Золоту – жизнь, человеку – смерть

– А он промолчал?

– Да! Промолчал, хотя под землей лежит целый клад.

– Узнают его молодчики о его предательстве, подскажут, где оружие.

– Кто хоронил оружие, ушли дальше и откуда они, только Зарев знает.

– Коль он молчит, будут молчать и заревцы, они ему верят. Верят потому что он в час смертельной опасности всегда был в впереди, он для них – спаситель. Спаситель в том смысле, что не будь его, они бы до дому не дошли, остались бы в лесах. А что такое беглый солдат? Это волк, который все уничтожает, лишь бы насытить брюхо.

– Хватит, Вася, о Зареве, кто он мы знаем, а кто мы, это ему нужно сегодня знать позарез. Я для него, как приведение, появился и исчез, а о твоем существовании он даже не подозревает.

– Будем свой план готовить без анархистов, белоказаков, чехословаков и тем более монархистов, которые уже несколько раз продавали монарха.

– Вы надеетесь на чудо, дядя Леня?

– В душе нет, но мысли мои только этим заняты, только его спасением, даже во сне об этом думаю. А сегодня, что-то надломилось, пошатнулась вера, впервые задумался не о государевом спасении, а о своей семье. Сегодня предупредишь государя о нашем плане и расскажешь о Зареве. Пусть хорошо все обдумает, своим отказом и молчанием он роет себе могилу.

– Когда я узнал, что Сергей Михайлович принял с Украинским дивизию, и увидел его перед красноармейцами, подумал: «Пришел последний час его императорского величества, он останется здесь покоиться в сырой земле, а мне придется скорее возвратиться в свою родную сторону».

– Вы что дядя, загрустили, сходите, в баню, выпейте сто граммов и восстановятся ваши силы.

– Моя душа чувствует обратное, я буду в бегах, а ты пойдешь с красноармейцами воевать.

– Вы правы, дядя Леня, наша цель не имеет надежды, все рухнуло.

– О чем ты говоришь, Вася?

– О царской семье, ее нет в доме, вчера вечером их перевезли в более надежное место. Даже нам, кто ухаживал за царской семьей, не велено было быть при ее отправке. Только комиссар знает, где царь с семьей. Сегодня во всем доме произвели уборку, вывезли домашние вещи, посуду, жесткий и мягкий инвентарь. Нас с охраной заставили во всем доме побелить стены, помыть полы. У нас с царевной была маленькая тайна, что ей было нужно, она писала мне и письма ложила под кирпич в поддувале. Когда я мыл полы около печки, то под кирпичом нашел записку.

«Дорогой и любимый сотник! Сегодня я прощаюсь с тобой навсегда. Нас увозят в большой спешке. Не разрешают ничего брать с собой. Комиссар сказал, что на том свете, это нам не пригодится.

Отец очень жалеет, что не послушал майора. Да сохранит господь Бог ему жизнь за его преданность. Сегодня от нас отвернулись, и нас покинули все. Майор остается самым любимым и дорогим человеком для нас. До самых последних дней он служил нам верой и правдой.

Прими от меня этот крестик и два колечка с рубинами. Папа с мамой дарят вам свои, а братец-царевич дарит отдельно завернутый подарок, говорит: секрет. Папино кольцо отдай майору, если нас не будет в живых, пусть он императрице Марии Федоровне расскажет о наших последних днях. А если будет в Англии или Германии, пусть сходит к маминым родственникам. Кольцо – это пропуск к ее родне, он все это знает.

За нами уже идут, прощай. Не горюй, что расстались не прощаясь. Если я умру, не горюй, а спой мои любимые песни.

Прощай, сотник. Поцелуй за меня свою жену и детей.

Твоя любимая Мария».

– Вот, все, что лежало в тайнике, возьмите его себе, дядя Леня, а я с екатеринбургской дивизией иду навстречу с чехословаками, буду жив, приду к вам.

– Подарки будут лежать в тайнике, кроме царского кольца, оно дарено мне и я его возьму, а остальное твое.

– Вы домой или в Петербург?

– Сначала в Петербург, потом домой, куда легче путь.

– Если вы домой, то возьмите с собой и другие подарки и деньги царевны, что есть в тайнике. Там лежат для вас документы и письмо от Великого князя Николая Николаевича. Пока вы соберетесь с отъездом, я узнаю все о судьбе императорской семьи.

