Маяк

– Вот. А кашу, заметьте, не кушал.

Артём улыбнулся и виновато развел руками.

После ужина мы запалили большой костёр, сидели, сытые и довольные, пили чай и вспоминали наши прошлые походы. Рассказчиком выступал, в основном, Драгин, и я иногда вставлял слово, Вася же молча поглядывал на нас, и только иногда поддакивал. Вскоре Артём откланялся, мы же просидели у костра до поздней ночи. Артём давно спал глубоким сном, и не слышал, как я суетно залезал в палатку. Я улёгся рядом и уснул со вчерашним чувством любви ко всему миру, хотя во мне не было ни капли спиртного.

Проснувшись наутро, я обнаружил, что лежу в палатке один: Артём уже встал, и, видимо, давно – я слышал, что он уже запалил костёр. Я поглядел на часы, опасаясь, что сильно проспал, но нет, было ещё слишком рано, и Драгин с Васей, конечно, ещё спали. Я тоже попытался уснуть, но сон не шёл. Натянув куртку и штаны, я выбрался из палатки.

Артём сидел у костра, и глядел на пламя. Неудивительно, ведь больше заниматься было нечем: вчерашнюю посуду он перемыл, заготовленные дрова сложил аккуратно в стороне, над костром покачивался котелок с закипающей водой. Рядом с ним на земле лежала книжка в невзрачной мягкой обложке, с заголовком на немецком языке. «Вот, умник» – без злобы подумал я.

– Доброе утро, – сказал я, потягиваясь, – ты чего так рано вскочил?

– Доброе утро, – отозвался он. – Чего-то не спится. Я давно уже встал.

– Я вижу.

– Вода закипает. Достань чай, а то я не знаю, где у вас чего лежит.

– У нас.

– Что? – переспросил Артём.

– У нас лежит.

– Ну, да, у нас, – смутился он.

– Может, кофейку запарим?

– Я лучше все-таки чаю.

– Не любишь?

Он неопределенно помотал головой, и потянулся за книжкой.

В соседней палатке завозились, послышался звук раскрываемой молнии, и к нам на поляну явился заспанный Вася, на ходу приглаживающий лохматую голову.

– Чего вы тут по кофе говорили?

Артём встал, налил кипятка в Васину кружку, я всыпал туда большую, с горкой, ложку мелко помолотой арабики.

– Вот спасибо, – сказал Вася, усаживаясь рядом с Артёмом. Книжка оказалась прямо под его ногами, Артём наклонился, вытащил ее, отряхнул и отложил в сторону.

– Что это ты читаешь? – неожиданно заинтересовался Вася, беря книжку в руки, и пролистывая ее.

– По работе. Тоска зелёная.

– Вижу, что по работе, – Вася раскрыл книжку посередине, перевёл заголовок, – «Стандартизация норм взаимозаменяемости типовых машиностроительных соединений».

Артём уважительно посмотрел на Васю.

– Мы что же, коллеги?

– Это вряд ли, у меня профессия редкая. Занимаюсь техническими переводами. С немецкого и датского. Так что где чего не разберёшься – обращайся, помогу по дружбе. А ты чем занимаешься, если не секрет?

Артём замялся, я подумал, что он не хочет отвечать, и вспомнил про уговор не задавать ему вопросов; Вася тоже вспомнил, поднял ладони в извиняющемся жесте:

– Если секрет, я прошу прощения.

– Да какой секрет, просто не знаю, как это короче объяснить, – смущенно улыбнулся Артём. – Если в двух словах, я работал в конторе, которая закупает промышленное оборудование, в отделе сертификации. Ездил на производство проверять, насколько описание соответствует действительности, в основном в Германию и Австрию. А книжку читаю, чтобы язык не забыть.

– Немецкий, значит, хорошо знаешь?

– Технический – да, а разговорный у меня слабый. Общаются ведь все в основном по-английски. А английский у меня, наоборот, только разговорный и хороший.

