обернулись все, кто бы в коридоре, кроме этой твари, которая была ближе всех ко мне. Перед моим лицом все также продолжал вилять зад в обтягивающей юбке до колен. Кончики ее ушей поползли вверх, отчего я сделал вывод, что эта мегера еще и улыбается.

– Профессор! – я позвал снова.

Все повторилось. То же самое – все оборачиваются, мадам игнорирует. Ее высочество обернулось только после того, как я позвал еще пару раз.

– Вы меня зовете? – спросила она тонким голосом и захлопала глазами.

«Нет, я просто так тут бегаю и ору. Мне надоело смотреть на твою задницу, поэтому я позвал», это все, что было у меня на уме. Но я промолчал и кивнул головой. Лафортаньяна улыбнулась и с пафосным лицом скрестила руки на груди.

– Ну что ж, мистер Прей, я слушаю Вас! – она мгновенно сделала вид, что ничего не понимает, с чего бы это посреди перемены ее беспокоят студенты за две недели до начала сессии.

– У меня один долг по Вашему предмету! – сообщил я ей.

– Ну и что Вы хотите мне предложить? – она удивилась еще больше.

– На самом деле ничего! Я подумывал о том, как бы избавиться от него. Вот, встретил Вас, решил, что Вы поможете мне, ибо долг имеет непосредственную связь с Вами, профессор! Что мне надо сделать, чтобы со спокойной душой прийти к Вам на экзамен на зимней сессии?

Лафортаньяна улыбнулась и приподняла глаза к потолку и, как медведь в спячке, задумалась. Уже около двух минут я стоял около нее и пытался угадать, о чем думала эта зараза. Краем глаза я заметил, что с боку, в двух метрах от меня стояла Роза, а над ней нависал Люцифер и с улыбкой что-то рассказывал.

– Значит так, мистер Прей! Напомните мне тему, по которой Вы получили долг? – профессор ожидающе посмотрела на меня.

– Эээ… – протянул я, тщательно выискивая в черепе чертову тему и тут меня осенило. – Тема: «Город и человек. Начало». По остальным частям у меня стоят оценки.

– «Начало» значит, да? – профессор разговаривала сама с собой. – Мистер Прей, мы встречаемся с Вами послезавтра. Подготовьте доклад на эту тему, перепишите лекцию и выступите с докладом. Кстати, это будет Ваш первый и последний шанс сдать долг. Если Вы не явитесь или явитесь, но по каким-либо причинам не готовым, то я больше не обернусь на Ваш крик!

Лафортаньяна пошла вперед, а я окинул ее взглядом, возненавидел и пошел к Розе, которая так мило разговаривала с мудаком, моим братом. Люцифер стоял в двух сантиметрах от нее и постоянно улыбался, разглядывая ее. Веки с черными ресницами двигались с сумасшедшей скоростью. Он прищурил глаза и неотрывно смотрел на Розу. Она же, обняв учебники, приподняла голову и смотрела на Люца. Мне казалось, что он вот-вот поцелует ее, меня аж передернуло внутри. Я ускорил шаг, буквально подбежал и крепко обнял ее, и с некой агрессией уставился на брата, говоря ему глазами, чтобы он свалил. Но он не собирался сваливать, как назло стоял и лыбился.

– Ну что? – спросил он игриво. – Как прошла процедура моления о пересдаче долга? Мисс «Всевышняя» снизошла до тебя?

Я посмотрел на него исподлобья и усмехнулся. Вот уродец! У братца было любимое хобби – провоцировать и выводить меня из себя, но только в университете, желательно в присутствии женской части. Я перевел взгляд на светлую макушку Розы.

– Пойдем, покурим? – спросил я и поцеловал ее в губы.

Роза улыбнулась и игриво посмотрела на Люцифера.

– Мы уже покурили! – она посмотрела на меня невинными глазами.

Вот тут-то я и смутился. Раньше звучало «я покурила» неважно с кем она была, а в этот раз «мы». «Мы» мне не хрена не понравилось и первое, что мне захотелось, так это звездануть Люцу по зубам и обидеться на Розу. Затем я подумал, что брежу, мне все мерещится, на самом деле все нормально. Поэтому я просто пожал плечами и потащил Розу в кабинет, на пару к «Кальмару». «Кальмар» – это профессор Флер. Из-за того, что форма его головы похожа на кальмара, а борода – как щупальца, сразу же после первой лекции он был прозван «Кальмаром». Этот моллюск вел «Литературу».

