Наследство старого аптекаря

– Никогда такого не было. У нас все строго: школа, репетиторы, кружки, дом. А тут такое. Ума не приложу куда она могла пойти не предупредив?

Еремеев в недоумении замотал головой, и развел в стороны свои пухлые руки, как будто это у него сейчас спрашивал отец девушки, хотя тот даже не смотрел в его сторону.

«Сбежала в самоволку!» – про себя вставил Рябинин. А вслух спросил:

– Сколько лет вашей дочери? И какие кружки она посещает?

– Лизе 17 лет. Она учится в одиннадцатом классе. В понедельник после занятий у нее уроки по вокалу, а вечером репетитор по химии, – стал перечислять Михаил Юрьевич, – во вторник – гимнастика и художественная школа. В среду – репетитор по биологии, а вечером танцы. В четверг – репетитор по русскому языку и математике. В пятницу – гимнастика и вокал. В субботу – художественная школа и танцы.

«Я бы тоже сбежал», – записывая на бумаге расписание девушки подумал Рябинин.

– Вы не подумайте, она сама этого хотела, ей нравится петь, рисовать и заниматься спортом, – словно прочитав мысли Рябинина, стал оправдываться отец пропавшей девушки. – И на репетиторах она сама настояла, хочет пойти в медицинский. А теперь же нужно сдавать это пресловутое ЕГЭ.

Еремеев снова кивнул и махнул понимающе рукой, словно сам сдавал его когда-то.

– Запишите мне пожалуйста адреса и телефоны репетиторов и преподавателей кружков где занимается ваша дочь, – протянул Рябинин лист бумаги и ручку встревоженному отцу. – Кстати, как фамилия девочки и в какой школе она учится?

– Самохина Елизавета Михайловна, – стал записывать тот на предложенном Рябининым листе бумаги. – Гимназия № 127, 11 «А» класс.

– А, молодой человек у нее был? – спросил оперативник Самохина старшего.

– Нет! Что вы! Ей об этом еще рано думать, – замотал головой отец.

– А, по-моему, в самый раз, – без капли смущения повел плечами Рябинин.

Еремеев нервно закашлял и свел свои и без того сросшиеся густые брови на лбу, уставившись на оперативника злым пронизывающим взглядом.

– Ну, хорошо, – нехотя согласился оперативник. – Парня у нее нет. А друзья? Подруги?

Отец отложил в сторону лист бумаги и задумался. Потом постучал колпачком от ручки по столу и пожал плечами.

– Нет. Думаю, что нет. Во всяком случае домой она никого не приводила, и сама ни к кому не ходила.

– Ну, может рассказывала о ком-то? Она же не одна занимается в кружках и учится в школе? – не отставал от отца Рябинин.

– Нет конечно, вы правы, – согласился Михаил Юрьевич, – но мне во всяком случае, ничего об этом неизвестно. Она всегда была занята. Думаю, что ей было не до подруг. Репетиции, уроки, а в воскресенье она ездила за город на этюды.

– Странно, вы не находите? – обратился оперативник к отцу девушки. – Молодая, наверное, красивая девушка, – стал развивать свою мысль Рябинин, сделав акцент на слове «наверное».

– Ах, да! – спохватился родитель, и вынул из нагрудного кармана фотографию девушки, и протянул ее оперативнику.

С фотографии на Рябинина смотрела милая девчушка, обыкновенной внешности, которая выглядела максимум лет на пятнадцать. Худенькие узкие плечи, большие обрамленные пушистыми ресницами голубые глаза, светлые вьющиеся волосы, розовые пухлые губки и чуть вздернутый к верху носик, на щеках бледный румянец.

– Так вот, – стал дальше рассуждать вслух Рябинин, – молодая, милая девушка, у которой времени нет ни на что, даже на себя, не то что на парней и подруг, вдруг демонстративно уходит с занятий в школе, преднамеренно не берет с собой телефон, никому не звонит, никого не предупреждает. Что это значит? – обратился он к отцу с вопросительным выражением лица.

Тот пожал плечами и посмотрел в сторону Еремеева, тот тоже в знак солидарности поднял плечи вверх и развел руки в стороны.

– А причин, может быть, как минимум три, если не брать во внимание какой-нибудь несчастный случай – стал объяснять оперативник, поднявшись из-за стола и расхаживая по кабинету Еремеева туда-сюда.