Шло совещание уральского облисполкома, когда в президиум поднялся комиссар екатеринбургской дивизии Ковалевский. Председатель совещания Голощекин делал доклад «О ходе подготовки города Екатеринбурга к защите от вторжения неприятельских войск чехословаков».

– Нами сформированы две дивизии и один полк кавалеристов. Укомплектованы обе дивизии на пятьдесят процентов боеприпасами и обмундированием. В обе дивизии призваны новобранцы, не проходившие раньше военной службы, и только кавалерийский полк укомплектован полностью, сформирован из отслуживших и воевавших солдат.

По приглашению комиссара по чрезвычайным делам были приглашены в Красную Армию старые кадровые офицеры.

Дивизией, стоявшей южнее города Екатеринбурга, которая должна завтра встретить врага, командует полковник Зарев Сергей Михайлович.

– Вы не боитесь, товарищ комиссар, что Зарев, как офицер старой царской армии, ярый монархист, хоть и не доказано, но является участником в восстановлении в России монарха на престол, может вас подвести.

– Мы за основу взяли его действия, а не склонность, из Тобольска он шел домой в Екатеринбург, собрал по дороге около двести пятьдесят беглых из царской армии солдат. Уничтожил шесть банд, занимавшихся грабежом и разбоем крестьян.

Банда Мыськина многим нам знакома по его набегам, когда-то ушла от нас, и мы о ней ничего не знали. Недавно к нам в тюрьму попали ее бандиты и от них мы узнали, что банда разбита отрядом Зарева, а сам главарь банды был отдан на суд крестьянам самим полковником, которые его повесили.

– А что вы скажете о майоре, присоединившемся к отряду полковника. Где он сейчас со своим отрядом и что делают его люди в городе?

– Мы проверяли на улице каждого приезжего после прибытия в город Зарева. Людей майора нет.

– Вы можете мне задать вопрос: кто он и откуда прибыл?

– Знаем, что он монархист, но кто и откуда, не знаем.

Ярые монархисты находятся сегодня под арестом и на вопрос, кто такой майор, отвечают – монархист.

– Как вы совмещаете две должности: комиссар дивизии Зарева и комиссара охраны семьи Романовых?

– В связи с уходом на фронт, я сдал свои полномочия по охране семьи Романовых.

– Товарищ комиссар, не будет так, что вы уйдете на фронт, а тот малочисленный отряд майора пойдет на штурм дома, где находится Николай II со своей семьей?

– Я предлагаю вам, товарищ Ковалевский, вместе с новым комиссаром, возглавляющим охрану, вывезти из дома семью Романовых в тюрьму, а его верных слуг заставить работать на новую власть или тоже препроводить в тюрьму.

О том, что Романовы в тюрьме, никто не должен знать, даже тюремное начальство. У вас есть опыт по этому делу, передайте новому комиссару.

– Мне думается, что меня члены облисполкома поддержат в этом вопросе, и я вам предлагаю сделать это сегодня вечером.

– У меня есть еще один важный вопрос ко всем членам облисполкома. Я председатель суда, избран судейской коллегией Екатеринбурга над гражданами Романовыми. В связи со сложившимся тяжелым положением на фронте, ускорить судебное дело. В связи с началом суда, предлагаю семью Романовых лишить всех привилегий и держать с сегодняшнего дня на равных правах, как всех заключенных.

– Отправить, как предлагали здесь раньше, на самый строгий тюремный надзор и только после этого, вы, товарищ Ковалевский, можете уезжать на фронт. И ждем вас с победой.

Ковалевскому было жаль Василия, который не мог проститься с семьей императора, а в особенности с царевной. Он думал, что как художник, Василий в своих рисунках мог бы передать последние дни семьи Романовых.

Новый комиссар перевез с Ковалевским Романовых в тюрьму. Граждан Романовых Николая и Алексея посадили в одну камеру с врачом Боткиным, а гражданку Романову с ее дочерями в другую.

Деньги и драгоценности работниками банка были под надзором отправлены в банк, а личные вещи розданы работникам охраны, а более ценные – проданы на аукционе.

Личного врача царевича Ковалевский взял к себе в дивизию, старую повариху отпустили домой, так как вокруг Екатеринбурга шли бои, Украинский предложил ей поработать поваром в столовой облисполкома.

Новый комиссар Петр Анисимов, тезка Ковалевского, спросил его:

–А куда я дену вашего матроса?

– Какого матроса?

– Василия, который ежедневно драил полы в доме граждан Романовых.