Когда я впервые пришел к нему на лекцию и он сообщил, что ведет литературу, то я прям хотел встать и поцеловать его в яйцевидную голову. Я обрадовался, что мы почитаем великих мировых классиков, их биографии и все такое. Но «Кальмар» вел немножко не такую литературу. Он категорически запрещал читать классику и все время подыскивал какую-то тошнотворную литературу и естественно требовал читать ее. Это были ширпотребные книжечки, тонкие и безвкусные. Один раз я прочел какую-то чушь, которую он сказал прочитать. Я плевался и чуть ли не облевался, и больше не прикасался к книгам по его настоятельным советам. Роза читала эти бредни, а потом, по дороге в университет, рассказывала мне и братцу заодно, о чем та или иная брошюркообразная книженция.

Но в его предмете было больше жизни, потому что на семинарах мы обсуждали прочитанную книгу и «Кальмар» всегда радовался, когда студенты высказывали свои мнения, спорили друг с другом, чуть ли не до драки. Чтобы студент не сказал, «Кальмар» всегда уважительно относился к сказанному.

Мы отправились на пару, обнимаясь, Люцифер тащился сзади. Я уже не боялся дотронуться до Розы. Забавно, но она утратила свою хрустальность после первого секса. Кончено, она все еще оставалась значимой и все такое, но я уже мог свободно дотронуться до нее, и делал это, когда хотел. И каждый раз, когда я до нее дотрагивался, у меня сразу же возникало желание забрать ее домой и оказаться в постели.

Рассевшись за партами, я достал бумагу и занялся своим привычным делом – рисованием. Порой у меня неплохо получалось, особенно карикатуры на плебейских профессоров, особенно на «Кальмара» с его простецкой формой головы. Вот я сидел и рисовал, пока профессор спрашивал наугад кого-то о том, чем закончилась очередная фигня.

– О чем ты говорила с Люцом? – я спросил Розу шепотом, проводя изящную линю на бумаге.

Затем я скосил глаза на девушку. Она, с хитрой улыбкой, молча смотрела в свою тетрадь. Только на той паре я заметил, что у нее тоже прекрасный талант к рисованию. Но хрен с этим рисованием, я не мог понять, что за улыбка блуждала по ее лицу.

– О погоде! – наконец, она соизволила ответить и улыбнулась еще шире.

И почему же каждая особь женского пола непременно пыталась сделать из меня дурака? Может, я похож? Тогда почему из брата не делали? Я ведь на него тоже был похож, но он трахался, его любили, а я – дурак?

– И как погода? – спросил я, но решил не смотреть на нее.

В такие моменты она раздражала меня. Мне бесило, что она так вела себя и не говорила, что является причиной весьма паршивого поведения. Спрашивать Люцифера – я бы не хотел, потому что этот упырь сразу возомнит много чего и найдет лишний повод поскалиться. Мне хватало того, что Роза делает из меня дерево.

– Завтра будет холоднее! – ответила она и я, черт возьми, я прям слышал, как она улыбнулась!

Она наслаждалась до жути забавной ситуацией, в то время как я гневно орудовал карандашом и заметил, что за рисунок у меня получился. Роза, цветок, только по нему словно грузовик проехался, растение было мятым и у него не было ни одного шипа. Такие цветы обычно на помойках лежат, а у меня – на бумаге.

– Это печально! – сказал я и на мое счастье прозвенел звонок.

Я взял свой листок с нарисованным шедевром и вылетел из класса, не посмотрев ни на одного, ни на вторую. Я ненавидел их обоих. Брат становился моим врагом, не понятно для чего, зачем ему это надо было? А Роза? Почему, как только переспишь с девушкой, она сразу же меняется, причем ни хрена не в лучшую сторону, а ты любишь ее еще больше, боишься потерять ее?… Начинаешь любить ее настолько сильно, что хочется удавить эту суку за один косой взгляд на другого, пусть даже этот другой будет родным братом. Я представлял, как я ее четвертую, а наяву проходил мимо с понурым видом и молча переживал, думая, что будет дальше.

