Маяк

– Три футболки, толстовка, запасные штаны, тельняшка как у тебя, бельё, носки, – перечислил он скороговоркой, – и ещё один свитер, но он совсем тонкий.

Я сдержал улыбку.

– Молодец. Снимай куртку и свитер, и надевай тельняшку как у меня. Куртку и толстовку далеко не убирай, клади в рюкзак, на самый верх.

Он в нерешительности смотрел на меня, явно собираясь что-то возразить.

– Давай-давай. Самые тёплые вещи надо упаковать в гермы, чтобы вечером сухие были, понятно?

Он внимательно оглядел нас, отошёл на несколько шагов, и полез в рюкзак. Пока он отыскивал свою одежду, на берег взобрался Драгин.

– Чего застряли?

– Сейчас, Артём переодевается.

– Где раньше-то были? – риторически поинтересовался Драгин, и, вытащив мятые сигареты, закурил.

Тем временем Артём снял куртку, стянул с себя толстый свитер, под которым оказалась надета рубашка, и принялся натягивать тельняшку прямо поверх неё.

– Рыдание, – прокомментировал Драгин. – А рубашку снять не судьба?

Артём повернулся к нам спиной и начал расстёгиваться.

– Кузнечик стесняется, – почти беззвучно, потешно выпятив губы, прошептал Драгин, но я его понял, и мы заулыбались.

А стесняться ему, оказывается, было нечего. Вопреки ожиданиям, нашим взорам явилась худая, но весьма ладно скроенная фигура. Я даже ощутил укол зависти: эх, везёт «ботанам», всё от природы. Артём поспешно натянул тельняшку, повернулся к нам:

– Сейчас, я быстро, – и принялся заталкивать снятый свитер в рюкзак.

– Чучело, – сказал Драгин, как мне показалось, слишком громко, но Артём, кажется, не услышал.

Дождь так и не полил, но моросить не прекращало. Тучи висели уже не так низко, как с утра, и мир вокруг начал вновь обретать краски. Сегодня нам даже разговаривать не хотелось, мы просто гребли, озираясь по сторонам. Никогда бы не подумал, что осень может быть так красива, особенно с воды. На водной глади скопилось так много листьев, что казалось, будто я погружаю весло в густой суп, и мешаю его, словно в кастрюле. Однако, через некоторое время парни сзади, видимо, соскучились, и затеяли игру в «гляделки». Они, не отрываясь, сверлили взглядами мою спину, пока я, чувствуя взгляд, не начинал оглядываться, но они успевали отвернуться. Стоило мне повернуться обратно, они тут же снова утыкались в меня глазами. Я знал, что возмущаться бесполезно, они только того и ждут, а вступать в перепалку мне не хотелось, так что я просто попросил Васю поменяться со мной местами, чтобы немного сменить позу. Вася с удивившей меня охотой пересел на моё место, я же занял его, позади Артёма. Вскоре мне начало казаться, что я схожу с ума. Сзади меня никого больше не было, а ощущение сверлящего спину взгляда не пропадало. Я начал оглядываться, но заметил, что за мной пристально наблюдает Драгин, и постарался сдерживаться – не хватало ещё оказаться уличенным в паранойе и грубо высмеянным. Пытаясь переключить внимание, я пробовал размышлять на отвлеченные темы, но думать о чем-то, кроме устремленного на меня взора, было совершенно невозможно. Тогда я попробовал сосредоточиться на нём, чтобы проследить направление взгляда, но, когда мне казалось, что я уловил, что смотрят слева, мне тут же начинало казаться, что я не прав, и смотрят справа. Артём тоже вел себя странно: он замирал, и, вытягивая шею и закрывая глаза, будто прислушивался, или принюхивался к чему-то. Он постоянно сбивался с ритма, но я даже рад был тому, что это отвлекало меня от моих собственных ощущений.

– Драгин, где мы сейчас? – вдруг спросил Артём.

Драгин вытащил из-под плаща навигатор, протянул ему:

– Разберёшься?

Артём отложил весло и уткнулся в карту. Я хотел было спросить, близко ли то место, куда он идёт, но по его лицу понял, что сейчас он мне не ответит.

Преследующее меня ощущение, будто за мной наблюдают невидимые глаза, постепенно ослабевало, и я немного успокоился. А вообще – нервы надо лечить. Сначала ночью кошмары, теперь – вот.

– Помните, – вдруг подал голос Вася, – тот мужик рассказывал, как он проснулся оттого, что на него в окно кто-то смотрит?

– Какой ещё мужик? – переспросил Драгин.