– Первая – девочка устала, и ей все надоело. Признаться, в этом, вам родителям, она боится, поэтому ушла из дома, чтобы вы осознали свою вину, понервничали, а потом простили и отстали от нее со всеми вашими кружками и репетиторами. Вторая – она влюбилась! Да, да! Не надо смотреть на меня такими глазами, – предупредил возражения со стороны сидевших мужчин Рябинин. – В ее возрасте как раз-таки и влюбляются. А так как вы категорически были против этого, и всячески подчеркивали, что ей о мальчиках думать еще рано, она не стала ждать пенсии, когда будет можно и выбрала любовь. И третья версия, самая страшная, – оперся пальцами рук на край стола оперативник и наклонился ниже чтобы видеть глаза отца, – похищение.

Михаил Юрьевич вздрогнул, громко глотнул слюну, застрявшую в горле, и тихо произнес:

– Я об этом не думал. Вернее, я боялся об этом думать…

– А зря, на вашем месте я бы думал об этом в первую очередь, – оторвался от стола Рябинин, и опять стал ходить взад-вперед. – Похищают, кстати, тоже по разным причинам, – стал читать лекцию «студентам-переросткам» оперативник: Первая – любовь, – стал загибать он пальцы. – Юноша может быть не из вашей среды, без достатка, без родословной, а посему вам явно неугоден. Поэтому и нашел выход украсть невесту, заметьте она наверняка с ним в сговоре. Вторая – выкуп. Здесь все не так романтично, а скорее наоборот. Ваша семья не из бедных, очень значима, а потому кто-то хочет урвать кусок вашего пирога. Третья – шантаж. Ты – мне свое, я – тебе твое. Четвертая – шпионаж. Тут все еще прозаичнее, разработка новых лекарств, технологий и другая лабуда. Очень доходный бизнес, между прочим, – остановился Рябинин напротив отца пропавшей.

– Тем более насколько я знаю у вас ведь сеть аптек «Чародейка», несколько химических лабораторий, несколько предприятий по производству лекарственных и косметических средств, косметические салоны, салоны красоты, магазины косметики, склады, оборудование и другое, – сложил руки на груди Рябинин и немного наклонив в бок голову стал смотреть в глаза Самохину старшему.

Еремеев поперхнулся и закашлял. Его глаза чуть не просверлили затылок оперативника. Он опять набрал полную грудь воздуха и хотел остановить Рябинина, но не успел.

– А потом, вы депутат законодательного собрания, меценат нашего города, почетный член какой-то там ассамблеи…– стал дальше перечислять его регалии Рябинин.

– Достаточно! – прервал его Самохин. – Я не знал, что вы на столько осведомлены о моей персоне. Но, с другой стороны я рад, что вы человек знающий.

Еремеев одобрительно затряс головой и облегченно выдохнув вставил:

– Я же сказал, что это мой лучший специалист.

– Кстати откуда вы это знаете? В прессе этого не было, – тоже стал пристально рассматривать оперативника Самохин.

– Работа такая, – ответил тот. – Но если вам это интересно я могу пояснить.

– Да, мне интересно, – настоял Михаил Юрьевич.

– Хорошо. – пожал плечами Рябинин. – Раньше я занимался делом пропавшего студента Романа Антонова. Он учился в медицинском институте вместе с вашим племянником Максимом Самохиным. Они вместе были на практике в Латуринске. Поэтому я наводил справки о нем, но и соответственно о его семье. Тогда правда был еще жив его дедушка, ваш отец. Теперь после его, – Рябинин специально выделил особой интонацией слова, – скоропостижной смерти, его наследство поделено в разных пропорциях. Вам старшему сыну досталось практически все, вы теперь как Мистер Твистер, «…делец, банкир, владелец заводов, газет пароходов…», – процитировал он Маршака. – А ваш брат по сути просто работает на вас. Да вы ему хорошо платите, но в бизнес не пускаете. А вот племянник у вас пользуется гораздо большим авторитетом, чем брат. У вас нет сыновей. Ваша старшая дочь больна и в бизнесе вам не помощник. Младшая еще не имеет ни знаний, ни опыта, да и вообще еще неизвестно захочет ли она заниматься семейным бизнесом. А вот Максим, – парень не промах. Умен, хваток, предприимчив, думаю у него большое будущее, – с каким-то грустным сарказмом закончил свое повествование Рябинин.

