Смерть во имя истины

Глава первая. Ночной разговор

Мир, описанный в романе,

равно как и существующие в книге религии,

являются только фантазией автора.

Хранитель имел привычку спать очень чутко, и стук сандалий вестника, его тихий разговор со стражем, разбудили его. Стремительно вошедший юноша застал его уже возле ложа, затягивающим тесемку на короткой воинской тунике ремов. Вестник хотел, было, традиционно пасть на колено перед высоким сановником и приложиться губами к перстню, но рука Хранителя остановила его, придержав за плечо. Рубин в перстне блеснул в полумраке, отразив блеск свечей.

– Глава призывает тебя, господин, – склонив голову, передал вестник.

Меж бровями Хранителя пролегла складка тревоги.

– О нет, господин, – поспешил успокоить его юноша. – Глава в здравии и безопасности. Но…он взволнован.

Хранитель чуть улыбнулся вестнику краем рта, выражая свое одобрение. Он сам выбирал вестников для службы Главе, он ценил в них наблюдательность и… верность ему. Высокий сановник, нагнувшись, подобрал клинок с широким лезвием, что лежал на полу возле его ложа, пристегнул оружие к простому ремню на поясе, кивнул юноше.

– Идем.

Он решительно покинул свои покои, миновал свою комнату для занятий, которую на самом деле посещал крайне редко, постоянно бывая в разъездах или подле Главы, вышел в длинный коридор, что соединял его половину с покоями Главы. Коридор был богато украшен статуями языческих героев и богинь, холстами, тускло блестевшими золотом, огромными витыми канделябрами. Он шел, молча кивая стражам, кто нес в эту августовскую ночь службу во дворце. Их он тоже выбирал сам. И это были те немногие воины, кому он мог доверять жизнь Главы. Наконец, он миновал большую часть пути, жестом отпустил сопровождавшего его вестника, отдернул полог, богато расшитый пурпуром и золотом, открыл массивную дверь, изукрашенную изразцами. И минуя этот порог, он, как всегда, не удержался от кривой улыбки. Эта богатая дверь была единственным украшением покоев, которые она скрывала.

Глава Земного царства Пастуха, истинного бога нашего, Феликс Второй чурался блеска и роскоши, и как Хранитель, предпочитал простоту в быту. Покои его были скромны, как у рядового воина. Сам Глава в этот поздний час, одетый так же в тунику, сидел на низком табурете за небольшим столом для письма. Ложе его было нетронуто, Свечи, расставленные по кругу комнаты, чадили, когда в открытое окно врывался ночной ветер.

– Не бережешь себя, брат, – неодобрительно заметил Хранитель, указывая на окно.

Глава встал из-за стола и улыбнулся.

– Должен же я хоть когда-то дышать свободно, брат, – ответил он, поживая Хранителю руку, по солдатскому обычаю, так не свойственному верховным сановникам Церкви.

На сановника был он похож, пожалуй, еще менее, чем его Хранитель. Глава больше напоминал языческого героя или легендарного царя древности. Руки его и тело были привычны к оружию, а не к пергаментам и скипетру. Но хоть раз заглянув в его глаза, никто бы уже не сомневался в его уме и силе, которые и привели его на самый верх – на трон всего земного царства Пастуха, истинного бога нашего.

– Пока ты посвящаешь себя своему любимому делу, -продолжал Глава с той же мальчишеской лукавой улыбкой. – Я могу жить, не чувствуя за свой спиной твоего дыхания и внимательного взгляда.

– Я рад за тебя, Феликс, – так же улыбнулся Хранитель. – Я лишь жалею, что ты упускаешь такие драгоценные минуты сна, что необходимы тебе еще более, чем мне.

– За все надо платить, Саймей, – напомнил Глава, запустив руку в копну волос цвета спелого колоса. – Зато ты спишь за двоих.

– Не часто, – возразил Хранитель. – Да и ты имеешь привычку мне мешать.

Феликс стал серьезным. Он одарил брата напряженным взглядом, а потом жестом позвал его к столу.

– Прочти, – протянув Хранителю пергамент, он начал шагать по комнате в тревоге и нетерпении.

Саймей погрузился в чтение, быстро пробегая взглядом по строчкам письма. Оно было написано на койне, но часто встречались здесь и фарсские слова.

