Решающее испытание

5. Борис

Ну вот, приятные эмоции остались позади, теперь начинаются серые будни с неизбежными проблемами. Наши сотрудники, которые ещё неделю назад из кожи вон лезли, чтобы поступить сюда на работу, организуют заговор. Зря это вы, ребята, у нас надо делом заниматься, а не интриги плести. Сейчас я вам это объясню доходчиво:

– Как я должен это понимать, дамы и господа? Ваши действия называются – «злостное нарушение режима безопасности»! Мне вас всех увольнять, или зачинщик сознается?

Похоже, они здорово перепугались. Все побледнели, смотрят умоляюще. Нет, господа, риск слишком велик, и я не могу его себе позволить. Вы не оправдали доверие, готовьтесь сдавать пропуска. Вот этот хочет что-то сказать?

– Это была моя инициатива, сэр. Прошу прощения. Мне показалось очень странным, что доставленная к нам девушка не только доведена до крайнего истощения, но и подвергнута жестоким издевательствам. Мексиканская версия событий, которую мы услышали от доктора Абрамсона, совершенно неубедительна, сэр. Я счёл преждевременным вызов полиции, но обратился к психологу.

Это кто психолог? Вон та долговязая белобрысая девица, которую они привели тайком – якобы для собеседования?

– Ах, вот как! Вы, мисс, значит, психолог?! Приехали сюда что-то проверять, расследовать, да? И к какому выводу пришли?

– Мой вывод, сэр: вы создали машину времени и вызволили из Буврёя Жанну Дарк. Моему восхищению нет предела. Умоляю вас, не наказывайте врачей, они руководствовались наилучшими побуждениями!

Ч-что она сказала??? Может, я ослышался? Показалось? А другие тоже ослышались? Все обернулись к ней, уставились, будто на инопланетный корабль. Так что же, она всё поняла? Как? Каким образом? Это невозможно… Надеюсь, Абрамсон не проболтался? Да при чём здесь он, тогда бы все врачи знали, а для них это явно сюрприз. Почти как для меня, хотя совсем по другой причине. А мне остаётся только откинуться на спинку кресла. У меня нет слов. Вот это удар. Нокаут. А я-то всегда считал психологов самой паразитической частью гуманитариев! Да это Эркюль Пуаро в юбке! Но нет, девушка, вы меня так просто не возьмёте:

– Сколько времени вы провели с ней, чтобы прийти к такому дикому выводу?

– Мы разговаривали две минуты. Прошу вас, не наказывайте врачей. Если вас интересует последовательность моих рассуждений…

– Интересует, интересует, выкладывайте всё начистоту.

– Прежде всего: я не только психолог, но также владею старофранцузским языком. Эта девушка не знает английского языка, для белой американки это очень странно. При этом на английскую речь она отреагировала так… как если бы вдруг появилась кобра. Далее: старофранцузским она владеет примерно так же, как Франсуа Вийон. И это – при незнании английского?! Вывод: старофранцузский – её родной язык. А зовут её Жанной, ей девятнадцать лет, и родилась она в Домреми… По правде, от такого вывода я бы сама спятила, если бы не вспомнила, что в одной жёлтой газете писали об исследованиях в области управления временем. Но прежде, чем я вспомнила название фирмы, о которой шла речь в той статье, я проверила, нет ли у девушки характерных следов от цепей. Есть… Я учила в школе историю плена и гибели Орлеанской Девы, ходила в музеи. И… знаете, я всегда мечтала, чтобы кто-то… сделал то, что сделали вы. Я очень благодарна вам, сэр. И потом, я вспомнила название фирмы, о которой писали в газете. Там писали про вашу ТЕМПОРА.

М-да… Век живи, век учись, дураком помрёшь. Чёрт бы побрал жёлтую прессу, вечно они суются куда не следует. А эта психолог тоже хороша, ей палец в рот не клади. Кто бы мог подумать? В сущности, мне не за что наказывать врачей. Они решили, что я насильник или покрываю насильников, встревожились, приняли меры, спасибо хоть полицейских не привели. И всё логично. Вот тебе и Мексика. Ну, Абрамсон! Тоже болван, хоть бы помог мне соврать получше. Выходит, только я виноват в этом недоразумении. Действительно, врачей наказывать не за что, их впору награждать за бдительность и заботу о пациентке. Что же, по крайней мере, теперь все поняли, что на самом деле произошло и почему мне пришлось сочинить эту глупость насчёт Мексики.

