Серебряные пули с урановым сердечником

Глава 2

Подарки для покойной бабушки

В безграничной наивности я предполагал, что в здании Конторы за нулевой, как и везде, считают уровень открытой поверхности. Следовательно, минус пятый должен был находиться где-то в районе третьего подъяруса. Поэтому я очень удивился, когда, зайдя в лифт, обнаружил, что вообще-то нахожусь сейчас аж на двадцать восьмом этаже.

Три ха. Нулевым в Конторе считался тротуар восьмого подъяруса. Это если там вообще есть тротуар. В Университете прикладной архологии, где я имел несчастье обучаться в прошлом году, была парочка типов, именовавшая себя – возможно, не без оснований – диггерами. Самый наглый из этой компании утверждал, что спускался аж до шестого – технического – подъяруса. Если это было правдой – во что никто из нас не верил, – то парень был значительно храбрее, чем выглядел, потому что обслуживать тамошние комм-лины посылают роботов не ниже третьего класса, а живые ремонтники туда спускаются не чаще раза в год, не меньше чем вдесятером и с обязательным сопровождением из «Крысиного отряда».

А все из-за того, что на шестой иногда может попасть чего-нибудь с седьмого.

Про восьмой же было достоверно известно только две вещи – что он частично завален еще со времен Большой Аварии и что на нем живет – если это слово вообще применимо – такое, чего боятся те, кто обитает на седьмом. Одним словом, стра-ашно, аж жуть.

И сейчас я свободно падал на пять этажей ниже.

Само падение длилось не так уж и долго, но за эти секунды я успел, во-первых, подумать, что, возможно, Службу называют конторой глубинного бурения вовсе не из-за аналогий с тайной полицией Советской Империи, а во-вторых, припомнить все ужасные слухи об особых экзаменах для курсантов Службы – и о проценте сдавших, читай, выживших.

А потом лифт замер. Я глубоко вздохнул напоследок, зажмурился и шагнул вперед.

Ничего не произошло. На меня не напал гигантский таракан, в генокоде которого покопался дебил-школяр, на меня даже не набросился окосевший робот-ремонтник с фрезой наперевес. На меня…

– Агент Мрачкович?

Я осмелился приоткрыть один глаз. Прямо передо мной стояла весьма миловидная девушка, которая никоим образом не походила на клопа-мутанта.

– Вообще-то я Мракович, – сказал я, постаравшись произнести это действительно мрачно – сам не знаю зачем.

– Извините. – Девушка растерянно глянула на свой брик. – Ой, еще раз простите, оперативный сотрудник Мракович.

Судя по ее тону, оперативный сотрудник был птицей куда более высокого полета или – учитывая специфику Конторы – кротом куда более углубленного закапывания, чем простой агент. Впрочем, возможен и другой вариант – она просто еще никогда не видела оперативных сотрудников Бара Корина живьем.

Последний вариант мне понравился значительно меньше первого.

– Как зовут меня, – улыбнулся я, – это не так важно. Вы лучше скажите, как зовут вас?

– Что? Ах да, агент Элли. Капитан Йорунга распорядился, чтобы вас обеспечили всем необходимым, – девушка улыбнулась, впрочем, улыбка вышла чуть растерянной, – в том числе и гидом.

– И с чего начнем экскурсию? – осведомился я.

– Для начала, я думаю, вам необходимо получить фиш, – неуверенно сказала Элли. – А уже потом все остальное.

– Ну конечно, – с энтузиазмом воскликнул я. – А то что же это за оперативный сотрудник без фиша. Кстати, вы не знаете, она тут заливная или ужаленная?

На этот раз Элли улыбнулась чуть больше.

– Пойдемте. Только, – обернулась она, – не шутите так при Дональде, а то он обидится. Он-то обожает все эти интелктронные штучки и страшно расстраивается, когда другие, особенно оперативники вроде вас, подшучивают над ними.

Оперативники вроде вас – это звучит обнадеживающе. Еще более обнадеживает то, что фраза была произнесена в настоящем времени. Возможно, я все же не единственный живой оперативник Бара Корина.

Док Дональд Рагнарссон явно никогда не смотрел старинные мультяки, иначе бы он либо убрал с дверей упоминание об ученой степени, либо сменил имя – в зависимости от того, что ему было дороже. В крайнем случае пошел бы на радикальную пластоперацию. Конечно, любой человек имеет право зваться Дональдом и быть при этом доктором хоть трех наук сразу. Но если он при этом еще и похож на легендарную утку, то ему остается только посочувствовать. Впрочем… Good products – бог на стороне уток.

– Вот он, – с гордостью и даже, как мне показалось, трепетом произнес Док Дональд.

У меня лично данный экспонат никакого особого восторга не вызвал. Черная матовая пластинка, размером с ладонь. Обычный личный брик «Nokia» или «Ericsson», правда, без названия фирмы, ну и, пожалуй, чуть поуже. А так, брик как брик, каких по полтораста эко – в любом магазине навалом.

– И какие же у него характеристики? – вежливо осведомился я.

– У него потрясающие характеристики, – вскричал доктор. – Просто невероятные. В эту крохотулю умудрились запихнуть чуть ли не всю базу данных Службы. Ввод-вывод в омега-диапазоне, на частотах… впрочем, это вам, наверное, неинтересно.

Надо же, сам сообразил!

– …Опознание владельца по комплексу из восьми индивидуальных характеристик: биоритму, пси-ауре…

Я с трудом удержался от зевка.

– …Никто, кроме вас, не сможет воспользоваться им.

Я было собрался спросить Дока, слышал ли он когда-нибудь про клонирование, но вовремя сообразил, что штуковину проектировали люди поумнее его. Что-то подобное нам рассказывали на лекциях, которые я благополучно проспал, – клонирование, так же как и скрен-маскировка и другие методы, может сдублировать часть характеристик, но бессильны против анализа их связи в комплексе. Правда, для этого нужна система…

– …Псевдоинк класса 3МК…

– Что? – переспросил я.

– В пересчете на стандартные единицы мощность ИРа соответствует классу 3МК, с учетом специфических особенностей, разумеется, – повторил Док.

Ничего себе. Я мысленно присвистнул. Дело даже не в том, как такое количество мегакью умудрились запихнуть в эту пластиночку, – микротехника прогрессирует хоть и медленно, но верно и неотвратимо. Фокус в том, что, согласно Закону об Ограничении Использования Искусственного Разума… Это что ж, я теперь получаюсь сам себе средней руки корпорация?

– …Основа корпуса из реструктурированного карбида вольфрама, – продолжал вещать Док. – Выдерживает нагрев свыше 2500 градусов, ускорение более 270 «же», давление…

Мне очень захотелось напомнить, что я лично вряд ли выдержу нагрев даже до каких-то жалких 200 градусов, а что станет потом с фишкой, вряд ли будет представлять для моего пепла хоть какой-нибудь интерес. В конце концов, я собираюсь спрятать эту штуку себе на грудь, а не приклеивать на внешнюю обшивку космолета, которого у меня, кстати, пока и нет.

– К сожалению, – с тоскливой ноткой в голосе закончил Док, – нам не позволили снять ограничение на управление тяжелым наступательным вооружением. Только в ситуациях класса Красный-А3.

Я приподнял бровь.

– Угроза жизни подданным Федерации числом не менее килоединицы, – пояснил Док.

Замечательно. То есть, если меня будут убивать в одиночестве, эта штука пальцем не пошевелит. Которого у нее, кстати, нет. Гы. Чего у нас еще нет? Пожалуй что антиматерии.

– Сейчас фиш находится в режиме пассивного сбора информации, – сообщил Рагнарссон. – Я рекомендую вам задействовать его после сеанса психотренинга, тогда ему меньше придется перестраивать симпатические частоты.

Просто замечательно. В переводе на обычный язык это означает, что они собираются копаться в моей голове так капитально, что меня после этого личная интелктроника не опознает. Бар Корин, я вас люблю! Вы с таким изяществом насаживаете кролика на вертел…

– Благодарю, что сообщили мне это заранее, – огрызнулся я. – Было бы весьма неосторожно с моей стороны подвергать новый, необкатанный инк столь сложному испытанию.

К моему вящему ужасу, Дональд не уловил потока желчи в ответе, а, напротив, одобрительно кивнул.

– Чертовски рад, что вы это понимаете, – сообщил он с милой улыбкой, живо напомнившей мне дядюшку Бью, главного злодея из сериала «Линейная семья Браунов». – Очень редко приходится сталкиваться со столь ответственным отношением к вверенной технике. Особенно со стороны оперативных работников. Боже, видели бы вы, в каком ужасном виде мне приносят иногда их фиши: смятые, перекрученные, оплавленные. Просто не представляю, что они с ними делают!

Меня куда больше занимал вопрос, в каком состоянии пребывали в данный момент опера, чьи фишки приносили Доку в столь непотребном виде.

– Заверяю вас, – я яростно прижал фишку к груди, – что я приложу все усилия, дабы с этой малюткой не случилось подобных неприятностей.

Я был абсолютно искренен – немного наберется за мою жизнь вещей, в которых я был бы столь же живо заинтересован.

Рагнарссон одобрительно покивал, неловко сунул мне свою пухлую ладошку – мне показалось, что я сжал плохо надутую секс-куклу, – и, моментально утратив к нам с Элли всякий интерес, вернулся к своему прежнему занятию – разглядыванию под Т-проектором чего-то светло-коричневого. По виду, а главное, по консистенции предмет его исследований больше всего походил на продукт жизнедеятельности… ну, скажем, кота – кучка была небольшая.

– Куда теперь? – осведомился я у своего очаровательного гида, когда дверь лаборатории Дока с тихим шипением отрезала его от враждебного мира. – Кто у нас следующий на очереди, дядюшка Скрудж или Русалочка?

– Думаю… – начала было Элли, но ее речь была прервана стремительным появлением из-за угла коридора парнишки лет четырнадцати. Встрепанная прическа – восемнадцать цветов, классический «ретро» – и совершенно дикие выпученные глаза, словно по коридору следом несется как минимум свихнувшийся штрекер.

Естественно, мимо меня он благополучно пробежать не сумел – ножны «Кобры», которые я заботливо придерживал, дабы не оцарапать о пол, находились как раз на уровне его колен. Лететь ему метров пять… не поймай я его за шиворот.

А вот моя дальнейшая реакция изрядно удивила меня самого.

Я поднял паренька за воротник куртки и припечатал к стене.

– Еш-ш-ще раз, – никогда не думал, что умею подражать змеиному шипу, – коснеш-ш-шся моей ш-шпаги – обреш-ш-жу ноги! До уш-шей! – После чего разжал пальцы.

Парнишка с четким стуком ссыпался на пол, несколько раз ошалело моргнул, бросил затравленный взгляд в сторону моей сопровождающей и, испустив что-то среднее между взвизгом и всхлипом, вскочил и бросился прочь.

Мы с Элли недоуменно переглянулись.

– Что это было?

– Не понимаю, – озадаченно произнесла Элли. – Джонни Клейн из третьего сектора… мне он всегда казался таким тихим и скромным мальчиком…

– Интересно, – я как бы случайно положил руку на эфес и направился к углу, – что могло его так напугать?

– Может…

На первый взгляд в коридоре за поворотом не наблюдалось ничего, способного вызвать в сотруднике СБ, пусть и неполовозрелом, столь дикий ужас. Собственно, там не было почти никого, кроме одного-единственного человека в серебристо-серой повседневной униформе космофлота, неторопливо приближающегося к нам.

– Пойдемте, – обернулся я к своей проводнице, убирая руку с рукояти. – На Шипке все спокойно!

– Что?

– Ничего, это я так, – рассеянно отозвался я, – классиков цитирую.

Космолетчик меж тем приблизился настолько, что я получил возможность разглядеть его более внимательно. И то, что я замечал, потихоньку начало изменять мое мнение о причинах бегства Джонни Клейна.

Человек. Лет тридцать-сорок, точнее сказать сложно из-за правильных и симметричных черт лица. Слишком уж правильных и симметричных, чтобы быть созданными матушкой-природой, а не лазером пластхирурга. Фигура а-ля шкафчик двухметровой высоты. Короткий ежик светлых волос и холодные серые глаза. А на груди значок…

Мне враз перехватило дыхание – словно неумолимая рука в бронированной перчатке уже сдавила гортань, дожидаясь противного хруста позвонков. Я судорожно схватился за «Кобру», одновременно делая шаг назад – чтобы заслонить стоящую за мной девушку. Со стороны это, должно быть, выглядело комично.

Красноголовый дятел на фоне руки, сжимающей молнию. Седьмая рейтарская дивизия. Точнее – отдельный карательный батальон.

Те самые «отдельные части специального назначения», на вооружении которых состоят «смерчи», бронекостюмы четвертого уровня и прочие «вкусные», как говорили в оружейке Академии, штучки. «Дятлы» – санитары леса!

Серые глаза медленно скользнули по мне – я с запоздалым ужасом разглядел на воротнике узкую цветную полоску майорских знаков различия – ощущение было, словно за ворот сыпанули горсть льда. Это не был взгляд, каким человек смотрит на другого человека. Скорее уж – так лабораторный кибер глядит на подопытных мышей, просчитывая – кого из них приготовить к опыту для очередных студентов в виде «получившейся кашицы».

На миг мне показалось, что каратель замедлил шаг, собираясь остановиться, – не знаю, какую бы глупость я выкинул в этом случае. Но он все так же неторопливо прошел мимо, скрылся за углом – и только после этого я вновь обрел способность вдыхать воздух.

Вау! Ничего ж себе кошмары во плоти бродят по коридорам минус пятого этажа. Куда там до них тараканам-мутантам. Милые, домашние тварюшки…

Майор, майор… сколько я помнил выпуски интервида, в карательном батальоне седьмой рейтарской было два майора. Сам командир батальона, Ринальдо Гомес, и его заместитель… Мелвил?! Это был – Мелвил?! Палач Аркона собственной персоной?!

Можно поставить себе большой жирный плюс в личной зачетке, уныло подумал я. Не так уж много людей может похвастаться тем, что лицезрели целого карательного майора и сохранили после этого прежнее количество жизненно важных органов.

Особенно же интересно выглядит его появление в свете того, что карательным частям категорически запрещено находиться даже на стационарной орбите Земли – за исключением обстоятельств, вызванных техническими неполадками, но не более чем на время их устранения. Вход же в атмосферу не разрешен ни под каким видом – при такой попытке, чем бы она ни была вызвана, их расстреляют все системы ближнего пояса. А офицерам этих частей вне района боевых действий так же категорически запрещено покидать место дислокации на срок, превышающий сорок пять стандартных минут.

И какое же из этих двух правил нарушил Мелвил? Лучше бы все же второе, потому как первый вариант означает, что где-то над моей головой болтается штурмовой транспорт с батальоном «дятлов»… а возможно, и не один.

На Арконе до «акции по умиротворению» обитало 15 тысяч душ.

– Странный тип, – озадаченно сказала Элли, глядя на опустевший коридор. – Какой-то… жидкоазотный.

– Вы его уже встречали?

– Нет… ни разу.

– И хорошо, – тихонько пробормотал я, – очень даже хорошо.

Первая приятная новость за сегодня. Не считая сданного зачета. Боже, сколько лет назад это было!

– Знаете, – начал я, – Йорунга говорил, что я смогу получить штатное оружие…

Не знаю, что за черт дернул меня так срочно нестись в Уссурийск. Казалось бы – лежали эти пушки на складе с бог-весть-какого две тысячи лохматого года. Лежат же в архиве Академии лазерные диски примерно тех же годов с наклейкой «хранить вечно». Но что-то дернуло. Возможно, и к лучшему – с моим теперешним везением завтра с этим складом непременно чего-нибудь бы стряслось – от землетрясения до объявления музеем.

– Давно оно тут лежит, – завскладом старший прапорщик СБ Голопупенко, должно быть, здорово заскучал в этой глуши. Лет ему было чуть больше, чем мне, так что на «ты» мы с ним перешли почти сразу. Хороший парень, вот только этот русский диалект всемирного… нервирует. – Еще против китайцев готовили, до Первой Атомной. Запах чуешь? Дерево.

– Оно что – деревянное?

– Не, это ящики. Сами-то они вот, – прапорщик снял со стеллажа черный, матово поблескивающий предмет. – Гляди. Металл да пластик, никакого керамита. Старина-с.

– Да это же… – На миг я было усомнился, но длинный изогнутый рожок был до боли знаком. – Неужели «калашникофф»?

– Он самый. Я ж говорю – старина. Классика.

– Вау! – Я моментально прикинул, сколько может стоить подобный раритет на сетевом аукционе. Черт, да зачем куда-то лететь, такие экспонаты у меня и на Земле с руками оторвут, да еще и драться будут.

Угу. А потом Бар Корин оторвет мне ноги… до ушей.

– И много у вас их? – осторожно осведомился я, мысленно прикидывая: может, удастся пустить хоть часть груза налево.

– «Калашей» – немного, – развеял мои мечты прапорщик. – Пара ящиков. Редкость, сам понимаешь. Так что их я тебе не дам. Разве что пару штук, не на продажу, а лично, для души. Повесишь в спальню, на стену – друзья будут от зависти загибаться.

– Хорошо, а тогда чего у вас много?

– Много? – переспросил Голопупенко. – Хлама у нас много… всяческого.

– Вот там, – ткнул он рукой куда-то в сторону бесконечных стеллажей, – «абаканы». Семьсот штук… трещотки хреновы. Там – гранатометы. Поближе – «гепарды», «13-е» военной штамповки… В том углу экзотика всякая свалена… из тех, что перед Смутой мелкими партиями гнали.

– И все сплошной огнестрел? – разочарованно выдохнул я.

– А че ты хотел? – удивился прапорщик. – У тебя ж в ордере ясно сказано, белым по синему: «До 2025-го».

– Так ведь тогда уже лазерами вовсю жгли. И эти… кинетические…

– Кинетические у нас есть, – прапорщик разинул рот, даже не изобразив попытку прикрыть его ладонью, и начал зевать. Я терпеливо ждал. Ждать пришлось долго – зевок удался Голопупенко только с седьмой попытки.

– Там, – повторил прапорщик свой давешний жест, – Объект хранения 34м456ву, число хранимых единиц на момент последней инвентуры – 45. «КВМ-2». Кинетическая винтовка Морозова, модель вторая. Двенадцать кило чистого весу, не считая шариков и батареек, плюс обмотка у нее горит постоянно. Тебе этот геморрой надобен?

– Ну-у. Мне ж из них не стрелять.

– Тем более. На самом деле, – оживился Голопупенко, – тебе по фигу должно быть, чего этим чуркам с Миров впаривать. Этим лохам все, что сложнее арбалета, – уже чудо технологии.

– Угу. А теперь то же самое на всемирном, пожалуйста.

– Прости, – скривился прапорщик, – я тут со скуки мувов насмотрелся, типа исторических… интересно стало, как из этих штук пуляли. Ну и… понацеплял словечек.

– К гипнургу сходи, – посоветовал я, – пусть ассоциативку через «каспара» прогонит.

– Лениво мне, – пожаловался Голопупенко. – Это ж, считай, пару часов на промывку, а потом еще три дня на контрольные пунктации бегай. И потом, тут половина местных так говорит.

– Медведей?

– Не, ежиков.

– Ну-ну.

– Короче, – «блеснул» прапорщик еще одним старинным оборотом, – дело к ночи. Ты под что закладываешься… в смысле, космолет у тебя какой?

– Пока никакой.

– Ну, ты, кореш, блин… – Прапорщик резко оборвал фразу и схватился за виски. – Стоп. Все, приехали.

– Ты, случаем, с утра разноцветок не жевал? – осведомился я.

– Здесь, – тоскливо произнес Голопупенко, – такая скукота, что к полудню без всяких разноцветок глюки из стен лезут. Вылезают, осматриваются и дохнут прямо посреди прохода. От скуки. Тебе-то, – продолжил он, – хорошо. На Миры летишь. А у меня тут одна отдушина – интервид.

– Хочешь – махнемся? – предложил я.

– Нет уж, – оскалился прапорщик, – думаешь, я тут серый и темный, не знаю, кто в СБ такие вот, – он дернул подбородком, – вертела для глухарей выдает? Лучше уж с глюками.

– Умный.

– Типа того, – кивнул Голопупенко. – Ладно, не кукожься, так и быть, потрачу на тебя серое вещество. Все ж какое-то разнообразие.

– Уж не знаю, что бы я без тебя, благодетеля…

– Бутылка нектара, – перебил меня прапорщик. – Мистральского. В продолговатом флаконе.