– Убийство…. – брови Хранителя взлетели, выражая его удивление. – Странно….Брат, окажи мне услугу. Сядь. У меня путаются мысли, пока ты мечешься.

– Ты бы давно был мертв за свое непочтение, если бы Главой был не я, – проворчал Феликс, усаживаясь на край ложа.

– Меня бы здесь не было, если бы ты не занял трон, – напомнил Саймей, усевшись на табурет. – Странное дело. Убит настоятель общины…Но не могу понять, либо его секретарь, что пишет тебе, так напуган, что все путает, либо это дело загадочно. Он убит странным оружием, которое не было найдено, а тело лежало в закрытой комнате…Очень странно. Как удивляет и то, что письмо доставили тебе, а не Главе Храма в Шалеме.

– Мне переслали его из Шалема, – пояснил Феликс. – По особым причинам.

Хранитель оторвался от чтения и внимательно смотрел на брата.

– Только ли это тебя удивляет, Сай? – спросил его Глава. – Ты любишь Шалем и знаешь его, как свои пять пальцев. Как и любой из нас – отцов Церкви. Шалем – Истинный город, где каждый камень помнит славу Пастуха, Истинного бога нашего. И каждая община там хранит вещественную память о днях его земной жизни. Как ив Лехеме…

– Городе, где он был рожден, – Хранитель смотрел на пергамент в задумчивости. – А эта обитель?

– Она расположена под самыми стенами Лехема, – кивнул Глава, давая понять, что Саймей мыслит верно. – Но ты бывал там?

– Нет, – без колебаний признал Хранитель. – И даже не видел упоминаний о ней в летописях.

– Потому что их там нет, – объяснил Феликс. – Но между тем известно, что обитель эта возникла раньше, чем храмы в самом Лехеме и спорит по старине своей со многими обителями Шалема.

– И там убийство, – напомнил Саймей. – Что же могло там храниться….

– Теперь я объясню тебе, брат, почему я так осведомлен об этой обители и ее покойном ныне настоятеле. Почему это письмо переслали мне из Шалема, – Феликс понизил голос.– Брат наш по вере Иоким был человеком умным и склонным к поиску истины. Он тоже задался вопросом, как случилось, что не осталось ни одного документа, где бы рассказано было об основании их общины. И не раз обращался он с такими вопросами в главный Храм в Шалеме. А позже… – Феликс поманил Саймея к себе, и перешел на шепот. – Позже он пришел с другими вопросами. …О другом храме.

Хранитель понимающе кивнул и нахмурился. Такие вещи, что в тайне обсуждали они с Феликсом, всегда тревожили его и даже пугали.

– Ты помнишь базилику в Рэме? – как бы не в тему поинтересовался Феликс. – И что было под ней?

Саймей опять кивнул и отвел взгляд.

– Ты уверен? – спросил он брата.

– Надеюсь, что нет, – Феликс вздохнул тяжело, поднялся с ложа и опять принялся ходить по комнате. – Но ты же знаешь, мы оттуда…

Саймей не ответил. Они молчали, каждый погрузившись в свои мысли. Глава продолжал мерить комнату шагами. По старой детской привычке он при этом крутил тяжелый перстень на указательном пальце, то поворачивая камень к ладони, по возвращая его на привычное место.

– Мешает? – не выдержал Саймей, указывая на перстень взглядом.

– Он все же должен был быть твоим, – без улыбки ответил ему брат.

– Нет, Феликс, – Хранитель поднялся на ноги. – Он твой…хотя бы по праву имени.

Глава поморщился.

– Знаешь, о чем я часто молюсь, брат, – сказал ему Саймей. – О том, чтобы ты меньше походил на нашего деда.

Напряжение разом оставило Феликса.

– Ну, знаешь ли! – воскликнул он. – По крайней мере, я принял истинную веру раньше его.

Они были внуками Великого императора Конста, кто собрал своей волей первый всемирный собор и объединил земнее царство Пастуха, истинного бога нашего под дланью Церкви. Но сам же он, что знали немногие, обращен был в веру истинную только на смертном ложе. И возможно, не по своей воле, так как последние часы свои пребывал император в бреду.

– Вот грамота Посланника на твое имя, – Феликс передал ему готовый пергамент со своей печатью. – Корабль уже ждет тебя в гавани.

– Мне пора, – Саймей направился к двери.

– Я буду ждать, брат…

Феликс проводил его долгим напряженным взглядом.