– Он не моряк, – ответил, улыбаясь, Ковалевский, а художник и поставлен на эту работу, чтоб поближе видеть царскую семью. Он должен в своих картинах изобразить последние дни семьи Романовых.

– Я вас понял, товарищ член уральского облисполкома.

С завтрашнего дня ваш Василий, красноармеец екатеринбургской дивизии, снова будет мыть полы в камере граждан Романовых, и носить им еду. Кроме него никто не будет знать, кто находится в этих отдаленных и глубоко под землей находящихся камерах. Даже часовым запрещу ходить. Никто из охранников не подойдет близко к двери их камеры, и за полмили будут обходить вашего художника. Даже, если сидящие будут кричать и стучать в дверь, то их никто не услышит. Двери двойные со стопроцентной изоляцией.

Они сидят в камере смертников, оттуда выход только один… На небо к всевышнему.

– А вот художник знаком с законами тюрьмы, и сумеет сохранить тайну.

– Да! Словесно сохранит, передаст последние их дни в своих картинах, но для этого нужен кропотливый труд.

– Уверяю вас, он будет иметь возможность все знать, чтоб увиденное передать потомкам.

Часовые открыли большие ворота и впустили Василия вниз. Он дошел до вторых ворот и навстречу ему вышел Ковалевский с начальником тюрьмы.

– Здравствуй и прощай, Василий, вот новый командир вместо меня, он тебе все расскажет, а я ухожу на фронт. Как только ты здесь станешь не нужен, он отправит тебя ко мне с последними кавалеристами.

Они стояли около окна, грязного и запыленного, через которое еле проникал солнечный свет.

Василию подали еду для заключенных. Он взял поданное и пошел вглубь тюремного подземелья. Два охранника открыли перед ним двери и снова закрыли. Василий оказался в темноте, чуть вдали на стене горели три огонька.

Отодвинув защелку, он открыл маленькое окошечко и подал для двоих еду, тоже сделал он и около второго окошечка. Вернувшись к часовым, он получил небольшую кастрюлю с едой, половник и кувшин с водой. Это в третье окошко.

Набрав в кухне теплой воды, Василий начал мыть окна и полы. Дали сигнал обедать. Получив то, что и утром, снова пошел в темные камеры.

Покормив заключенных, Василий взял самую большую лампу и фонарь «летучая мышь», зашел в темный коридор.

Сначала он помыл двери, собрал мусор и паутины, начал мыть полы. За стенкой были слышны голоса часовых: «Сколько здесь работаю, в эти камеры никого не сажали на длительное время. Заключенные окрестили их «Входом в рай». На второй день увозили мимо угольной ямы на расстрел, во двор тюрьмы с другой стороны.

Помыв полы, Василий пошел во второй конец коридора, освещая дорогу фонарем. Он уперся в решетчатые металлические двери. Откуда-то проникал свет и он увидел внизу широкую яму, заполненную углем. Справа увидел узенький проход, прошел дальше и наткнулся на сложенные дрова.

Услышав голоса, доносившиеся со стороны падающего света на уголь и дрова, он остановился. Здесь для тюремной столовой хранились уголь и дрова. Две женщины, набрав уголь и дрова, ушли, а часовой закрыл за ними дверь. Было слышно, как ходит часовой по каменному полу.

Несколько раз Василий сменял воду, пока не вымыл пол.

– Для кого стараешься, приятель, их не сегодня-завтра отправят в рай и снова надолго закроют ворота. Не для кого здесь наводить порядок, присядь около нас, и давай перекурим. Близко не ходи около заключенных, они заразные, дольше проживешь. Заключенный или вольнонаемный в тюрьме?

– Вольнонаемный.

– Оно и видно, что не из здешних старых рабочих, как стараешься много всего сделать и делаешь с охотой. Голод пригнал работать здесь в тюрьме или нужда?

– То и другое.

– Вот тебе полтинник, сходи в столовую и попроси для нас что-нибудь выпить и закусить.

Сотник молча стоит перед охранником с опущенными руками около ведра с горячей водой.

– Иди, не бойся, скажи, что из «рая», они мигом тебе все дадут.

Оставив ведро, он пошел на кухню, повар, открыв двери, спросил: – «Что тебе?».

– Я из «рая», и подал деньги.

Подали Василию бутылку и на металлической тарелке закуску.

– Через полчаса принесешь посуду обратно или, когда придешь за горячей водой.

