– Возможно, я и есть такой же, как он, просто узнал об этом недавно. Сейчас я принял решение без участия отца, оно впервые принадлежит только мне.
– Знаете, Мартин, тем, кто нас любит, всегда известно, что лучше и как следует поступить, – утверждал директор.
– Если бы я видел в отце любовь, именно ту, которую обычно испытывают к сыну, я бы непременно задумался над вашими словами, сэр. Но нет. В данной трактовке моя ситуация является исключением.
– Что ж, – он с медлительной тяжестью поднялся с кресла, – раз вы так решили и, как я вижу, это уже окончательно, нет смысла удерживать вас. В конце концов, вы тут не пленник. Можете забрать свои документы у секретаря. Ах да, еще кое-что, – директор открыл сейф и достал оттуда банковский чек. – Это деньги вашего отца. Я не смог выполнить его просьбу, а значит, будет справедливым их вернуть. Так ему и передайте.
Дэн ждал за дверью. По счастливому выражению моего лица он в ту же секунду понял: все завершилось успешно! Предчувствуя это, я заранее собрал все вещи. Перед тем как навсегда покинуть комнату, слегка напоминающую номер скромного отеля, я посмотрел на себя в зеркало. Там больше не было того запуганного мальчика, скованного, потухшего, словно убитого. Мои карие глаза светились и переливались в совершенно новом блеске. Радость момента и предвкушение чего-то нового не удалось бы скрыть: они отражались во взгляде.
– Ну, наконец-то! – провозгласил Дэн и бросил свой чемодан в автомобиль, а следом и мой. – Поехали отсюда!
– Ты даже не представляешь, как я рад! Сегодня поистине великий день!
– Да, теперь судьба снова принадлежит нам! – он с удовольствием завел мотор. – Вот он, звук свободы! А теперь – в Нью-Йорк!
– Прямо сразу? – я выпучил глаза.
– А чего ждать? Ну да, конечно, я ведь так и не рассказал тебе. У меня там есть квартира: мой дорогой дедушка умер больше трех лет назад. Он был довольно странным и замкнутым человеком. Мы редко общались. Но тот факт, что дедушка завещал свое имущество именно мне, служит подтверждением того, что он все-таки меня любил, хотя и надежно скрывал это.
Автомобиль тронулся с места и, с присущей его хозяину неудержимостью, помчался вперед.
– Слушай, Дэн, давай отправимся в Нью-Йорк завтра или сегодня вечером!
– Почему? Ты что, передумал? – он настороженно сдвинул брови.
– Разумеется, нет! Не передумал! – опроверг я. – Мне просто нужно заехать домой. Хочу забрать оставшиеся вещи и фотографию мамы. Я забыл ее в своем столе.
– Боже! Мартин, твоя сентиментальность меня доконает! Все необходимое ты можешь купить в Нью-Йорке, а фотография матери… заберешь ее как-нибудь потом. Это не стоит того, чтобы намеренно встречаться с мистером Моррэсом.
– Ты, конечно, прав! Но, знаешь, перед тем как начать новую жизнь, я хочу поставить точку во взаимоотношениях с отцом. Заберу все свое, чтобы впредь не возвращаться! Ему придется смириться, теперь я другой.
– Уверен, что хочешь этого? – Дэн бросил на меня серьезный взгляд и снова перевел глаза на дорогу.
– Уверен!
Он немедленно развернул машину, и мы двинулись в сторону Чикаго.
Мысль о предстоящей встрече с отцом больше не пугала меня. Я не чувствовал ни страха, ни дрожи. Эти эмоции начисто стерлись, оставшись где-то позади. Возможно, они были заперты там, в моей комнате, в стенах родного и одновременно ненавистного дома, одинокие, брошенные. И я был рад, что сумел избавиться от них, а потому, «наполнив» душу силой воли и спокойствием, запер ее плотнее, дабы былой детский страх не ворвался ко мне снова.