Глава вторая. Посланник

Посланник прибыл ближе к трем. Он проделал долгий путь из столицы империи Визаса в Город Истины Шалем, а затем, наняв, по традиции осла, добрался до Лехема. По мнению самого Посланника, лишь этот малый участок пути, отделяющий конечную точку его странствия от Великого города, был самым приятным. Он недолюбливал воду, и плавание, пусть и на роскошном корабле, где всю дорогу Посланник провалялся на коврах, погрузившись в изучение пергаментов, не доставило ему удовольствия. Что-то сжималось внутри у него, когда взгляд опускался на серую гладь моря, подернутую пенистой рябью. Ему повезло. Поздний летний месяц, названный в честь одного из императоров – ремов, который Посланник предпочитал по-старому фарсскому обычаю звать Авом, был самым благоприятным временем для морских путешествий. Иначе нелегко бы ему пришлось в море в бурю. Он не то чтобы опасался потерять лицо высокого сановника, страдая морской болезнью, просто не любил Посланник подобных неудобств, так как они мешали ему владеть ситуацией. А Посланник всегда старался четко ею владеть, знать все детали и мелочи. Держать все под своим контролем.

На суше он чувствовал себя намного спокойнее. Он пересек Шалем с востока, от гавани на юг, молча восхищаясь Сердцем Мира. Он любил Шалем, и бывал здесь не раз. Он с благоговением шагал по камням, которых возможно касалась сандалия Пастуха, Истинного бога нашего, он не раз посещал Храмы города, где мог дотронуться до вещественных свидетельств жизни Пастуха. Он знал на перечет все лавки города, где можно было отыскать ценные древние пергаменты. Но его всегда раздражали толпы паломников, спешащих на молитву в Храм. Слишком шумно становилось на улицах Города Истины, а потому опасно. Разве уследишь за каждым в этой толпе, когда дух людской забивает нос и все поры, когда от гомона разноголосого закладывает слух?

Посланник был человеком особенным. При его высоком сане, и любви к простоте в быту, он редко отказывал себе в удовольствиях. Он любил хорошую кухню, сладкие вина, женщин, ценил произведения искусства и драгоценности. Но так же легко он мог отказаться от всего этого. Шалем был для него всегда искушением, так как на улицах его всегда было много торговцев, спешащих угодить всем его прихотям. Нынче же Посланник был вынужден отказаться от своих привычек. Как отказался он от своего первоначального намерения посетить Главу Храма Шалема. Там он мог бы взять себе эскорт, как и подобало его сану. Но в тоже время, по собственному опыту Посланник знал, что это может ему помешать. Дело было секретным, а потому лишние люди в нем были не нужны. Да и братья обители стали бы менее охотно делиться с ним сведениями, видя его высокий сан и охрану. По той же причине не посетил Посланник и своих друзей в Шалеме. Все это можно было оставить на потом.

И вот когда городская стена осталась позади, а перед взглядом Посланника раскинулись сельские равнины, окаймленные холмами, он понял, что душа его отдыхает. Золото посевов и зелень рощ успокаивали его после долгого и нудного странствия. Осел шел не спеша, повинуясь приказу своего седока. Посланник медлил. Ему необходимо было подумать нам тем делом, с каким послал его Глава в эту провинцию. Много странного сулило Посланнику его задание, но Феликс надеялся на него, да и сам Саймей понимал всю важность и опасность знаний, что мог он здесь получить.

Глава часто давал ему задания, из-за которых Посланнику приходилось путешествовать по всей Империи, возведенной Святой Церковью почти на всех пределах мира цивилизованного. Дела эти чаще были связаны с обнаружением пергаментов, содержащих важные для Церкви сведения о Пастухе, Боге Истинном. Посланник проверял подлинность находки, бывало, расследовал обстоятельства ее обнаружения, а иногда и трагические события, связанные с таковыми находками. Вот и сейчас Посланник ехал в монастырь, расположенный у самых стен Лехема, дабы узнать подробности странной смерти его настоятеля. И многое другое, о чем пока ему не хотелось задумываться.