– Найдите мою дочь! – Как приказ изложил свою просьбу оперативнику Самохин. – С моей стороны – любые деньги, любая помощь…

– Я работаю за идею, а не за деньги, – произнес Рябинин и чуть было не был испепелен взглядом Еремеева. – Мне зарплату государство платит, но вы можете оказать помощь нашему отделу, – поймал он взгляд начальника, – в виде автомобилей или «волшебных палочек» для товарища майора, но только после того, как мы найдем вашу дочь.

Еремеев снова зло взглянул на своего подчиненного, но вслух сказал, протягивая руку для рукопожатия:

– Всегда рады помочь! Очень будем стараться! Обязательно найдем! – тряс он руку Самохина, как будто бы волшебная палочка у него уже была в кармане, и ему осталось ею взмахнуть, чтобы дочь олигарха-миллиардера оказалась у него в кабинете жива и здорова.

Когда были выполнены все формальности и заданы все вопросы, и Самойлов наконец-то уехал. За окном было уже светло и народ собирался на работу. Еремеев потянулся, позевал, сообщил Рябинину, что ему срочно нужно в Главное управление и тут же испарился. При этом строго-настрого наказав тому искать и к вечеру доложить о проведенных мероприятиях по поиску «золотой девочки», остальные дела отложить на потом.

– Ищи Рябинин, ищи! Найди мне эту девчонку! Хоть из-под земли достань! Если ты ее найдешь, мы процент раскрываемости поднимем, нас по телевизору покажут, Самойлов машины новые купит, а мне звание повысят.

– А, мне что с того? – съехидничал оперативник.

– Ты же идейный. Тебе либо премия, либо нагоняй. Иди работай! И смотри у меня! – погрозил он своим толстым как сарделька пальцем. – Не умничай!

– Как же я тогда искать буду? Если не умничать? – усмехнулся Рябинин.

– А ты, приятеля своего кликни на подмогу, – пошевелил он пальцами-сардельками, приставив их к своей голове в виде рогов.

«Спать сволочь поехал. А я работай, а потом все лавры ему», – шел по коридору в свой кабинет и мысленно возмущался Рябинин.

К полудню он был в гимназии где училась Лиза Самойлова. Классный руководитель в виде женщины средних лет, приятной внешности и такими же манерами рассказала, что девочка старалась, но ставили ей пятерки скорее не за знания, а за то, что ее отец материально помогал гимназии в виде ремонта, стройматериалов и другой спонсорской помощи. Сама девочка была стеснительной и замкнутой, ни с кем не дружила, после занятий ее всегда ждал автомобиль с шофером. Ее никогда не задерживали и не вовлекали в школьные мероприятия, так как она и так была загружена кружками и репетиторами.

К вечеру картина не прояснилась. Рябинин ни на шаг не продвинулся в своем расследовании. Все репетиторы и тренеры девочки говорили одно и тоже. Девочка не была не выдающейся танцовщицей, не певицей, не гимнасткой, рисовала неплохо, но и не блистала. Учеба тоже давалась тяжело, особенно химия и математика. Но все знали ее папу, и поэтому не скупились на похвалу.

Единственной зацепкой, был мальчик по имени Гриша, со смешной фамилией Зайчик. Преподаватель художественной школы сообщила, что когда они ездили на этюды, то Лиза с Гришей ставили свои мольберты рядышком и тихо перешептывались. Иногда Гриша угощал девушку конфетами, помогал нести этюдник или смешивал ей краски.

– Лиза всегда сильно смущалась и краснела до кончиков ушей, но ее глаза светились счастьем, – улыбнулась преподавательница, подкатив глаза и на ее щеках образовались милые ямочки. Она подмигнула бровями Рябинину и стала накручивать свои и без того вьющиеся волосы на указательный пальчик.

– А как мне найти этого Зайчика? – вернул ее с романтических небес на реалистичную землю Рябинин.

– Он мой сосед. Мы живем на одной лестничкой площадке, – не сдавалась напористая Алла Семеновна. Так она представилась при встрече Рябинину.

– А может у вас есть его телефончик? – стал подыгрывать ей оперативник.

– Нет. Телефончика у меня нет. Могу вам показать где он живет, если вы проводите меня домой, – откинула прядь волос за спину художница.

– Конечно провожу, и даже подвезу. Я на машине, – вживался в роль Рябинин.

– Замечательно! – томно произнесла та, и подхватив оперативника под ручку направилась к выходу.