– Так у тебя, получается, языковое образование?

– Нет. Я инженер-технолог, наш аграрный заканчивал, а языки – факультативно, у меня память хорошая, – охотно объяснял Артём.

Они спокойно разговаривали, а я вскочил, отошёл в сторону. У меня вдруг возникло явное чувство, будто на меня с укором смотрит собственный отец. Захотелось немедленно провалиться сквозь земную толщь. Я успел отвыкнуть от этого чувства собственной неполноценности, преследовавшего меня со школьной скамьи: я – валенок. Большой, надёжный, устойчивый, но – валенок. Я всегда знал, что являюсь человеком второго сорта. И всегда восхищался ими, первосортными людьми, способными быстро понимать, много запоминать, и хорошо учиться. Испытывал собачье желание служить. Увы, я не мог предложить им ничего, что могло оказаться действительно полезным.

У меня всегда была тройка по алгебре, а также по физике и всем другим точным наукам, я выезжал только на литературе и истории, так что меня утвердили в качестве «гуманитария» и оставили в покое; то же с иностранными языками – я, конечно, учил английский, и даже мог объясняться в туристических поездках, но хороших знаний не обнаруживал, несмотря на то, что несколько лет посещал оплаченные отцом курсы. Мои усилия растрачивались зря: всё выученное, вызубренное, вымученное в трёхдневный срок испарялось в атмосферу. Один я знал, каких усилий мне стоили мои тройки. И рядом всегда находился кто-то, кто знал на пять, вызывая во мне чувство благоговения и священного трепета. Смотреть на Васю снизу вверх я уже давно привык. Но тот факт, что этот худенький глазастый мальчик, Артём, способен читать техническую книгу на немецком языке, да ещё и понимать смысл написанного, приравнивал меня в собственных глазах к крупному малоразумному животному, вроде моржа или тюленя. Утешая себя мыслью о своём физическом превосходстве, я пошёл побродить по окрестностям, оставив умников наедине; они, занятые беседой, кажется, и не заметили моего отсутствия.

Уходить далеко от лагеря было страшновато, несмотря на то, что лес здесь был сосновый, не слишком характерный для этих краёв. Со стороны он казался светлым и легко проходимым, но стоило хоть немного углубиться в него, как наступала полная дезориентация, и я, всерьёз побоявшись заблудиться, держался поближе к берегу, так, чтобы слышать плеск воды или хотя бы видеть просвет между деревьями. Конечно, я мог вернуться, захватить компас, и погулять в самой чаще, но забираться вглубь леса мне было жутко. Когда я отдалился от лагеря настолько, что совсем перестал слышать голоса, в голову полезли глупые мысли насчет всяких оборотней, неопознанных изуродованных скелетах, пропавших без вести, похищениях, и всем прочем, чем любит потчевать нас телевидение по выходным дням, и что кажется несусветной чушью, когда об этом рассказывают с экранов надломленными голосами; но стоило мне оказаться одному в диком лесу вдали от этого самого телевидения, как я начал допускать, что в этих бредовых историях есть нечто рациональное. От жути мурашки бежали по телу, но мне это даже нравилось, учитывая тот факт, что я понимал, что всё это, конечно, глупости, и ничего со мной не случится, и что стоит мне только сейчас заорать, как мне на помощь явятся как минимум двое здоровых парней, и любые оборотни пустятся наутёк. Драгин дематериализует кого угодно своим презрительным взглядом и ехидными шуточками. Ему-то ничего не грозит, он ни во что не верит и никого не боится. Космическим пришельцам следовало бы замаскировать свой корабль и спрятаться, пока Драгин не оборжал их в самой грубой манере и не украсил серебристый бок их летающей тарелки своим плевком.

Вернувшись я обнаружил что все уже на ногах, и завтрак почти готов.

