Полина. Мечты сбываются

Сознание, по видимому до конца не угасло и продолжало агонизировать.

– Хорошо, что ты это понимаешь.

Что именно? Про обстоятельства или про агонию? Интересно, если не отвечать, глюк отстанет?

– Мне не очень нравится имя Глюк, Пинна. Вернее, мне оно совсем не нравится. Но, если ты хочешь, можешь меня и так называть.

Алибер

– Шато, как она, ты контролируешь?

– Да. Всё хорошо. Скоро она очнётся

– Алибер, сдаётся мне, он врёт. У них в отношениях, как мне кажется, всё плохо, а Полина давно очнулась.

– У них в отношениях?

– Да, Ал. Он не может смириться с тем, что это не Пинна. Что будешь дальше делать?

Макс когда-то был категорически против поправки к Кодексу Империи, некогда принятой Межгалактическим Советом в отношении Искинов, уравнивающих их в правах с Разумными: «Потому что они гораздо более разумны, чем многие Разумные, Алибер», – сказал он тогда.

– Уходить отсюда нужно, если не хотим огласки. Полтора хора осталось до начала занятий на полигоне.

Полина

Я отвлечённо разглядывала изнутри переливающуюся субстанцию, под поверхностью которой находилась.

– Вы меня слышите, Полина?

Слышу, конечно. Только я ещё полежать хочу. Мне так хорошо и спокойно чувствовать себя снова обманутой в своих ожиданиях, никогда в жизни ещё не приходилось.

– Хорошо. Оставайтесь в купели, а я тем временем подготовлю Вас к встрече с Императрицей.

Я мысленно кивнула.

– Я буду говорить с Вами, а Вы внимательно слушайте. Как только Вам что-нибудь будет непонятно, сразу же говорите. Ваc зовут Максимилиана Октавия Пинна Луция Августа Регина Минор. Вы понимаете, что это значит?

– Это латынь?

– Макс?

– Латынь.

– Да. Латынь.

– Тогда это титул: Восьмая Младшая дочь Максимилиана. Со значением имен не совсем уверена. Вернее, с их сочетанием.

– Младшая Дочь Максимилиана Завоевателя Восьмая Сияющая Божественным Светом Королевская Жемчужина.

– Слово «завоеватель» опущено?

– Да, и лучше сразу не привыкать. Повторите.

– Максимилиана Октавия Пинна Луция Августа Регина Минор.

Меня снова замутило. Что ж я так реагирую на имечко то?

– И это не имя.

Я снова мысленно кивнула: когномен.

– А имя?

– Его Вы узнаете в своё истинное совершеннолетие.

– И когда оно наступит?

– С первой кровью. Но об этом позже.

Тоже понятно.

– Или если Вы заявите о желании войти в иной Дом Инитиал.

– Супругой?

– Не обязательно.

– А если я не захочу ни в чей Дом?

– Продолжите образование.

Это хорошо: по крайней мере замуж ни за кого насильно не выдадут. А с остальным я справлюсь.

– В скором времени нас ждёт встреча с Её Императорским Величеством Алибеллией. В неофициальной обстановке Вы можете называть её по имени – Алибеллиа и на «ты», в том числе в присутствии родственников и некоторого числа приближённых лиц, которых я вам представлю по прибытию во дворец. Это называется Ближний Круг. Впрочем, о соблюдении церемониала Главный Дом всегда сообщает. Кроме того, в такие моменты Алибеллиу, окутывает сияние, что можно считать сигналом к демонстрации предписанных этикетом взаимодействий.

– Кто такой Главный Дом?

– Искин, контролирующий Императорский Палатиум, а также всех без исключения Искинов Империи.

– Искусственный интеллект?

– Да. В некотором роде. Как представительнице Императорского Дома Вам можно к нему обращаться – Дом. Для остальных он – Цитадель.

– А этот, который… Шато?

– Я рядом, Пинна. – Глюк моментально отозвался.

– Искин, контролирующий, этот Палатиум.

– Пинна называла его Домик?

– Да, это я, твой Маленький Домик, Малышка Пинна…

Шато прошептал едва слышно и, как мне показалось сквозь слёзы. Он точно Искин?

– Это была её детская Игрушка, подаренная в первый год её жизни Алибеллией. Снабжённый соответствующими функциями, поначалу он выполнял роль её няни. Пинна не пожелала с ним расставаться и, постигая бытовую магию, модернизировала его, перестроив, по сути, до последней частицы.

Мне стало жаль этот Домик, и я едва не заплакала сама.

– Не грусти, Пинна. Всё будет хорошо. Мы справимся…

Никогда больше не буду называть его глюком. Я вынырнула из Эликсира.

– Я хотела бы выйти из купели.

– Вам помочь? – Алибер подошёл ближе.

– Попробую сама.

– Тогда я жду Вас в столовой, Полина.

Алибер вышел.

– Одежда в гардеробной, Пинна.

– Спасибо, Шато.

Алибер

– Шато?

– Алибер.

– Ты полностью восстановил доступ к функционалу?

