Наследство старого аптекаря

– Я Григорий Павлович, несколькими минутами ранее, получил ответ от командиров кораблей международной эскадры, о том, что они направили протест командующим японской эскадрой, но он не был принят во внимание японской стороной. И защищать наши суда командиры кораблей международной эскадры тоже не собираются. А это значит, что мой корабль – кусок мяса, брошенный собакам…

Руднев выдержал небольшую паузу, а потом решительно продолжил:

– Ну что ж, если мне навяжут бой, – я приму его. Сдаваться Гриша, я не собираюсь, – повернулся он к капитану «Корейца», – как бы ни была велика японская эскадра… Иди Гриша, я в тебе не сомневаюсь, – он крепко пожал руку Беляеву, и добавил, – Россия не забудет нас…

Собрав на палубе всю команду Руднев объявил:

– Сегодня ночью десять японских миноносцев внезапно атаковали русскую эскадру вице-адмирала Старка, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура и торпедировали броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич», а также крейсер «Палладу». Поврежденные корабли надолго выбыли из строя. Помощи нам ждать не от кого. Против двух наших кораблей японцы бросили целую эскадру контр-адмирала Сотокити Уриу, в состав которой, я знаю, входят тяжелый броненосный крейсер «Асама», пять бронепалубных крейсеров и семь миноносцев.

Капитан сделал небольшую паузу оглядел ровный строй команды и продолжил.

– Вызов более, чем дерзок, но я принимаю его. Я не уклоняюсь от боя, хотя не имею от своего правительства официального сообщения о войне. Уверен в одном: команды «Варяга» и «Корейца» будут сражаться до последней капли крови, показывая всем пример бесстрашия в бою и презрение к смерти. Так было и так будет всегда! Мы русский народ никогда не были трусами и не просили пощады!..

Руднев еще раз мельком оглядел команду, повернулся в сторону стоящих офицеров, снял форменную фуражку, перекрестился, вновь одел фуражку на голову и спокойно сказал:

– А теперь, идите, и сделайте все, что велит вам ваш долг перед Отечеством. Я верю в вас, и да поможет нам Бог! – Руднев вытянулся в стойку «смирно», и отдал «честь» своей команде.

Через секунду раздалось громогласное трехкратное «УРА!»…

– Спасибо! Спасибо, братцы! – шептали губы капитана, а по его щекам текли слезы…

В 11часов 20 минут крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» подняли якоря и направились к выходу с рейда. Японская эскадра уже караулила их у южной оконечности острова Филипп. Ближе всех к выходу с рейда стояла «Асама», и когда с нее, японцы не ожидавшие, что «Варяг» и «Кореец» не сдадутся без боя, увидели шедшие навстречу русские корабли, Адмирал Уриу приказал расклепать якорные цепи, так как времени на подъем и уборку якорей у них уже не было. На палубе возникла сумбурная неразбериха и шум. Корабли начали спешно вытягиваться на плес, на ходу перестраиваясь в боевые колонны.

При обнаружении русских кораблей на мачтах «Нанивы» были подняты сигнальные флаги с предложением сдаться без боя. Но Руднев приказал на сигнал не отвечать и пошел на сближение с неприятельской эскадрой. Несколько левее от «Варяга» шел «Кореец». С капитанского мостика Рудневу было видно, как «Кореец» в полной боевой готовности, словно преданный сторожевой пёс, ощетинился, оскалился и готов в любую секунду по команде хозяина ринутся в неравную схватку со стаей голодных волков. Он знал, что капитан канонерской лодки Беляев, как и он сам не даст слабины и не отступит.

– Приготовится к бою! – отдал команду Руднев офицерам.

И они тут же бросились в рассыпную, каждый к своим подчиненным.

– К бою готовсь! К бою готовсь! К бою готовсь… – разнеслось человеческое эхо по всему кораблю, передаваемое команде офицерами и старшими матросами.

В 11 часов 44 минуты на мачтах флагманской «Нанивы» был поднят сигнал об открытии огня. Спустя минуту броненосный крейсер «Асама» начал пристрелку из орудий носовой башни. Первый залп лег впереди «Варяга» с небольшим перелетом. К удивлению русских, японские снаряды взрывались даже при ударе о воду, поднимая громадные столбы воды и клубы черного дыма.

Антонов и Северский выбежали на палубу, осмотреться нет ли раненных. В дыму их было не разглядеть, палуба была мокрой и скользкой. Непривычному к качке Антонову было тяжело, его самого мутило и трясло как «Варяг».