– Водитель, который нас от станции вёз. Он рассказывал, что, когда метеорит упал, ему показалось, что на него смотрят в окно.

– Ну?

– Я сегодня ночью от такого проснулся. Хорошо, уже под утро. Реально жесть. До сих пор отойти не могу.

У меня мурашки по спине заползали. Ночной испуг враз накрыл меня снова, и я едва не выронил весло. На меня неодобрительно глянул Драгин:

– Чего вы все такие нервные стали, а?

– Андрюх, – аккуратно начал я, – ты здесь ничего странного не ощущаешь? Жуть какая-то от этого места…

– Ничего я не ощущаю, – перебил он меня, – это потому, что тихо здесь. Что вы, как маленькие, тишины боитесь? Ну, так спойте что-нибудь. От улыбки хмурый день светлей…

И тут Артём оторвался от карты и посмотрел на меня такими глазами, что по моей спине прокатилась ледяная волна. Должно быть, я так побелел, что Драгин, глядя на меня, сказал:

– Ищем выход. Обед. И некоторым не помешает выпить.

Как назло, берега вокруг пошли крутые, обрывистые, не дающие никакой возможности выбраться на сушу, так что мы подналегли на весла, только всё равно, обедать нам пришлось сухим пайком, прямо на воде. Затем Драгин извлек бутыль со спиртным, и мы сделали по глотку, все, кроме Артёма. Едва в глотке погас пожар первого глотка, как я сделал второй, и он зажёг все моё нутро, но уже через минуту пожар растёкся по моим артериям добрым теплом. Я почувствовал, как отступают нелепые страхи, настроение улучшается, телу становится легко и тепло, и перестаёт ныть отсиженный зад. Я выпросил у Драгина ещё один глоток, и он влился в меня чистой энергией – всё, чего мне теперь хотелось, это взять весло в руки и грести до полного изнеможения. Похоже, Васю охватили схожие чувства, так что наше плавсредство, ведомое мускульной силой, рвануло вперёд. Прежде, чем наши батареи разрядились, мы успели преодолеть дистанцию в десяток километров. Я совершенно протрезвел, и теперь чувствовал голод и утомление, зато душевное равновесие моё было полностью восстановлено, и я испытывал благодарность к Драгину, который не позволил мне разложиться на молекулы.

Однако, отдых откладывался. Русло принялась извиваться, берега поднялись, течение убыстрилось; мы миновали поворот за поворотом, выписывая вслед за рекой причудливые петли. Вдруг меня опять накатило ощущение пристального взгляда, но уже не в спину; теперь мне казалось, что нечто, наблюдающее за мной, находится как раз за следующим поворотом. Все моё естество воспротивилось двигаться туда, и я напряг волю, чтобы заставить себя не паниковать. Но заставить себя грести я не смог. Сжавшись, я замер, и неотрывно глядел на приближающийся прямо по курсу отвесный берег. Окрик Драгина привел меня в чувство:

– Лаперуза, твою мать, не спи! Весло!

Наваждение исчезло. Я увидел, что моё весло уплывает назад по мере того, как мы движемся вперёд, и извернулся, чтобы схватить его, но выронил весло. Чёрт, это не моё, это весло Артёма проплыло мимо меня! А теперь я упустил и своё. Я вскочил, развернулся, бросился животом на баллон, и успел: подхватил оба весла одной рукой, пусть и порядочно замочив себе рукав. Я начал аккуратно подтягиваться обратно на своё место, но едва не свалился в воду, когда катамаран неловко вошёл в поворот, и нас развернуло, прибив к берегу. Я выпрямился, вытер лицо мокрым рукавом, осмотрелся.

Река спокойно продолжала своё течение. Дождь моросил, листья падали. Драгин продолжал орать на меня. Вася придерживал плечо лежащего на брезентовой палубе Артёма. Артём, тяжело дыша, судорожно прижимал к груди длинные белые пальцы.

– Артём, у тебя есть какие-то лекарства? Что ты обычно принимаешь в таких случаях?

Вася спокойно и твёрдо повторял вопрос раз за разом, пока Артём, наконец, не выдавил:

– В куртке… Внутри…

– Где куртка?! – заорал Вася, повернувшись к нам.

– В герме, за ним, – растерянно ответил я.

– Так отвязывай!!

Я неловко полез вперёд, путаясь в обвязке и верёвках, непослушными руками отвязал герму, вытащил куртку и протянул её Васе. Вася, бормоча проклятья, принялся шарить по карманам, и вскоре извлёк небольшой белый пузырёк, открыл его, высыпал на свою ладонь таблетки, розовые, жёлтые, и крохотные белые.