В курилке Роза молчала. Я ни о чем ее не спрашивал, чтобы не давать новый повод для насмешек надо мной. Люцифер стоял недалеко и мило общался с девушкой, которую трахнул пару недель назад. Они расстались полюбовно.

Я молча докурил сигарету, посмотрел на Розу и пошел в университет. У нас была последняя пара у профессора Алогэ. Она вела предмет «Соцячейки», все время грозилась, что во втором семестре нас разделят: ребята с ребятами, а девчонки с девчонками. На тот момент я не мог себе представить, как смогу высидеть пару в кабинете, где нет Розы. Мне казалось, что это ужасная затея, но я ничего не мог поделать с этим.

Когда я подошел к кабинету, Алогэ была уже там, некоторые студенты – тоже. Алогэ – вот символ красоты и женственности. На ее парах всегда была куча народу потому, что «Соцячейки» подразумевали под собой отношения между двух полов с точки зрения любви. Это была единственная пара, где вся мужская часть сидела на первых партах. А сама Алогэ была просто восхитительна. Если бы я, как мудак, не был бы влюблен в Розу, то сидел бы в первых рядах и пускал слюни, как делали все остальные ребята, включая моего брата.

Профессору было около тридцати лет, у нее была умопомрачительная фигура, лицо необыкновенной красоты и характер гадюки. Но как я мог заметить, всем было насрать на ее характер, особенно ребятам.

Я вошел в кабинет, поздоровался с мисс «Секс» и пошел на последнюю парту, подальше от любимого места Розы и брата. И вот, когда она, наконец, вошла в аудиторию и увидела, что я сижу на галерке, даже не в том ряду, в котором сидела она, улыбка исчезла с ее лица, зато на моем появилась. Люцифер, который шел за ней следом, вообще забыл, где находится и ругнулся матом, увидев пуговичку, которая соединяла тонкую блузу на упругом бюсте профессорши, за что был чуть не выгнан.

В тот день у нас был семинар. Семинар – это потрясающая вещь. Пара, где можно говорить в один голос с профессором и с другими студентами, и за это никто не выгонит и не скажет, что ты – сукин кот, который не знает правил приличия и ворует общак со стола.

Последняя тема была о знакомстве, а на том семинаре мы отрабатывали тему «Свидания». Вообще, тематики лекций Алогэ были весьма забавны и рассказывала она интересно, только как-то феменистично, но девчонкам нравилось, а ребятам было пофиг – пуговичка на груди выключала головы мужской части аудитории. Пару назад Роза выключила мне голову своим поведением.

– Здравствуйте! – профессор поздоровалась после того, как прозвенел звонок. – Что такие усталые? Пар много было?

Алогэ общалась с нами примерно наравне. Она не возводила себя в ранг святых стезей профессоров. Она могла посмеяться от всего сердца, пошутить, но к своему предмету требовала должного уважения, и если она его не видела, то сразу же превращалась в болотную мразь и атмосфера в аудитории менялась.

Студенты отвечали ей что-то, все улыбались. Я же беспрерывно смотрел на Розу, точнее на ее спину. Роза ни разу не посмотрела на меня. Надо быть полным кретином, чтобы не понять, что дама обиделась. Дама обиделась на то, что мило беседовала с моим братом, а я, ублюдок четвероногий, осмелился спросить, о чем Ее Высочество разговаривало! Я даже не знал прискорбно это или нет, быть мужиком и постоянно извиняться за всякую херню… Я просто понял, что делают милые девушки.

В начале, они околдовывают так, что крыша едет, жизнь без них смысла больше не имеет. Стоять под ее балконом – да это самое безобидное и ничтожное, что ты можешь сделать.

Далее девушки слегка играются типа в «йо-йо»: от себя – к себе, от себя – к себе, а ты, как говно в прорубе, болтаешься и болтаешься и рано или поздно она позволит тебе пришвартоваться у ее берегов.

Дальше самый страшный и подлый ход, он настолько мерзок и низок, но не один здравомыслящий мужик не сможет отказаться от него. Желанная сука все-таки раздвигает ноги перед тобою, и ты – бесхребетный червяк на крючке. Именно этими ногами и тем, что находится между ними, девушки лишают самоуважения, самопонимания и превращают в раздавленный под ее каблуком грош.