Погода выдалась наипрекраснейшая! Это было начало марта. Снег еще не успел растаять. Солнце грело жарче, нежели зимой, а в воздухе уже отчетливо ощущалась тонкая нотка постепенно приближающегося тепла и запах нового начала. Весной земля словно каждый раз рождается заново, все вокруг обновляется, избавляясь от следов, что оставила угнетающая и безжизненная зима.
Данное время идеально подходило для перемен. Первые три мили нашего пути Дэн пребывал в недоумении от моего решения. Оно, без сомнений, повлияло на его настроение. Однако, зная своего друга, я был убежден: состояние озадаченности покинет его еще до прибытия в Чикаго. Так и случилось. Спустя полчаса Дэн переключил свои мысли на более приятные, и беседа наполнилась прежним азартом, чем изрядно подняла настроение нам обоим.
Обсуждая предстоящие планы, мы почти не заметили, как оказались в городе.
– Мартин, передумай пока не поздно! Я, разумеется, сделаю, как ты хочешь: доставлю тебя к порогу твоего адского дома, но… – он резко затормозил у обочины и с несвойственной его характеру тревогой посмотрел мне в глаза. – Не стоит тебе встречаться с отцом! Я не знаком с Френсисом Моррэсом, но твоих рассказов вполне хватило для оценки грядущей ситуации. Не думаю, что он будет рад тебя видеть после всего случившегося. И ты сам об этом знаешь!
– Плевать! Пусть реагирует, как ему угодно! Я больше не маленький мальчик, до смерти запуганный его пристальным взглядом! Я приду и возьму все, что мне нужно, а он не посмеет поднять на меня руку, будь уверен! – твердо заявил я. – Волноваться не в твоих правилах, Дэн! Сейчас только полдень. Через час отправимся в Нью-Йорк, обещаю!
Дэн пробыл в задумчивости еще минуту.
– Хорошо! – в попытке взбодриться и сдвинуть затянувшееся мгновение с мертвой точки он хлопнул ладонями по рулю. – Долой предубеждения! Один час нас не устроит, к тому же, мне нравятся твои решительность и уверенность! Мистер Моррэс поймет, чего ты теперь стоишь, едва взглянув в твои глаза.
Последнюю фразу Дэн произнес как будто себе в утешение, после чего мы снова тронулись с места. Его нечто тревожило… Что это было? Страх за меня, как за друга, или, может, предчувствие беды? Я задался вопросами, но даже предполагаемые ответы не заставили меня отказаться от этой идеи.
Мне было известно абсолютно точно: ударить себя я не позволю! К счастью, Дэн еще в колледже обучил меня паре дельных приемов. Имея их в арсенале навыков, я стал чувствовать себя куда более уверенно. А что до остального, ни о чем другом я тогда не подумал. Умение представить ситуацию и все возможные последствия заранее – полезная привычка. Тот, кто приобрел ее в самом начале жизненного пути, сделав неотъемлемой частью своего разума, вероятно, сумел избежать множества ошибок и прочих невзгод. Однако зачастую умение предвидеть зарождается в человеке лишь с течением череды неудач. И я стал именно тем человеком.
– Раз уж мы здесь, я, пожалуй, тоже заеду домой, – сообщил Дэн, остановив автомобиль у самой калитки. – Папа не станет отчитывать меня в присутствии своей дорогой Камиллы, поэтому моральная пытка мне не грозит. А твой папаша… Надеюсь, дома его не окажется!
– Это было бы здорово! – я взглядом окинул окна.
– Заеду за тобой через час. Я знаю, Мартин: ты крайне пунктуальный, а вот я могу и опоздать на несколько минут! – на лице Дэна «заиграла» шутливая улыбка, и вскоре он скрылся за поворотом.