– Так, ладно. Ваша взяла. Теперь вы все, присутствующие здесь, владеете этой тайной. Прошу по-человечески и требую как директор: никому ни слова! Даже тем из ваших коллег, которые сейчас находятся по ту сторону двери. Досужая болтовня может погубить не только Жанну, но и миллионы невинных людей. Узнаю про сплетни – выгоню всех к чертям, не разбираясь, кто виноват, можете потом судиться. Все свободны.

– До свидания, сэр!

– Минуточку, мисс психолог! Вас как зовут?

– Сюзан… то есть по-английски – Сьюзен, разумеется.

– Сьюзен, не хотите ли работать в ТЕМПОРА?

6. Сюзан

Боже мой! Не могу поверить! Может, это всё сон? Или какой-то безумный розыгрыш? Вот сейчас я толкну белую дверь в реанимационную палату – и увижу…

– Жанна, можно мне войти?

– Ой! Да, прошу вас! Как вы себя чувствуете?

Эту фразу впору было бы произнести мне. Жанна Дарк, неужели ты жива… ты здесь, в трёх шагах от меня…

– Спасибо, всё в порядке, мой обморок был просто от неожиданности. Меня зовут Сюзан. Можно посидеть с вами?

– Конечно, можно! Садитесь, пожалуйста!

Я беру стул и сажусь рядом с кроватью. Вот она какая, Орлеанская Дева… Маленькая, тоненькая, бледная девочка-подросток со взглядом затравленного зверька, со страшными шрамами на запястьях и шее. В её глазах смертельный, нечеловеческий ужас ещё только начинает вытесняться робкой надеждой, что всё происходящее не сон и не очередная ловушка. Жива, но до чего измучена! И всё же она улыбается! До того печальная улыбка, что при виде её не сдержать слёзы. Так хочется утешить, ободрить эту девочку, успокоить, объяснить, что всё страшное позади…

– Жанна, прежде всего: вам нечего опасаться, вы находитесь у друзей, в полной безопасности, под защитой самой сильной армии в мире, с вами не случится ничего плохого. Тот проклятый приговор, который был вам вынесен бандой Кошона и Леметра, забудьте, как ночной кошмар.

Её взгляд становится несколько спокойнее, но теперь в нём некоторое недоверие. Как я её понимаю, ведь столько раз ей клялись в дружбе – и это оборачивалось подлой ложью и предательством. Попробую быть чуть официальнее. Не так-то легко, но я постараюсь:

– Орлеанская Дева Жанна из Домреми, вам пора узнать, где вы, почему и как попали сюда из Буврёя. Вы что-нибудь помните?

Улыбка сходит с её лица. Она настороженно смотрит на меня.

– Вчера вечером я, как обычно, задремала в темнице, где меня держали. Я знала, что сегодня меня должны казнить, епископ сам об этом сказал. Ночью я мечтала умереть во время сна. А сегодня проснулась здесь… и так рада!

Она снова улыбается. Я – невольно – тоже, вот только в глазах почему-то туманится. Ах, Жанна Дарк…

– Прежде всего, Жанна: с того момента, когда вы попали сюда, прошло трое суток. Всё это время вы спали.

Её глаза удивлённо расширяются:

– Трое суток?!

– Да… Кроме того, пока вы спали, врачи осмотрели вас и оказали первую помощь. Но главное не это…

Я перевожу дыхание. Мне немного не по себе. Пора сообщить главное. Ну, была – не была:

– Жанна, с момента вашего появления здесь, по вашим ощущениям, миновало несколько часов. По данным врачей – более трёх дней. А по всем календарям мира – вы покинули Руан почти шестьсот лет назад. Сейчас начало двадцать первого века. Все люди, знакомые вам по Франции – ваши родные, друзья, враги – все они давным-давно умерли. Буврёй называется теперь – замок Жанны Дарк, там музей, посвящённый вам… вашему заточению. Вы давно реабилитированы, мало того – признаны святой. Этот город, который вы видите за окном, называется Сан-Франциско. Эта страна – Соединённые Штаты Америки, её не существовало в то время, которое вы помните. Здесь государственный язык – английский. Мы с вами очень далеко от Франции, Англии и Бургундии. Здесь, в Америке, много людей, которые любят вас и хотят, чтобы вам было хорошо. Один из них создал аппарат, позволяющий проникать сквозь время и пространство. Трое суток назад он вошёл в Буврёй, в ночь накануне вашей казни, и забрал вас сюда.