Самый первый секс – самый мощный инструмент девушки! Все! После этого ты вечно должен ей: должен любить, должен денег, должен молчать и говорить, когда она захочет, должен всегда просить прощения! И если ты чего-то не делаешь из того, что должен, ты становишься непростительной ошибкой, которую она допустила, позволив тебе подойти к ней ближе, чем на полметра. За это, кстати, ты тоже должен извиниться!

– Кто из вас Гавриил? – Алогэ смотрела то на меня, то на брата с таким видом, будто тухлой рыбой пахло.

– Я – поднялся я из-за парты и еле отвел глаза от Розы.

– Скажите, пожалуйста, чтобы Вы преподнесли девушке на первом свидании и почему?

Я улыбнулся и опустил голову. Стоило предположить, что ответ на этот вопрос когда-то звучал на какой-то лекции, которую я, естественно, не слушал, и тем более не записывал. Я подумал и представил, чтобы сам сделал на первом свидании.

– Я бы ничего принес! – сказал я и посмотрел на Розу.

Она сидела вполоборота и смотрела на меня. Ей было интереснее узнать ответ, чем Алогэ.

– Что ж, это, конечно, не то, что я хочу услышать, но если вы хорошо обоснуете свой ответ, то я поставлю вам оценку за сегодняшний семинар!

– Ну, обычно на первое свидание мужчина несет цветы! – почему-то сказал я и заискивающе посмотрел на Розу. – В моем случае – я категорически против цветов!

– Почему же? – спросила профессор и положила карандаш в рот, и от этого жеста весь передний ряд судорожно сглотнул.

– Потому, что несчастный букет стоит мало. А цветы оказываются на свидании с тем расчетом, что девушка…ну…зайдет в гости и останется на ночь, то есть согласится заняться сексом. Получается, что она была оценена в стоимость завтрака в кафе и букета цветов. Я не думаю, что ей это понравится… Еще честнее, то мне цветы жалко. Представьте себе, огромное поле, луг, на нем растет куча цветов, всяких разных цветов. Но давайте представим, что там находятся два цветка: мальчик и девочка. Ни для кого же не секрет, как размножаются цветы. Так вот, профессор Алогэ, каковы шансы, что несчастная пчела подлетит именно к первому цветку, заберет его пестики на лапках и потом отправится ко второму цветку – оплодотворять его тычинки? Это самый ужасный половой акт, о котором я когда-либо слышал! Бедные цветы ждут своих пчел с лапками и пестиками и тычинками, а потом приходит, такой вот, ну допустим, как я, срывает цветок, который появился благодаря взаимодействию пестика и тычинки, и тащит его к своей даме сердца, чтобы после свидания они смогли соединить свои пестики и тычинки! Я хотел бы внимание на очевидный факт – цветам очень тяжело размножаться, должно сойтись слишком много сопутствующих факторов, чтобы у них что-то получилось… Люди и без цветов могут заняться сексом! Наши тычинки и пестики не требуют вмешательств ветра и пчел! На первом свидании я бы угостил побольше!

В аудитории была идеальная тишина и я понял, что то, что я сказал, не имеет ничего общего с тем, что говорила Алогэ на лекции. На тот момент меня волновал взгляд Розы. Я никак не мог понять его: то ли она ненавидела меня, то ли ей понравилось, то ли ей было наплевать. Но одно меня точно радовало – она смотрела на меня, значит, я привлек внимание обиженной леди!

– Что ж, мистер Прей! Мне нравится ваш ответ, но это троечный ответ! Если вы хотя бы перед семинаром заглянули в тетрадь, то смогли бы найти там ответ и получить высокую оценку. Та-ак! Мистер Нэтл? Тот же самый вопрос вам!

Я сел, не спуская глаз с Розы, но как только Нэтл поднялся, она тут же отвернулась от меня и также загадочно уставилась на него. Ее не интересовал я или Нэтл, ее интересовали наши ответы. Я так расстроился, мне стало обидно, что из-за фигни наши отношения выглядели вот так вот мерзко. Неужели ей тяжело было сказать правду? Или я опять должен был считать себя мудаком, потому что спросил ее не с той интонацией.