Я взглянул на свои старенькие часы, мысленно отсчитав ровно час, и стал осматриваться вокруг в поисках отцовской машины. Ее не оказалось. Разумеется, меня это порадовало! Я решил воспользоваться моментом и поспешил войти в дом.
– О, Мартин! – дверь отворила Бетти. – Что же вы мне не написали? Я бы встретила вас на станции.
– Здравствуйте! – будто не услышав ее суетливых вопросов, я с нежностью обнял женщину, которая была мне роднее кого бы то ни было.
– Вы надолго?
– Всего на час.
Бетти удивленно приподняла брови и снова засуетилась.
– Ох, тогда я немедленно заварю чай! Ваш отец может проснуться в любую минуту. Надеюсь, вы успеете уйти до его пробуждения.
– Как, разве он дома?
– Да.
– Но на улице нет его машины!
– Мистер Моррэс отдал ее в ремонт и никуда не выходит уже четвертые сутки. В последнее время он совсем не в духе.
– Он всю жизнь не в духе. Для меня это давно перестало быть удивительным.
– Несомненно. Однако позвольте заметить: тогда ваш отец казался мне значительно спокойным в сравнении с его нынешним состоянием.
Теперь я насторожился.
– Мистер Френсис каждое утро, каждый Божий день пребывает в нескончаемой агрессии ко всему и всем, – продолжала женщина. – Причина нам не известна, но он просто в бешенстве от того, что его, должно быть, мучает. Даже сон не исцеляет его разум. Мистер Моррэс проиграл уже три дела в суде! Это почти непростительно для адвоката с блестящей репутацией! Его стали одолевать головные боли и частые головокружения. Полагаю, сей недуг – кара Господня за все его деяния, гнев и гордыню. Доктор прописал вашему отцу успокоительные капли, сон и постельный режим, по крайней мере, на неделю. Поэтому тихо здесь бывает только, когда мистер Моррэс отдыхает в своей комнате. Как только проснется, горе нам всем!
Причина его недомоганий и истерик мне стала ясна сразу. Бесполезно пытаться сделать сталь из дерева или бриллиант из рубина. Глупец тот, кто хочет переделать человека, используя собственные убеждения и принципы. Принимать человека таким, какой он есть, не ограничивая его личность рамками собственных прихотей и взглядов, – вот это и есть та самая подлинная любовь без единой доли эгоизма.
Но Френсис Моррэс стоял слишком далеко от данного понятия, а посему я перестал считать его своим отцом, утратив всякую надежду получить его любовь, и он, вероятно, уже перестал считать меня сыном, которого, впрочем, никогда и не любил.
Собирая оставшиеся вещи, я не чувствовал себя неблагодарным и не ощущал вину. Свой уход я считал совершенно справедливым. Жаль, что он свершался только теперь.
Мои глаза в спешке «перебрасывали» взгляд с одной вещи на другую, а мысли мгновенно помогали понять: нужно мне это или нет. Взяв в руку уже готовую к отъезду сумку, я вышел из комнаты, но, сделав всего один шаг за порог, замедлился и обернулся. На стене, прямо напротив кровати, все также неизменно висела самая ненавистная мне вещь – список правил и наказаний. С неистовым удовольствием я подбежал к нему и сделал то, что очень желал сделать давным-давно: разорвал с улыбкой на лице. Помятые клочки я демонстративно бросил на пол, как знак победы над своим закоренелым страхом – самой главной слабостью.
– Я уезжаю, Бетти, навсегда! – с восторгом сообщил я.
– Как? Куда? А как же колледж? – в обескураженности женщина закидала меня вопросами, но после, не дожидаясь ответа, огорченно присела на стул и закачала головой. – Мне понятно, почему вы уходите или, скорее, бежите прочь. Ваш отец… – она посмотрела на меня, и в ее зеленых глазах заблестела ненависть, а из уст что-то пыталось вырваться наружу. – Гореть ему в аду!
– Не волнуйтесь так, прошу! – я опустился на корточки и с нежностью взял ее сухие от воды и порошка руки.