– Садись, выпей с нами, потом будешь мыть с улицы окна. И зачем тебе понадобилось их мыть. Пойдут дожди, смоют с них грязь. Всю жизнь простоял здесь и ни разу их никто не мыл. Коль моют, будет перемена.

Слышал от свого отца, помыли нижние этажи и из столицы привезли в эти смертные камеры вельмож, красиво одетых и со слугами. Слуг домой отпустили, а их отправили в рай.

Тебя прислали сюда, потому что ты умеешь молчать. Да! В нашей работе только молчание и спасает жизнь. Скажи что-нибудь не так здесь или на улице и будешь сидеть тут же, рядом с этими, – и охранник показал на камеры, где сидели заключенные.

– Вы допивайте, а я сделаю то, что мне велено, потом принесу вам еще, -это будет от меня.

– Иди сюда, здесь есть прямой выход. Мой скорее, и приходи. Нет, обожди, я дам тебе двух баб заключенных, они с радостью помоют полы. Их уже неделю не выпускают на прогулку.

Приводят к нему двух молодых девушек, они берут ведро и начинают мыть вдвоем одно окно.

– Иди, сходи снова, они не убегут, через этот забор не каждая птица перелетит, не то, чтобы баба сбежала.

Сотник забирает посуду и уходит в столовую.

– Посиди там, полчасика в столовой, пока мы с девочками повеселимся, – кричат ему вдогонку.

Отдав посуду, начинает подметать пол в коридоре около столовой.

– Тебе, парень, нечего делать, что пылишь здесь.

– Там вместо меня моют две девки, велено побыть здесь полчаса. Около вас, а потом я должен им еще принести, – и подает деньги.

– Спрячь, деньги и они завтра тебе нужны будут. Вот ведро и тряпка, бери и мой пол, а мы пойдем к твоим.

Они берут закуску, прячут бутылку за пазуху и идут вместо Василия.

Из столовой по одной выглядывают девушки и смотрят, как он моет полы. Слышен смех в столовой.

Помыв, пол, он сполоснул тряпку, вымыл ведро и сел около окна.

Со столовой вышла девушка и позвала его.

– Заходи к нам, не бойся, будь веселее. Новенький, видать не наш.

– Чей ты будешь и откуда родом?

– Служивый, жил на Пасхальной улице, первый день здесь.

– Там таких нет, я живу на Пасхальной, – проговорила одна из девушек.

– Ведь он солдат, поэтому и не жил там, а только недавно поселился. Что, не понимаешь, вот пристала к парню.

– Накормите, девочки его, – сказала пожилая женщина. – А ты чего отказался от молодух тюремных? Смотри, как наши быстро туда побежали, как кот на мясо бросились.

– Я новенький и мне не велено бегать по другим камерам.

– Они их оформляют не в камере, а там, где вы вместе выпивали, – проговорила высокая русая девушка, потом засмеялась и договорила, – Если голоден до баб, доешь и беги к ним, они на это голодные. Охранники их откармливают с нашего стола, а потом используют в своих надобностях.

– Молчи, дура, – сказала старшая, – если услышат сверху, то за это нас всех отсюда выгонят.

– Не выгонят, этим здесь занимаются все мужики. Они падкие на баб, успевай только перед ними штаны снимать.

Василий поел, говорившая около него девка взяла ведро и хотела идти по воду. Забрав у нее ведро, он стал носить от тюремного колодца воду. Наносив воды, снова сел.

– И долго ты так будешь сидеть молча, расскажи нам что-нибудь, чтоб не скучно было. Не стесняйся, если знаешь анекдоты, давай нам пару горячих.

Девушки смеются и хохочут от веселых рассказов. Увидев, что вода окончилась, снова пошел по воду.

Вернувшись с ведрами, он услышал, как запела повариха, а девушки ее подхватили.

Девушки забрали ведра и попросили спеть с ними песню.

– Пой, парень, если на своей работе не хочешь плакать. В тюрьме работать, – не мед кушать, здесь от увиденного можно и рехнуться.

Работали девушки быстро, а бодрое настроение поднимали звонкой песней. Василий запел вместе с ними. Закончив петь, девушки стали убирать со стола. На плите все кипело.

– Девочки, все готово, разносите и по домам.

Василий вернулся в подвал, когда охранники уводили девочек. Окна были чисто вымыты, пол во дворе подметен.

При выходе из столовой, он взял со стола несколько кусочков вареного сахара. Увидев, что девочек уводят, дал каждой по кусочку сахара к чаю.