– Огонь! – раздалось совсем рядом справа от Антонова.

– Огонь! – вторили слева.

Это «Варяг» и «Кореец» ответили неприятелю своими залпами. К большому разочарованию Руднева первые залпы канонерской лодки дали большой недолет, и он понял, что в дальнейшем артиллерийскую дуэль с японской эскадрой русскому крейсеру надо будет вести в одиночку. Тем временем плотность огня со стороны противника увеличилась: в бой вступили корабли второй группы. «Варяг» полностью скрывался за громадными водяными столбами, которые с грохотом то и дело взлетали до уровня боевых марсов. Надстройки и палубу обдавало градом осколков. Японские крейсера двигались сходящимся курсом, прижимая русские корабли к отмели.

Весь мокрый с головы до ног Антонов оттаскивал раненных дальше от борта, тяжелораненных спускал в каюты. На бегу успевал осмотреть раны, кому-то перевязать, кому наложить жгут, кому дать дельный совет, и снова выбегал на палубу, за очередным раненым. Северский был в каюте и усердно выполнял распоряжения молодого хирурга, полностью полагаясь на его революционные познания в медицине.

Несмотря на людские потери, «Варяг» энергично отвечал врагу частым огнем. Главной его целью стала «Асама», которую вскоре удалось вывести из строя. Тогда в атаку на крейсер пошел вражеский миноносец, но первый же залп с «Варяга» пустил его на дно.

– Молодцы! Братцы, молодцы! – подбадривал свою команду капитан, но его почти никто не слышал из-за взрывов, криков раненных и подающих команды офицеров и старших матросов.

Но в 12 часов 20 минут японский снаряд перебил трубу, в которой были проложены все рулевые приводы. В результате неуправляемый корабль двинулся на камни острова Йодольми. Почти одновременно еще один снаряд взорвался между десантным орудием Барановского и фок-мачтой. При этом погиб весь расчет орудия № 35. Осколки влетели в проход боевой рубки, смертельно ранив горниста и барабанщика.

– Доктора к капитану! Доктора к капитану!… Разнеслось по кораблю.

Антонов запыхавшийся, мокрый, весь в крови и копоти прибежал в капитанскую рубку, но Руднев уже был на ногах.

– Не надо, доктора! Все в порядке, Роман Иванович, помогайте раненым, – отказался он от помощи. – У меня царапина, и легкая контузия.

– Дальнейшее управление кораблем перевести в кормовое рулевое отделение, – приказал капитан.

– Есть! Перевести управление в кормовое рулевое отделение, – повторил офицер с посеченным осколком лицом, и спешно удалился.

Атака русских кораблей все еще продолжалась. Внезапно раздался скрежет, и корабль, вздрогнув, остановился.

В боевой рубке, мгновенно оценив положение, офицер закричал:

– Стоп, машина! Полный назад!

Матросы выполнили приказ, но было уже поздно.

Теперь «Варяг», развернувшийся к противнику левым бортом, представлял собой неподвижную мишень. Японский командующий, заметив это поднял сигнал «Всем повернуть на сближение с противником». Корабли всех групп легли на новый курс, одновременно ведя огонь из носовых орудий.

Положение «Варяга» казалось безнадежным. И Руднев, мысленно прощаясь с кораблем, просил Пресвятую Богородицу и Андрея Первозванного о помощи.

Японские корабли быстро приближались к сидевшему на камнях крейсеру, который ничего не мог предпринять. Одновременно раздались несколько выстрелов, и «Варяг» получил тяжелые повреждения. Снаряды большого калибра, пробив борт под водой, взорвались в угольных ямах. Вода начала подступать к топкам.

– Вода!

– Вода! – разносились людские голоса.

– Приступить к откачке воды! – раздался приказ офицера. – Всем, кто стоит на ногах, заделать пробоину!

И экипаж немедленно приступил к откачиванию воды всеми наличными средствами. Матросы под огнем врага, презирая смерть стали подводить пластыри под эти пробоины. И вдруг, когда надежды на спасение совсем не осталось, произошло чудо: крейсер «Варяг» сам, как бы нехотя, сполз с мели и задним ходом отошел от опасного места. Не искушая более судьбу, и глядя на потери среди команды и страдания раненных, Руднев приказал лечь на обратный курс.

