Так поют сентябри
Амади значит – мертворожденный.
Саалиндж не понимает, что значит – мертворожденный, как это – мертворожденный, как же он ходит, как говорит, как же рыбу ловит тонким копьем.
А вот – мертворожденный.
Ты осторожнее, здесь мертвецы ходят.
Это Бамидел говорит. Заботливый Бамидел, вот он и говорит:
– Ты осторожнее, здесь мертвецы ходят.
Бамидел. Имя такое. Значит – следуй за мной домой.
Саалиндж идет домой. Дома отец ждет, Бабаджайл. Хорошее имя, значит – отец снова жив. Саалиндж не понимает, как это – снова жив, это что же, раньше мертвый был, а тут снова жив. Саалиндж у матери спрашивала, та отмахивалась только.
Снова жив.
Страшно Саалиндж.
– Ты осторожнее, тут мертвецы ходят.
Это уже не Бамидел.
Это Годлумтакати.
Имя такое.
Значит – сдерживающий волшебство.
Саалиндж не понимает, как это – сдерживающий волшебство, а почему волшебство надо сдерживать. Годлумтакати смеется пухлыми губами, щурит темное лицо, тут у всех темные лица, – а вот так, чтоб сильно не чудесатили…
Тут есть ожившие мертвецы.
Тут, в лесу.
Ух, страшные.
Людей едят.
Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.
Злой Годлумтакати, не любит он Амади. Вот так придет Амади к круглой хижине, принесет корзину рыбы и цветов принесет и спрашивает:
– Дома ли Саалиндж?
А Годлумтакай гневается:
– Шел бы ты, проходимец, крокодилово отродье…
Вот так.
Я не выслеживаю.
Саалиндж шепчет про себя – я не выслеживаю. Нет-нет, что вы, что вы, Саалиндж совсем-совсем не выслеживает, смотрит, как крадется в зарослях тростника Амади.
Так Годлумтакати велел.
И Бамидел так велел.
Осторожнее, велел Бамидел, мертвецы тут ходят, опасно.
– Саалиндж!
Это отец зовет, Бабаджайл, имя такое, значит – отец снова жив.
Саалиндж смотрит на отца, холодеет.
– Домой ступай, – отец говорит, – домой…
Саалиндж вонзает кинжал, еще, еще.
Отец с хрипом падает.
Я не выслеживаю.
Не выслеживаю.
Светятся огоньки хижин за рощицей.
Совсем рядом.
Саалиндж бесшумно ступает по зарослям, ни веточка не дрогнет под ногами…
(Я не выслеживаю)
Амади поднимает полную корзину с рыбами, идет к хижинам. Хижины круглые, а в середине дыра, чтобы дым от костра выходил…
– Саалиндж!
Это Амади.
Вот он, с корзиной рыбы.
– Ты смотри, какого я тебе поймал…
Саалиндж делает вид, что смотрит…
…вонзает кинжал…
…вода реки становится алой, а в темноте не видно, что алая…
Тут есть ожившие мертвецы.
Тут, в лесу.
Ух, страшные.
Людей едят.
Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.
Саалиндж идет к хижинам.
Там Годлумтакати ждет, сидит у костра.
И Бамидел выходит, берет Саалиндж за руку, говорит – следуй за мной домой.
Саалиндж входит в хижину.
Показывает окровавленный кинжал.
Годлумтакати одобрительно кивает, – молодец. И сажает подле себя Саалиндж, и вонзает зубы ей в шею, зубы у Годлумтакати белые, острые, крепкие…
Тут есть ожившие мертвецы.
Тут, в лесу.
Ух, страшные.
Людей едят.
Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.
– Ну, знаете… вот вы меня прямо огорошили вопросом своим, как мы имена подбираем… С именем и ошибиться легко… Вот назовем человека Годлумтакати – сдерживающий колдовство – а он умрет, а потом из могилы восстанет, людей жрать будет… А бывает назовешь – Амади, восставший мертвец – а он отродясь никаким мертвецом не был, вообще парень молодец, девка какая-то заблудилась в лесу, так он не побоялся, ночью её искать пошел, выискал в джунглях, за руку взял, говорит – иди за мной домой…
Так что всякое бывает…
Русско-теневой
– Это еще что?
Это я говорю.
Сегодня.
Смотрю на непонятные закорючки на листе, н-да-а-а, этого остолопа учить только портить, всё равно не понимает ни хрена…
– Словарь составляю…
– Какой еще словарь?