– Это ты новенький, какой хорошенький и воспитанный, – сказала шедшая впереди.

– Огрубеет и станет таким как все, – проговорила вслед вторая.

– Спасибо за светлые окна и чистый пол, они светят по-другому.

– Это тебе светят, потому что ты на свободе, а новеньким все кажется лучезарным и блестящим. Поработаешь здесь, и золото потускнеет в твоих глазах.

– Не болтай, Вася, с ними по пустякам, им пора в камеру. Подоспел ужин твоим «заразным». Неси.

Взяв в руки поднос, Василий снова спустился вниз, освещая дорогу фонарем. Подвал был уже освещен и около двери на уровне окошка висел фонарь.

За Василием наблюдали оба солдата. Подав пищу в окошечко, пожелав приятного аппетита, вернулся к солдатам.

– Через полчаса у твоих из первой и второй камеры – прогулка. Комиссар велел тебе оставаться с ними, а нам покрепче закрыть двери.

– А из третьей камеры тоже выпустить?

Охранник, стоявший у двери угольного склада, махнул Василию, чтобы подошел.

– Они уже отходили, – и показал в окно. Во дворе лежали убитые. – Это из третьей камеры. То монархисты, их прикончили, когда ты был в столовой. Скоро увезут.

Сотника при виде трупов затошнило, он ослаб, на теле выступил пот, ему стало жарко.

– Первый раз видишь мертвых?

– Нет, не впервые! На войне сам убивал.

– Я тоже смалодушничал, когда впервые увидел здесь такое, теперь привык. Уходи к своим, я закрываю двери. Выполняй свою работу. На, возьми четвертушку, если не пройдет, попробуй выпить. Но не балуйся с этим, можешь свихнуться. А кому такой ты нужен.

Василий открывает двери и входит к их императорскому величеству. Берет на руки царевича и выносит в коридор. За ним выходит сам государь.

Потом открывает другую дверь, царевны Оля с Марией выводят еле движущуюся царицу.

– Мама, возьми себя в руки, пошли к отцу и Алексею.

Они подходят к царевичу и останавливаются.

Василий берет ведро и идет мыть полы в камеру. Вымыв в обеих камерах, он подошел к Романовым.

– Ваше величество, вы пройдитесь, это освежит мысли и даст маленькое настроение.

– Это конец, сотник, мы видимся в последний раз. Когда нас привели сюда, то надзиратель сказал: «Вам повезло, гражданин осужденный, вы попали в самый рай. Лучше с больным сыном в рай, чем сидеть и видеть, как он мучается».

Василий вынул из кармана коньяк: Возьмите, пожалуйста, это женщинам, а нам бы с вами что-нибудь покрепче.

Вынул из второго кармана бутылку «белой», Это подойдет!»

– Как раз в самую точку попал, сотник, у меня в камере и закуска есть. Но не погоришь ли ты, сотник, если увидят нас…

– Не увидят, мне велено с моей стороны закрывать двери, чтоб вас стражники не узнали.

– Не узнают, сотник, в этом костюме я похож на огородное чучело, а когда будут зарывать, то и говорить никому об этом не будут. Похоронят, как собаку, как нищего бросят в яму, и к яме никто не подойдет. Ты последний, кто нас видит из знакомых, а придет смертный час, и ты нас не увидишь.

– Пей, сотник, не каждому смертному удается в таком месте распить бутылку с царем, – он засмеялся долгим смехом, так смеются только сумасшедшие.

На смех подошла Александра Федоровна.

– Успокойся, дорогой, выпей еще и тебе станет легче. Может, на том свете встретимся, только доешь свой ужин до конца.

Царевич сидел на маленьком стульчике, принесенном сотником, а царевна Марья тихо около него плакала. Ее мягкие шелковистые волосы свесились вниз и лежали на полу. Царевич взял пучок волос в руку и стал их собирать. Их было много, и они не помещались в его руке, снова падали на землю.

Постучали в двери, окончилась прогулка, пора сотнику выходить.

Сотник относит царевича и закрывает двери. Царевна Мария стоит около него и тихо плачет. Александра Федоровна стоит около своей камеры, ждет ее.

Он обнимает Марию за талию, потом нежно гладит ее волосы, целует в один, потом во второй глаз.

Снова застучали.

– Нам пора, царевна, иди к матери.

Александра Федоровна уходит и прикрывает за собой двери.