– Во, Лаперуза, – обратился ко мне Драгин, едва я приблизился к костру. – Скажи. Мы вчера прошли больше, чем собирались, так? И течение быстрее, чем я ожидал. Я предлагаю сегодня постоять, а завтра наверстаем.

Очевидно, Драгин, вдохновленный вчерашним уловом, хотел остаться здесь ещё на денёк, и спокойно порыбачить.

– Можно, – пожал я плечами, – если Артём не возражает.

– А вот Артём как раз и возражает, – театрально вздохнул Драгин. – Ему жуть, как охота мокнуть.

Я посмотрел на Васю, но тот лишь развёл руками: решайте сами.

– Я считаю, надо плыть, – горячо вступил Артём, – это хорошо, что получается быстрее. Не будем терять времени. У вас же потом ещё будет возможность постоять.

– Запомни, Артём, плавает говно, а мы – ходим, – усмехнулся Драгин, обводя нас оценивающим взглядом.

– Значит, надо идти, – повторил Артём.

– Так что ты скажешь, Лаперуза?

Все уставились на меня. И я решил поддержать Артёма, я-то помнил: клиент всегда прав, кроме того, приятно иногда поступить Драгину наперекор.

– Надо, так надо. Идти, так идти, – произнёс я, и слегка кивнул Артёму.

– Ну, и хрен с вами, – хлопнул себя по коленям Драгин. – Тогда начинайте собираться, аллюром, время не ждёт.

Он встал, направился к палатке, Артём тоже, захватив книжку, пошёл собираться. Я остался стоять у костра. Вася встал рядом со мной, и тихо, почти в самое ухо, спросил:

– Ты за Артёмом ничего странного не замечаешь?

– Он весь со всех сторон странный, – улыбнулся я.

– Это-то да… Слушай, он явно на чём-то сидит. Точно тебе говорю. Ты же с ним рядом спишь, неужели, ничего такого не показалось?

Я покачал головой.

– С чего ты взял?

– Видел. Он какие-то таблетки глотает, и старается так, чтобы не заметно. Воду хлебает, как конь. Не жрёт. А сегодня, ты когда ушёл, мы сидели, разговаривали. Он что-то рассказывал, и вдруг замолчал на полфразы, и весь, знаешь, как-то… Залип. Завис. Сидит, глазищи круглые, я тебе клянусь, даже не дышит. И так секунд десять. Потом очнулся, встряхнулся, видит, что я на него смотрю, испугался. Извини, говорит, задумался, чего я там говорил? А у самого руки дрожат. Я, конечно, сделал вид, что ничего не заметил. Ты за ним последи, ладно?

Я кивнул. Вася отстранился, собираясь идти собирать вещи, но задержался ещё на секунду, шепнул:

– Только Драгину пока не говори.

Раздосадованный Драгин и сам не имел большого желания общаться. Он молча упаковывал вещи, кидая на меня неодобрительные взгляды, и открывал рот, только чтобы поторопить нас. Он даже воздержался от комментариев по поводу того, что Артём опять почти нечего не съел, но посуду свою поставил к его ногам, принимая как данность, она будет вымыта.

– По-моему, я его раздражаю, – тихо сказал мне Артём, когда мы остались вдвоём.

– Не обращай внимания. Просто он привык командовать.

Он покачал головой и отошёл. Я про себя пожалел его, тяжело это, оказаться вдалеке от дома в незнакомой компании, да ещё и с чувством, что тебя не принимают. Я решил быть с ним поприветливее.

А дождь, действительно, зарядил, и не прекращался весь день. То мелкий, моросящий, едва слышный, он вдруг с порывом ветра оборачивался на миг колким косохлёстом, будто кто-то размашисто бросил с неба пригоршню мелкой крупы, быстро пробарабанившей по брезентовой палубе. Я зябко нахохлился под плащом, стараясь дышать себе же в воротник и не глядеть по сторонам, но мрачный, наводящий тоску пейзаж так и притягивал взгляд. Водная взвесь обесцветила краски, лишила мир контрастности, размыла очертания голых еловых верхушек, подпирающих бесцветное небо. Порывы ветра гнали по воде опавшую листву и спутанные пучки травы. Я и сам чувствовал себя сухим листом, захваченным течением: всё, оторвался, нет пути назад, теперь жди, куда принесёт тебя река.

Река несла в неизвестность. Теперь я жалел, что не помню ничего из того, что передавали по телевизору насчёт этих мест. Хотелось развеять тревогу, расспросить Артёма насчёт метеорита, куда он упал, почему его не нашли и откуда пошёл слух, будто животные покинули эти края; убедиться, что ситуация предсказуема и находится под контролем. Однако я помнил, что Драгин не велел задавать вопросов, так что рассчитывал при случае аккуратно поговорить с Артёмом наедине. Я оглянулся, вгляделся в лица товарищей. Артём сосредоточенно размышлял о чём-то своём, Драгин и Вася вполголоса вели длинный нудный спор насчет рыбной ловли. Я снова устыдил себя за глупые страхи, и попытался отвлечься, вспоминая слова популярных песен про осень.

К середине дня, когда я окончательно замёрз и проголодался, мне нестерпимо захотелось тепла и комфорта, или хотя бы просто – горячего чаю. Я решительно предложил сделать остановку, размять отсиженное место и перекусить. Уверен, что пятые точки онемели у всех, но Драгин мою идею не поддержал.

– Не ной, – отрезал он. – Я предупреждал, что сегодня будет лить. На ночь пораньше встанем.

– А причём здесь погода? Я зад отсидел, оно от природы не зависит.

– Ни при чём. Но костёр под дождем я разводить не буду, мы же на этом как бы время потеряем, а мы, я так понимаю, страшно спешим, – он кивком указал на спину Артёма.

Артём обернулся, посмотрел на Драгина, но ничего не сказал.

– Фиг с ним, с костром, но размяться и съесть что-нибудь мы можем? – продолжал настаивать я.

– Вы что, дети?! – взорвался Драгин. – Вас по часам кормить? Может, вас ещё и на дневной сон уложить?! А стишки вам не почитать?!

– Ну, вообще, Драгин, раньше мы при любой погоде обедали, – заметил Вася.

– Чего, ещё один голодный?

– Да, – спокойно ответил Вася.

– Раньше думать надо было, ясно? Хотели идти, так теперь гребите! Задолбали ныть!

Я хотел было продолжить спор, Артём, кажется, тоже собрался вступить, мы одновременно обернулись, и я набрал уже воздуха, чтобы начать говорить на повышенных тонах, но перехватил Васин взгляд. Он выразительно посмотрел на Артёма, и слегка махнул рукой: бог с ним, себе дороже. Артём понял, кивнул, отвернулся. Я тоже выдохнул и сел на своё место.

День уже клонился к вечеру, а мы так и не выбрали подходящего места для ночлега. Драгин продолжал казнь за неповиновение: теперь он не принимал ни одной стоянки, которые мы смотрели. То берег казался ему слишком высок, то слишком полог; то слишком мало дров, то сплошной бурелом, то он видел звериную тропу, то ему просто не нравился пейзаж. И всё это – под казавшимся бесконечным мелким дождем. Когда мы в очередной раз выбрались на берег и осмотрелись – симпатичное место, выход удобный, поляна широкая, Драгин снова скорчил мину:

– И где, по-вашему, натягивать тент?

Я показал. Драгин принялся обходить поляну в поисках, к чему бы придраться, и тут к нам на берег выбрался Артём. Он бегло осмотрелся, и лицо его, обычно спокойное, приняло такое выражение, будто он готов заплакать.