– Куда вы теперь подадитесь?
– Бетти, почему вы теперь обращаетесь ко мне на «Вы»? – я улыбнулся, с любопытством заглядывая ей в глаза.
– Не смею говорить иначе. Вы стали таким взрослым, Мартин!
– Взрослым? Но меня не было дома всего семь месяцев!
– Для меня – целая вечность! И раз вы приняли самостоятельное решение, не уведомив мистера Моррэса, я не ошибаюсь: Вы и правда возмужали!
Даже Бетти ощутила ту перемену, которая произошла во мне, а значит, это не было простой выдумкой. Я действительно стал другим, самим собой.
– Я оставил колледж. Впредь буду сам решать, какой дорогой идти. И она нашлась! Через четверть часа я уезжаю в Нью-Йорк вместе с другом. Уверен, там меня ждет более лучшая жизнь – долгожданные приключения! И теперь я не одинок. Все будет хорошо, Бетти! О Вас я всегда буду помнить! – моя улыбка заставила женщину улыбнуться в ответ, хотя ее глаза все еще выражали глубокую печаль.
Я попросил няню не провожать меня до дверей. Не знаю почему, но данная традиция прощания всегда наводила на меня грустные мысли. Я обнял Бетти прямо в кухне и сказал: «До свидания». Эта фраза звучит куда приятнее, выражая желание увидеться снова, пусть даже нескоро, но все-таки… Тем временем как «прощайте» звучит так безнадежно и угнетающе, как точка в конце предложения.
Мне хотелось покинуть дом тихо, незаметно, сбежать, словно ночной вор, пробравшийся в чужую обитель. И я был уже в паре шагов от входной двери, когда судьба предпочла усложнить простоту момента: отец проснулся. Проходя мимо моей комнаты, дверь которой я бездумно оставил открытой нараспашку, он, конечно же, заглянул туда и заметил безжалостно истерзанный и порванный на мелкие кусочки список, написанный им самим.
– Мартин! – дом содрогнулся от крика.
Я обернулся, хотя теперь жалею, что вообще задержался в коридоре. Стоило не обратить внимания, открыть дверь и просто уйти – быстро и навсегда! Однако все произошло иначе.
Мы встретились взглядами. Какой же абсурд! Человек, который должен быть моим другом – тем единственным и главным, который смог бы заменить мне всех прочих, самый родной, – являлся моим врагом. Это до боли ужасное чувство! Недопустимая ненависть в наших сердцах испепеляла и мучила, подталкивая обоих положить всему конец. Что может быть хуже, чем испытать ненависть собственного отца? И это при том, что мать давно на небесах, а о других родственниках нет даже известий. Это травма, глубочайшая рана, и, вспоминая обо всем теперь, спустя почти двенадцать лет, я убедился: она не затянулась. Никогда не затянется!
Я внимательно посмотрел на отца. Никогда прежде мне не доводилось видеть его таким неухоженным, совсем другим: волосы были не причесаны, длинноватая, густая щетина указывала на то, что он не брился уже несколько дней, чего раньше не случалось. Вместо привычного для всех безупречного костюма, который он носил даже дома, на нем была темно-синяя пижама, а сам отец выглядел уставшим и разбитым. Он был измучен. Зачастую люди сами делают себя несчастным, превращая жизнь в сплошную пытку.
В своем кулаке Френсис Моррэс что-то болезненно сжимал. Приглядевшись, я увидел: то были те самые клочки бумаги.
– Что это значит? – он сошел с лестницы и, вытянув руку вперед, медленно разжал ладонь, бросив их на пол.
– Это означает конец, – спокойно ответил я. – Прости, отец, но мне нужно уйти ради нас обоих. Ты губишь меня, а я никогда не оправдаю твоих надежд, и это, очевидно, губит тебя. В нас течет одна кровь, однако мы словно обратные стороны магнита. Нас разводит, отталкивает друг от друга. Нет смысла сопротивляться. Забудь, что у тебя есть сын, а я забуду о тебе. И это все, чего я хочу. Смирись с этим!