Ну, конечно же, если учитель оставил двойную. перспективу опробовать, что надо делать? – пра-авильно, словарь составлять, что же еще, пошла она, перспектива эта, далеко и надолго…
– Какой еще словарь?
– Русско…
Мне кажется, я ослышался. Да не кажется. Ослышался.
– Какой?
– Русско…
Точно, с катушек парень съехал.
– А с перспективой работать на хрен надо?
Смотрит на меня, бескровное лицо, глаза стеклянные.
– Но вы же… сами велели…
Смотрю на него, точно чокнулся парень, ладно, чокнулся и чокнулся, мне-то что…
– Бить буду.
Это я говорил.
Вчера.
– Бить буду.
Смотрит на меня, бескровное лицо, глаза стеклянные.
Нда-а, такого учить, только портить, всё равно не понимает ни хрена…
– Вы что с тенями делаете? Вы что с тенями делаете, позвольте узнать?
– А… а что?
– А то… вы на свои тени посмотрите, да не на свои, а вон, что вы намалевали тут… язык тени не выражен, и вообще…
– Язык тени?
– Ну да… Ну чего скисли, чего скисли, думали, пришли сюда – и бац, Мону Лизу за полчаса накалякали? Ничего, ничего, я тоже такой был…
– Бить буду.
Этого я не говорю.
Сейчас.
Прохожу по коридору мимо бесконечных рядов картин, прислушиваюсь к шепоткам, шорохам, кажется, что что-то шевелится на полотнах, следит, перешептывается…
Что?
– Бить буду.
Это я скажу.
Завтра.
Когда позвоню ему и скажу:
– Бить буду.
А потому.
Нечего на уроки опаздывать.
Нечего.
– Вы где ходите, позвольте узнать, вы где ходите, а? вас сколько ждать можно?
– Да вы… да вы даже представить себе не можете, что они говорят!
– Кто говорит? Что говорят?
– Они мне сказали… сказали…
Тишина. Телефон упадет. Его телефон. Там. На другом конце про… то есть, нет никакого провода…
Что-то екнет в сердце, я поспешу через вереницу коридоров мимо бесконечных рядов картин, где этот придурочный живет, вроде как здесь… точно… здесь…
Тук-тук-тук.
Постучу в дверь.
Не ответит.
Снова – тук-тук-тук.
Нет ответа.
Толкаю дверь.
Войду.
Вздрогну.
Крови доводилось видеть немало, но это что-то новенькое, да еще и здесь, в школе…
Шепотки, шорохи по стенам.
На полу заляпанная кровью тетрадь.
Словарь.
Русско…
(воспоминание оборвано)
Что едят скрипичные ключи
– Вечер добрый.
Смотрю на него. Проситель как проситель, ничего особенного, сколько таких было, и есть, и будет. Хочу возразить, что сейчас еще день – спохватываюсь, что у него на пороге и правда, вечер.
Думаю, что ответить, Добрый вечер или Добрый день, наконец, киваю:
– Добрый.
– Э… мне бы денег…
Вздрагиваю. Это новенькое что-то. Обычно начинают осторожно, не интересуют ли вас бивни кистеперого мамонта, крылья конопатого носорога, сокровища индейцев Западной Сибири… А тут вот так, сразу:
– Мне бы денег.
– Гхм… и позвольте поинтересоваться, на что же?
Он не отвечает, он протягивает мне пожелтевшую от времени книгу. Презрительно фыркаю:
– Большое спасибо, человечьи штучки не интересуют.
Он не отступает, он показывает мне закорючки на страницах:
– А это вы… видели?
– Плюс икс, корень из трех… Знаете, я тоже умею читать. Видел, и не раз.
– Да нет… вы изображение икса видели… а сам икс?
Хочу ответить – видел, тут же спохватываюсь:
– Э-э-э… не доводилось.
– Ну вот, видите… интересует?
Меня передергивает. Не верю себе, ослышался, наверное…
– Вы что… прямо сейчас достанете из кармана икс?
– Ну-у… нет. Но понимаете… вот люди в книжках всякое рисовали… вот самих себя рисовали… вот зверей рисовали, потом мы кости этих зверей находим… были, значит, звери… вот дома рисовали… мы потом руины этих домов находим… а вот знаки рисовали… А вы эти знаки живьем видели?
– Вы думаете…
– Они где-то есть.
– И где же?
– А вы сами подумайте, сколько человеческих городов мы осмотрели?
– Ой… ученые новые и новые города открывают…
– Одиннадцать городов. А ведь их на самом деле миллионы…
– Вы думаете?