– Артём, какие?

– Белую…

– Сколько?

– Одну…

Вася всыпал таблетки обратно в пузырёк, все, кроме одной белой, которою он аккуратно вложил Артёму в руку, и тот немедленно отправил её в рот. Вася шумно выдохнул.

– Какого хрена ты вёсла побросал?! – Драгин было снова принялся орать, но Вася повернулся к нему:

– Всё, Драгин, уймись.

И Драгин почему-то послушался. Выругался себе под нос, достал из-под плаща смятую сигаретную пачку, закурил, взялся за весло:

– Греби, Лаперуза.

Мы с трудом развернули катамаран, вывели его на средину реки и попытались развить хоть какую-то скорость. Артём тем временем поднялся, сел, и тоже потянулся за веслом, но Вася строго сказал:

– Даже не думай.

Теперь мы двигались медленно, хорошо, хоть дождь прекратился на время. Возможности выбраться на берег по-прежнему не представлялось. Прошло полчаса, потом час, а потом начало темнеть. Артём все-таки взялся за весло, только нам это не сильно помогло, и на берег мы выбирались уже в полной темноте. Меня трясло от холода и усталости, и я думаю, что не только меня. Мы с Васей, путаясь в верёвках, натягивали тент, Драгин в одиночку пошёл за дровами, Артём собирал палатки. Все молчали, говорить не хотелось. Все вокруг было сырым, костёр разожгли с трудом, и он едва горел; нам долго не удавалось вскипятить воду.

Переодевшись, наконец, в сухое, я почувствовал себя почти счастливым. После ужина ощущение счастья и вовсе приблизилось к абсолютному. Костёр разгорелся, стал давать достаточное количество тепла и света, мы расселись вокруг, наслаждаясь жаром. Теперь все трудности минувшего дня казалось совсем далекими, а действительность – вот она, в потрескивании костра, сытом пузе, горячем чае и уютном спальнике, который ждёт в палатке. Мне только не давала покоя мысль о спирте и том терапевтическом эффекте, что он на меня оказывал. Драгин прочитал мои мысли, то ли они у нас совпадали, принёс бутылку.

– Ну что, разбавляю?

И тут накатило. Самое жуткое, что именно в этот момент мы ничего подобного не ожидали. Мы просто собирались отметить окончание трудного дня, маленькую победу. Мы были расслаблены и почти счастливы, и не заметили, как это подкралось. Для меня время вдруг остановилось, а вселенная сжалась в одну маленькую точку, расположенную где-то у меня в горле. Я перестал видеть и слышать. Я перестал дышать. Я вообще перестал существовать на короткий миг – и время остановилось именно в этот миг. Меня не было. Никогда. И никогда не будет. Это безнадежно и навсегда. Я не умер – я просто никогда не рождался. Я существовал вне времени, и в этом пространстве, кроме меня, был только страх, стиснувший меня, выворачивая нутро: страх и одиночество, длинной в бесконечность…

Я не знаю, сколько времени это продолжалось.

Это кончилось так же неожиданно, как и началось.

Я обнаружил себя лежащим на земле, обхватившим руками свои колени, по лицу текли слезы. Я лежал, и рыдал, как младенец – не по какой-то конкретной причине, а просто потому, что я живой. Драгин настойчиво тряс меня за плечо. Я, с трудом возвращаясь к реальности, сел, вытер лицо рукавом.

– Ты чего?!

– Не знаю. Что это было?

– Понятия не имею.

– Андрюх, – испуганно позвал Вася, и Драгин, забыв обо мне, бросился к нему.

– Чего такое? Ты что?

– Что это сейчас было?!

– Да что было-то, Вась?!

– Ты что, не почувствовал? Как будто взорвалось где-то! Вроде, рядом… Прямо как волна прошла! И гул такой!.. Ты что, не слышал? Саша, а ты? Ты слышал?

– Я сейчас как будто до пустоты дотронулся, – ответил я, испугавшись собственного осипшего голоса. По спине и в волосах так и бегали электрические мурашки.

– Так, – рявкнул первым взявший себя в руки Драгин, – всем успокоиться! Где Артём?

Он обнаружился тут же, рядом. Сидел, и глядел на меня во все глаза. Вид у него был потрясённый.

– Артём, что это? – спросил я, почему-то уверенный, что он знает ответ.

Артём молча переводил взгляд с меня на Васю.

Драгин подступил к нему, ухватил за воротник, рывком поднял, устанавливая перед собой.

– Артём, какого чёрта?! Что здесь происходит?

