«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть III. Пермская духовная семинария начала XX века

1960 г.

«Что прошло – то сердцу мило…»

[В. А.] Жуковский.

Любимые места прогулок пермских семинаристов*

«Мне всё здесь на память приводит былое –

И юности красной привольные дни»

(Из [арии] Каватины князя в опере «Русалка»).351

Когда Александр Павлович Миролюбов, инспектор Пермской духовной семинарии, однажды спросил Александра Павловича Успенского352, ученика той же семинарии, о том, какое же последний выработал за время пребывания в Перми миросозерцание, Александр Павлович второй ответил: «только пермосозерцание». Ошибка Александра Павловича первого была в том, что он философскую категорию – миросозерцание связал с Пермью, локализировал. Этим и воспользовался Александр Павлович второй и очень остроумно ответил на поставленный ему вопрос. Но оба они в этот момент чем-то напомнили гётевских персонажей – Фауста и Мефистофеля, причём как это ни странно Миролюбов выступил в роли Фауста, ищущего смысл жизни, а Успенский – в роли Мефистофеля, надсмеявшегося над философскими порывами Фауста. Как показал ответ Успенского, созерцание Перми было вовсе не философской категорией, а обычным условием материального быта семинаристов.

Другое дело заключалось в том, что созерцание Перми было подчинено смене времён года и отражало различные настроения. В этом отношении оно было более созвучным музыке, например, блестящим «Временам года» П. И. Чайковского.353

Осень. «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора: весь день стоит как бы хрустальный и лучезарны облака» (?).354 Северная пермская природа не часто баловала такой красотой, какую нарисовал в своём стихотворении Тютчев, но с высоты «Козьего загона» семинаристы не раз наблюдали в таком виде «Закамье» в лёгкой дымке лучезарной дали.355 Направо и внизу на Каме виднелись баржи, полные астраханских арбузов, и сюда-то именно происходило паломничество семинаристов осенью за арбузами. Здесь всё было полно фруктов, привезённых с юга. Телеги с огромными коробками подъезжали прямо по воде к баржам и с последних по лоткам арбузы скатывались в короба. Лавчонки против вокзала и у пристани ломились от яблоков и винограда.356 Телеги, гружённые фруктами, медленно поднимались в гору мимо мешковского дома. Сюда и приходили семинаристы полакомиться за пятачок яблоками и виноградом, а чаще прямо на баржу, где в складчину по пятаку покупали арбуз и тут же с ним «расправлялись». А то и просто так приходили посмотреть на пристанское движение, на «челкашей», которые грузили или выгружали пароходы, и прогуляться по пароходу.357

Сезонным было увлечение цирком, расположенным у западного выхода из городского сада.358 Сюда вела от семинарии аллея лип, а сад был любимым местом прогулок. Прекрасное создание предков, насадивших его, он и аллея осенью демонстрировали «природы увяданье», а в саду, где между лип попадались рябины, можно было наблюдать «в багрец и золото одеянье леса». Ротонда (беседка) в саду будила в воображении картины гончаровского «Обрыва» и тургеневского «Дворянского гнезда». Опавшие листья, повисшие ветви деревьев, капли, падающие с ветвей – всё это возбуждало в душе то чувство, которое так ярко выразил П. И. Чайковский в «Октябре». Особый оттенок грусти оставлял скверик у театра: в нём грусть природы соединялась с радостью встреч с кем-либо из «коричневых платьев». Через него проходили они иногда ватагой, и сад наполнялся весёлыми голосами.359 Расположенный у театра, он будил в памяти картины пьес, виденных в нём, и желание вновь увидеть эти картины.