– То, что ты учудил в колледже, непростительно! Ты опозорил меня, опозорил наше имя! Теперь все знают: сын Френсиса Моррэса – позорище и неудачник! – проигнорировав мои слова, выдал он.
– Даже если и так, мне все равно!
– Не смей поворачиваться ко мне спиной, щенок! – в гневе заорал он, но голос его подрагивал, возможно, от некой внутренней слабости. – Ты немедленно сядешь и объяснишь свое поведение, а вечером вернешься в колледж! Это приказ!
Все слуги, те немногие, кого отец еще не успел уволить, притихли, подобно боязливым мышам, покорно углубившись в работу.
– Отец, ты болен, – в моих глазах промелькнула крупица жалости.
Я надел шляпу, которую мне подарил на рождество Дэн, и уж было коснулся двери, как вдруг меня остановила тяжелая рука Френсиса Моррэса.
– Ты никуда не уйдешь! – он схватил меня за плечо и отшвырнул обратно, в центр коридора.
Моя сумка осталась у двери, а также свалившаяся с головы шляпа. Я рассерженно посмотрел на отца и, едва сумев сдержать поток ненавистных фраз, так и рвавшихся «слететь» с губ, молча поправил пальто.
– А теперь – марш в гостиную! Нас ждет долгий разъяснительный разговор! Второго позора я не допущу! – он двигался ко мне, грозя указательным пальцем и вынуждая пятиться назад. – Либо ты извинишься прямо сейчас и исправишь ситуацию, либо я тебя уничтожу! Клянусь!
– Я больше не боюсь тебя! Уйди с дороги!
Хищник, попробовав однажды человеческую плоть, уже не захочет есть то, чем питался раньше. И натура людей не столь отличительна. Если человеку доведется узнать о существовании чего-то более лучшего, увидеть хотя бы раз и лично ощутить всю прелесть нового, он уже никогда не сможет пребывать в прежнем смирении и покое! Желание обрести это с силой равной одержимости захватывает разум и сердце в безвыходный плен. Человек, обреченный столь отчаянной мечтой, не пожелает жить, как прежде, смирившись со своей судьбой.
Со смелым вызовом в глазах я попытался пройти к выходу, но отец не позволил это сделать. Он снова схватил меня за пальто, словно щенка за загривок, и тут мое затянувшееся терпение дало сбой. Я вышел из себя!
Его руки, подобно клешням, крепко вцепились в пальто.
– Ты никуда не уйдешь! – кричал он.
– А это мы еще посмотрим!
Злость придает сил всякому, кто нуждается в победе. Сделав резкий рывок, я освободился, услышав звук рвущегося пальто, а после, не дав отцу даже нескольких секунд на раздумья для следующего шага, я со всей мощью ударил его кулаком прямо в грудь. Будто сухое старое дерево, он не смог устоять на ногах, отшатнулся и упал, ударившись виском о ступеньку лестницы. Я услышал короткий глухой звук, а после наступила тишина.
Мне понадобилась минута, чтобы прийти в себя, отдышаться и осознать произошедшее. Мой удар стал реакцией на провокацию, своего рода, рефлекс, поддавшись которому я надеялся всего лишь преподнести отцу урок, остановить его, показать, что теперь и сам обладаю достаточной силой для сопротивления. Однако результат вышел куда более радикальный.
– Отец!.. – я окликнул его, медленно подходя ближе.
Его глаза оставались закрытыми, реакции на мой голос он не подавал и совсем не шевелился. Наклонившись и приложив два пальца к пульсу на шее отца, я не обнаружил даже малейшего колебания. Его сердце остановилось, как будто кто-то нажал на кнопку «стоп». Но люди не машины, и, к сожалению, рычага очередного запуска у них нет. Все стало ясно без врачебного вердикта: Френсис Моррэс был мертв.