Артём молчал; Драгин встряхнул его, раз другой; ещё миг – и Драгин швырнул бы его на землю, но тут Артём, уперев в меня взгляд, решительно выпалил:

– Это метеорит, вы слышали его голос. Не бойтесь, это не опасно!

– Чего? – переспросил Вася. – Метеорит? Этот самый?

Артём кивнул.

– Он что, излучает?!

– Вроде того. Это не опасно, – уверенно повторил Артём.

– Не опасно?! – заорал Драгин, и Артём, сбитый с ног, повалился на траву. – Не опасно? Ты знал, что эта хрень излучает, и ничего не сказал? Знал, и притащил меня сюда?! Меня, Ваську, всех? Реально знал, и молчал?

– Да это же просто голос! – Артём, пытаясь увернуться от сыпавшихся частых пинков, отползал от Драгина в сторону костра. – Он ничего не может вам сделать! Это голос, и всё! От голоса не может быть вреда!

Драгин, с шумом втягивая воздух, на миг застыл, а затем решительно обернулся к Васе.

– Ты слышал? Надо валить отсюда.

Вася не успел сказать и слова, как вдруг внезапное озарение исказило лицо Драгина злобой, и он снова в ярости обрушился на Артёма:

– Ах ты тварь, нам же теперь против течения подниматься, ты понимаешь?!

Артём, уже не пытаясь оправдаться, покорно принимал удары, ежом свернувшись у самого огня. Над поляной поплыл едкий запах; звякнул об котёл задетый чьей-то ногой половник, раздался всплеск. Драгин ожесточённо пнул котёл, тот отлетел в самый огонь, подняв сноп искр. Костёр зашипел, исторг пар, и вдруг сделалось почти совсем темно. Драгин замер. Вася аккуратно взял его за плечо:

– Андрей, остановись. Ты его убьёшь.

– Убью, – согласился Драгин.

– По-моему, у него куртка тлеет.

– Вася! Он только что сказал, что этот метеорит – излучает!

– Остынь. Ну, сказал. Мало ли, чего он сказал. Кого ты слушаешь?

– А если он прав?

– Драгин, опомнись! Ничего тут не излучает! Сам подумай, если бы здесь было излучение, здесь бы оцепили всё, так? Зелёных бы понаставили по всему периметру, проволока, собаки, секретность. Да нас бы сюда за версту не подпустили бы!

– А если раньше эта хрень не излучала? А теперь начала?

– Какая хрень, Драгин?! Обломок космического железа?

– Она с самого начала излучала, просто это зафиксировать нельзя, и чувствуют не все, – подал голос Артём. – Я же говорю, это не опасно.

– С чего ты это взял?!

– Знаю. Я уже давно это слышу, – едва слышно ответил Артём.

– Здрасьте, вот и приехали, – шумно выдохнул Вася.

Я оцепенело стоял, наблюдая как Вася и Драгин спасают костёр. Помогать им не было ни сил, ни желания. Пальцы рук всё ещё покалывало. Взмокшая спина остывала, затылок ломило как от холода.

– Может, тут какие-нибудь шахты? Иногда в шахтах газ взрывается, – высказал предположение Вася. – Или самолёт. Знаете, когда самолёты переходят звуковой барьер, бывают такие эффекты… Гул такой, на уши давит… Волна звуковая…

– Я никакого гула не слышал, – возразил Драгин, – Я вообще ничего не слышал. Может, у меня со слухом проблемы? Лаперуза, ты слышал гул?

– Нет. А может, и да. Я не знаю…

– А чего тогда это была за истерика?

Я подёрнул плечами.

– Не знаю. На самолёт точно не похоже.

– У меня это когда первый раз случилось, такое чувство было, будто мне доской по затылку заехали, – усмехнулся Артём, глядя в темноту, – если б не лежал – точно рухнул бы. Причем самого удара как будто не было, только горизонт вертикально, а за ним – вечность. А теперь… Уже почти нормально. Это ничего, можно привыкнуть.

Перспектива заставила меня вздрогнуть.

– Привыкнуть?

– Ну… У меня же получилось, значит, каждый может. До меня, правда, тоже не сразу дошло, как надо. Первое время тяжело было, я даже сознание терял. А потом понял – это такая волна. Её надо просто переждать. Как будто через себя пропустить, насквозь. Не дать зацепиться. Она как бы за твои мысли цепляется, но если их нет – то насквозь проходит, и тогда нормально. Понимаешь? – он вопросительно уставился на меня.