Он усмехнулся, представляя, какие слухи о нем распускают сейчас его многочисленные завистники и враги. Посланника не любили при дворе. Слишком близок он был к Главе. Его даже звали Саймей-Тень, намекая, что он, как верный хранитель, не отходит от Главы. Но у Посланника были все основания стеречь жизнь Феликса. Он искренне любил Главу, который приходился Саймею кузеном. Они вместе выросли, вместе учились. Их связывало не только родство, но и проверенное годами доверие и настоящая дружба. Это было то малое, что смог позволить себе Глава. Не единожды уже, после принятия Феликсом сана, Саймей спасал его жизнь. Ведь заговоры и интриги – вечное развлечение скучающего двора. Да и слишком желанным казался многим трон Верховного пастыря мира земного Пастуха, Истинного бога нашего.

А после последнего покушения на жизнь Феликса, когда Саймею чудом удалось поймать летящий в грудь Главы нож, Посланник собрал отряд самых верных воинов, создав стражу Главы. Он же и возглавил это подразделение, которое не подчинялось никому, кроме Посланника и Феликса. Саймей доверял своим воинам, но он беспокоился за кузена, а потому спешил закончить нынешнее задание. Монастырь уже был виден с дороги. Посланник стал понукать осла.

Секретарь ныне почившего наставника монастыря, брат Анатолий, стоял на крытой галерее флигеля, в котором располагались кельи братьев, и наблюдал за Посланником. Анатолий, как и многие другие служители Церкви, был наслышан об этом человеке достаточно, чтобы его опасаться. Саймей-Тень происходил из древнего и славного рода императоров-ремов. А прадедом его был никто иной, как Величайший из деятелей Церкви, император Конст. С Конста и началась история Империи, восстановленной Матерью-Церковью на всех пределах мира цивилизованного. Принадлежность к столь высокому роду с детства открыла перед Саймеем огромные возможности, однако мальчик поразил своих наставников, упрямо высказав желание, посвятить жизнь свою Дому Пастыря. И в том ему было дано высокое разрешение, не смотря на традиции.

По обычаям фарсов, которые в некоторых вещах переняли и Визаские ремы, старший сын благородного рода посвящался Церкви, а второй сын становился воином или политиком. Брат Саймея Айра теперь был одним из семи первосвященников, занимал почетное место по правую руку от Главы, и так же по правую руку состоял он в мистериях. Но Феликс, как это знали все, все же благоволил к младшему брату. Саймей был его ровесником и другом. Глава, будучи сам очень не глупым человеком рано заметил острый ум своего кузена, его страсть к постижению знаний, его талант историка. Саймей с благого позволения отцов Церкви написал несколько трактатов о становлении Дома Пастыря, родословную Феликса, а так же занимался восстановлением слов Божьих, на основе разыскиваемых им фраз Пастуха. Не малых успехов достиг Саймей в логике, математике, астрономии и медицине. Брату Анатолию говорили, что при этом, нет Саймею-Тени равных и в бою. Личный Хранитель Главы посвящал телу своему не меньше времени, чем душе.

И вот сейчас брат Анатолий смотрел на этого молодого и сильного мужчину с легкой завистью. Даже талиф за своей яркостью расцветки, да мягкостью ткани не мог скрыть хорошо натренированную мускулатуру Посланника, хищную грацию его движений опытного воина. Да, опасен Посланник и умом своим и навыками тела.

Саймей снял узел со спины осла, взмахом руки позволил юноше-послушнику отвести животное в загон, и оглядел двор монастыря. Бело-серые камни стен скрывали монастырь от палящего солнца и пыли, которой всегда были полны улицы Шалема и Лехема. Мозаика плит двора радовала глаз ненавязчивым узором. Тихо шелестел фонтан в центре – дань давним архитектурным традициям фарсов, что любили украшать дома и улицы Истинного города и его предместий. Напротив въезда вставало добротное, крепкое здание, где располагались кельи братьев. Оно было опять же по давней традиции выстроено в форме буквы «П», второй этаж его был украшен крытой галереей, по низу ее поддерживали колонны, наверх вели множество лестниц. И там, наверху, стоял человек. Увидев, что Посланник заметил его, человек поднял руку в приветствии и направился к лестнице, ведущей вниз. Незнакомец шел быстро, но без лишней суетливости, в осанке его и движениях чувствовалось достоинство и некая властность.

– Привет тебе, Саймей Посланник, – сказал человек, подойдя к приезжему на расстояние двух шагов. Он не повышал голоса, не улыбался заискивающе. Он встречал Посланника, как равного.