– Уверен.
– Так вы хотите…
– Он называет сумму. Меня передергивает, не ожидал, не ожидал…
– А половина вас устроит?
– С половиной мы ничего не найдем, штуки-то эти редкие…
– Штуки… вот что… – вытаскиваю потрепанную тетрадь, показываю гостю, – а вот это можете найти?
– Скрипичный ключ?
– Да… будьте так добры… постойте-постойте… я вам клетку дам… как вы думаете, каких размеров клетку надо?
– Да побольше бы… как для хищной птицы…
Думаю, что в замке надо будет сделать закрытый вольер для скрипичного ключа.
Узнать бы еще, что он ест – а то как бы скрипичный ключ не оказался хищником…
Детонатор
1
Наконец, он оборачивается ко мне, нехотя кивает:
Слушаю вас.
А я говорю…
…нет, не с этого надо начинать.
Не с этого.
2
– Вашего дома быть не должно.
Смотрю на гостя. Нет, это не гость, это служащий какой-то.
Не понимаю.
Капли дождя на дверном колокольчике.
Осенние сумерки.
И —
– Вашего дома быть не должно.
Пытаюсь понять. Ваш дом подлежит сносу… нет, не то. Ваш дом рухнул… нет, не то. Вот же он, стоит, как ни в чем не бывало…
– Простите?
– Ваш дом рухнул, – кивает человек на пороге, – мне очень жаль.
Затравленно оглядываю свое поместье, огромный зал, лабиринты лестниц, анфилад, причудливую игру света и тени…
– Но… но вы ошиблись. Мой замок стоит.
– Он рухнул. Рухнул. Это… это Элизия.
Он сует мне под нос пожелтевшие от времени бумаги, даже не пытаюсь понять, отчаянно соображаю, кто такая Элизия, Элизия…
– Это её замок, понимаете? И он разрушен.
– Но…
– …вам придется покинуть замок.
– Чего ради?
– Он же разрушен.
– Но… слушайте… Я с вами судиться буду…
– Судитесь.
– И буду судиться. Вон… к юристу обращусь…
Обращайтесь. Очень сочувствую… ничем не могу помочь.
Гость улетает в сумерки осени. Незваный гость – стопка документов, кое-как скрепленная нитками, летит, взмахивает страницами. Спохватываюсь, что даже не предложил гостю зонтик, хороший же я хозяин, ничего не скажешь.
Оглядываю дом, массивное крыльцо с каменными львами, английский парк, подернутый осенью. Хочу сказать дому, что это просто пачка бумаги, нечего её бояться – тут же спохватываюсь, что есть подпись, есть печать, дело серьезное, серьезнее некуда…
3
Заканчиваю:
– …ну, вот… дом хотят снести… вернее, говорят, что уже снесли…
Умоляюще смотрю на детектива, он так же умоляюще смотрит на меня, зажигает сигарету, тут же гасит, зажигает новую, тут же снова гасит…
– Вы хоть понимаете, что не до вас мне сейчас, не до вас… тут такое… тут ограбление века, двести тысяч тонн золота пропали, двести тысяч тонн! А вы тут с домом со своим…
– Где пропали?
– Так вы ничего не знаете? Нет, вы действительно ничего-ничего не знаете?
– Но….
– Так вот же, читайте, читайте!
Детектив сует мне под нос развернутую газету, не сразу понимаю, что именно я читаю. Ограбление банка. Неизвестные похитили…
Мне не дают дочитать, газету вырывают из рук, детектив отчаянно хлопает на меня страницами:
– Скорее же! Скорее!
Делать нечего, бегу за детективом, даже не успеваю закричать, что ему хорошо, у него вон какие страницы здоровенные, а мне за ним не угнаться… Детектив уже и сам всё понимает, толкает меня под колени, чер-р-рт, падаю на страницы, хватаюсь за обложку, летим над ночным Таймбургом. Только сейчас жалею, что не надел пальто, да и шарф бы не помешал, а где шарф, а нету, унесло ветром…
– Да вы посмотрите на это! Посмотрите!
Смотрю. Не понимаю, на что нужно смотреть. Громадина банка возвышается на проспекте, уже издалека замечаю проломленную крышу, ловко её разломали…
– …главное, откуда забрались? Откуда забрались, я спрашиваю? Во всей округе нет башни выше, откуда они…
Пытаюсь отшутиться:
– Может, по воздуху прилетели?
Детектив распушает страницы:
– Вы… вы на что намекаете, а?
– Ну, я же не говорю, что вы…
– …нет, вы на что намекаете, а? Вы что имеете в виду, я спрашиваю? Вот так, да? Так? Ничего, что мы выше второго этажа не летаем, а?
Поднимаюсь на высоченную башню, заглядываю в провал в крыше, смотрю на разбросанные бумажки, обломки какой-то мебели, что здесь было, черт возьми… Смотрю на раскуроченный сейф, отчаянно пытаюсь сообразить, чем можно так раскурочить толстенную металлическую дверь.
Не понимаю.
– Вы осторожнее.
– А?
Оборачиваюсь, смотрю на полицейского, откуда он тут взялся…
– Вы осторожнее. Здание-то не построено еще.
– Простите?
– Это здание еще не построено. Здесь опасно находиться.
– В смысле… не достроено?
– Нет. Не построено. Здесь опасно.
– Но… почему?
– Ну… не знаю. Но опасно…
Понимаю, что с сумасшедшим спорить бесполезно. Осторожно киваю:
– Ну… хорошо, хорошо… Мы будем осторожны… Обязательно.
Страж порядка уходит, спохватываюсь, что надо было сказать ему про преступление, да поздно, поздно, уже ушел, да и что говорить с сумасшедшим…
Из страниц детектива выпадает газета, которую он мне показывал. Подхватываю газету, черт возьми, дайте мне, наконец, нормально посмотреть статью, дайте, дайте, дайте…
Смотрю на фотографию над статьей, вздрагиваю, не понимаю, розыгрыш какой-то, фантастика какая-то, – на фотографии над городом возвышается девушка на крылатой машине, светлые волосы выбиваются из-под темного шлема…
Спохватываюсь:
– Так вот же… смотрите…
– Что такое?
– Вот… смотрите… вот как она сюда проникла…
Детектив многозначительно присвистывает, а я и не думал, что книги умеют свистеть.
– Ничего себе… похоже, мы имеем дело с какими-то неведомыми технологиями…
– Думаю, она и сейф открыла чем-то таким… чего мы еще не знаем…
Смотрю заметку в газете. Смотрю как следует. Если бы еще не мешал детектив, не хлопал крыльями, а он хлопает, волнуется. Известная грабительница Элизия совершила дерзкое ограбление банка…
Элизия…
Отчаянно припоминаю, где я слышал это имя, – ничего не припоминается.
Элизия.
– Ну что вы, что вы думаете, где её искать?
Это детектив не говорит. Это он думает. Я тоже думаю, верчу в руках газетную статью, отчаянно пытаюсь понять…
Спохватываюсь.
Смотрю на газету, первый раз смотрю как следует, спохватываюсь:
– Э-э-э… прошу прощения, вы на номер газеты смотрели?
– А что такое? – пальцы с сигаретой замирают в воздухе.
– А за какой год газета?
– Э-э-э… пятнадцатое сентября тысяча девятьсот… что-что? Тысяча девятьсот? Быть… быть не может… Слушайте, действительно… Какие мы с вами остолопы, это же газета из будущего, это же ещё не произошло, это только случится…
– Ну конечно, сразу можно было догадаться – крылатые машины, связь на расстоянии…
– Слушайте, как хорошо, что вы увидели, это же мы с вами преступление предотвратить сможем… это же надо в полицию сообщить… Слушайте, уж и не знаю, как вас благодарить…
Напоминаю:
– Вообще-то я вас помочь просил…
– Помочь? Чем помочь? А, ну да, вы про дом свой говорили…
Напоминаю:
– Мой замок… снести хотят… вернее… уже снесли… вернее… я ничего понять не могу…
– Ну, хорошо, хорошо, пойдемте в замок, посмотрим… что там…
Детектив снова взмахивает крыльями.
4
Разжигаю камин, плотнее закрываю ставни. Думаю, надо ли предложить детективу чашку чая, или ограничиться жарким камином, все-таки книги не пьют чай. Пока мы летели к поместью, мелкий дождичек перешел в первый снег, сырой, холодный, промозглый, от которого детектив поеживался. А уж когда поднялся ветер, детектив и вовсе предпочел сложить страницы и спрятаться у меня за пазухой.
Искры камина.
Ветер стучит в окно.
Детектив осторожно отодвигается от пламени, расправлять страницы, сушится.
Прихлебываю чай, осторожно добавляю туда пару капель коньяка.
Детектив спохватывается:
– Скажите… у вас есть документы на поместье?