– Ты сам-то понимаешь, что говоришь? – вступил Драгин, – Ты бы уже определился, голос, не голос, то излучение, теперь волна. Молчал, молчал, и вдруг заговорил. Лаперуза, вон, слушает, аж рот раскрыл.

– Чего теперь молчать, раз вы сами всё слышали?

– А что мы слышали? Лично я – ничего. У меня, похоже, слух плохой. Тут, говорят, чуть ли не шахты взрывают, а я – не слышу. Ни волн, ни голосов. Ничего.

– Это же не все слышат. Я вообще не ожидал, что кто-то, кроме меня…

– Это почему же? Ты что, какой-то особенный?

– Я так думал, – неуверенно ответил Артём. – Я же, когда это началось, мёртвый был. В смысле, я умер как раз в тот момент, как эта штука с неба упала. Я думал, поэтому я её и слышу, и не ожидал, что кто-то ещё…

– Заткните ему рот, – театрально застонал Драгин.

– Нет уж, пусть теперь говорит, – возразил Вася. – Очень любопытно.

– А что говорить? Я уже всё сказал. Когда этот метеорит упал, я был на том свете. А потом меня на этот вернули. Но пока я был там, я видел не врата райские и всяких апостолов, а этот лес, и эту реку. Как бы сверху, как птицы видят, только более схематично. Мне потом пришлось тонну карт пересмотреть, пока я это место нашел.

– А почему ты умер? – спросил я.

– Дурак потому что.

– В смысле, из-за чего?

– Считай, что-то вроде самоубийства.

– Действительно, дурак, – согласился Вася, – А сюда зачем поехал?

– Разобраться хочу. Что это, почему я видел то, что видел, и слышу то, что слышу. Пока не поздно.

– И как ты собираешься разбираться?

– Найду этот метеорит.

– Как ты его найдёшь?! Военные не нашли, ученые не нашли, а ты такой раз – и найдешь?

– Ни военные, ни ученые не видели того, что видел я. И не слышали того, что слышал я. И вообще, Драгин, это моя проблема. Твоя забота – катамараны, – спокойно ответил Артём, и развернулся, чтобы уходить.

– Стоять! – рявкнул Драгин. – Куда?

– Спать.

– Туда, – Драгин указал на свою палатку. – Чтоб я тебя видел. Сегодня все вместе спим.

Артём только плечами повёл.

И вдруг до меня дошло:

– Артём, ты что же, всё время его слышал?! Не только сейчас? Не только здесь, но и там, у себя дома, тоже?

– Ну, конечно. Я же говорю, у меня это по-другому, – Артём смущенно улыбнулся и покачал головой. – Напугал я вас, да?

Мне показалось, что он сейчас рассмеётся и скажет, что разыграл нас, объяснит, что это было и объяснение наверняка окажется простым и разумным. И тогда я, наверное, врежу ему по лицу. Но он не сказал.

Эту ночь мы спали в одной палатке, в тесноте. Артём и Драгин, лежащие по краям, быстро уснули, а мы с Васей ещё долго прислушивались к темноте. Ночью никаких волн не было, а может и была одна, совсем слабая, уже под утро; я опять проснулся от чувства страха, но то ли оно уже было мне знакомо, то ли я слишком измотался накануне, что я быстро успокоился и заснул снова.

Проснулись мы почти одновременно. Произошедшие накануне события в свете наступившего утра утратили реальность, и я испытывал неловкость за свой вчерашний испуг. Да что там неловкость – то был стыд, усиленный пониманием, что отныне Драгин не будет упускать повода припомнить мне моё немужское поведение.

В палатке было тесно и жарко, Драгин завозился, одеваясь, и растолкал Васю, Вася, по цепочке, меня, я Артёма.

Небо оставалось затянутым облаками, но воздух потеплел, будто вернулся сентябрь.

– Я за ночь весь взмок, – пожаловался Драгин, устраивая котелки с водой над костром.

– Я тоже, – поддержал я.

– Предлагаю освежиться перед завтраком, – сказал Вася. – Пожалуй, я полезу в реку. Взбодрюсь. Драгин, где наши полотенца?

– В моём рюкзаке, на самом дне. Сиди! Сам достану, – он жестом остановил уже направившегося к палатке Васю, и решительно погрузился туда сам. Прошло немало времени прежде чем он выбрался оттуда с довольной миной и свертком полотенец в руках.

– Подождите, – решился я, подумав, что утренний заплыв в ледяной реке сможет хоть как-то меня реабилитировать, – я с вами.

На берегу у самой воды мы торопливо скинули одежду, и, не давая себе времени передумать, одновременно бросились в обжигающе холодную воду.