Глава седьмая. Иллюзия невиновности
Смерть. Что мне было о ней известно? Совсем ничего. Да, моей матушки не было в живых. Ее тело лежало глубоко в земле, а душа «поселилась» на одном из тысяч облаков. Но даже это знание не помогло мне познать смерть. Я никогда не видел маму живой, а потому не считал ее мертвой. Для меня она всегда была бестелесной, невидимой, но при этом существующей. Иных вариантов я просто не признавал.
Вероятно, вам это покажется знакомым: смерть кажется нереальной, простой выдумкой ровно до той поры, пока не доведется столкнуться с ней лицом к лицу, узреть ее мрачный облик. Многие не воспринимают ее всерьез, наивно полагая, будто смогут жить вечно. Но эта глупая нелепость мгновенно исчезает с первой потерей.
Человек – весьма хрупкое создание, а грань между жизнью и смертью слишком тонкая. Один неверный шаг – и все. Жизнь разбивается, как хрустальный бокал, раз и навсегда. В данной ситуации я сам отдал отца в руки смерти, не дожидаясь ее самостоятельного визита. Однако есть люди, чей трагичный уход можно счесть за высшее благо.
– Бетти, идите сюда, скорее!
Женщина незамедлительно выбежала из кухни в коридор и замерла рядом с лестницей.
– Бог мой, мистер Моррэс! – с мгновенно возникшей тревогой она попыталась привести его в чувства.
– Бетти, это бесполезно: сердце остановилось.
– Что значит остановилось? Всего пару минут назад я слышала голоса вас обоих! Ой! – служанка с тяжелым вздохом прижалась спиной к стене, положив руку себе на лоб.
– Вам плохо?
– Нет-нет, я просто в шоке. Поверить не могу. Как это произошло?
– Почти мгновенно. Он схватил меня, не позволял уйти, а я толкнул его слишком сильно, как видите. Это я его убил!
– Тссс… Кто-то идет.
Я тут же замолчал и обернулся.
Вниз по лестнице спускалась Сью. Увидев безжизненное тело Френсиса Моррэса, девушка издала такой оглушающий крик, наполненный ужасом, что казалось, его услышали даже в соседнем доме.
– Тише, милая! Все хорошо! – Бетти подбежала к молодой служанке и прижала ее к себе, как родную.
– То есть как, хорошо? Что с мистером Моррэсом? Почему он лежит на полу? – испуганно проговорила она.
– Произошел несчастный случай. У хозяина закружилась голова, он упал и ударился насмерть. Я и Мартин ничего не смогли сделать. Всему виной – его шаткие нервы и все эти истерики. Мистер Моррэс не щадил ни себя, ни других, вот и поплатился.
Я удивился, как ловко Бетти сумела скрыть истину, но возражать против данной версии не стал.
– Ступай, дорогая! Умой лицо, выпей воды, а я пока позвоню доктору.
Бетти дождалась, когда Сью скроется в другой части дома, и только потом подошла ко мне.
– Почему вы солгали? – шепотом поинтересовался я.
– Потому что мистер Моррэс не заслужил справедливости. Он досаждал Вам при жизни. Не хочу, чтобы и после его смерти Вам пришлось страдать, расплачиваясь за его никчемное существование. Он получил то, чего заслужил. Думаю, даже Бог не станет судить вас, а я – тем более! И от всех остальных мы должны скрыть правду!
Вдруг раздался стук во входную дверь.
– Это Дэн. Мы должны были встретиться по истечении часа у калитки! – сказал я и ринулся к двери.
– Мартин, постойте! Никому не говорите о случившемся и своему другу тоже! Вы не можете знать, как он к этому отнесется. Понимаете? – она взяла меня за руку и настойчиво смотрела в глаза, дожидаясь ответа.
