Решающее испытание
– Да, любимая, конечно! Пойдём, сейчас покажу!
Джордж что-то рассказывал, ходил от одного портрета к другому, а я смотрела лишь на один. Тот, который вчера не стала рассматривать. Несмотря на то, что он был мне слишком хорошо знаком.
Герцог Джон Бедфорд. Кровавый регент, погубивший десятки тысяч французских патриотов. Заполнивший Рыночную площадь Руана виселицами и колами с отрубленными головами. Человек, купивший меня у бургундцев ради того, чтобы сжечь на костре инквизиции. Английский лорд, принц, лишивший меня родины, близких и друзей. Джентльмен, отдавший меня изуверам, насильникам и палачам. Человек, превративший семь месяцев моей юности в сплошную мечту о скорой и безболезненной смерти.
Хорошо выполнен портрет. Сразу узнаётся. Надо было вчера только немного присмотреться, не отвлекаясь на посторонние эмоции.
Мой милый джентльмен Джордж – наследный лорд Бедфорд. И об этом я узнала сегодня, несколько минут назад, благодаря пронырливости некоего фоторепортёра и нечистоплотности его газеты.
Ирония судьбы: дважды в разных временах я оказалась в руках лорда Бедфорда, слабая и беззащитная. Правда, вчера сама этого захотела.
А, вот как раз Джордж начал рассказывать о нём. Послушаю.
– Он прославился прежде всего тем, что нанёс поражение знаменитой Орлеанской Деве и взял её в плен…
Я едва успеваю сдержать вопль возмущения. Какое ещё поражение? Да он драпал от меня так, что Ла Ир со своей конницей угнаться не мог! Если бы не король Карл, король-предатель, я бы оказалась в Лондоне на несколько веков раньше, и в сопровождении вовсе не Сюзан! Взял меня в плен, как же! Легко было взять меня в плен, уплатив бургундцам четыре мешка золотых!
Надо успокоиться. Всё-таки хорошо, что я не вторглась в Англию и эта очаровательная страна не досталась королю-предателю. Англия не виновата.
Избаловало меня общение с тем вихрастым экскурсоводом в Музее.
– Джордж, а тебе не кажется, что ему не было необходимости обращаться с Орлеанской Девой так сурово?
– Ну, не так уж сурово. С ней вежливо обращались, хорошо содержали. Не следует верить всем этим россказням про клетку, кандалы, пытки и тюремщиков-насильников. Это всё домыслы голливудских кинодельцов. Историки уже десять раз их опровергли. А что касается костра, то приговор вынесли церковники, кстати, французы, и согласись, было бы странно, если бы он пошёл на конфликт с церковью из-за этой девушки, столь враждебной к Англии.
Так, спокойно, Жаннетт, ничего особенного, просто мелкая подробность в дополнение к фамильному портрету Джорджа. Вот тебе и верный рыцарь-защитник для сказочной принцессы. Оказывается, вот как можно всё повернуть. А что, пожалуй, забавно. Если рассуждать здраво, ведь почти всё правда. Почти правда. Вообще-то, мне бы следовало восхититься этими историками. Надо же, какую оригинальную информацию они раскопали! Мне бы и в голову не пришло. Наверняка долго трудились, не иначе как шестьсот лет выискивали… по заказу рода Бедфордов. Странно только, зачем опровергать десять раз домыслы голливудских кинодельцов? Если всё в порядке, хватило бы одного раза. А я-то, дура, труды этих историков не изучала. Я читала роман Марка Твена, смотрела фильм Флеминга и наивно полагала, что всем всё ясно и ничего доказывать уже не надо. Ох уж это моё инкогнито…
– Джордж, а если так, то почему ты не возражал тому экскурсоводу, который непочтительно отозвался о твоём предке?
– Джоан, ну о чём мне с ним спорить? Он отбарабанил то, что ему положено сказать за зарплату, а мне зачем унижаться до перебранки?