Ну вот, Рубикон перейдён. Теперь должно быть легче.

Глаза Жанны становятся большие-большие. Она откидывается на подушку и смотрит в потолок не мигая.

– Жанна, вам плохо?

– Нет… простите, это я от неожиданности.

– Хотите о чём-то спросить?

– Нет… Да… Скажите, как закончилась война?

О какой войне она говорит? Ах да, конечно…

– Франция победила. Через несколько лет после… того, как вы покинули Руан, французы взяли Париж и очень скоро изгнали англичан отовсюду, кроме Кале. А спустя некоторое время и Кале был взят. Бургундия большей частью вернулась в состав Франции.

– Кто сейчас король Франции?

– Во Франции больше нет королей, это называется – республика. Соединённые Штаты Америки тоже республика. Англия осталась монархией. Но и многие англичане вас любят и сожалеют, что их предки были жестоки с вами.

– Вы говорите – меня любят. А почему? Ведь эти люди не знают меня, никогда не видели. Почему?

Вот это трудный вопрос. Мне придётся рассказать о Бернарде Шоу, Петре Чайковском, Анатоле Франсе, Жане Ануе, Викторе Флеминге. Какое дело было Шиллеру до маленькой пастушки из Домреми? Отчего имя Жанна стало распространённым в далёкой России? Почему чуть ли не каждый год Голливуд делает новые фильмы о Деве? Как случилось, что ехидный насмешник Марк Твен, для которого не было ничего святого, плакал над судьбой Орлеанской Девы и посвятил ей своё самое красивое произведение?

Попробую для начала ответить хотя бы за саму себя.

И я начинаю рассказывать.

Я рассказываю, как маленькой девочкой горько плакала от обиды и стыда, прочитав в одной исторической книжке о том, как юную девушку, спасшую Францию и французов, французы предали. Продали её смертельным врагам. По их приказу оклеветали, истязали, приговорили к самой страшной смерти и жестоко убили. И знаменитые французские паладины не смогли или не захотели предотвратить это преступление.

Я рассказываю о том, как впоследствии многие годы искала книги об Орлеанской Деве, подсознательно надеясь однажды прочесть, что Жанна осталась жива, спаслась так-то и так-то, а историческая неточность в других книгах возникла потому-то и оттого-то. И о том рассказываю, как противно было читать подлые вымыслы, что якобы англичане ни с того ни с сего пощадили Жанну, казнив вместо неё другую девушку. Противно не потому, что мне не понравилось бы такое развитие событий, хотя и эту другую девушку всё-таки тоже было бы очень жалко. Мне было оттого противно, что с каждой страницы такой книги разило наглым враньём, стремлением убедить меня – дескать, мы чистенькие, нас не запятнал пепел Жанны Дарк и стыдиться нам нечего. Мне было гадко, потому что из той книги несло уверенностью, что я захочу соучаствовать в этом вранье. Мерзко, как человеку, который просил хлеба, а получил камень.

А как описать сегодняшнюю минуту, когда я, впервые оказавшись во владениях ТЕМПОРА, вошла в реанимационную палату к незнакомой девушке и вдруг услышала от неё на старофранцузском языке: моё имя Жанна, мне девятнадцать лет, я родилась в Домреми…

– Сюзан, пожалуйста, не надо плакать!

Оказывается, я уже вся зарёвана. А ещё психолог, хирург души человеческой. Жанна пытается погладить меня по руке, утешить, но её левая рука привязана к капельнице, и ей неудобно.

– Жанна, я сейчас, быстро!

Я выскакиваю в коридор, нахожу туалет и кое-как привожу себя в порядок. Чего теперь-то хныкать? Жанна жива, в безопасности, выздоравливает, о ней заботятся добрые и могущественные покровители… то, чего так не хватало шестьсот лет назад.