– Да, конечно! Он ничего не узнает, будьте спокойны! Я сам открою.
– Мартин, кажется, я тебя перехвалил: жду уже десять минут! – воскликнул Дэн.
Я не знал, как ему все сказать, как объяснить причину опоздания, а потому совсем растерялся. Должно быть, мое лицо и некоторое потрясение в глазах сказали все сами, без слов. Дэн в одно мгновение стал крайне серьезным.
– Что произошло, Мартин? Ты какой-то бледный… Совсем на себя не похож.
– Ты был прав: мне не стоило заезжать домой.
Я отошел в сторону с виноватым видом и пропустил друга в дом. Пройдя в коридор, Дэн увидел итог нашей с отцом ссоры. В отличие от Бетти и Сью, Дэн не издал ни ужасающего крика, ни тревожных слов. Более того, он не был удивлен.
– Я не экстрасенс, и моя интуиция развита не достаточно хорошо, однако что-то подсказывало мне: твоя встреча с отцом закончится неприятностью.
– Доктор Риверс уже едет, – в коридор вернулась Бетти. – Я все ему объяснила. Надеюсь, полицию не придется вмешивать. О, простите, я прервала ваш разговор!
– Ничего, Бетти, это Дэн Мак’Коллин, мой друг из колледжа, о котором я рассказывал.
– Мэм, рад знакомству! – Дэн учтиво склонил голову. – Я тоже о Вас наслышан. Мартин со мной крайне искренен касательно своей жизни. Жаль, что наша встреча состоялась в столь неприятной обстановке!
Женщина не нашла ответа и лишь молча опустила взгляд.
– Ну, так что конкретно тут произошло? – в его голосе стало ощущаться тревожное недовольство. – Час, всего один час! Просто немыслимо! Как, оказывается, мало нужно времени, чтобы жизнь пошла под откос!
– Мои вещи уже были собраны, я почти вышел за дверь, как вдруг…
Бросив невольный взгляд на Бетти я прочел в ее глазах безмерное волнение, а также несколько безмолвных враз: «Молчи! Не говори!»
– Ну, и? – Дэн вернул меня из задумчивости в реальность. – Ты подошел к двери…
– Отец разнервничался, а в последнее время его здоровье пошатнулось. В общем, у него закружилась голова, он упал, ударился виском о ступеньку и уже не поднялся. Что я мог сделать, Дэн?
– Разумеется, ничего! То воля обстоятельств, Мартин, ты ведь не винишь себя?
– Нет.
– Хорошо. Это главное.
Наш разговор был прерван прибытием доктора. Мистер Риверс, слегка полноватый пятидесятилетний господин, был нашим врачом много лет. Он знал обо всех нюансах здоровья Френсиса Моррэса, и это сыграло в мою пользу.
– Последние несколько недель ваш отец часто жаловался на головные боли и головокружения. Всему виной нервы. Френсис всегда был чересчур эмоциональным человеком, а в его возрасте такое поведение недопустимо! – сказал доктор, выслушав наш недолгий рассказ. – Я прописал ему успокоительные капли, постельный режим на несколько дней и попросил избегать тревог. Головокружения – вовсе не простая невинность, как многим кажется! Вот итог. Сожалею, юноша. Мистер Моррэс был не самым прекрасным человеком, но он все же ваш отец. Весомая потеря. Глубочайше соболезную! – он с искренним сочувствием положил свою руку мне на плечо. – Крепитесь, мой друг!
– Спасибо, доктор Риверс!
Мне пришлось изобразить печаль, хотя на самом деле я был от нее далек.
Врач констатировал смерть, представив как несчастный случай, связанный с недомоганием. Бетти являлась свидетелем данной трагедии, а посему ни у кого не возникло каких-либо сомнений. Правду я разделил только с ней, а Дэну, как и всем остальным, пришлось поверить в ложь, хотя порой мне казалось, что друг догадывается об обмане.