Саймей видел ум и опыт в глазах этого святого брата. Скромно одетый, чуть полноватый, но умеющий держать себя, привыкший прятать свои эмоции от других. Святой брат был лет на двадцать старше Саймея. На лице его отражалось еще недавно перенесенное горе, но все же Анатолий сдерживал свои эмоции.

– Привет и тебе, – сказал ему Посланник. – Ты знаешь имя мое, но мне, к сожалению, не известно твое.

– Я секретарь ныне покойного настоятеля общины нашей, брат Анатолий, – представился священник. – Как проходил путь твой, Высокий Посланник?

– В пути не видел я лишений и тягот, слава Господу нашему Пастуху заблудших и прозревших, – церемонно отозвался Саймей. – Хотя я и спешил.

– Я опечален событиями, что вынудили тебя совершить путь твой, – продолжал брат Анатолий. – Скорбны дела наши.

– И Глава Церкви нашей, царства земного, Феликс Второй скорбит вместе с тобой и братьями твоими, – передал Саймей официальное соболезнование кузена. – Потому и озабочен он решением загадки печальной кончины настоятеля общины вашей.

– И столь великодушен Глава Церкви нашей, что послал Хранителя своего к нам, – брат Анатолий чуть склонил голову. – Не угодно ли тебе отдохнуть с дороги? Братья общины приготовили для тебя гостевые покои. И из окон своих сможешь наблюдать ты восход святила над главой Храма Пастуха, Истинного бога нашего.

– Я благодарен братьям, – чуть улыбнулся Посланник. – Но прежде дело. Прошу лишь тебя направить кого-то из послушников в покои мне отведенные, и сложить там дорожный скарб мой. А мы с тобой отправимся другой дорогой и не станем терять времени, надо как можно скорее разгадать загадку, так встревожившую Главу.

– Как тебе будет угодно, – брат Анатолий опять склонил голову.

Тот же юноша-послушник, что ранее отводил осла Посланника в хлев, теперь принял из рук Саймея мешок. Сам Саймей вслед за братом Анатолием пошел вдоль стены флигеля. Путь их лежал за угол здания, по дорожке, выложенной мозаичной плиткой, под сводами кустов магнолий. Они миновали небольшой сад, вышли к Храму, что возвышался величественно посредине небольшой площади. Крыша его, как и крыша Храма в Шалеме блестела золотой чешуей.

– Я проведу тебя в личный кабинет настоятеля Иокима, – сказал Посланнику брат Анатолий. – Там в прохладе и уюте сможем мы говорить без преград.

– Да, – согласился Саймей. – Не пристало тревожить братьев общины беседами нашими на столь скорбную тему.

Они опять свернули на дорожку, ведущую меж кустов. И вот пред ними показался еще один дом, выстроенный той же формой «П», из белого камня, украшенный классическими арками и колоннадой. Брат Анатолий привычно ступал по ступеням, ведущим наверх. Открыв дверь, он почтенно склонил голову, пропуская гостя вперед.

Посланник вступил в комнату и остановился, привыкая к полумраку помещения после яркого солнца. Комната была не большой, но уютной. Обставлена богато. Большую часть ее занимал огромный стол красного дерева, украшенный позолотой. Около него, спиной к затемненному пологом окну стояло и кресло. Массивное, высокое, обитое бордовым бархатом, так же как и стол, украшенное позолотой. Вдоль стен раскинулись до самого потолка стеллажи, заполненные кусками пергамента или стопками желтоватых листов.

– Что это за рукописи? – поинтересовался Саймей, рассматривая стеллажи.

– Это история общины нашей, ее летопись и хозяйственные бумаги, – ответил брат Анатолий. – Настоятель Иоким уделял этому большое внимание. Во всем он любил порядок и чистоту.

– Похвальное стремление, запечатлеть дела братьев своих для истории, – заметил Посланник задумчиво.

Брат Анатолий достал крепкий табурет, обитый алым бархатом, и пододвинул Саймею.

– А есть ли в общине библиотека? – спросил тот вновь, устраиваясь на сиденье.

– Нет, Посланник, – чуть улыбнувшись, возразил ему брат Анатолий. – Мне известна твоя страсть к истории и стремление к неустанному поиску истины слов Пастуха, Истинного бога нашего. Но тут нет для тебя новых жемчужин.

– А архив? – не обратив на слова своего спутника никакого внимания, продолжал Саймей.

– Есть, – брат Анатолий кивнул, усаживаясь на такой же табурет у одной из стен. – Брат Закари занимается в общине нашей соблюдением записей.