На улице около художественной школы стояло много дорогих иномарок. Рядом была парковка банка. И по выражению лица Аллы Семеновны, Рябинин догадался, что она ищет глазами его машину в дорогом ряду. Его позабавила ситуация, когда тот увел художницу за угол минуя дорогие иномарки и предложил свою скромную «шестерку». Она надув губки села в его авто, но спустя минуту уже щебетала обо всем на свете, забыв, что выглядит не очень респектабельно. От этой бесконечной болтовни у Рябинина раскалывалась голова, но он не подавал вида, что Алла Семеновна ему уже порядком поднадоела.

Вошли в обшарпанный подъезд, поднялись на 4 этаж многоэтажки.

– Вот здесь я живу, – показала на деревянную дверь, обитую дерматином художница.

– А где живет Зайчик? – мило улыбнулся оперативник.

– Вы не можете просто так взять и уйти. Вы обязаны выпить со мной чашечку кофе, – прислонилась кокетливо к двери Алла Семеновна и невзначай повела плечом, так что ее шарфик упал на пыльный коврик.

Рябинин быстро поднял его и так же кокетливо произнес:

– Если я сейчас зайду и выпью с вами чашечку кофе, то как честный человек и честный сотрудник правоохранительных органов я должен буду на вас жениться, а я этого сделать не могу. Потому что я уже женат и у меня трое детей, – соврал он. – А за нарушение облика доблестного полицейского меня выгонят с работы. Жена подаст на элементы. Нам не на что будет жить. Я начну пить и ругаться матом, виня во всем тебя дорогая. Прогоню твою маму, потому что она будет жалеть тебя и винить меня в твоей загубленной жизни и … – не успел договорить Рябинин, как перед его носом закрылась дверь и уже по другую сторону ему сообщили раздраженным визгливым голосом:

– Следующий подъезд 6 этаж 60 квартира.

– Благодарю вас Аллочка! – улыбнулся Рябинин, и побежал вниз по ступенькам.

– Как пропала? – Неподдельно удивился Зайчик. – Она всегда была под присмотром преподавателей, личного водителя. Она не могла самовольно взять и уйти, – отвечал он пространно на вопрос оперативника.

– Ну, а ты с ней, о чем говорил? Может что-то обсуждал? И вообще какие у вас с ней были отношения?

– Да никаких у нас с ней отношений не было, – заверил Рябинина юноша. – Лиза хорошая девчонка. Но ее держат в такой строгости, что она даже по телефону боится лишний раз кому-то позвонить. Тотальный контроль повсюду. Я ее видел-то только на этюдах, да пару раз в художественной школе. Я архитектуру люблю, а она пейзажи. Мы у разных преподавателей занимаемся. Даже на этюдах я пишу церковь, мост через реку, а она – парк, лужайку, реку с утками и лебедями.

– А преподаватель, Алла Семеновна говорит, что ты ей знаки внимания оказывал? – переключил разговор в другое русло Рябинин.

– Эта полоумная нимфоманка? Ну угостил девчонку конфетами, ну помог пару раз мольберт к машине донести. Ну поговорил пару раз ни о чем. О погоде, о том какая музыка нравиться и все. И вообще зачем мне лишние проблемы. Я, если честно, этих – показал он пальцами знаки кавычек, – «элитных» на дух не выношу. Они словно не от мира сего. Не посмеяться, не поприкалываться. Она даже нашу современную попсу не знает. Зато все знает о Бахе, Чайковском, Вагнере. Ведет себя словно она на международном рауте, кроме светских бесед об искусстве, литературе и папиных достижениях в фармакологии с ней не о чем разговаривать. Я ее просто пожалел. Смотрю всегда одна в сторонке, вся жизнь по расписанию, как в армии. Подъем – упал – отжался – отбой, шаг в лево – шаг вправо – расстрел, прыжок на месте – провокация.

– А еще с кем-нибудь она общалась? – скорее просто так, для очистки совести спросил Рябинин.

– Нет, ни с кем, кроме Аллы Семеновны. Я во всяком случае не замечал, – ответил Зайчик.

Приближался вечер, а Рябинин ни отгадал ни одной загадки, не решил не одного ребуса. Только он подумал о том, что ему сказать Еремееву, как зазвонил телефон.

– Ну, что сыщик? Нашел девчонку? – прохрипела трубка недовольным голосом начальника.

– Нет! – коротко ответил тот и отключился, чтобы не слышать стенания Еремеева.

– Словно сквозь землю провалилась, – уже сам себе ответил он и поехал в роскошный загородный дом Самойловых. «Нужно поговорить с матерью и домработницей, а еще повидать Максима Самойлова, может там какая-нибудь ниточка отыщется» – рассуждал оперативник.