– Дай, мой дорогой, хоть выплакаться около тебя. Обещай, что каждую весну и в день моей смерти будешь приносить мне на могилу цветы, а в церкви поставишь свечку. Молчишь!!! Скажи, хоть, что-нибудь на прощание…

Сотник берет за руку царевну и вводит в камеру, становится на колени перед царицей.

Александра Федоровна перекрестила стоявшего перед ней на коленях Василия.

– Да сохранит тебя бог! – сказал она. – Иди, там уже снова стучат.

Сотник забирает свои вещи и идет к двери. Отодвинув засов, он поднялся наверх в освещенный солнцем коридор.

Стражники подошли к нему.

– Ты лишнее время пробыл на прогулке.

– Я мыл полы и наводил порядок в камерах.

– Еще тот дохлый не скончался?

– Вынес из камеры, пока мыл полы. Сейчас там чисто и опрятно.

– Видать твои заразные – почетные тюремщики, и ты тоже видать не новичок у них. Наверно, из тех, кто таких, как они до могилы провожали.

– Прикажут, проведу!

– Не злись парень, ты новенький, не обращай на нас внимания. Мы здесь потеряли все то, что не чуждо человеку. Но, бывает, и веселимся.

Выходят повара – мужчины и женщины, проходят мимо стоящих мужчин.

– Пошли, новичок, домой. Или прописан к своим: до последнего их часа будешь и ночевать здесь.

– Иду, иду…

За воротами тюрьмы девочки берут Василия под руки и начинают петь песню. Сначала он молчит, потом обнимает их и тоже начинает петь.

Слезы медленно скатываются на грудь. Девочки вытирают их, смеются, ускоряют шаг, отходят от всех и останавливаются во дворе дома.

– Вот здесь мы живем, Вася, говорит одна из них.– Можешь выплакаться у меня вон на скамейке под кустом сирени, около клумбы, а мы с подругой чай поставим.

Сейчас дети придут домой, мы посидим, а ты душу около нас отведешь. Плакала и я, когда первый день пришла туда работать. А сейчас все замерло, кровь остыла. Наша повариха говорит: – на нашей работе нужно быть ко всему безразличным.

– Пошли пить чай, на улице стало темнеть, во многих домах зажгли свет. Тебе, Вася, далеко домой?

– Нет. Я живу рядом, на соседней улице, напротив твоего дома.

– Сиди тогда, мы все вместе проведем тебя домой.

Пришли соседи, зажгли лампу в беседке и стали играть в дурака.

– Спасибо, Рая, мне пора, провожать меня не надо, дойду сам.

Комиссар с начальником тюрьмы явились на работу на два часа раньше обычного.

Бои приближались к городу, и комиссар получил приказ усилить охрану царской семьи. Начальник тюрьмы имел распоряжение областного совета о полном выполнении им приказов комиссара и начальника охраны бывшего дома, где сидели неизвестные ему заключенные.

Начальнику тюрьмы Фик Ивану Ивановичу доложил начальник охраны тюрьмы, что вся охрана, которая привезла больных заключенных, находится на территории их тюрьмы, но не охраняет своих заключенных, охраняют свои. В камеру к заключенным имеет доступ только один человек, приведенный и рекомендованный Ковалевским и Уральским. Он имеет право на вольный вход и выход из тюрьмы и живет рядом. Весел, обаятелен, исправно справляется со своей работой.

Начальник тюрьмы написал приказ об усилении охраны тюрьмы и около дверей «заразных» было поставлено по три охранника. Во внутреннем коридоре, как и прежде, мог находиться только Василий. Комиссар даже запретил зажигать свет охранникам. Это возложили на сотника.

В углу коридора была маленькая комната, куда принесли кровать с матрацем, стол и стул. Начальник охраны закрыл комнату, и ключ отдал Василию. Ковалевский просил, чтоб вы больше бывали здесь. К заключенным имеете право заходить, когда угодно и на неопределенное время. Свечи и лампа, если вам будут нужны, в сундуке. Краску и бумагу принесут в обед.

Сотник понял, что Ковалевского интересуют последние дни императора в тюрьме.

Делая наброски в камере, Василий старался окончить их в своей комнате. Она имела две двери. Одна была входом из коридора, а вторая, потайная в нижнюю часть подвала, где сидели заключенные. Таким образом , он мог бывать среди царской семьи незамеченным охранниками, но не мог выйти незамеченным из тюрьмы.