Если бы ты знала, Жанна, как я благодарна тебе за то, что ты жива…

– Сюзан, можно, мы перейдём на «ты»?

Быть на «ты» с Орлеанской Девой! Да я сегодня утром и мечтать об этом не могла!

– А ещё, Жанна, понимаешь, это была такая ужасная подлость, что тысячи сильных, здоровых, вооружённых мужчин навалились на слабую девушку и так жестоко расправились… Будь ты не то что ведьма, а даже дочь Сатаны, и то все нормальные люди были бы на твоей стороне.

Ну вот, опять у меня глаза на мокром месте.

Мне кажется – или в самом деле взгляд Жанны стал гораздо спокойнее?

Почему я то и дело говорю о Жанне в третьем лице? До сих пор не могу поверить, что она спасена? Так вот же она, вот, рядом!

– Жанна, можно мне присесть на кровать? А то приборы мешают.

– Конечно, садись!

Дверь открывается, и в комнату входит медсестра с пакетом сока. Ставит его на столик рядом с Жанной, проверяет капельницу и выходит.

– Сюзан, расскажи о вашем мире!

Я уже почти успокоилась и начинаю рассказываю о нашей истории. О революциях, Наполеоне и Де Голле. О мировых войнах, коммунизме, нацизме, геноциде, терроризме. Об ООН, НАТО, ЕС. О победе над чумой и оспой. О компьютерах и Интернете, лазере и телефоне. О термоядерном оружии и электростанциях. О Нострадамусе, Викторе Гюго, Луи Пастере и Мари Кюри. О реформации, религиозных войнах, Варфоломеевской ночи и отделении религии от государства. О космосе и космонавтах. О том, что Земля – шар, на котором Франция и Америка находятся с разных сторон…

Я и не заметила, как Жанна уснула, положив голову мне на руку. За окном уже темно. Который час? Как незаметно пролетело время… Мне пора идти.

Я аккуратно высвобождаю руку и подкладываю под голову Жанны подушку. Не могу удержаться, осторожно целую её в лоб. Завтра надо принести атлас мира, а то и глобус. Авторучки, тетрадки. Какие бы книжки захватить? Не удержусь, возьму что-нибудь про Орлеанскую Деву. Босс велел научить Жанну английскому языку. Кстати, я ведь больше не безработная, вот здорово! Хорошо бы ещё DVD захватить… а как быть с аппаратурой?

Наш старенький учитель истории говорил: это как если бы никакого Персея не было, Андромеда сама, одна спасла свою родину от чудовища, а благодарные сограждане за это отдали её на растерзание. Как жаль, учитель, вы так и не узнаете, что Персей всё-таки пришёл, чтобы спасти Андромеду…

7. Жанна

Господи, хоть бы это было на самом деле… Только бы это не оказалось сном… так страшно просыпаться… Мягкая постель… Одеяло… Запах цветов… Нигде не болит… На мне мягкая рубашка… Да, кажется, всё в порядке, можно открыть глаза. На улице ещё темно, но моя комната слабо освещена, и всё видно. Это – моя комната! Это – моё милое одеяло, такое мягкое и лёгкое, его так приятно поглаживать… Белая простыня, такая чистая… Моя рубашка… Неужели всё это – на самом деле?! Всё это – мне?! Какое счастье!

Я – в двадцать первом веке?! В третьем тысячелетии?! Невозможно поверить… но так хочется, чтобы это оказалось правдой! Меня забрали к себе люди будущего, я нужна им?! Я жива! Меня не сожгли! Господи, хоть бы это было на самом деле! Мне не надо больше мечтать о смерти?! Мне можно жить?! Меня больше не будут пытать, насиловать, приковывать цепями, заталкивать в клетку, допрашивать?! Стражники не будут тыкать меня пиками?! Не будут бросать в меня камешки, когда я сплю?!

Меня не увезут на костёр?!

Какая она милая, хорошая, добрая – эта Сюзан! Когда она вчера заговорила про двадцать первый век, я сначала не могла поверить, уж слишком хорошо и правильно всё выглядело. Когда она сказала, что во Франции больше нет королей, мне даже пришло в голову, что это хитрость Кошона… хотя, тут же подумала я, какой смысл обманывать ту, которая и так почти уже пепел? И вдруг Сюзан заплакала… и мне тотчас стало ясно, что всё, что она говорит, – правда.

Я – святая? В мою честь строятся церкви, мне молятся люди? Я – покровительница Франции? Мои статуи находятся даже в английских церквах? Ну надо же… Ещё позавчера была – отлучённая от церкви упорствующая еретичка, колдунья, идолопоклонница, клятвопреступница. Ночь прошла – и уже святая. Тут есть о чём подумать. Получается, что мне уже не положено ни молиться, ни исповедоваться? Где это видано, чтобы святые исповедовались? Кому? В чём?

Неудобно получилось вчера. Я уснула, когда Сюзан рассказывала о земном шаре. Так интересно! Надо же, а на вид всё плоское. Когда я проснулась, было уже совсем поздно, Сюзан ушла… надеюсь, она не обиделась на меня? Рядом сидела медсестра… Я уже знаю это слово – медсестра… И ещё я знаю другое слово: капельница! От неё меня отсоединили вчера, почти сразу после того, как я проснулась. Ко мне подошли люди в белом, заговорили между собой по-английски, и… удивительно, но мне уже не было страшно слышать этот язык! Они пытались говорить со мной по-французски, но… я их поняла и по-английски! Они отсоединили меня от капельницы и сразу накормили ужином. Непонятно что, но очень вкусное. И ещё – райский нектар. Я не согласна называть иначе этот чудесный напиток.

Потом медсестра повела меня в туалет, поддерживала, боялась, что я упаду… А мне было так легко идти, хотелось прыгать! Правда, голова кружилась… это, наверное, от радости, и всё же прыгать пока не следует. Медсестра привела меня в туалет, всё показала… какая это красота! Так чисто, опрятно, блестит, хорошо пахнет! Даже неудобно… пользоваться.

Затем она отвела меня в ванную и помогла вымыться… Я не могла поверить, что так возможно мыться! Горячая вода! Шампунь! Какое это хорошее слово – шампунь! Если я правильно поняла медсестру, от этой шампуни волосы растут очень быстро. Как хорошо, скоро у меня будут нормальные волосы, а не этот ёжик на голове! Я так хочу снова выглядеть, как нормальная девушка!

Пушистое полотенце! Пушистый халат! Мягкие тапочки! Потом мы вернулись, мне уже поменяли постель, я легла, и медсестра сделала укол… Когда я увидела шприц, вдруг стало чуть-чуть жутковато, а через мгновение я даже засмеялась от счастья: подумать только, медсестра делает мне укол! Я боялась спать, было очень страшно – вдруг усну, и всё это, что вокруг меня, исчезнет, сменится прежним ужасом – и всё-таки сразу заснула… но это не исчезло, нет, вот оно! Как здорово!

Сюзан обещала вчера, что будет меня учить. Как хочется учиться! Я хочу научиться читать! Писать! Считать! Я хочу выучить тот французский язык, на котором говорят сейчас! Я хочу выучить английский язык! Я хочу знать как можно больше про земной шар! Про компьютеры! Я хочу узнать историю Франции! Америки! Даже Англии…

Люди, как я вам признательна за то, что вы меня спасли! Огромное вам спасибо, что не позабыли меня за шесть веков, не бросили на погибель в пламени костра!

Оказывается, тогда, тридцатого мая, какая-то казнь всё же была. Сюзан не хотела об этом рассказывать, однако что-то случилось, иначе об этом не стали бы писать в книгах. Мне бы всё-таки не хотелось, чтобы кого-то сожгли вместо меня, но Сюзан уверяла, что тогда никто не пострадал. А что там было на самом деле – мне расскажут позже. Я не стану торопить этих милых, добрых, заботливых людей, пусть они всё делают, как считают нужным.

А может быть, это всё-таки и есть рай?

8. Борис

Вот уже неделя миновала с начала операции «Решающее испытание». Частное мероприятие ТЕМПОРА, задуманное как технический тест перед осуществлением большого проекта, вылилось в решающее испытание для всего человечества, проверку его способности и желания исправить свершившееся зло.

Сейчас десять часов вечера. Сотрудники, кроме дежурных, разошлись по домам. А мне некуда идти. Здесь мой дом, моя жизнь. ТЕМПОРА – моё детище. ТЕМПОРА помогла мне осуществить безумную мечту… и оказалось, что эта мечта была не только моей. А с чего всё начиналось? Глупые фантазии двенадцатилетнего подростка, издержки переходного возраста, бессильная обида на свершившееся зло. Позже – диссертация, которую так и не удалось защитить… в Москве. Зато получилось в Кэмбридже, штат Массачусеттс. После чего – собственная исследовательская группа, лаборатория, которую закрыли вскоре из-за сокращения бюджета института. И почти сразу – приглашение в крошечную частную компанию на Западном побережье. Через четыре года – регистрация открытия, и с того момента частная компания перестала быть крошечной, а события начали нарастать, будто снежная лавина.

И вот свершилось главное: началось создание нового мира. Того мира, в котором подвиг не будет караться жестокой смертью. Это будет мир, где Орлеанская Дева, спасительница Франции, получит свой жизненный шанс.

За минувшую неделю Жанна почти пришла в порядок, её волосы уже можно назвать короткой причёской, на лице появился слабый румянец, у неё прекрасный аппетит. Она покинула реанимационную палату, но пока приписана к больничному комплексу. Девочка уже не только ходит, но бегает и скачет по зданию ТЕМПОРА. Начала посещать спортзал и бассейн. Правда, быстро устаёт, но это не самое худшее после переделки, в которой она побывала. Её английский быстро продвигается, она делает первые попытки на компьютере. Большую часть времени проводит с Сьюзен. Хорошо, что они подружились.

Сейчас Жанна спит. Неприлично подглядывать за спящей девушкой, но я считаю, что для меня из этого правила должно быть сделано исключение. Ведь я это заслужил?

Жанна улыбается во сне. Вообще-то, она улыбается и днём, встречая любого из нас. Вот только улыбка эта – не столько радостная, сколько приветливая. Ей приятно видеться с нами и хочется, чтобы нам было приятно встречать её случайно в коридоре. Когда она думает, что её никто не видит, становится грустной. Это пройдёт само – или впору бить тревогу по поводу её адаптации? Но, по крайней мере, во сне она улыбается. Спасибо и на этом.

А теперь мне захотелось пошалить. Ведь я – владыка всех времён. Трепещите, калигулы с гитлерами. Ой, что я сейчас сделаю… Вероятно, лет через десять это будет квалифицироваться как «темпоральное хулиганство». Сам же буду выявлять нарушителей. Если захочу.

Итак, запускаем машину времени. Место – Руан, Старый Рынок. Время – предпоследний день мая 1431 года, вечер. На площади ещё дымятся остатки костра, на котором «сожгли ведьму». Епископ Кошон, надо полагать, уже принял поздравления и пошёл восвояси – отдыхать после трудов праведных. Где ты там, святой отец? Пройдёмся на пару часов назад. А, вот и он. Направляется в свою скромную опочивальню размером с вагон. Утомился, бедняжка. Ладно, сейчас я тебе устрою праздничный концерт.

– Эй ты, свинья! Ветчина двуногая!

Французский у меня постольку поскольку, а старофранцузский и подавно, но не сомневаюсь, что он меня поймёт. К тому же дело не только и не столько в словах. Кошон резко поворачивается, и челюсть у него отвисает. Интересно, как он меня видит? Жаль, зеркала в его комнате нет, не иначе как ему противно собственное отражение. В разных временах мой визит выглядит по-всякому, но обычно нечто вроде телеэкрана с моей физиономией, висящего в пустоте… это, конечно, если я хочу, чтобы меня видели. Сейчас тот самый случай.

– Отчего не зовёшь солдат, мразь? Думаешь, ты сошёл с ума? Нет, это у тебя впереди, уж я позабочусь. Что, расправился с девушкой, да? Получил удовольствие? Сколько их у тебя на счету, ублюдок?! Но на сей раз тебе крупно не повезло. Там, на площади, ты сжёг чучело имитационное, которое я тебе подсунул! А Орлеанская Дева жива и здорова! На, посмотри!