– Хорошо, – что-то решив для себя, кивнул Саймей. – А здесь ли нашли вы тело упокоившегося ныне настоятеля Иокима?

– О да, – скорбно нахмурившись, сообщил брат Анатолий. – Утром того дня, направился я, по сложившемуся обычаю,перед заутренней службой в эту комнату за пергаментом, отец Иоким должен был оставить его здесь. В нем содержались слова проповеди, которую он должен был читать в то утро братьям на службе. Лик святила, образа Бога нашего, еще не показался над горизонтом. Я вошел. Тут было темно. И я не сразу смог увидеть…

Голос его неожиданно сорвался. Лицо секретаря стало скорбным, глаза внезапно наполнились слезами. Было видно, что брат Анатолий с трудом сдерживает себя от рыданий. Посланник подумал, что его приезд сильно взволновал отца Анатолия и тот, в ожидании допроса вновь боялся пережить все те печальные события, которые были связаны со смертью настоятеля обители.

– Серьезное испытание приготовил для тебя Пастух, истинный бог наш, – мягко заметил Посланник. – Ты так близок был с настоятелем Иокимом?

– Я был юношей, не видавшим мира дальше стен Лехема, когда пришел сюда послушником, – говорил секретарь, пряча лицо в ладонях. – Он принял меня, как отец, он сам обучал меня, заботился и оберегал. Многие смеялись надо мной, называя из зависти слугою. Не здесь….Там, на улицах Лехема, в закоулках общины в Шалеме. …Но я был ему верным другом. Он посвящал меня в свои заботы и тяготы. Я делил с ним ответственность за братьев наших. И никогда… – голос его сорвался от сдерживаемых рыданий. – Никогда он и полусловом не обратился ко мне, как ни к равному. И ты спрашиваешь, близок ли он был мне?

Посланник плавно поднялся с табурета, шагнул к столу, где стоял кувшин. Он понюхал воду. Она оказалась свежей и чистой. Посланник наполнил чашу, сделал первый глоток, и лишь после этого преподнес чашу брату Анатолию.

– Прости меня, брат, – как мог мягко, сказал он. – Не было у меня желания и полмысли дурной обидеть тебя. Прости, что так неосторожно напомнил тебе о горе твоем.

Анатолий глотнул из чаши, благодарно сжал руку Посланника.

– И ты прости мне мою несдержанность, – сказал он. – Не пристало мне упрекать тебя…

– Я не в обиде, – Саймей погладил Анатолия по руке. – Мне так совестно пробуждать в тебе тягостные воспоминания, но у меня нет другого выхода. Хотя я уважаю скорбь твою, и всем сердцем сочувствую горю.

– В тебе и делах твоих спасение мое, – грустно улыбнувшись, сказал брат Анатолий. – Ум мой не в силах проникнуть за завесу этой страшной тайны.

– Я сделаю, все что могу и что должен, – уверил его Посланник и отошел от святого брата на шаг. – Лишь на помощь твою полагаюсь да на поддержку Истинного бога нашего, великого Судию и хранителя договора и справедливости.

– Спасибо тебе, брат мой, – Анатолий отставил чашу на пол подле себя. – Что еще ты хочешь знать?

– Продолжи свой скорбный рассказ, брат, – попросил Саймей. – Когда вошел ты в комнату, где был настоятель и покровитель твой Иоким?

– Я не сразу заметил его, – тихо продолжал священник. – Необходимый мне пергамент лежал на столе. И я подошел к нему. Поднял к глазам пергамент, чтобы понять, толи это, что велел мне взять наставник. И поняв, что не ошибся, уже хотел идти, но… – он судорожно вздохнул. – Тут что-то коснулось ноги моей. Холодное…иное…чуждое… Это была рука настоятеля нашего Иокима.

Саймей нахмурился, анализируя ситуацию. Держать здесь брата Анатолия дальше не имело смысла, иначе следующие полчаса он был бы вынужден просто его успокаивать. Да и рано еще настаивать со своими вопросами. Ему было нужно расположение секретаря, как и других отцов общины.

– Слушай меня, брат, – твердо рассудил он. – Не у меня нужды ныне волновать тебя новыми вопросами. Ступай. На плечи твои и так легло многое. Нет ли здесь еще кого-то из близких к наставнику вашему, кто мог быть при мне сейчас?