– Гхм…
Одергиваю себя, понимаю, что первый раз слышу про какие-то документы, а что, были какие-то документы, завещание, я в здравом уме и светлой памяти завещаю поместье своему наследнику… завещание, завещание, где оно, это окаянное завещание, перебираю бумаги, а ведь нету, нету…
Обреченно смотрю на книгу. Детектив как будто не видит, не замечает меня, шепчется с кем-то, с кем, черт его дери, здесь же никого нет, нет, нет. Жуткие суеверия лезут в голову, уже начинаю оглядываться в поисках призраков – тут же спохватываюсь, понимаю, что детектив говорит с книгами в моем доме. Наконец, поворачивается ко мне:
– Послушайте… вы скажете, что я сошел с ума… но книги в доме ничего не знают про поместье. Похоже… похоже, поместье само ничего не знает про себя. Хотя… постойте-постойте… вот оно… поместье… построено по приказу леди Отем. Вы… вы не владелец этого поместья, оно принадлежит леди Отем, зачем вы врете… зачем?
– Но…
– …вот… леди Отем приказала отстроить поместье, но приказала снести его, чтобы досадить бывшему мужу…
Затравленно смотрю на детектива, спрашиваю:
– Где… где её искать?
– Не знаю я, совсем не знаю… да вы посмотрите в документе…
Смотрю в документе. Не сразу замечаю дату, тысяча шестьсот, тысяча шестьсот, это какой же век…
– Вашего поместья нет.
– Но…
– …и вас нет.
Еще пытаюсь что-то возразить, когда вижу, как стена гостиной начинает просвечивать, я вижу ветки старого клена, я вижу ограду… нет, ограды уже тоже нет, её построили вместе с домом, и клена нет, его посадили у дома, и…
Хватаюсь за самого себя, теряю самого себя в пустоте осени.
Еще успеваю увидеть на странице документа имя леди Отем.
Элизия.
5
Элизия.
Хочу отключить связь. Не имею права. Я должен слушать вот это вот:
Элизия.
Опять Элизия, откуда Элизия, почему Элизия, зачем Элизия. И вообще мне не до Элизии, ни до кого, ни до чего. Отчаянно пытаюсь вспомнить, что я делал вчера. Терзаю память. Снова. Снова. Снова.
ПРОСМОТРЕТЬ ИСТОРИЮ
ЗАПИСЕЙ НЕТ.
Вот так. Просто. И черт меня возьми, я не стирал записи, не стирал…
Элизия.
А.
Ну да.
Элизия.
– Четыре ограбления за ночь.
Меня передергивает. Ну почему, почему, почему в мою смену, потому что всегда в мою смену, вот почему. Всегда. В мою. Смену. Элизия.
– Что вы говорите?
– Четыре ограбления за ночь.
Смотрю на город – отсюда, с высоты башни, он кажется бесконечным. Думаю, где она прячется, черт побери, она должна где-то прятаться, она не может с наступлением дня растворяться бесследно.
Киваю:
– Обыщите город.
Мои работники сигналят мне, намекают осторожно, что они город обыскивали и вчера, и позавчера, и много еще когда, и ничегошеньки не нашли, ничегошеньки-ничего…
– Ну, хорошо… – оглядываюсь, – пойдемте… посмотрим… место преступления…
Переключаю свое сознание на флаер, сознание почему-то перескакивает на пятый флаер, почему на пятый, а неважно, какая разница.
Поднимаемся в небо, включаем мигалки, флаеры расступаются, растекаются прочь, смотрят на полицейский кортеж.
– А ты кем хочешь стать, когда вырастешь?
– А я полицейским буду.
– А если серьезно?
– И я серьезно…
А мне не верили.
А я стал.
Снижаемся, только теперь понимаю, что напрасно взял пятый флаер, почему его вообще не списали, правый винт простре… да, прострелен.
– Вот здесь.
Смотрю на банк, который мне показали, нет, быть не может, ошибка какая-то, башня стоит целехонькая, нетронутая, да они все после Элизии были вот такие, целехонькие, нетронутые, а внутри – пустота.
Пустота.
Двери банка не хотят открываться, будто сомневаются, да есть ли у меня универсальный пропуск. Настаиваю – есть, есть – меня пропускают.
Оглядываюсь, ничего не вижу, хоть бы загвоздочка, хоть бы зацепочка какая – ничего.
– Как она сюда проникла?
Все молчат.
Хватаюсь за соломинку:
– А… может… сами банковские украли? А то очень удобно на Элизию свалить…
– Проверяли… не они это…
Думаю, как можно украсть так, чтобы никто не узнал, это собственную историю надо стирать, это вообще немыслимо, стереть историю, это я не знаю, кем надо быть.
БАЛАНС 18.03.2805 Г.
340 000 000 000 000 У-Е
БАЛАНС 19.03.2805 Г.
0 У-Е
Проверяю по часам, тэ-экс, ограбление случилось ночью, значит, надо смотреть часов с одиннадцати, одиннадцать нуль-нуль, всё в порядке, одиннадцать тридцать, ничего, двенад…
…вот оно.
БАЛАНС 11:59:59
340 000 000 000 000 У-Е
БАЛАНС 12:00:00
0 У-Е
Вот так.
За одну секунду.
Оборачиваюсь к оторопевшим служащим:
– Скажите… это вообще… возможно, нет?
– Нет данных.
– Черт…
Уже понимаю, что ничего я здесь не найду, уже собираюсь уходить, когда буквально наступаю на что-то неприметное, а вот оно, кусок фары от флаера, так-так-так…
Прячу в пакет.
Выходим.
Киваю помощникам:
– Ведите… где там второй банк…
Ведут. Оглядываюсь по сторонам, как будто надеюсь заметить в толпе Элизию. Элизии нет, а может, есть, я все равно не знаю, как она выглядит. Едва не врезаюсь в стену дома, кто-то подхватывает меня, да вы осторожнее…
Маленькое хранилище под самой крышей. Снова никаких следов взлома, черт побери, никаких следов. Открываю дверь – на этот раз к универсальному пропуску претензий нет, двери отодвигаются моментально.
Оглядываюсь.
БАЛАНС 12:59:59
670 000 000 000 000 У-Е
БАЛАНС 01:00:00
0 У-Е
И буквы на экране —
Элизия.
Провожу рукой по экрану, буквы стираются, они написаны поверх монитора, значит, Элизия была здесь, сама, лично.
– Кто-нибудь видел её?
– Подбили.
Бьется сигнал, вот оно, вот оно, взяли…
– Где она?
– Ушла… улетела, то есть… Но подбили, подбили, правый винт вдребезги…
– Молодцы.
Спохватываюсь:
– Позовите служащих… я их опросить хочу.
Жду. Ничего не происходит, мелькают данные на экране.
Повторяю:
– Позовите служащих.
– Уже позвали, – отвечает служащий.
Служащий. Я не вижу его лица. Только голос в динамике.
– И где же они?
– Вот же… на экране… всех в чате собрали…
– Я хочу видеть их лично… всех…
Динамик возмущается:
– У нас есть хранитель в архиве, громадина в тысячу тонн, – тоже сюда позвать? Ничего, что он здесь е поместится?
– Ну, хорошо, хорошо… – поворачиваюсь к экрану, уже хочу выбрать себе первую жертву, когда в комнату входит нечто антропоморфное, ага, кто-то все-таки пришел, торжествующе смотрит на меня…
– Вы его взяли? Отлично…
Не понимаю:
– К-кого взяли?
Вошедший оборачивается к моим помощникам, отчаянно жестикулирует:
– Так это же он банк грабанул, он!
Меня передергивает. Вошедший продолжает атаковать:
– Слушайте, хорошенькое дельце, значит, сами банки грабите, сами же расследуете?
Меня передергивает.
– Арестуйте его.
Моего обвинителя уводят, отчаянно соображаю, кто из нас сошел с ума. Опрашиваю свидетелей, свидетелей нет, никто ничего не видел, кто-то летел, в кого-то стреляли…
– Ну, хорошо… посмотрим третий банк…
Стараюсь успокоить сам себя, получается плохо. Движемся в сторону третьего банка, прохожие почтительно расступаются. Оглядываю лица, лица, лица, наобум проверяю память того, другого, третьего – нет, не то, не то… Немедленно прижмитесь к обочине… это еще что такое… Это, похоже, мне. Останавливаюсь, выжидаю, что такое, в чем дело, винт прострелен, знаю, знаю, заменю… А? фара разбита? Это новенькое что-то… прикладываю к разбитой фаре обломок, подобранный в банке, меня передергивает, вот чер-р-рт…
Помощники молчат, вот это плохо, что они молчат, лучше бы сказали чего, а чего тут скажешь…
Хватаюсь за соломинку:
– Кто-то меня подставить пытается… кто-то…
Молчание.
– Ладно… давайте… в банк… он вон там, за углом…
– Мой босс…
– А?
– А откуда вы знаете… куда ехать?