Но ситуация все еще оставалась очень тяжелой. Хотя воду откачивали всеми средствами, «Варяг» продолжал крениться на левый борт, а его осыпал град вражеских снарядов. Но, к удивлению японцев, «Варяг», увеличив ход, уверенно уходил в сторону рейда. Из-за узости фарватера преследовать русских могли лишь крейсера «Асама» и «Чиода». Но вскоре японцам пришлось прекратить огонь, так как их снаряды начали падать вблизи кораблей международной эскадры. Итальянскому крейсеру «Эльба» даже пришлось из-за этого перейти в глубь рейда.

В 12 часов 45 минут Руднев приказал огонь прекратить. Бой закончился.

***

– Офицеров в кают-компанию! – Приказал капитан, и взглянул на часы. Стрелки показывали без четвери час пополудни.

Через несколько минут кают-компания наполнилась офицерами.

– Я собрал вас, господа офицеры, – начал капитан, – чтобы обсудить с вами сложившиеся обстоятельства. Я принял решение перевести весь экипаж на суда наших союзников, а крейсер «Варяг» затопить. Полчаса тому назад, я обсудил это с капитанами международной эскадры, возразил лишь капитан английского крейсера «Тэлбот», мотивируя свое мнение большой скученностью кораблей на рейде. Но его мнение мне не интересно. Я хочу услышать ваше, господа?

Руднев встал против света, так чтобы хорошо видеть лица своих подчиненных. Их лица были в копоти, некоторые были ранены, двоих офицеров не хватало. Удовлетворившись, тем, что их лица были полны решимости, Руднев повторил вопрос:

– Как вы считаете, господа, я принял правильное решение? Или есть другие мнения? Прошу высказаться прямо, ибо у нас мало времени.

– Вы правы!

– Мы тоже так считаем!

– Да! – посыпались одобрительные возгласы офицеров.

– Тогда за дело, господа! – распорядился капитан, – я думаю каждый знает, чем ему следует заняться. Не будем терять времени.

Офицеры покинули кают-компанию и направились каждый к своим подопечным. А Руднев пошел в лазарет, чтобы распорядится насчет раненных. Он специально не вызывал Северского и Антонова, зная, что у них полно других забот. И что возможно в эти минуты они спасают чьи-то жизни.

Сразу же приступили к перевозке раненых, а затем и всего экипажа на иностранные корабли. Руководил перевозкой Северский, а Антонов вынимал осколки, обрабатывал и перевязывал раны пострадавшим. Среди тяжелораненых оказался и Василий Буров, матрос первой статьи броненосца «Цесаревич».

– Вот, братка, оно как, помираю я, – шептал он Антонову, пересохшими губами.

– Не помрешь! Все будет хорошо! Я тебя вылечу, – горько улыбнулся Роман.

– Эй, матросик, ты ранен? – обратился он к молоденькому пареньку трясущемуся в углу каюты.

– Нет… – затряс он головой.

– А где здесь самое грязное помещение? – спросил у него Антонов.

– Не знаю… – затрясся тот еще больше.

– В трюме… – ответил за него Буров.

– А паутина там есть? – разглядывал рваную рану в животе раненого матроса Антонов.

– Полно… На кой ляд тебе эта паутина? – недоумевал умирающий Буров.

– Пойди голубчик в трюм, по дороге найди какую-нибудь, палку, шест, не важно что, намотай на него эту тряпку, – протянул он кусок простыни пареньку. – А в трюме на нее собери как можно больше паутины, и пулей обратно. Будешь пробегать мимо камбуза, захвати сахар. Понял?

Тот молча кивнул.

– Тогда выполняй! – приказал Антонов, а сам склонился над «распаханным» животом Бурова.

– Сейчас я выну осколки, а ты немножко потерпишь, договорились? – обратился он к пациенту.

– Не мучься, паря. Я все едино не жилец. Помру вот-вот… – стонал Буров и подкатывал глаза.

– Ты не помрешь, я тебе обещаю, – подбодрил его Антонов.

– Ты это, паря, если я все же помру, – облизал сухие губы Буров, – не в службу, а в дружбу, в мою деревню съезди, да моим домашним скажи, что мол Василий Буров, ваш муж и отец помер не трусом, а за отчизну свою голову сложил…

– Помолчи, береги силы, – остановил его тот.

– Нет, ты пообещай мне, – не отставал раненный.

– Обязательно, побываю у тебя в гостях. Обещаю! – заверил его Антонов.

Затем он обработал руки спиртом, вынул пинцетом из квадратной кастрюли, как показалось Бурову, страшные ножницы и еще какие-то кривые инструменты, выложил все на белую тряпицу, завязал себе какой-то марлевкой рот и нос и как коршун склонился над телом Бурова.

– Возьми в рот, зажми зубами, – всунул он кусок палки в рот своему пациенту.

Пока шли приготовления к операции, вернулся молодой матросик с несколькими кусками сахара и паутиной.

– Как тебя зовут? – спросил его Антонов.

– Тимофей Рябинин, ваше благородие! – громко отрапортовал он вытянувшись по струнке и чуть не оглушив Антонова.

Даже теряющий сознание Буров вздрогнул и пришел в себя.

– Юнга, не ори так, а то я в рай из-за тебя не попаду, – простонал Буров, сквозь палку во рту.

– Рябинин значит? – Удивился Антонов. – Это хороший знак! Тогда я спокоен, – подмигнул он юнге.

– Вот тебе веревка,– протянул он кусок шнура тому, свяжи ему ноги и примотай их к столу, чтобы не шевелился. А потом крепко держи за плечи. Понял?

Тимофей кивнул, но глаза его были наполнены ужасом.

– Не бойся, – все будет хорошо, – подбодрил его Антонов, и взял в руки инструмент.

Буров зажмурился, юнга тоже последовал его примеру.

Когда в небольшое корытце один за одним, зазвенели падая по очереди несколько осколков, вынутые из тела матроса, очередной родственник Егора Рябинина приоткрыл один глаз, чтобы взглянуть на происходящее. Увидев в разрезе внутренности Бурова, он отшатнулся от того и рухнул навзничь.

– Слабонервные эти Рябинины, – констатировал Антонов, вспомнив Митьку Рябину, который тоже упал в обморок, когда он делал кесарево сечение жене Пелгуя.

Закончив операцию, Антонов наложил на шов тряпку с паутиной и раскрошив кусок сахара присыпал её. Потом аккуратно наложил повязку на рану.

Наблюдавший последние полчаса за окончанием операции Северский поинтересовался у молодого хирурга, зачем тот это сделал.

– Дело в том, что по своим свойствам паутина напоминает лимфу, а лимфа поддерживает иммунитет, – стал объяснять полезные свойства паутины Северскому, Антонов. – Поэтому раны заживают быстро: после наложения паутины в первые же часы уменьшается боль и отёк, а температура приходит в норму. Ведь насколько я знаю, антибиотиков еще не изобрели? А рана может загноиться и тогда сепсис, а лечить его нечем. А значит летального исхода не избежать.

Антонов опустился на корточки возле Тимофея Рябинина и похлопал его по щекам. Тот открыл мутные ничего непонимающие глаза и стал фокусировать свой взгляд то на Романе, то на Северском, то на Бурове.

– А, сахар? – внимал каждому слову Северский, пока юнга приходил в себя.

– Сахар, это тоже своего рода бактерицидное и обезболивающее средство.

– Все, Василий, – похлопал Роман по плечу Бурова. – Выздоравливай!

– Ваше благородие, а мне что делать? – окончательно пришел в себя Рябинин.

– Пошли со мной будешь помогать, – подал он руку встающему юнге, – и не называй ты меня, – у Антонова еле язык повернулся, чтобы выговорить, – этим благородием, понял?

– А, как мне к вам обращаться, ваше благород…? Извините, – осекся он.

– Меня Романом зовут, – представился он юнге, и протянул руку для рукопожатия.

– А, по батюшке кто вы будите? – Неуверенно пожал ее Тимофей Рябинин. – Не положено господ по-простому звать, – добавил он извиняющимся тоном.

– Но если это так важно для тебя, то Антонов Роман Иванович, – полностью представился он юнге.

– А, вы меня Тимкой кликайте, или юнгой, мне все едино, – сразу повеселел тот.

На палубе было много пострадавших, которые тоже нуждались в экстренной помощи, и Антонов «засучив рукава», «с головой окунулся» в свою родную стихию. Тимка еще несколько раз побывал в полуобморочном состоянии, но держался изо всех сил и не показывал, как ему плохо. Он пособирал всю паутину со всего корабля, накрошил несколько килограммов сахара, перестирал несколько десятков простыней, но был рад тому, что ему некогда было думать о том, как горько терять друзей, как страшно, когда вокруг все взрывается и бурлит, и как тяжело осознавать, что никто не пришел на помощь их крейсеру, который теперь хотят затопить.