– Драгин! – обратился он умоляющим тоном, – Прошу тебя. Я ужасно устал и замёрз. И страшно проголодался. Но я же не мог знать, что со стоянками будет так плохо! У меня же опыта никакого! Я понял, надо было тебя послушать. Я больше не могу плыть… Идти… Может, уже хоть где остановимся, а? Пожалуйста…

– Я предупреждал, – выдержав паузу, удовлетворенно ответил Драгин. – Ладно, хрен с вами, встаём, – и он пошёл отвязывать вещи.

– Спасибо, – сказал я Артёму, когда Драгин отошёл. Артём слегка кивнул, улыбнулся в ответ.

– Так, – обратился к нам Драгин, – расклад такой – мы с Васей идём за дровами, вы тут натягиваете тент. Справитесь?

Я только головой покачал.

– Да, сэр. Конечно, – с готовностью отозвался Артём.

– Не «конечно», а «так точно», – мрачно поправил его Драгин.

– Конечно, сэр, так точно, – кивнул Артём.

Мы натянули тент и собрались было ставить палатки, но тут Драгин и Вася вернулись, волоча сухую сосну с уже обрубленными ветвями.

– Лить будет всю ночь, – констатировал Драгин. – А дров нам надо много. Пойдем рубить, пока светло. А вы пока эту распиливайте. Пила у меня в рюкзаке, в боковом кармане. Сам достанешь?

Хорошо, хоть не спросил, справимся ли. Артём видел цепную пилу в первый раз, но сразу сообразил, что надо делать. Встав по разные стороны бревна, мы быстро отпилили пару чурбачков. Я даже взмок, и, когда мы отпиливали третий, подумал, что куртку надо было бы расстегнуть. Артём, словно услышав мои мысли, вдруг оставил пилу и присел на отпиленную чурку. Я стянул куртку – жарко, кивнул ему:

– Давай?

Он поднял на меня побледневшее лицо.

– Сейчас, погоди.

– Ты чего? – удивился я.

– Ничего, – ответил он тихо, уже не поднимая головы. – Сейчас, остыну немножко. Мухи перед глазами полетели.

Я пожал плечами, присел на бревно. Через минуту он встал, взялся за пилу:

– Давай.

Но едва мы отпилили третий чурбак, как он снова бросил рукоятку и опустился прямо в сырую жухлую траву под своими ногами. Лицо его было белое, злое; он раздосадовано ударил кулаком по земле. Мне стало его жалко.

– Что же ты такой нетренированный? – риторически поинтересовался я, усаживаясь рядом. – Как же ты с веслом-то? Руки совсем отваливаются?

– Нормально. Там другое. Мы же без сильного усилия гребём. Или, это только мне так кажется?

– Здесь вода спокойная, и течение есть. Но да, бывает, грести приходится посильнее.

– Я понял, – он принялся тереть лицо руками.

– Ничего, пройдёт. Ты не обижайся, но тебе бы походить в бассейн, например. Очень выносливость развивает. Никогда об этом не думал? – с ноткой назидательности спросил я. Приятно ощутить хотя бы какое-то превосходство над более умным человеком, пусть даже оно заключается в способности быстрее пилить дрова. Артём молчал, и я продолжил:

– А лучше запишись куда-нибудь, чтобы с тренером позаниматься.

– Ты меня не учи. Я же не всегда такой был.

– Тем более.

Артём вдруг полез во внутренний карман своей куртки, вытащил пластиковый конверт, в каких хранят деньги и документы, извлек из него паспорт, тоненькую золотую цепочку, и красную корочку, размером вроде студенческого билета, которую и протянул мне. Я открыл. Внутри документа, на подложке цветов российского флага, имелась фотография парня, похожего на Артёма, и синяя гербовая печать. «Удостоверение Мастера спорта России», успел прочитать я прежде, чем Артём, опомнившись, забрал у меня документ, и быстро убрал его обратно.

– Ты его что, в переходе купил? – спросил я.

– Заработал. Так что ты меня жить не учи. Я не всегда был таким, понятно? – с неожиданной страстью воскликнул Артём. Задел я его за живое.

– Так что же ты тогда?.. – растерянно пробормотал я.

– Вот так. Бывает. Глупая история. Болел с осложнением, теперь – вот. Не будем это обсуждать, ладно?

– Ладно, хорошо, извини. Я же не знал, – я почувствовал себя дураком, у меня это, должно быть, на лице было написано, потому что Артём смягчился, улыбнулся:

– И ты извини. Слушай, только просьба, парням не говори, и сам забудь. Всё вообще не так уж плохо. Идёт?

Я кивнул. Всё равно я не слишком поверил в его откровение. Тоже мне, спортсмен, хилый, как поздняя рассада. Типичный «ботан», купил удостоверение, чтобы ребята уважали. О чем тут рассказывать? Никому не интересно.

Другого случая поговорить с Артёмом мне в тот вечер не выпало, он рано лёг спать, а я, несмотря на усталость, всё сидел, борясь с желанием выпить очередную кружку чая. Горячего питья хотелось страстно, но перспектива идти среди ночи по нужде вызывала настоящий испуг. Я поймал себя на том, что стараюсь не садиться спиной к лесу.

Кроме того, меня беспокоило растущее напряжение, природу которого я не мог определить наверняка. Скорее всего, это из-за Драгина. Его заметно раздражало расположение, которое мы испытывали к Артёму, но я списал это на его ревность, как лидера: Артём имел право голоса, и Драгину, привыкшему единовластвовать, было трудно с этим смириться. Ещё хотелось порасспрашивать Васю насчёт той телепередачи, но я не знал, как завести разговор так, чтобы не вызвать шквала издёвок со стороны Драгина. Так что оставалось просто молчать. Однако, стоило Драгину удалиться в палатку за сигаретами, Вася обратился ко мне сам.

– Так что насчёт Артёма? Ничего не заметил?

– Вроде, не похож он на наркомана. Похоже, у него проблемы со здоровьем. Может, поэтому и таблетки пьёт.

– Почему ты так решил? – прищурился Вася.

– Слабый он какой-то. Дрова пилили, так он чуть в обморок не упал. Ещё и обиделся, что я ему тренироваться посоветовал…

– Так, – протянул Вася, – ну, это кое-что объясняет.

– Тогда и мне объясни. А то я меньше всех знаю. Вась, тут что, правда, аномальная зона?

– А сам как думаешь? Ты что, во всё это веришь?

– Не то, чтобы верю. Просто, спрашиваю. Метеорит-то здесь ведь на самом деле упал?

– Ну, упал. Метеориты каждый день падают. Ну да, крупные – редкость, но ничего необычного в этом нет. Всё необычное придумывают впечатлительные, вроде тебя.

– Зачем тогда Артём сюда поехал, если ничего необычного?

– Скорее всего, он тоже – впечатлительный. Самому интересно. Заметил, какой у него рюкзак тяжёлый? Там явно какое-то оборудование, скорее всего, недешёвое. Бережёт-то он его, как мать родную. А вообще, это правило, насчёт вопросов, меня уже напрягает.

– Значит, правило отменим, – объявил возникший напротив Драгин.

– Это как?

– Демократическим путём. Большинством голосов.

– Вообще, он твой клиент. И это его условие.

– Условия он будет ставить дома. А здесь поход, здесь мы условия ставим. Надо будет, так и спросим. Я и спрошу. За мной не заржавеет.

Наверное, мне что-то приснилось, хотя сна своего я не помню, но проснулся я ещё до рассвета, мокрый от пота, с горящими щеками и сердцем, колотящемся в горле. Несколько секунд я лежал, задыхаясь, как рыба, выброшенная на берег, прежде, чем смог взять себя в руки. Я никогда не боялся темноты, но тогда мне был жизненно необходим свет. Непослушной рукой я нащупал фонарь, но найти кнопку включения не смог, так что я просто крутил фонарь и давил на него со всех сторон, пока кнопка сама не оказалась под моими дрожащими пальцами. Следующие несколько минут я лежал и смотрел на застёгнутый вход в палатку и свои ноги, спеленатые спальным мешком, чувствуя, как в крови распадается адреналин. Мне стало стыдно, я подумал, что мог разбудить Артёма; я привстал, заглянул ему в лицо, и вторая волна ужаса окатила меня. Мне показалось, что он умер. Он лежал на спине, со слегка запрокинутой головой; губы плотно сжаты, на лбу и в уголках глаз очертились морщины, кожа его, всегда бледная, сейчас вообще не имела цвета и выглядела как тонкий слой воска, лицо красивое и неживое, как маска. Я почувствовал, как каждый самый маленький волосок на моём теле встает дыбом, мышцы напряглись, я едва не выронил фонарь, и вдруг заметил движение его груди. Конечно, он дышал. Господи. Боже. Святая троица. Тысяча чертей. Что я такое подумал?! С какой стати ему умирать во сне? С чего я лежу, перепуганный, и едва не плачу? Я рухнул на спину, выключил фонарь, прислушался. Тишина, только шелест падающих листьев и едва слышный плеск воды в реке. Я так и лежал до рассвета, балансируя на границе сна, и забылся только тогда, когда в палатке стали четко видны очертания предметов.

Второй раз я проснулся, когда костёр уже горел, вода закипала и меня звали завтракать. Я был весьма смущён, неловко чувствовать себя соней, но, когда я спросил, почему никто не разбудил меня раньше, оказалось, что сегодня проспали все, кроме Драгина, и он один всё приготовил. Я присел напротив Артёма, протянул руки к огню. Произошедшее ночью казалось теперь нереальным, и я хотел было рассказать обо всём, чтобы повеселить компанию, но передумал: компания выглядела слишком пасмурно.

Небо оставалось затянутым облаками, и заметно похолодало.

– Ну что, сегодня – стоим? – Драгин задал вопрос всем, но взгляд его был устремлён на Артёма. Артём отрицательно покачал головой.

– Нет. Сегодня снова идём.

– Я не понял. Вчера впечатлений не хватило?

– Хватило. Но надо идти.

– Надо… Кому надо? Мне – не надо.

– У нас уговор, – тихо, но очень твёрдо сказал Артём, – Мы добираемся до места, и там вы можете стоять сколько угодно. Но добраться надо как можно быстрее.

– Насчёт быстрее мы не договаривались.

– Насчёт стоянок по пути тоже.

– Мне вообще без разницы, – пожал плечами Вася, – что здесь мокнуть, что там – индифферентно.

– Лаперуза?

– Драгин, ты, конечно, Вождь, тебе виднее, но если этот дождь будет идти две недели? Без перерыва? Ты сам говорил, что это возможно. Так и что? Две недели стоять?

– То есть, ты тоже хочешь идти.

– Да, – сказал я, не глядя на него.

– Я тебя понял, – холодно сказал Драгин, и я весь сжался. – Большинством голосов принято решение выдвигаться. Кто будет ныть, получит в рыло. Большинству ясно?

– Яснее некуда, – спокойно ответил Артём.

Мы уже начали привязывать свой багаж к палубе, когда с неба снова заморосило. Артём ждал нас на берегу. Его рюкзак мы привязывали последним. Я оглядел его, и мне показалось, что он совсем неподходяще одет: натянул плащ прямо поверх толстого шерстяного свитера и куртки, и это означало, что, во-первых, когда он начнет работать веслом, ему станет жарко, и во-вторых, если он все-таки вымокнет, ему будет не во что переодеться. С чего я вообще так о нём забочусь?! – подумал я, но спросил:

– Артём, что у тебя в рюкзаке?

Он испуганно потянул рюкзак к себе:

– В каком смысле?

– В смысле – из одежды. Ты вырядился, как бабка на рынок, и я гарантирую, что к вечеру ты вымокнешь и изнутри, и снаружи. Что ещё у тебя есть?