Ох, темнит милый Джордж. Не верю, что он так рассуждал тогда в музее. Скорее всего, сам себе не очень-то верит, понимает, что его любимые историки наврали, но признаваться не хочет. Или это я вдруг стала чересчур придирчива? Джульетта из меня не получится. Мне небезразлично, какая фамилия у моего Ромео. Между прочим, не известно, как бы повела себя Джульетта, если бы по приказу Монтекки её вздёрнули разок на дыбу. Впрочем, я спешу с выводами. Ещё вчера чуть не дала согласие стать леди Бедфорд, а сейчас едва сдерживаюсь, чтобы не послать Джорджа подальше.
Кстати, о леди Бедфорд: вскоре после того, как меня поместили в темницу, она приходила посмотреть, как меня содержат, и сделала хороший втык Кошону. Я опасалась, что мне опять достанется на орехи, но напротив, в тот же день всю темницу почистили, на какое-то время офицеры стали следить, чтобы солдаты не мешали мне спать. Пару недель потом меня неплохо кормили, ежедневно выводили на прогулку и не издевались. Так что о леди Бедфорд у меня сохранились неплохие воспоминания. Если бы Джордж стал расхваливать её, а не супруга, возможно, их фамилия не показалась бы мне отталкивающей.
Кстати, о леди Бедфорд.
– Джордж, а твоя мама уже приехала?
– Да, я как раз собирался вас сейчас познакомить. Можно, чтобы ты предстала перед ней во вчерашнем платье и браслетах?
Я холодно кивнула: будь по-твоему, Джордж. Хочешь мною похвастаться – ладно. Только, боюсь, это прощальный подарок.
* * *Мы сидели одна напротив другой. Леди Бедфорд, высокая, стройная платиновая блондинка, классическая чопорная леди, выглядевшая не более чем на тридцать пять лет, с самого начала разговора попросила Джорджа выйти. Меня она внимательно осмотрела с ног до головы, но её лицо осталось непроницаемым:
– Итак, милая девушка, Джордж сказал, что сделал вам предложение и вы сейчас решаете, принять ли его. Мне кажется, вам преждевременно оформлять брак. Джордж даже не знает, кем вы работаете. Не могли бы вы рассказать о себе подробнее?
Я рассказала, что собираюсь поступить в университет, чтобы стать программистом. Я бы уже поступила, но из-за болезни учёбу пришлось отложить. Болела я гриппом с последующими осложнениями, сейчас всё прошло, но врачи посоветовали мне отдохнуть. Я рассказала о своих родителях, ферма которых расположена невдалеке от Сан-Хосе.
– Скажите, а в какое время у вас на ферме доят коров?
Вот так вопрос! Поймать меня, что ли, решила? Дудки, только не на этом.
– Разумеется, в четыре часа утра, когда же ещё?!
И леди Бедфорд принялась задавать мне вопросы по сельскому хозяйству, явно пытаясь подловить. Как же, подловила! Но откуда она сама в курсе этих премудростей? Кстати, такое впечатление, что у неё французский акцент. А ведь и тот самый предок Джорджа был женат на французской принцессе. Это у них, семейная традиция – брать замуж француженок?
– Мисс, а как вы познакомились с Джорджем?
– Я плохо знаю Лондон. Искала муниципальную библиотеку, и ваш сын помог.
– Вы знакомы всего несколько дней! Не рано ли думать о браке?
Я почувствовала, что начинаю злиться, и велела себе остыть.
– Ваш сын любезно сделал мне предложение. Возможно, он поспешил. Я не собираюсь ловить на слове, если он передумает. Со своей стороны, я тоже должна о многом поразмыслить.
Леди Бедфорд посмотрела с удивлением, словно не допуская и мысли, что дочь какого-то фермера может отказать лорду.
– Наш род – один из самых знатных и древних в стране. На нашем гербе королевская символика…
Моя злость начала выходить из-под контроля. К чему это клонит матушка Джорджа? Я наследному лорду не пара? Если на то пошло – я, между прочим, графиня Лилий, и титул этот получила не в наследство от знатного папы, а сама, после освобождения Орлеана от осады, а затем Луарской кампании и коронации Карла. Лилии – не менее королевская символика, чем любая другая. До сих пор этот титул был мне нужен, как рыбе зонтик, я о нём почти забыла, но могу и вспомнить.
– Миледи, вы хотите сказать, что я не гожусь в жёны Джорджу?
– Что вы, никоим образом! – взгляд леди Бедфорд стал почти испуганным. – Просто… мне кажется, вам обоим следует ещё подумать… если же решите быть вместе всю жизнь – поверьте, я искренне рада видеть в вас свою невестку.
То-то же. А ещё знала бы она биографию своей предполагаемой невестки… хотя – что это, я разве согласна? Вот ещё.
– Что касается вашего рода… Извините, вам нравится всё, что делали мужчины из рода Бедфорд? – вырвалось вдруг у меня, и я спохватилась. Эй, Жаннетт, тебя заносит, полегче на поворотах! Фермерская дочка не станет рассуждать о подобных вещах! Да и ссориться с этой леди преждевременно. Вон как ошарашенно смотрит.
– Простите… вы говорите так эмоционально… надеюсь, никому из ваших предков Бедфорды не причинили зла?
Вот я и вляпалась. Что же ответить? Обманывать не хочется, ведь наверняка она скоро всё узнает. Только бы не спросила мою фамилию…
– Видите ли… Джордж, наверное, вам говорил, что я интересуюсь темой средневековья. И мне не нравится, как герцог Джон Бедфорд вёл себя во Франции. Все эти жестокости, взятие заложников, расправы с партизанами и пленными, казни, пытки… в особенности…
– В особенности – казнь Жанны д’Арк, не так ли? – подхватила вдруг леди. – Вы правы, это чёрная страница в истории нашего рода, и мы совсем не гордимся ею. Если мы помним наших предков, это не означает, что мы с ними согласны. Просто – это наша история, часть нас самих. Дурные поступки наших предков – это зло, которое сидит в нас, и наш долг – не забывать о нём, а избавляться, вытравлять из себя.
Как она здорово сказала!
– Но Джордж говорил мне, что некоторые историки…
– Поймите правильно, Джоан: никому не приятно чувствовать себя потомком жестокого убийцы, а тем более представляться в этом качестве красивой девушке вроде вас. Я сама, если бы была урождённой Бедфорд, наверное, тоже постаралась бы найти какие-то смягчающие обстоятельства. Вместе с тем, согласитесь, время тогда было не такое, чтобы соревноваться в милосердии. Напротив, англичане очень гордились этой казнью, они разослали извещения о ней во все европейские столицы, и никому не пришло в голову упрекнуть их в бесчеловечности.
Я немного смутилась. Похоже, мама Джорджа не имеет ничего против графини Лилий. Вообще, надо признать, не так уж она чопорна, а её рассуждения мне нравятся. И что из этого? Я разве готова простить Джорджа?
* * *Вот и наступил час нашего прощания с Лондоном. Как быстро истекли две недели! Сейчас даже неудобно вспоминать, с какими чувствами я прибыла сюда. До чего жаль расставаться…
Мы с Сюзан пристегнулись к креслам, и самолёт двинулся по взлётной полосе. До свидания, Лондон. Я увожу о тебе самые лучшие воспоминания. Нет, лучшие – не то слово, сухое, неподходящее. Милый, славный город, я по тебе буду скучать. Ты мне очень понравился, и я постараюсь ещё с тобой встретиться, может быть, не раз. А возможно, я даже вернусь навсегда…
Ах, Джордж… Расстались мы с тобой вроде бы по-хорошему, но без жарких объятий. Уже и ты явно начал охладевать ко мне. Может, оно и к лучшему? Правда, мы обменялись телефонами и адресами электронной почты, я обещала, что по возвращении в США дам тебе ответ… но вовсе не уверена, что ты мечтаешь получить от меня сообщение: «Да, я согласна». А ведь я, скорее всего, не согласна. С одной стороны, ты, конечно, не виноват, что родился Бедфордом и вынужден защищать всеми неправдами честь своих предков. Но с другой стороны… неужели ты сам не понимаешь, что происходило в замке Буврёй? Или притворяешься? А вот с мамой твоей мы неожиданно подружились. Я даже не поняла, как и почему это произошло.
Сюзан явно не хотела расставаться с Дэвидом и, сев рядом со мной, даже немного поплакала. Дэвид уже не казался мне некрасивым: рост невысок, зато парень очень спортивен и гибок, нос длинноват, а глаза выразительные. В конце концов, что у них за проблема? Пожениться, решить, в какой стране жить, найти работу – и дело в шляпе.
2. Борис
– Господин Рабинович! Пришло сообщение от мисс Сьюзен Обердж!
– Спасибо, Мэри. Сейчас прочту.
Я вошёл в кабинет, включил компьютер и заглянул в почту. Итак, что же нам пишет из Франции куратор по психологической адаптации Жанны? Английская часть их путешествия, за которую мы больше всего волновались, прошла на «ура». Не только никаких неприятностей, но напротив, Жанне очень понравилось. Судя по некоторым сообщениям из других источников, кое-кто из англичан ей тоже приглянулся. Сьюзен об этом не пишет, да такую информацию я от неё и не требую, но, так или иначе, общее впечатление – что Столетняя война завершена и для Орлеанской Девы. Что же, если Жанна простила Англию, значит, есть хорошие шансы, что и узники Освенцима не станут слишком сердиться на Германию. Выражаясь более формально: первые результаты операции «Решающее испытание» не дают оснований для опасений, что осуществление операции «Эксодус» приведёт к нарастанию германофобии в цивилизованном мире.
Не так уж трудно простить того, кто признал свою вину и старается её исправить.
Английская часть путешествия девушек являлась самой важной для ТЕМПОРА, в Шотландии, Бельгии и Голландии они находились недолго, просто отдыхали от английских впечатлений. В Германии и Польше Жанна познакомилась с нацистскими лагерями смерти. По словам Сьюзен, её подруга отреагировала на увиденное несколько специфически: несколько раз переспросила, когда происходил геноцид, словно не могла понять, что это случилось в двадцатом веке. Потом ходила молчаливая, а затем, уже в Чехии, стала допытываться, зачем это понадобилось Гитлеру. Сьюзен пишет, что не смогла дать удовлетворительное объяснение, а потом и сама запуталась. Думала даже почитать «Майн Кампф», просветиться насчёт идей, которые двенадцать лет правили Европой, но так нигде и не нашла этой оригинальной книги. Единственное, что придумала для Жанны: «А зачем королю Карлу понадобилось предавать тебя?». Как ни странно, этот ответ Жанна приняла.
Бедная Сьюзен, на такое отвечать… Может, не стоило показывать нашей девочке гитлеровские лагеря через пару месяцев после Буврёя? Хотя… раз она задала такой вопрос – значит, всё же следовало. Но что Сьюзен должна была ответить на вопрос Жанны? Изложить историю последних шести столетий, революций, Первой Мировой войны, торжества большевизма и появления нацизма? Мне и самому такое было бы нелегко. Ах, девушки, если бы на этот вопрос существовал простой и внятный ответ, возможно, никакого геноцида и не было бы. Почему время от времени человечество сходит с ума?
3. Жанна
Франция. Вот она, страна Орлеанской Девы. Здравствуй, Франция!
Шампань, граница с Лотарингией – река Мёз.
Домреми. Родина.
В ноздри ударил запах свежих растений, над головой зашелестела листва, освещаемая рассеянными бликами, подаренными августовским солнцем. Под ногами мягко расстелилась зелёная травка. Жанна с улыбкой прошла сквозь строй великолепных дубов, стараясь никого не забыть, дотронуться до каждого ствола-великана. Вот и поляна, облюбованная детьми Домреми. «Здравствуйте, друзья мои дорогие! Я вернулась! Сколько лет миновало, а вы всё такие же – могучие, величавые, погруженные в дремоту… Да ведь и я не так уж изменилась!»
Жанна махнула рукой Дереву Фей и оставила позади прекрасный лес, рядом с которым когда-то давным-давно, целых три года назад, пасла овец. Впереди – цветущий луг, залитый солнечными лучами. Издали донеслись воинственные клики детей, бегущих к реке купаться. Всё как прежде, такое же, как тогда, ничто не изменилось, горе прошло мимо, да и не было его в помине, так, случайный дурной сон, почти уже забытый…
Вот он, отчий дом. Перед ним – копошащиеся ребятишки, такие незнакомые… и всё же свои. Заметили незнакомку… прервали игру, принялись перешёптываться… внезапно стайкой вспорхнули – и отбежали в сторону, за изгородь, чтобы оттуда, из безопасного места, наблюдать за происходящим.
Со скрипом отворилась дверь. На пороге появилась старенькая, совсем уже седая мама. Прищурила поблекшие от времени и слёз глаза…
– Мама, мамочка, это я!
Мама встрепенулась, негромко вскрикнула, вскинула руки, чтобы обнять свою неразумную, непоседливую, прославленную дочку, которую уже не надеялась более увидеть живой…
– Мама, мама, но ведь это неправда, тебя же больше нет!
Жанну душили слёзы, она не могла проснуться, а на лице горели поцелуи давно умершей мамы…
* * *Я беременна. Ещё в Бельгии возникло предположение, а в Германии подтвердили врачи. Сюзан почему-то смутилась, когда узнала об этом, а я… Господи, какое счастье! Я-то после Буврёя и не надеялась, что смогу стать матерью! Да, конечно, современная медицина творит чудеса, и практически женщина бесплодна, только если хочет быть таковой. И всё-таки… какое счастье, что я беременна!
Отец моего будущего ребёнка – Джордж, лорд Бедфордский. Он пока не знает об этом. Мне ничего не стоит сообщить, но… странно, сейчас ещё меньше хочется жить в их наследном дворце, чем в тот день, когда я узнала фамилию Джорджа и побеседовала с его надменной матерью… которая мне теперь нравится намного больше, чем её некогда пылкий сын. Я пытаюсь вспомнить его жаркие объятия, горячие губы, как он носил меня на руках, превращал в пульсирующую звезду… и всё расплывается. Мне с трудом удаётся припомнить его лицо. И я не могу отделаться от мысли, что Англия – страна джентльменов, и каждый из них мог оказаться первым джентльменом в моей жизни. Просто потому, что я очень в этом нуждалась. Вот и выходит, что Джорджу попросту повезло… а мне? Не знаю. Я уже ничего не понимаю, ни в ком, ни в чём не уверена, и меньше всего – в себе самой. И всё же… До возвращения в Сан-Франциско есть время, я успею подумать и принять решение.
Ах, Домреми… Ведь не надеялась я ни на какие чудеса, хватит и того, которое меня спасло от гибели и привело сюда. Так почему же болит душа после поездки туда? Посёлок очень даже симпатичный, таких немало и возле Сан-Франциско, и вокруг Лондона – чего же особенного я ожидала от него? Почему вдруг он должен быть не таким, как все? Такой великолепный музей… и в Вокулёре тоже… правда, портрет ужасный. Да, вот это неприятно. Кошмар! Нос длиннющий! В кого они меня превратили? С какой стати? Я же в зеркале совсем другая! Это кто же мне так удружил? Он что думал – так я лучше, красивее выгляжу, больше нравлюсь? Хотя, с другой стороны, не всё плохо: вот стояла я рядом с этим своим дурацким портретом – и ничего, никаких щекотливых вопросов мне не задавали, ни малейших проблем для моего инкогнито. Да ну, прекрасный музей, мне бы гордиться, а не ныть. Может, это издержки беременности?
4. Сюзан
Вот и подходит к концу наше с Жанной европейское турне. С каких треволнений оно начиналось – и как прекрасно оказалось потом в Лондоне! Ах, Дэвид… Когда мы увидимся снова? Вчера не позвонил. А позавчера мне показалось, что он чем-то озабочен. Делами? Если так, то ещё ладно.
А вот я, наверное, совсем уже манкирую своими обязанностями куратора. Надо было ещё в Сан-Франциско объяснить Жанне, как предохраняться, а я не сообразила. Думала, ей не до мужчин будет после всего, что стряслось в Руане. А вышло совсем иначе. Ну да, это я теперь понимаю, что прошлое для неё сейчас вроде сна. Кошмар, который надо забыть поскорее. Плохое уходит из памяти, а здесь все к ней хорошо относятся, мужчины в особенности. И она воспринимает наш мир вроде сказки. Или даже рая. Разве в раю нужно опасаться кого-либо, ждать неприятностей? А уж как ей Англия понравилась! Вот она и расслабилась, залетела за одну ночь, проведённую с Джорджем. И что удивительно – она вовсе не огорчена этим, напротив! Так радуется, что станет мамой…
Вот и ещё одна черта её характера, о которой я и не думала три месяца назад. Жанна Дарк мечтает о ребёнке – она, которая сняла осаду с Орлеана, получила несколько ранений, выиграла тяжёлые битвы, провела в заточении год, выдержала чудовищный трибунал, побывала на волосок от страшной смерти… А может, именно эта черта характера, до недавних пор скрытая от всех, и давала ей силы выстоять, совершить неправдоподобное, продержаться до чудесного спасения?
Ничего, если я ещё немножко злоупотреблю своим служебным положением? Жанна не будет сильно возражать? Спрошу-ка её:
– Жанна, можно, мы сначала поедем к моим, а потом в Руан? Это ведь совсем рядом.
Моя лучшая подруга улыбается:
– Хорошо, Сюзан. Сделаем, как тебе удобно. Вот только – как ты меня представишь им? Версия фермерской дочки из Сан-Хосе разве сгодится?
Я смутилась – вот так задача… А впрочем…
– Что такого особенного? Мы работаем в ТЕМПОРА, я психолог, ты программист.
– А вдруг кто-то захочет проверить, как я программирую? Ты же знаешь, я на JAVA разве что дважды два могу перемножить.
– Какие ещё проверки? Ты на отдыхе, устала от компьютера, хватит того, что электронную почту просматриваешь.
– Хорошо, так и сделаем, договорились.
Я вздохнула с облегчением. А то ведь уезжала в США на неделю, а дома не появлялась уже несколько месяцев. Хоть немного наверстаю упущенное.
* * *На следующее утро после нашего с Жанной приезда, когда мы с мамой ходили по супермаркету, запасаясь продуктами, она вдруг остановилась и как-то задумчиво произнесла:
– Дочка, какая у тебя странная подруга!
Я невольно вздрогнула:
– Что, мама? Что-нибудь не в порядке?
– Нет-нет, что ты! Я, наверное, неправильно выразилась. Очень милая, красивая, хорошая, интеллигентная девочка, счастлив будет тот, за кого она выйдет замуж. Вот только… Какая-то она не от мира сего. Глаза у неё… даже не знаю, с чем сравнить… очень красивые? Да, конечно, но не только в этом дело. Мне казалось, людей с такими глазами не бывает… а вот, оказывается, есть. Такое впечатление, что в её глазах отразилась какая-то великая боль. И знаешь, я бы сказала, что ей впору не джинсы носить, а этакое средневековое платье с высоким воротником. Ей очень пойдёт.
Мне стало жарко, но я решила твёрдо держать позицию:
– А мне – разве нет? Мама, мне кажется, что красивое платье идёт любой женщине!
Мама решительно качнула головой:
– Нет, доченька, я не это имела в виду. Вот как объяснить… Хоть ты нас познакомила только вчера, отчего-то у меня ощущение, будто я её знаю очень давно. И ещё: когда я вижу её глаза, почему-то страшно становится, что с ней может приключиться большая беда.
На это я не стала отвечать. Хочется надеяться, что все беды, которые могли произойти с моей странной подругой, всё-таки позади. А что касается того, за кого Жаннетта пойдёт замуж… Похоже, Джордж в дураках. Сам себя одурачил, и, похоже, до сих пор этого не понял. Но это его проблема, не маленький.
Я перевела разговор на покупки, что-то обсуждала, высчитывала вслух, а в голове вертелось: да что же такое? Впечатление, будто Жанну все подряд узнают чуть не с первого взгляда. Я сама… помню, как при первом нашем с Борисом Рабиновичем разговоре, когда я сразу ему сказала, кто она такая и как появилась в Сан-Франциско, у него глаза на лоб полезли. Как я его теперь понимаю!
А каково было мне, когда в лондонском музее рыжий экскурсовод пристально уставился на Жанну и вдруг заявил, что хотел бы извиниться перед ней, то есть перед Орлеанской Девой, за какого-то своего предка? Нет, конечно, потом мне стало ясно, что он ничего особенного не имел в виду, не обращался лично к ней, а может, я вообще сгустила краски, нафантазировала то, чего не было. Но в тот момент у меня было впечатление, что он вот-вот обратится к ней со словами «ваша светлость, графиня Лилий». Да ещё Дэвид неоднократно задавал странные вопросы о Жанне, мне каждый раз приходилось менять тему. Хорошо хоть он относится к этому с пониманием – не настаивает, не допытывается. А может, его Джордж попросил?
Теперь и моя мама выдала сюрприз. Хорошо, что никто не требует от нас представляться по имени-фамилии. Девушек по имени Джоан или Жанна много. Но хороши эти, в иммиграционной службе США! Уж если отправляли Жанну в Европу инкогнито, могли хоть фамилию ей в паспорте немного изменить, а то ведь только у ленивого ассоциации не возникают.
А может быть…
Мне вдруг ужасно захотелось рассказать маме, да и всем нашим, кто такая на самом деле Жанна. Ведь вся наша семья переживает, когда показывают фильмы об Орлеанской Деве. Ох уж эта история нашей семьи! Старшие под большим секретом рассказывают молодёжи предание, как весной тысяча четыреста тридцать первого года один наш предок пытался освободить Жанну из Буврёя, но потерпел неудачу. Может, всё-таки открыть тайну, о которой мама и так почти догадалась? Но я же обещала боссу, что никому ни слова…
Вот и вчера: по телевизору показывали очередной фильм об Орлеанской Деве, страшная халтура. В главной роли какая-то сорокалетняя дура, которая и играть-то не умеет. Жанна сидела вся пунцовая, еле сдерживала смех, отворачивалась. А моя мама всхлипывала, глядя на экран. Знала бы она, кто рядом с ней!
5. Жанна
Мы с Сюзан неподвижно стояли на Старой Рыночной площади Руана. Там, где давным-давно никто не торгует. Самое известное место в городе Руане. Я молча смотрела туда… где меня сожгли заживо.
Руан, вот мы и встретились снова, сотни лет спустя. Руан, ты чуть не стал моей могилой, и не твоя заслуга, что этого не произошло. Хотелось бы мне сказать: виноваты годоны, да и то не все, а в основном Бедфорд, Винчестер, Уорвик, Стаффорд, тогда как остальные были подневольными исполнителями, а ещё виноваты Кошон, Леметр и кучка предателей-французов во главе с королём-предателем. Но я помню, как бушевала толпа, когда Кошон требовал от меня отречения. «Сжечь ведьму, сжечь её! На костёр!» – это кричали те же самые руанцы, которые за несколько лет до этого героически защищали свой город от годонов. В меня кидали камнями… Почему? За что?