Антонов провел еще несколько операций по удалению осколков, ампутировал две ноги и одну руку, которые уже невозможно было восстановить, ещё две руки к счастью удалось спасти, и они были пришиты. Антонов переживал, по поводу того, что возможно эти руки будут плохо функционировать, ведь у него не было ни подходящего оборудования, ни хорошего света, ни нормальных инструментов, но он сделал все что мог.

«Во всяком случае эти люди не будут полными инвалидами», – успокаивал он себя. А Северский, и те, кого ему удалось спасти, радовались и восхищались им.

В 15 часов Руднев направил на «Кореец» мичмана Балка.

Командир «Корейца» Беляев тут же собрал военный совет. Он нервно расхаживал по кают-компании со сжатыми кулаками, потом резко остановился и выделяя каждое слово произнес:

– Считаю, что предстоящий через полчаса бой – не равен, и вызовет напрасное кровопролитие. Мы не сможем нанести существенного вреда неприятелю, а потому необходимо… взорвать лодку… Думаю, что вы тоже так считаете?.. Капитан Руднев принял аналогичное решение, «Варяг» потерял управление, получил большие пробоины, угольные ямы и часть топок затоплены, мы к сожалению, бессильны в сложившихся обстоятельствах. Он окинул взглядом поникших офицеров и добавил: – Возражения есть?

– Ни как нет! – Хором ответили офицеры «Корейца»

– Начинайте подготовку к затоплению! – Приказал капитан.

Экипаж «Корейца» перешел на французский крейсер «Паскаль».

В 15 часов 50 минут Руднев со старшим боцманом, обошли «Варяг» и убедившись, что на нем никого не осталось, сошли с него вместе с матросами трюмных отсеков, которые открыли кингстоны и клапаны затопления.

В 16 часов 05 минут был взорван «Кореец». Беляев был бледен как стена, и стоял неподвижно провожая в последний путь канонерскую лодку, которой отдал свои лучшие годы и которую сам приговорил к смертной казни.

В 18 часов 10 минут «Варяг» лег на левый борт и скрылся под водой…

Глава 5

«Уравнение с тремя неизвестными»

Егор Рябинин очень плохо спал ночью: вертелся с боку на бок анализируя и приводя к общему знаменателю дела о пропавших девушках, которые к его глубокому разочарованию так и не появились дома, на что оперативник очень сильно рассчитывал. К еще худшему положению дел вело то, что его жена задерживалась в командировке еще на неделю, а холодильник был пуст еще к концу первой. К тому же Рябинина бесило, что за прошедшие два дня он не на шаг не продвинулся в своем расследовании и Еремеев неистовствовал. От его утренних воплей до сих пор стоял шум в ушах и болела голова, а голодный желудок завязывался узлом и издавал звуки похожие на предсмертные стоны.

– Разве уснешь тут? Если очень хочется кушать. – Пожаловался он дивану, который заскрипел от очередного поворота голодного тела хозяина.

Где-то за стенкой что-то громко упало. А через несколько минут во входную дверь кто-то позвонил.

Рябинин нехотя встал с дивана натянул джинсы и пошел открывать.

– Добрый вечер! – услышал он приятный женский голос соседки Любки. Так ее называли подъездные бабульки. – Извините, что поздно, но у меня безвыходная ситуация. Я бы вас не за что не побеспокоила, но сама я не справлюсь, к сожалению… – начала тараторить, и заискивать перед оперативником она. – Моя кошка Муська, перевернула в ванной шкаф. Даже не знаю, как она так умудрилась, ведь он такой тяжелый и никогда раньше не переворачивался. Она все время на него залезает, уж не знаю, что ее там привлекает? У нее есть кошачий дом, что ей там надо на этом шкафу право даже не могу предположить…

– Так, что случилось по существу? – перебил ее стенания Рябинин.

– По существу, она перевернула в ванной шкаф так, что он закрыл все пространство собой, и теперь я не могу пройти в ванную, а она не может выйти из нее, и орет. Требует, чтобы ее освободили. А я женщина хрупкая и физически слабая, я не могу его сдвинуть…

С последними словами соседки Егор не мог согласиться, так как хрупкость женщины составляла примерно центнер веса при росте около 170 см, и она легко справлялась с тяжелыми сумками, а иногда и мешком картошки. Рябинин неоднократно наблюдал эту картину со своего балкона.