Зима. Центром в городе становилась «Сибирка».360 Кто из бывших пермских семинаристов, уже давно уехавших из Перми, при случае не спрашивал «сущего» семинариста о «Сибирке»? У кого не было с ней связано много различных впечатлений: случайных знакомых, встреч, а, может быть, и решения судьбы?361 На «Сибирке» было так много мест, которые влекли к себе заманчиво и увлекательно. Ещё в 1902 г. в дворянском собрании устраивались танцы, с открытым входом на них, и поклонники Тельпсихоры362 устремлялись на танцы, надевши на руки бальные перчатки. Потом фантазировали, что кто-то, кажется, такой-то (имярек) танцевал с дочерью губернатора.363 А какую притягательную силу имело здание, со второго этажа которого выходили «синие платья»!364

Часто заходили семинаристы в магазин Ольги Петровской.365 Здесь можно было иногда видеть Василия Яковлевича Струминского, роющегося в шкафах с книгами в поисках нужной ему книги.366 В оперные сезоны в витринах магазинов выставлялись фотоснимки с артистов в самых различных ролях. Наконец, на «Сибирке» была городская читальня, в которую семинаристы любили заходить просмотреть журналы, и вблизи неё был театр.

Хороша была «Сибирка» в вечерние часы, когда на ней было много гуляющих. Сюда и устремлялись семинаристы.367 Здесь же происходили свидания.

Масленица. Центром прогулок становился проспект (Кунгурская улица). Здесь вереницей двигались тройки, пары, рысаки и просто извозчичьи зимние экипажи. Движение доходило до семинарии и, конечно, среди гуляющих по тротуарам и проспекту были и семинаристы. Не было видно их только на катках: не было заведено спорта.368

Весна. Прежде всего, оживала Кама. Во время ледохода все стремились наблюдать за движением льда на могучей реке. Любимые места прогулок у всех семинаристов были «Козий загон» и набережная Камы по направлению к мосту. … Весна есть весна, и она всё преображает на свой лад. Обыкновенная улица преображается и манит к себе. Куда ни пойти – всё манит к себе и весь город, с пробуждающимися садом, аллеей лип и скверами становится местом прогулки. … Поставлены пристани и появились первые пароходы. На некоторое время прогулки направлены на пристани и пароходы. И, наконец, за Каму! Поездки за Каму369 в своём, так сказать, классическом виде с самоваром, чайными приборами, – вероятно, существовали только до революции 1905 г., а потом в период реакции заменены были продажей ромашек на лечение туберкулёзных. Потом, со временем, они вновь вошли в силу, но это было уже не то: не было такого широкого размаха, как прежде. Лодки брали напрокат у пристаней, нагружали всякой всячиной, бережно усаживали «смаков» в зелёных платьях (епархиалок)370 и в составе 3-4-х лодок выезжали «на простор речной волны». Двигались по диагонали вправо, чтобы не снесло сильно к низу. «Смаки», конечно, боялись, но зато какой простор был для «рыцарей» проявить смелость, силу, ловкость и успокоить их. Обязательно пели. Но вот и берег. Мать-природа! Как ты всё-таки щедра! И как скоро ты меняешь свой снежный зимний наряд на зелёный луг, цветы, зелёные кустарники и щебетанье птиц. Пели, играли, танцевали, рвали цветы, делали букеты, в классическом виде – пили чай, а позднее – бутерброды и фруктовую [воду]. … А потом воспроизводили настроение этих маёвок в песнях на семинарских вечерах.

Привет весне.

Привет тебе, красавица,

Но где же ты? Я полон грёз и пылких

Ожиданий… Мой друг, пойми меня:

Люблю, люблю тебя.

Заголовок этот был только ширмой, за которой скрывался смысл горячего романса для исполнителей trio.371 Иначе его не разрешили бы исполнять на вечере.

Или:       Звёзды блещут точно очи,

Соловей в лесу поёт.

И подругу в сумрак ночи

На свидание зовёт.

И счастливый и довольный

Он порхает перед ней.

Мне завидно птичке вольной,

Милый друг, приди скорей!

Или:       Повеяло черёмухой, проснулся соловей.

Уж песней заливается он в зелени ветвей

Учи меня, соловушка, искусству твоему.

Пусть песнь твою волшебную прочувствую, пойму.

Пусть раздаётся песнь твоя – могуча и сильна.

Пусть людям в душу просится,

И пусть живёт она,

Как первая черёмуха, как первый соловей.

И только ли эти песни навевали эти маёвки?

Весна и юность – что может быть лучше этого сочетания, а маёвки были их выражением и воплощением.

Организация продажи ромашки в день 1-го Мая была рассчитана на то, чтобы отвлечь внимание от революционных выступлений и противопоставить им филантропические цели – помощь больным туберкулёзом. Сколько помнится, на продажу ромашек семинаристов организовывали А. П. Миролюбов и Н. И. Знамировский.

Семинаристы, не все, конечно, но в значительном количестве были участниками этого мероприятия, но они в нём видели только филантропическую сторону, а о политическом значении узнали уже позднее.

Поездки за Каму повторялись и во время экзаменов, в перерывах между ними, в том случае, когда складывалась благоприятная ситуация для этого и для семинаристов и для «смаков».

Весной вся Пермь преображалась: сад и скверы наполнялись гуляющими. «Сибирка» приобретала новый вид: гуляющих было ещё больше и вся масса их была оживлённее, веселее. Скверик у театра тоже оживал.372 В «Козьем загоне» появлялись цветники. В общем городском движении там и здесь мелькали фигуры семинаристов – созерцателей Перми.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 131-136 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует. Информация частично представлена в очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)».

Семинарский сад весной*

Он вообще не блестел красотой: в нём росли только тополи. Не было достаточного надзора за ним. Кроны тополей были запущены, и весь сад скорее походил на беспризорника. Весь уход за ним состоял только в том, что убирался мусор с аллей и опавшие осенью листья. Две точки в саду были рассчитаны на внимание посетителей его: беседка у стены, прилегающей к обрыву у Камы и набор кое-каких физкультурных предметов у ректорской квартиры. Весной и та и другая точки заметно оживали: в беседку приходили вечером, когда на Каме зажигались бакены, пристани были освещены, по реке ещё сновали пароходики, лодки, но была уже ночь и приглушённые разговоры прохожих. Картина созвучная тому настроению, которое вызывает баркаролла П. И. Чайковского «Июнь». В этот именно момент хотелось петь, и семинаристы пели. Далеко, далеко разносились их голоса. Но в каком-то году, когда семинаристы вернулись с летних каникул, беседки не оказалось. Её обвинили будто бы в том, что через нее перелезали ищущие «разрядки» у Парфёныча.

Семинаристы спортом не занимались, но весной подходили к физкультурным приборам, чтобы расправить мускулы и весь корпус от сидения за подготовкой к экзамену. Во время экзаменов не приходилось много разгуливать по городским скверам, и в этом случае сад компенсировал то, что в других случаях падало на первых. Кроме того, в саду были места, где можно было уединиться для подготовки к экзамену. Одним словом, семинарский сад весной оживал: после ужина семинаристы гурьбой направлялись в него и расхаживали по аллеям подобно тому, как зимой расхаживали по коридору.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 136 об.-137.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.

Сезонные традиционные лакомства*

Зимой в коридоре, ведущем из главного корпуса в столовую, производилась бесконкурентная торговля пирожками пирожника Половникова. На пятак два горячих пирожка по выбору или с мясом или с вареньем. Это был придворный поставщик. О нём знал вахтёр у ворот и пропускал через ворота. Позднее, когда Половников поставил дело на широкую ногу, у него был помощник-мальчик, который и являлся на большую перемену во время уроков. Говорили, что Половников со временем купил дом, дал гимназическое образование дочери. Одним словом, «попил семинарской кровушки».

Весной в Перми по городу сновали продавцы мороженного, малиновой или лимонной воды и продавцы пареных груш и яблок. На толкучке и «обжорке» (пельменные ряды у калачей) продавали «кислые щи». Сезонными поставщиками лакомства семинаристам были продавцы мороженного у двери, ведущей с мраморной лестницы внизу во двор. Сюда ежедневно в час, совпадающий с окончанием семинарского обеда, являлся продавец мороженного – лимонного или шоколадного на сливках. Стаканчики были рассчитаны на цены в пять и десять копеек. В разное время дня, но чаще под вечер с улицы, проходящей мимо семинарии, раздавалось пение, которое, вероятно, могло бы поспорить с иерихонской трубой: «Садовые сладкие пареные груши, дули!» Певец выпевал определённую мелодию. Любители выходили и покупали. Какие всё-таки тогда были патриархальные времена!

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 137 об.-138.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.

Черты семинарского быта*

Ревнители мод.373 Ещё А. С. Пушкин в эпиграмме на Сперанского указывал на какой-то у него «образ семинарский». Что же мы наблюдали в «образе семинарском» в наши дни? Нужно сказать, что мы были живыми свидетелями эволюции, причём стремительной эволюции «семинарского образа». Традиционный сюртук с жилеткой на наших глазах уступал место визитке и позднее ещё куртке с закрытым воротом. В полных правах сохранялось крахмальное бельё с галстуком при визитке и воротником при закрытом вороте. Сюртук сохранялся для торжественных случаев, например, у распорядителей на вечерах. Наряду с чёрными визитками входили в моду цветные, например – серые. Большие изменения претерпели брюки, а именно пришла мода носить узкие брюки со штрипками, а поверх тужурок широкие ремни. Внедрению этой моды много содействовал перешедший в нашу семинарию сын секретаря консистории Вишневский. Началось соревнование в новой моде, причём сторонником крайностей скоро показал себя Вася Мичков.374 Про него говорили, что брюки он натягивает на себя с мылом, а ширина ремня у него походила на корсет. Из верхней одежды оставались традиционное чёрное пальто с бархатным воротником и фуражка с бархатной шейкой, в летнее время на верх фуражки надевался белый чехол. В моде были башлыки. В зимнее время семинаристы обычно ходили с поднятым у пальто воротником, а поверх него привязывали башлык. Это, так сказать, типичный «образ семинарский». Не обходилось в области мод и без курьёзов. Так, после японской войны как ураган пронеслась мода на папахи, причём поклонники этой моды иногда увлекались через край величиной папахи. Появились на головах кое у кого целые горы меховых шапок. Дело приняло такой оборот, что наш инспектор А. П. Миролюбов стал уже увещевать не злоупотреблять величиной папах.

Особо нужно сказать о моде на шевелюры. Шевелюра – это причёска a la Бетховен или Антон Рубинштейн. Тон всем задавал в этом отношении семинарист Чирков. Небольшого роста, коренастый, с короткой шеей, он сбивал свои волосы в целую копну. Ему подражали все, кому только волосы позволяли это проделывать, хотя бы с не столь большой шапкой волос. Считалось, например, что басы, а особенно октавы, должны обязательно иметь шевелюру. Борьбу с крайним увлечением шевелюрами опять-таки вёл А. П. Миролюбов. Он вышучивал таких «модников».375 В 1906-1909 гг. шевелюра сошла из моды, и когда мы учились в шестом классе и Мавровский ставил в заведённом им журнале оценки за наши прически, то эти оценки больше всего относились к так называемому косому ряду и в редких случаях к «ерошке», но шевелюра уже не значилась в ряду причесок.

Подводя итог движению мод в семинарии, их эволюции, нужно сказать, что движение шло в направлении отмирания специфически «семинарского образа» и к подчинению его определённой форме, которая и была в ближайшее время введена в семинарии.376 Все учебные заведения имели формы, этому же порядку, наконец, были подчинены и семинарии. «Образ семинарский» получил единую узаконенную для него форму. Общество приняло это явление как определённую ступень прогресса.

Меломаны. Кто из семинаристов не был посетителем театра? Кто не побывал за пять копеек на самой вершине зрительной половины театра – в парадизе? Кто не пытался, вручая пятачок капельдинеру («пяташнику») пробраться куда-либо в ложу? Но из отдельных поклонников всегда составлялись группы, во главе которых становился вожак, которые закупали целые ложи. Это были уже организованные зрители, поклонники определённых звёзд преимущественно оперы. Они были зрителями, а потом и сами старались воспроизвести понравившиеся музыкальные вещи. Так, [Александр] Анисимов распевал «Я Вас люблю…»377, Савва Поляков378 «Клевету»379, [Пётр] Иваницкий380 – «О дай мне забвенье, родная»381 и т. д. Кто из семинаристов, обладая чем-то вроде баритона, не пробовал свои силы на «Не плачь, дитя»382? Из оперы же переносились музыкальные вещи на семинарские вечера, например: «Ноченька» из «Демона», «Как во горнице светлице» из «Русалки» и даже хор жрецов из «Аиды».383 Когда проходили бенефисы любимых артистов, при чествовании «учинённый брат» от студентов зачитывал адрес на сцене (Анисимов). Когда были проводы артистов после окончания сезона, на вокзале среди провожающих были и наши меломаны. Наконец, участие иногда в роли статистов – было и это.384

Одно время драма и опера в пермском театре чередовались по полугодиям. В памяти надолго остались из артистов драмы: Велизарий385, Попова, Лола (женские роли); Хохлов386, Пинский, Тинский, Шорштейн387, Плотников и др. (мужские роли). Из оперных певцов: Девос-Соболева388, Осипова, Позднякова, Калиновская (женские роли); Борисенко389, Хлюстин390, Саянов, Комиссаржевский391, Томский, Квашенко и др.392 Надо отдать справедливость начальству семинарии в том, что оно не чинило препятствий для посещения театра и даже содействовало тем, что направляло учащихся в театр, предоставлялись обеды и ужины применительно ко времени посещения театра.

Скрипачи. Одно время для обучения скрипичной игре приглашён был Г. К. Ширман. Он был известный в Перми скрипач и в один сезон дирижировал оркестром оперы. Дело это в связи с забастовкой развалилось, но один из скрипачей всё-таки оставил по себе память. Это – Павел Борчанинов. Он начал обучение скрипичной игре в Камышловском дух[овном] училище у М. М. Щеглова. В Перми он несколько продвинулся вперёд под руководством Ширмана. В ансамбле других семинаристов Борчанинов выступал на вечере в женской гимназии Барбатенко. Там им с успехом была проиграна под аккомпанемент рояля колыбельная песня Годара из оперы «Жоселен».

Декламаторы. Их было мало, и таланты их раскрывались только на семинарских вечерах.393 Большую память о себе в этом отношении оставил Димитрий Бакалдин. Он поступил в семинарию из екатеринбургского духовного училища и происходил, как говорили, из екатеринбургских разночинцев. Как декламатор он умел импонировать публике, и одно появление его на эстраде вызывало дружные аплодисменты.394 Чем ближе он подходил к окончанию курса в семинарии, тем неохотнее соглашался на выступления. Дело было в том, что он больше и больше втягивался в проповеднический кружок нового инспектора семинарии – Н. И. Знамировского – и сознавал, очевидно, несоответствие между проповедничеством и декламацией, т. к. его декламаторским амплуа были преимущественно комические рассказы. В дальнейшем он поступил в Казанскую дух[овную] академию, постригся в монахи и в скором времени после окончания академии умер от туберкулёза, за год-два перед этим похоронив свою сестру от той же болезни. Вспоминая о нём, хочется сказать, что он пошёл не по той дороге, которая больше соответствовала его природным задаткам, но теперь можно только сказать нашему любимому семинаристу-декламатору: «Sit tibi terra levis!».395

Драматические артисты.396 Их, вероятно, было значительно больше, чем известно автору этих мемуаров; потому что таланты их раскрывались на сценах по месту жительства и преимущественно в течение летних каникул. Вблизи моей родины в б[ывшем] Шадринском уезде на этом поприще с успехом подвизались Андрей Максимов (Верх-Теченское село) и Николай Топорков (Песчанское село).397

Проповедники.398 Они организовывались в кружок около Н. И. Знамировского, а ареной их деятельности была Стефановская часовня, которую Н. И. называл училищем благочестия. Это был кружок семинаристов, которые принимали потом священный сан. Был ещё кружок, организованный о[тцом] Тихоном Андриевским. Этот кружок подвизался в одной из ближайших деревень в специально построенном для этой цели доме часовенного типа.

Мистики.399 Одна история с павшим в мистицизм рассказана была мне старшим братом. Был у него товарищ – Ваня Флёров.400 И вот он оказался в состоянии мистического шока, а именно: на основании якобы бывшего ему видения он пришёл к убеждению, что должен тогда-то умереть. Он забросил учение, поговел, причастился и приготовился к смерти, когда наступила, назначенная на эту ночь смерть401, но, увы,… смерть не пришла. В результате он стал безбожником. Другой случай с мистическим настроением мы наблюдали у нашего товарища – Коли Иваницкого. У него он принял такую форму: куда бы он ни заходил, крестился и шептал молитву. Чем кончилась, в конце концов, эта одержимость мистическая И. – нам не известно.

Библиотекари.402 Была у нас, в семинарии, ученическая библиотека. Она выполняла две функции: снабжала семинаристов учебниками и кое-какими книгами для чтения из беллетристики. Заведывание ею почему-то возлагалось на кого-либо из семинаристов. Когда была основана эта библиотека, мы не знали, знали только, что она обслуживала уже и наших старших братьев. Библиотека мало пополнялась, да и в части беллетристики не пользовалась особенным спросом читателей. В наше время мы больше читали уже новую литературу: Горького, Андреева, Куприна и др. произведения, которых в библиотеке не было.403

Положение библиотекарей-семинаристов во многом напоминало положение регентов семинарского хора: много заботы и труда и всё «за счёт английского короля». Только исключительная любовь к этому делу была спутницей их на этом поприще. Имена их даже и не сохранились в памяти, за исключением последнего – Мухина Владимира Степановича.404

Фирма. Под таким громким названием существовало у нас торговое предприятие Александра Ивановича Хохлова – продажа папирос. Парадоксально, но факт! Теперь, при ретроспективном взгляде, в обратной перспективе, кажется это явление диким, а в те времена казалось совершенно естественным и даже исторически закономерным, так как известен был даже предшественник Х. в этом деле – Собянин, шесть лет владевший этой фирмой и премированный магазином братьев Агафуровых серебряными часами за шестилетнюю покупку в нём гильз и табаку.405

Как сделался Х. владельцем фирмы, нам не известно, мы его знали, когда дело было поставлено у него уже на прочные рельсы. Это было, когда он учился уже во втором классе.406 В послеобеденные часы, когда все уходили на прогулку в город или в сад, мы видели А. И. за партой втирающим табак в гильзы, вставляющим ватки в мундштуки и складывающим папиросы в парту в штабели, рядом с библией и другими учебниками.407 Торговля производилась в любое время дня, в перемены и перерывы, когда только появлялся покупатель. Круг покупателей был настолько широк, что иногда через учеников адресовались за покупкой папирос даже преподаватели из молодых. Официально курение в семинарии было запрещено, но не было ни для кого, в том числе и для инспекции, секретом, что многие семинаристы курили, потому что в уборных, которые были одновременно и местом для курения, в часы занятий дым стоял, как говорят, коромыслом. Какие обороты в торговле получались у Х. – это было его гробовой тайной, но надо думать, что гешефт был, иначе он бы этим делом не занимался. Сам А. И. не курил и, вероятно, был глубоко убеждён во вреде курения.

Чеботарь.408 Он и доныне живёт в Шадринске, был врачом и одновременно занимался и по сие время занимается садоводством, мичуринец409, пенсионер. Это – Аркадий Павлович Бирюков. Предприятие его не было коммерческим, а любительским, однако, как говорили, он выполнял не только починочные работы, но и шил новую обувь, имел полный комплект необходимых для этого предметов и даже какую-то простейшую машину.410