– Да. Неизвестная мне структура полностью рассеялась, оставив в напоминание о себе лишь активные защитные контуры на всех входных дверях и дополнительно на личных покоях Хозяйки. Также ею усилен общий контур Палатиума.

– Ты всё видишь и слышишь. А, значит – ты всё понял.

– Да, Алибер. И я понял, что прежде всего необходимо хранить тайну.

– Если ты что-либо вспомнишь, или что-то узнаешь, сообщи.

– Безусловно. Алибер. Я хотел спросить…

– Мы найдём её, Шато.

– Я хотел спросить, – а что будет тогда с этой девочкой?

– С ними обеими всё будет хорошо. Обещаю.

– Спасибо, Алибер. Я буду ждать от тебя вестей…

Пожалуй, Макс прав в отношении них: они разумнее и гуманнее многих Разумных.

Полина

Из купели я выбралась с неожиданной лёгкостью. На плечи мне упала простыня: очень тонкая, но тёплая даже на ощупь. Я закуталась в неё и вышла в зеркальный зал.

Теперь его стены были покрыты зеркалами почти до середины их высоты. Отражая и множа идущий снаружи свет и перемешивая его со светом, льющимся сверху от потолка из пронизанного радугами неба и излучающих рассеянный свет переливающихся облаков, они создавали интенсивное и абсолютно ровное освещение. Без бликов и без теней.

Ветви заметно подросших деревьев и лианы, сконцентрировавшиеся в верхней части стен по контуру зала, создавали эффект лесной полянки, на траву которой я ступила. Здесь тоже недавно прошёл дождь: трава была влажной, а все цветы спрятались в бутоны. Насекомых видно не было, а птицы, нахохлившись, сидели, спрятавшись под листвой.

Вновь, и уже гораздо спокойнее, я взглянула на своё отражение в ближайшей зеркальной поверхности.

Увиденное меня приятно удивило. Все признаки истощения и обезвоживания исчезли, осталось только хрупкое и едва начавшее формироваться девичье тело. Волосы приобрели приятный золотисто-белый и, мягко переливающийся всё тем же перламутром, цвет. И, хоть на ощупь они и остались непривычно упругими, но вели себя смирно.

Радужки оказались красивого глубокого цвета зелёного аквамарина, с тёмно-голубыми, при повороте головы, бликами. Почти как у меня раньше… Графитово-серые ресницы на кончиках тоже вспыхивали перламутром. Меня поразило наличие второго века, тянущегося тонкой складкой от внутреннего угла глаза и формирующего далее тонкую изящную бровь. Я придвинулась ближе к зеркалу, продолжая рассматривать строение глаз. Зрачок оказался похожим на многолучевую звезду, а в углу возле носа угадывалась ещё и тончайшая складочка внутреннего века. Но всё это совершенно не бросалось в глаза и казалось абсолютно естественным.

Рост Пинны, насколько я могла судить, составлял около ста семидесяти пяти сантиметров. У нас бы в таком возрасте при таком росте и худобе меня наверняка бы дразнили каланчой или ещё как-нибудь…

– Шато? А сколько Пинне лет?

А то я это так и не выяснила.

– Четырнадцать полных циркусов.

– Ты же понимаешь, что я не по своей воле заняла её тело?

– Конечно. Мы все стали жертвами обстоятельств непреодолимой силы. Но ты не переживай, Полина. Алибер сказал, что всё будет хорошо. Это означает, что результат в конечном итоге устроит всех.

Я вдруг ясно осознала ту непреодолимую пропасть, которая лежала между мною и Алибером – Мечтой Всей Моей Жизни, моим Ангелом-Спасителем, Моим Ангелом Смерти. Существом, принадлежащим совершенно другому Миру. Миру, который мне, возможно так и не удастся познать.

Но которому мне так хотелось понравиться. Им обоим.

Изображение передо мной расплылось, а по щекам потекли слёзы.

И вновь тебя, Полина, ждёт – одиночество, … Если удастся выжить.

Я вошла в гардеробную. Проморгавшись, тупо уставилась на ряды совершенно одинаковых лоскутов белой ткани, висящих на вешалах и стопками лежащих на полках. На отдельном вешале красовалась моя ночнушка.

– Шато? Мне, наверное, нужна помощь.

– Извини, я не подумал, Полина. Всё очень просто. Накидываешь на себя палу и представляешь на себе любое одеяние. И нужно закрывать глаза, потому что как только ты их откроешь, трансформация палы прекратится. Если позволишь, я транслирую тебе несколько любимых Пинной образов.

Я с опаской покосилась на ночнушку, которая, как мне показалось, стала ещё более невесомой. Надеюсь, что тяга Пинны к прозрачным одеяниям не простирается дальше спальни. И, хотя это тело и не моё, выставлять его напоказ я была совершенно не готова. Пусть даже, как я поняла, в отношении наготы здесь и нет никаких заморочек.

– Мне неизвестно, как это столь смущающее тебя одеяние сюда попало, Полина. — услышала я Шато.