– То есть вы хотите, чтобы я помог подвинуть вам шкаф? – снова прервал он ее.

– Да! – утвердительно кивнула она.

– Тогда пойдемте спасать кошку, – захлопнул за собой дверь Рябинин.

Шкаф действительно перегородил вход в ванную, но кошка давно уже была в кухне на стуле и важно взирала желтыми глазами на Рябинина. Егор легко приподнял упавший шкаф и сдвинул в стону, освободив проход в ванную. Затем он, под одобрительные возгласы хозяйки, легким движением поставил его на место. Отметив про себя, что она и сама легко могла это сделать.

– Ой, какой вы сильный! – посыпались на Рябинина одобрительные эпитеты. – Вы такой мужественный! И очень симпатичный. Я не могу вас просто так отпустить, пойдемте на кухню, хотя бы чаю выпьем.

Мужская суть Рябинина упиралась и не хотела этого, а продажный желудок настаивал на обратном и требовал платы за приложенные усилия. В итоге он победил.

На столе появилась запеченная до золотистой корочки курица с воздушным картофельным пюре, маринованные огурчики и грибочки, свежий душистый хлеб и вишневая наливка.

Когда Рябинин поел и слегка захмелел от сладкой, но крепкой наливки, и под одобрительные, хвалебные речи соседки Любки, ему очень захотелось оказаться на своем диване. Ибо он боялся за свою честь и репутацию. Хотя нет-нет, да и мелькала в его голове мысль о том, что эта Любка не так уж и дурна, да и готовит вкусно, а уж как она его нахваливает…

В этот самый момент зазвонил ее телефон в комнате. Она улыбаясь стала медленно удаляться.

– Мама, наверное, волнуется. Я утром, как уехала, так больше и не позвонила ей. А она у меня такая беспокойная… Переживает все, нервничает, как будто мне пять лет…

Слышал удаляющиеся шаги и голос соседки Рябинин.

– Вот и замечательно, – обрадовался он. – У вас очень милая мама. Все мамы беспокоятся о детях. Даже когда тем уже давно не пятнадцать, – встал он со стула и быстро направился к входной двери. – Люба, огромное вам спасибо, вы так скрасили мой одинокий вечер. Все было очень вкусно. Меня провожать не надо, дверь я захлопну, – уже находясь на лестничной площадке прокричал он в дверной проем, и захлопнул дверь, как обещал, чтобы опередить быстро приближающуюся к нему Любовь.

– Все доволен? – укладываясь на диван, снова обратился Рябинин к своему желудку, который теперь урчал, как сытый кот. – Тебе лишь бы пожрать! Никакой совести, – увещевал он его.

– Всем спасибо! Спокойной ночи! – произнес он в пространство, словно обращаясь к кому-то невидимому.

Как только его голова коснулась подушки, а рот растянулся в прощальном зевке, Рябинин тут же уснул и ровно засопел.

Ему снились девчонки в русских сарафанах с вплетенными яркими лентами в длинные косы. Они все были на одно лицо, словно близнецы, а ему нужно было найти среди них Лизу Самохину. Девчонки смеялись, водили вокруг него хороводы, а он все не мог понять, которая из них Лиза. Потом хоровод остановился и девчонки стали играть в прятки. Разбежались кто-куда и скрылись из поля зрения оперативника.

– А, ну стоять! Кому говорю, вернитесь! – кричал он. – Не ходите в лес! Туда нельзя! – пытался он их остановить.

За кустом рябины мелькнула чья-то тень и Рябинин бросился туда. Он увидел только кусок материи цвета морской волны, и до боли знакомые глаза. – Стой ты кто? Я тебя знаю?! – бежал он за тенью, но догнать не успел. Его разбудил настойчивый звонок.

– Да! Рябинин слушает! – злым голосом закричал он в трубку телефона, не сообразив спросонья, что это сработал будильник.

Когда там никто не ответил, он выругался, бросил телефон на пол и снова закрыл глаза в надежде увидеть продолжение сна. Но вместо этого пришли думы о том, что у него куча дел, и несколько встреч, и что ему нужно вставать и идти на работу, пока работа не пришла к нему в виде визжащего Еремеева.

Только Рябинин присел за свой стол изучить оперативные сводки, как дежурный открыл дверь и не входя в нее крикнул:

– Рябинин к начальнику!

Рябинин шепотом непристойно выругался и поплелся прямо по коридору. Навстречу ему шел криминалист Серега Кузнецов: