Немые голоса
– Да, именно это я и хочу сказать. Я даже не знала, что она живет в этой деревне.
– Вы проработали с ней шесть лет и не знали, где она живет? – В голосе зазвучало недоверие, вопрос вырвался жестко, пронзительно.
– Слушайте, я городской человек. – Конни посмотрела на него поверх кофейной кружки, поставила ее на стол перед собой и продолжила: – Я выросла в Лондоне, поступила в Ньюкасл. Жила в квартире в Хитоне, потом, когда мы поженились, мы переехали в крошечный домик в Вест-Джесмонде. Я знала, что Дженни живет где-то в Нортумберленде, в какой-то глуши. В те редкие случаи, когда мы куда-то ходили вместе – командные ужины, в таком духе, – это было в городе. Откуда мне знать, что она живет в Барнард-Бридж? Вот вы знаете, где живет ваша начальница?
Вопрос был риторическим, но Эшворт ответил на него про себя: «О да, я знаю. Сколько раз я подвозил ее туда, когда она была слишком раздражена, чтобы сесть за руль. Или вызывала меня в последний момент, чтобы поговорить о деле».
– Вы же не считаете, что это я ее убила?
Эшворт видел, что Конни поняла это только сейчас. Эта мысль пробудила ее от депрессии и похмелья. Ее взгляд прояснился, и она уставилась на него в ужасе.
– Можно предположить, что у вас был мотив. Если бы не она, у вас бы по-прежнему была ваша работа. Вы бы не застряли здесь, живя на пособие под всеобщие насмешки.
– Нет! – Конни встала, демонстрируя свою позицию. – Это моя вина. Если бы я следовала предписаниями, если бы хоть раз позвонила учительнице Элиаса, если бы потрудилась навестить его вечером, когда застала бы его с Морганом, я бы все еще работала и моя фотография не мелькала бы во всех газетах. Я не убивала Элиаса. Его убила его мать. И Дженни Листер не подставляла меня. Я сама разрушила свою карьеру.
– Но она могла вас прикрыть, повернуть дело так, чтобы вытащить вас из беды.
Конни улыбнулась, и он впервые подумал, что она привлекательна.
– Ну, – ответила она, – этого бы ни за что не случилось. Не в стиле Дженни.
– Где вы были вчера утром?
Он начал ей верить, но не хотел этого показывать.
– Во сколько?
– Между восемью и половиной двенадцатого.
– Я была здесь до девяти, потом отвела Элис в группу. Группа начинается в девять пятнадцать. Я подвезла ее, оставила там и поехала на час в Хексем. Побаловать себя. Поглазеть на витрины магазинов и выпить приличный кофе. Не то же самое, конечно, что Ньюкасл, но пока это все, что я могу себе позволить. Погода была хорошая, так что я вернулась на машине домой и пошла в деревню пешком, чтобы забрать Элис.
Эшворт выглянул в окно и увидел, что дождь перестал идти. Небо, едва видневшееся сквозь мокрые деревья, прояснялось.
– Где вы припарковались в Хексеме?
– Рядом с большим супермаркетом, у вокзала.
– Парковочный талон, наверное, не сохранился?
– Не было у меня талона!
Она начинала терять терпение, и ему больше нравилось видеть ее такой: разозленной, готовой постоять за себя, а не апатичной, будто из нее высосали все силы.
– Там бесплатная парковка, но до города нужно немного пройти. Я экономлю на парковке и вместо этого покупаю себе кофе. Вот такими расчетами приходится заниматься, живя на пособие и жалкие алименты, которые мой муж платит дочери.
– Вы не видели там никого из знакомых?
– Я в этом захолустье никого не знаю.
– Понимаете, – продолжал Эшворт, спокойно и рассудительно, – тело Дженни Листер нашли в фитнес-клубе «Уиллоуз». Это где-то на середине пути отсюда до Хексема. Недалеко. Вы проезжали его по дороге в город. Может, еще одно совпадение?
– Да, сержант, – ответила она. – Еще одно совпадение. – Она помолчала. – Я ездила в «Уиллоуз» пару раз. Если ужинаешь в ресторане, можно воспользоваться бассейном. Это было в прежние времена, когда я еще была замужем, до того как у нас появилась Элис и летние поездки за город стали испытанием.
Она встала, и Эшворт решил, что она хочет закончить разговор, но она пошла на кухню и принесла кофе, который стоял на подогреве в кофеварке. Конни молча долила кофе в его чашку. Он любил пить кофе с молоком и сахаром, но она не предлагала, и он не стал просить.
– Расскажите мне о Дженни, – попросил он. – Какой она была?
– Продуктивной, – ответила она. – Честной. Сдержанной.
– Она вам нравилась?
Конни задумалась.
– Я ей восхищалась, – ответила она. – Она никого не подпускала слишком близко, поэтому определить, нравится она вам или нет, было сложно. По крайней мере, никого с работы. Думаю, это ее способ выживания. Некоторые соцработники действуют иначе: все их друзья – из числа коллег, они понимают наш стресс и фрустрацию. А Дженни всегда говорила, что хочет оставлять работу за дверью кабинета. Может, поэтому она решила поселиться так далеко.
Она немного помолчала и продолжила:
– Дженни всегда считала себя правой. Всегда. Она слушала доводы, но, если приняла решение насчет какой-либо ситуации, ничто не могло ее переубедить.
Эшворт подумал, что у него тоже есть такие коллеги. И среди полицейских тоже много тех, кто не любил мешать работу и дом. Большинство его друзей – копы, и так проще, потому что они понимали его шутки, его напряжение. Но некоторые офицеры прекращали общение, как только заканчивалась смена. Это делало их несколько изолированными, аутсайдерами в команде. Интересно, Дженни тоже казалась такой – неприветливой, может, даже высокомерной?
– Она совсем не говорила о семье?
– Я знала, что у нее есть дочь, но только потому, что у Дженни на столе стояла фотография девочки и я про нее спросила. Когда ушел мой муж, Дженни сказала, что с ней произошло то же самое, когда ребенок был совсем маленьким. Это все.
– Значит, вы не догадываетесь, кто мог захотеть ее убить?
– О, я уверена, она получала угрозы, – спокойно ответила Конни. – За все-то годы. Все мы получали.
– Что вы имеете в виду?
Она посмотрела на него как на дурака:
– По работе нам приходилось забирать детей из семей, обычно против воли. Конечно, некоторые люди нас ненавидели. Мы сомневались в их способности быть родителями, вламывались в дома, заставляли их выглядеть некомпетентными или жестокими перед соседями. Как вы думаете, какая была реакция? Мы часто сталкивались с агрессией. – На мгновение она замолчала. – Но мог ли кто-то из клиентов Дженни ее убить? Ни за что. Большинство из них живут в хаосе, в их жизни – бардак, поэтому их дети и подвергаются риску. Они бы не смогли спланировать такое убийство. Они бы даже не смогли добраться до «Уиллоуз», не то что пройти внутрь фитнес-клуба. Не знаю, кто убил Дженни Листер, но я сильно удивлюсь, если выяснится, что это связано с ее работой в соцслужбе.
Она собрала чашки и унесла их на кухню, потом вернулась в крошечную гостиную, чтобы надеть уличную обувь. Эшворт пошел за ней на улицу. Наверное, жить в такой туманной низине рядом с водой не очень полезно для здоровья. Сад зарос. В углу разрастался ревень, в высокой траве виднелась пара кустиков чистотела.
– Вы здесь задержитесь надолго?
Он не мог себе этого представить. Как она и сказала, она больше была похожа на городского человека.
– Боже, нет! – скривилась она. – Просто я отчаянно хотела сбежать от журналистов, а Фрэнк, мой бывший, знает хозяев этого дома. Не думаю, что смогла бы протянуть здесь целую зиму.
Она подошла к небольшой ржавой калитке, позеленевшей от лишайника, и остановилась.
– В деревню приходил незнакомец, – сказала она. – Вчера, сразу после обеда. Возможно, это неважно. Он искал не Дженни.
– Все равно расскажите.
Она посмотрела на часы, чтобы убедиться, что у нее есть еще пара минут.
– Немного странно получилось. Мы вышли на улицу посидеть после обеда – это был первый по-настоящему солнечный весенний день, – и он был там. Элис заметила его на мосту. Он сказал, что приехал на автобусе. Он искал Веронику Элиот. Она живет в большом белом доме у перекрестка. Я сказала ему, что, когда я проходила мимо ее дома, ее не было. Я предложила ему подождать и выпить у нас чай.
– Зачем вы это сделали?
Эшворт никогда не одобрял рискованные поступки. А если женщина живет одна, то приглашать чужака в дом – тем более безумие.
– Не знаю. Мне было одиноко. С тех пор как тут узнали об Элиасе, меня стали избегать. Я хотела пообщаться со взрослым человеком, и он показался нормальным. Но я не собиралась оставлять с ним Элис, поэтому позвала ее с собой в дом приготовить чай. А когда мы вернулись, он исчез. Странно, я же говорю. Но, может, он увидел на дороге машину Вероники. Или, может, не захотел сидеть тут с сумасшедшей отчаянной домохозяйкой и ее ребенком.
Конни грустно улыбнулась и поспешила в деревню по грязной проселочной дороге.
Глава двенадцатая
Брифинг закончился, и Вера сидела в своем кабинете. Ей хотелось привести в порядок мысли. Эшворта она отправила в Барнард-Бридж поговорить с Конни Мастерс, Холли и Чарли вернулись в «Уиллоуз» опрашивать сотрудников отеля, которых не было накануне. Вера смотрела вниз на улицу, где на еженедельной ярмарке уже собрались люди, и думала о том, что выбор фитнес-клуба в качестве места убийства имеет большое значение. Зачем убивать ее там? Ведь преступника могли застукать в любой момент. Есть же и другие места, где можно совершить преступление, и попроще. Наверное, убийца Дженни сам ходил в клуб или проследил за ней. Значит, преступление было преднамеренным, заранее спланированным. Либо, подумала Вера, мотив проще и банальнее – Дженни убили, потому что она что-то увидела во время посещения клуба. Без подготовки. Убийства часто совершаются по самым нелепым причинам, и это особенно трагично.
Она набрала телефонный номер дома Дженни в Барнард-Бридж. Ответил Саймон Элиот.
– Как там Ханна?
– Мы мало спали, – ответил он. – Я подумал вызвать ей врача. Она всю ночь говорила, ей нужно отдохнуть. Может, он даст ей что-нибудь, чтобы она сегодня отключилась. – Он помолчал. – Она хочет видеть мать.
«Не мать, а тело матери. Не одно и то же».
– Это можно устроить. У меня времени нет, но я отправлю кого-нибудь за вами.
Вера уже решила, что пошлет Холли. Может, Ханна будет разговорчивее с кем-то, кто ближе ей по возрасту.
– Я не уверен, что я должен с ней ехать, – ответил Саймон. – Думаю, она хочет попрощаться наедине.
Вера уловила в его голосе огорчение.
– Конечно, и это хорошо, – сказала она. – Отдохнете немного. Незачем убиваться самому. – Она сделала паузу. – Я бы хотела поговорить с кем-нибудь из друзей Дженни. Кажется, на работе она ни с кем не сближалась, так что я предполагаю, что у нее должны быть друзья в деревне. Вы не поможете?
– Энн Мейсон, – сказал он. – Она учительница в начальной школе, на севере долины, живет в доме недалеко от деревни. Они ходили в театр, ужинали. Вместе занимались фламенко. Наверное, сейчас она в отъезде, на пасхальных каникулах. У них с мужем есть дом в Бордо, и они уезжают туда всегда, когда есть возможность. Дженни иногда ездила с ними.
– У вас, наверное, нет ее мобильного?
– У меня нет, но, может, есть у Ханны. Я узнаю.
На другом конце линии воцарилось молчание.
– Я ничем не могу ей помочь, – с горечью сказал он наконец.
– Сейчас никто ничем ей не поможет, дорогой.
И Вера сообщила ему, что к ним приедет Холли и скажет, когда Ханне можно будет посетить морг.
Вера договорилась встретиться с Крейгом, региональным менеджером Дженни, на обеде в Киммерстоне. Он все равно будет в городе в это время, и это единственное окно в его графике. Так он общался – модные словечки, отрывистые фразы. Будет встреча с партнерами, сказал он по телефону. Внутренние дела агентств. Такая вот у него работа, стратегии и политика. Он в жизни не встречался лично ни с одним подопечным. Вера подумала, что он был этим чертовски доволен. «Вот такой я должна быть – стратегии, политика. Этого от меня хочет начальство. Но, господи, как же это скучно».
Он предложил встретиться в винном баре на Фронт-стрит. Она проходила мимо него пару раз, но не заходила внутрь. Вера точно знала, что это место собой представляет: цены завышены, пафос и куча красивых людей, которые будут на нее пялиться, думая, что она одна из тех бездомных, что продают всем журналы, и забрела сюда после ночи на мостовой. Она специально приехала в бар с небольшим опозданием, чтобы не ждать в одиночестве, и сразу узнала его – мужчина лет сорока, в костюме, с журналом «Инди». На полу – портфель. Вера в жизни не носила с собой портфель. В баре почти никого не было – обычно обед начинался чуть позже, так что их никто не услышит.
Когда он увидел ее, на лице отразилось удивление и разочарование. Наверное, он ожидал кого-то в стиле Хелен Миррен. Сейчас люди считают, что женщины, занимающие старшие посты в полиции, должны выглядеть как героиня сериала «Главный подозреваемый». Он поднялся, чтобы пожать ей руку, и она заметила, что он очень высокий. Редко мужчина оказывался настолько выше ее.
– Это ужасно, – сказал он. – Дженни Листер была лучшим сотрудником соцслужбы, что я встречал. Не знаю, как мы будем без нее. Ее команда в шоке. – Он холодно посмотрел на Веру. – Не знаю, какя буду без нее. На ней все держалось. Официально она была моей заместительницей, но на самом деле это она помогала мне оставаться на плаву.
От этих слов Вера потеплела. За всем этим жаргоном и амбициями все же скрывался человек. Когда он заказал миску картошки к багету с копченым лососем, она прониклась к нему еще больше.
– Значит, она хорошо справлялась с работой?
– Преуменьшение года. – Он макнул картошку в майонез. – Если бы она хотела, то могла бы дойти до главы управления по социальному обслуживанию. Она была организованная, пугающе умная, отличный руководитель.
– Так почему ее не повысили?
Вера не верила в святых. Что было не так с Дженни, раз она осталась на «полевой» работе, вместо того чтобы пойти на повышение до руководителя?
– Она этого не хотела, – сказал он. – Сказала, что ей не нужны ни деньги, ни скандалы. И что ей будет не хватать работы с подопечными, с приемными родителями. Что будет скучать по детям.
– И вы ей поверили?
Он посмотрел на нее с изумлением:
– Конечно! Дженни Листер не врала.
«Неправда, – подумала Вера. – Все мы врем. Иначе не выжить. Просто некоторые делают это лучше остальных. Наверное, Дженни Листер была великолепной лгуньей».
Крейг продолжал:
– Ей нравилось быть самой талантливой сотрудницей. Может, она понимала, что руководство – это не ее. Ей бы не хотелось оказаться на втором месте.
– А ее семья? – спросила Вера. – Она местная?
Он оторвался от еды.
– Да, родилась и выросла в Нортумберленде. Поступила в университет на юге, но остальное время находилась здесь.
– Родители еще живы?
«Может, Дженни посвящала их в свои дела, если они рядом. Может, Ханна могла пожить у них».
– Нет, – ответил он. – Она никогда об этом не говорила, но моя жена увлекается историей этих мест и наткнулась на рассказ о них в старом выпуске «Хексем Курант». Отец Дженни был адвокатом и, похоже, обманывал клиентов. Он покончил с собой прежде, чем дело дошло до суда. Мать протянула еще несколько лет, но сильно изменилась. Не вынесла стыда. Кажется, она жила в доме престарелых где-то на побережье. Умерла лет десять назад. Помню, Дженни ездила на похороны.
«Еще одна женщина с придурком-отцом», – подумала Вера. Может, у них с Дженни все же было что-то общее.
На обратном пути к вокзалу, продираясь через толпу людей, собравшихся на ярмарку на широких улицах, Вера услышала, как запищал телефон, сигнализируя об СМС. Она никогда не понимала этого. Почему не позвонить и не оставить сообщение на голосовой почте? Ей нужны были очки, но она была слишком неорганизованной и тщеславной, чтобы пойти к окулисту. На улице слишком много людей, можно даже не пытаться прочесть. Ее бы задавили пожилые фермеры и дамы, идущие навстречу. Добравшись до офиса, она сделала себе кофе, прежде чем посмотреть в телефон. Сообщение было от Саймона Элиота. Конечно, так ведь общается молодежь. «Подруга Дженни Энн только что вернулась из отпуска. Будет рада с вами поговорить». И номер телефона.
Она как раз собиралась позвонить Энн Мейсон, когда раздался звонок по городскому телефону. Это Холли, она только что вернулась с Ханной из морга. Говорила каким-то драматичным шепотом:
– Можно я с ней останусь, босс? Она в жутком состоянии. Она ведь еще ребенок.
Это что, обвинение? Как будто Вера какое-то бессердечное животное, не смогла лучше позаботиться о девочке.
– Конечно, если она хочет, чтобы ты осталась.
– Она так подавлена, непонятно, чего она хочет, но она спросила, могу ли я побыть рядом.
– Ну, отлично. Посмотри, может, удастся ее разговорить. Пока что все, что мы знаем о Дженни Листер, – это то, что она была чем-то средним между матерью Терезой и Ганди. И личной жизни как будто бы не больше, чем у них.
– Да, – ответила Холли с энтузиазмом, радуясь заданию. – Муж ушел, когда Ханна была маленькой. Невозможно, чтобы с тех пор у нее не было мужчин. Ведь столько лет прошло.
Похоже, Холли не поняла, что ее слова прозвучали немного жестоко, но Вера ничего не сказала. В ее жизни никогда не было мужчины. Что бы Холли подумала об этом?
Энн Мейсон жила на склоне холма, с которого открывался вид на долину, где вдоль ручья расположилась деревня Барнард-Бридж, в доме, построенном в старом здании амбара. Вере не очень нравились такие преобразования – дом в итоге получался массивным, с высокой крышей и гулким эхом. Такая архитектура напоминала Вере церковь, да и где в таком доме хранить все барахло? Чердака-то нет. Вера увидела дом Энн, выехав на узкую улицу, ответвлявшуюся от главной дороги в паре миль за деревней. Улица какое-то время вела вдоль Тайна, и за деревьями ничего не было видно. Затем машина выехала на открытую местность, и Вера снова увидела дом. От окон, заменивших широкие двери амбара, отражалось белесоватое солнце.
Энн Мейсон не была похожа на женщину, у которой собирается много барахла. Худощавая, приятная, с маленькими руками и аккуратной короткой стрижкой на седых волосах. На ней все еще были надеты хлопковые брюки и прогулочные сапоги, в которых она была в поездке.
Они сели на стильные скандинавские кресла, и им открылся вид на долину.
– Когда Саймон нам позвонил, мы ехали по трассе А1. Поверить не могу. Чтобы Дженни…
На полированном деревянном полу рядом с дверью стоял рюкзак. Она периодически на него посматривала, и Вера поняла, что, несмотря на гибель подруги, ей было некомфортно от того, что она не могла сразу же заняться распаковкой. Она явно была из тех женщин, которые терпеть не могут неопрятность, незаконченность в делах. Вера вдруг вспомнила фразу из отчета по делу Элиаса Джонса: «Майкл ненавидит бардак». Значит, они с Дженни не были на одной волне. В ее доме царил уютный беспорядок, и она не стала бы волноваться, оставив в раковине пару грязных тарелок перед уходом на работу.
– Где сейчас ваш муж? – спросила Вера. Если они ездили в отпуск втроем, возможно, он тоже может сказать что-то полезное.
– Он поехал в питомник, забрать собаку. – Энн улыбнулась, как будто извиняясь. – У нас нет детей. Собака – наш ребенок.
Нижний этаж дома – свободной планировки, без стен. С одного конца стояла большая печь, отапливаемая дровами, а с другого – кухня из черного гранита и стали.
– Чем он зарабатывает на жизнь?
«Это место явно куплено не на зарплату учительницы».
– Он архитектор. Это был его проект.
Она снова улыбнулась, ожидая комплимента.
– Прелестно, – ответила Вера, не пытаясь сделать вид, что говорит искренне. – Итак, что вы можете рассказать мне о Дженни Листер? Я так поняла, вы были близкими подругами.
– Очень близкими. Мы познакомились лет десять назад. Я преподавала в начальной школе Ханны – и все еще работаю там, на свою беду. Дженни вступила в родительский комитет. Мы вместе возвращались в деревню после встреч, стали по дороге заезжать в паб и обнаружили, что у нас много общих интересов: фильмы, театр, книги. Так мы и подружились.
– Как часто вы встречались?
– Как минимум раз в неделю. Среда – наш день. Мы обе были так заняты, что проще было выделить для встреч один свободный вечер. Иногда мы ходили куда-нибудь – например, мы всегда посещаем спектакли Королевской шекспировской труппы, когда они приезжают в Ньюкасл. Иногда нам нравилось что-нибудь в «Сейдже». Недавно мы пошли на шестинедельный курс фламенко для начинающих, очень весело, хотя у Дженни получалось намного лучше, чем у меня. Но обычно мы проводили время вместе в деревне. Ужинали у меня или у нее. Летом гуляли, если погода хорошая.
Энн вдруг словно ошеломило. Вера чувствовала, что она подумала о том, что больше не будет этих совместных вечеров по средам. Нечего предвкушать, нечем разнообразить неделю. Затем она, конечно, почувствовала вину за такую эгоистичную мысль. Вере всегда казалось, что чувство вины переоценивают.
– Она говорила с вами об убийстве Элиаса Джонса?
– Без подробностей. Она была настоящим профессионалом. Когда происходила вся эта шумиха – обвинения соцработников в прессе, – я видела, что ей тяжело. Однажды я спросила ее, почему она этим занимается. Ну, учитель – тоже не самая простая работа, но в соцслужбу пойдет только ненормальный. На тебя сыплются все шишки, и никакой похвалы. – Энн замолчала, глядя в огромное стеклянное окно в сторону деревни. – Дженни просто сказала, что ей это нравится. Что это единственное, что у нее хорошо получается. Но это, конечно, неправда – у нее многое получалось хорошо. Она была потрясающей матерью. – Снова пауза. – И замечательным другом.
– Тогда о чем же вы говорили? – Вера никак не могла этого понять. Вот эти две немолодые женщины среднего класса проводят столько времени вместе. Разве у них не кончились бы темы для разговоров? Она никогда не понимала такую дружбу. В последнее время она сильно сблизилась со своими соседями-хиппи, державшими небольшое хозяйство рядом с ее домом на холмах. Иногда они вместе напивались по вечерам ее виски и их ужасным домашним вином. Она помогала им, когда нужно было стричь овец или когда курицы сбегали из курятника. Но проводить вместе часы напролет, просто болтая…
– Думаю, в последнее время в основном говорила я, а она слушала.
Энн вдруг напряглась, и Вера подумала, что всю беседу она казалась неспокойной, и дело не только в том, что ее лучшую подругу убили. Может, это просто было в ее характере – нервозность, тревожность. Может, потому она и выбрала своей карьерой обучение хорошо воспитанных детишек в приятной сельской школе. Не смогла бы выдерживать стресс.
Энн глубоко вздохнула и продолжила:
– В последнее время мой брак переживает не лучшие времена. Наверное, какой-то кризис среднего возраста. Меня стал привлекать новый сотрудник в школе. Ничего не было, ничего такого, но меня беспокоило, что я ощущаю себя как втюрившийся подросток. Дженни показала мне, как нелепо мое поведение. Сказала, что мы с Джоном только что построили этот дом, потратили годы на то, чтобы сделать его таким совершенным, и, как только мы этого добились, все пошло на спад. Мне просто нужен был адреналин. Я уверена, что она была права.
«Боже, – подумала Вера, – что за самовлюбленный бред. По мне, так лучше проводить время с любым честным преступником, чем с этой любительницей покопаться в себе».
– Она собиралась поехать с нами во Францию сейчас, но решила остаться. Сказала, что нам с Джоном нужно побыть вдвоем. Вот такой она была подругой.
– Ну а что насчет нее самой? – резко спросила Вера. – У нее были приятели?
– Я не уверена.
Похоже, откровения шли в одностороннем порядке. Дженни с радостью выслушивала болтовню своей подруги о ее подростковой влюбленности, но ничего не выдавала в ответ. Кажется, осмотрительность была частью ее как профессиональной, так и личной жизни. Что же за секреты она скрывала?
– Недавно я подумала, что, возможно, у нее кто-то появился, – вдруг сказала Энн. – Она отменила одну из наших встреч в последний момент, без особой причины. И она казалась очень счастливой. Просто сияла.
– Вы не спросили ее, в чем дело?
Вера начала терять терпение. Эта женщина звучала как героиня сопливых журнальных историй.
– Она сказала, что у нее начались отношения, но она не может об этом говорить, – ответила Энн.
– И где же она встретила своего загадочного любовника? – Вера не могла больше держать себя в руках. – На занятиях фламенко?
– Нет! – Энн, кажется, была потрясена. – Нет, нет, я так не думаю. Если бы это было так, почему не рассказать мне?
– Тогда к чему вся эта секретность?
– Я подумала, может, она встречается с коллегой. – Энн выглядела сконфуженной. – Или с женатым мужчиной.
«Значит, все же не святая».
Вера ехала по узкой проселочной дороге в сторону деревни, довольная визитом. Она словно заново открывала для себя Дженни Листер из уютного домика, мать очаровательной дочери. Вера всегда чувствовала себя комфортнее с грешниками.