Особняк Самойловых утопал в буйстве красок и напоминал палитру художника. Все было ухоженно и необычайно красиво: дорожки, выложенные булыжником, клумбы, зоны отдыха с витыми скамеечками, альпийскими горками и фонтанчиками, бассейном в виде большой капли и прудиком с кувшинками под плакучей ивой. Чувствовалась рука дорого дизайнера-профессионала.

Разговор с матерью пропавшей девушки кроме слез истерик и не внятного бормотания ни к чему не привел. Домработница тоже пожимала плечами и повторяла как попугай одно и тоже: «Не знаю, просто ума не приложу».

«Чего его прикладывать, если его нет» – сделал вывод Рябинин, и попросил разрешения осмотреть комнату девушки.

Комната была с розовыми обоями, розовыми шторками с рюшами, кровать покрыта розовым покрывалом, в розовой вазе стояли розовые искусственные цветы. На кровати сидел розовый плюшевый мишка.

«Комната Барби», – мысленно обозвал ее Рябинин.

«Алые паруса» Грина, Сборники стихов Пушкина, Лермонтова, поэтов Серебряного века, и другие авторы со своими произведениями из школьной программы стояли ровными рядами на розовых полочках, вперемешку с куклами и мягкими игрушками. В белых шкафчиках был идеальный порядок, не пылинки, не соринки. Единственным, что по мнению оперативника отмечало, то что здесь жила живая девочка были книги о Гарри Поттере.

«Как в музее», – отметил про себя Рябинин.

В письменном столе лежали в пеналах: ручки, карандаши, кисти, ластики. За гардеробом, аккуратно сложенным стоял мольберт и картины. Оперативник стал их разглядывать. На переднем плане всюду были пейзажи: прудики с лебедями и утками, лужайки с тропинками и кустарниками, цветочные клумбы, заснеженные деревья со снегирями. Но вдали практически на всех картинах были изображены романтические сцены: целующиеся влюбленные; молодой человек с букетом цветов, ждущий встречи с девушкой; прогуливающаяся по осенней аллее парочка; за окном кафе, держащиеся за руки парень с девушкой.

– Скажите, Лиза была влюблена? – обратился он к матери девушки присевшей на край стула и нервно наблюдавшей за тем, как посторонний мужчина копается в вещах ее дочери.

– Нет! – замотала она головой. – Не знаю… – подумав, пожала она потом плечами.

– Вы вообще разговаривали со своей дочерью? Она делилась с вами своими переживаниями, проблемами, женскими секретами в конце концов? – почему-то стал раздражаться Рябинин.

– У нее не было проблем! Откуда у нее проблемы? У нее все есть: наряды – пожалуйста, лучшие репетиторы – пожалуйста, вкусная еда – пожалуйста, отдых за границей – пожалуйста. Какие проблемы? Какие переживания? Она занимается чем хочет, в силу своей занятости она редко днем бывает дома, а вечером она рисует, читает или учит уроки. Ей некогда думать о мальчиках. Да и рано еще, она же ребенок, – недоумевала мать. – У нее есть все, о чем только можем мечтать любой человек.

– Да, – согласился оперативник и добавил. – Все, кроме любящих родителей.

Тут он подошел к кровати, заглянул под подушку, потом под матрас, но ничего не нашел. Тогда его взгляд упал на плюшевого мишку, он поднял его стал разглядывать со всех сторон, и на спине увидел потайной карман. В нем лежал розовый блокнот.

– Обычно девочки, которым не с кем поговорить ведут дневники, – потряс перед носом матери блокнотом Рябинин.

В блокноте были выведены аккуратным почерком наивные стихи о любви и страданиях. Имя Гриша было обведено жирным шрифтом и заключено в витиеватую рамочку. Вокруг были изображены сердечки, цветочки и прочие знаки обожания.

Приклеенные фантики от конфет, а ниже сочинение на тему: «Как бы я провела лето…»

«Сегодня Гриша был очень любезен, помог мне с оттенком аквамарина, а потом угостил конфетами. Что за божественный вкус был у этих леденцов. Они напомнил мне лето в Венеции. Солнце, вода, гондольеры с длинными шестами-веслами. Покрытые зеленой тиной фундаменты домов и сваи мостов. Как бы мне хотелось побывать с Гришей в Венеции. Мы сидели бы в яркой гондоле. Я – в длинном красном сарафане и соломенной шляпе на голове с большими полями. Он в потертых джинсах с голым загорелым торсом, улыбающийся, приветливый, красивый… С непокрытой головой и бликами золотого солнца в светлых кудрях. Даже мечтать об этом – уже счастье…»

Рябинин перелистал несколько исписанных страниц о мечтах «бедной Лизы» и увидел засушенный букетик из фиалок.

«Вот и пришла весна. Гриша сегодня в парке нашел первые фиалки и подарил мне. Как тоскливо и горячо застучало мое сердце. Мне стало немножко страшно, от того что вдруг он услышит его стук и поймет, как я его люблю. Как я жду воскресенья, и как быстро летят воскресные часы. И как долго тянуться остальные дни недели…»

Рябинин подумал о своей дочери, а ведь и он тоже ничего не знает о ней. Ему вечно некогда. Он утешает себя тем, что для девочки важнее мать. Что она еще маленькая. Что своими мечтами и переживаниями она, наверное, должна делиться с женщиной, которая поймет ее лучше.

Тут его живое воображение нарисовало картину, как он приходит домой уставший, идет на кухню, ест суп уставившись в тарелку, а его дочь начинает щебетать о том, как мальчик Вася подарил ей три хилые фиалки, которые нашел на площадке детского сада…

Как какой-то Коля Перепелкин, в первом классе дернул ее за косичку, и показал язык, а она думала, что она ему нравится…

Как Дима из параллельного 7 «Б» нес ей портфель…

Как в девятом классе она впервые поцеловалась с Женькой Ивановым…

Рябинин передернул плечами и перестал фантазировать о том, что может быть с его пятилетней дочерью дальше. А представил, как он сам сидит, молча кивает слушая ее в пол-уха, и приклеивает дурацкие ярлыки этим мальчишкам: «Вася, да ты глупец, девочкам нужно дарить розы».

«Перепелкин – я чувствую, что детская колония по тебе уже плачет»

«Дима – спортом надо занимается, а то современная молодежь тяжелее ложки и портфеля ничего поднять не может»,

«Сколько лет этому Женьке? Восемнадцать?.. Он что педофил? Как он посмел прикоснуться к тебе? Я его закопаю…»

«Хорошо, что я отец, а не мать» – остановил он себя. «Все-таки девочка должна делиться своими девчачьими секретами с матерью» – твердо решил он, в оправдание себя.

– Я заберу его на время, – вложил Рябинин дневник девушки в свою папку, и подошел к компьютеру.

– Пароль знаете? – повернулся он на стуле в пол-оборота к матери, пропавшей.

– Нет, – растерянно пожала она плечами.

– Назовите ее дату рождения, – потребовал оперативник.

Перебрав несколько вариантов простых паролей, которые не подошли, Рябинин спросил о кличках домашних животных.

Кот «Мурзик», собака «Бася» и хомяк «Прохор», тоже потерпели фиаско.

И тут Рябинин хлопнул себя по лбу: – Тьфу, дурак, – обозвал он сам себя и набрал: «Зайчик». – Сим-сим откройся, – произнес он, и компьютер, как загипнотизированный волшебными словами явил оперативнику милую картинку розового вышитого сердечка.

К его глубокому разочарованию ничего полезного с точки зрения его работы он не нашел. Закладки, ссылки, файлы были посвящены учебе, художественным выставкам, любимым певцам, актерам и другим фигурам шоу-бизнеса. Еще были ссылки на модные бутики нижнего женского белья, кожгалантереи, косметики, а также гадание на кофейной гуще и картах таро, новости о битве экстрасенсов, что вызвало улыбку у оперативника. В папке «фото», его взору предстали картинки, на которых были улыбающиеся: Лиза с родителями в Венеции, на Кипре, в Камбоджи, в Испании, Париже, Риме, Милане. Редкие снимки с родной сестрой, угрюмой, неулыбчивой больной аутизмом Эрикой. С дедушкой, с двоюродными братом Максимом и с двоюродной сестрой Леной.

«Опять голяк» – рассуждал Рябинин сидя в машине, застрявшей в пробке на светофоре. «Еремеев порвет меня на адмиралтейский флаг». «Господи помоги мне найти эту девчонку!» – взмолился он, когда наконец-то дошла его очередь ехать на зеленый сигнал светофора.

Глава 4

«Подвиг»

Когда за командиром канонерской лодки «Кореец» капитаном второго ранга Григорием Павловичем Беляевым закрылась дверь кают-компании крейсера «Варяг», Руднев протянув тому пакет с японским ультиматумом и отвернувшись от него, чтобы не были видны слезы произнес: