Холод, согрей
И пришла идея накрыть остров куполом ледяной магии. Это позволяет творить ледяные заклинания с меньшей тратой сил, а ученикам покажет, на что способна магия льда, как многообразны ее возможности.
Ледяные големы перенесли в мешках минералы из пещеры на мельницу. Клесса накладывает на кристалл чары, те делают его хрупким, а накачанные магией жернова перемалывают, кристаллическая «мука» течет по подземному каналу к башне в крепости, где Эгорд создал настоящий улей, в нем роятся тысячи ледяных заклинаний.
Проходя через них, как вода через жилы фонтана, энергия расплескивается по всему острову. Процесс невидим, но последствия видны очень даже, взять хотя бы вездесущие слои снега и льда.
Одного кристалла хватает поддерживать магическую ауру около полусуток.
– Остров нуждается в пище, – изрек демон-полукровка.
– Рад, что держишь эту заботу на себе, – говорит Эгорд, подходя ближе и рассматривая молнии, что пляшут внутри минерала. – А я снова займусь улучшением чар в башне. Все еще поедают много энергии. Меньше, чем в начале, но аппетиты надо уменьшать, запасы кристаллов ограничены.
Клесса кивнул.
– На «потом» лучше не откладывать… «Потом» бывает разное…
– Твоя правда. И скоро прибудут ученики.
– Знаю. Камалия сообщила.
Камалия подлетела к ледяному трону, призрачная фигура сбоку от Клессы, почти вплотную, ладонь гладит перья на голове грозного существа.
– Что думаешь, – спрашивает Эгорд, – о грядущих переменах?
– От перемен не спрячешься, – отвечает Клесса. – Лучше сделать так, чтобы оказались к лучшему.
– Сделаем, – сказала Леарит. – Правда, Жея?
Леарит почесывает сидящую на плече птицу под горлом, Жея издает птичье подобие кошачьего мурлыканья, перья вздуваются, горят ярче, от них рассыпаются круглые золотые искры.
К крепости Эгорд и Леарит возвращаются пешком. Под куполом ледяной магии творятся причудливые вещи, к этому волшебству привыкнуть нельзя.
– Вон, гляди!
– Нет, смотри лучше туда!
– А вон еще!..
Такие возгласы вспыхивают каждые десять шагов, то он, то она тычут пальцами в замеченное чудо, подпрыгивают, трясут друг друга за плечи, побуждая устремить взор.
Мимо пробегает олень из прозрачного льда, в ледяных мышцах клубятся похожие на облака сети трещин, копыта вспахивают сугробы, в ветвях рогов красиво преломляется свет.
У ледяного куста олень встал, голова повернулась к Эгорду и Леарит.
Миг – и зверь рассыпался на глыбы, те превращаются в ледяных зайцев, ушастые фигурки разбегаются.
Один из зайцев налетел на сапог Эгорда, разбился, кусочки льда вспархивают ледяными бабочками, стайка прозрачных летуний машет крылышками вокруг людей.
Бабочка уселась на губы Леарит. Их тепло разорвало плоский живой кристалл на снежинки.
Леарит смеется.
Эгорд вздохнул.
– Даже бабочки лезут к тебе целоваться.
Леарит пробует взять себя в руки, но смешки все равно рождаются.
– Не говори, что ревнуешь!
– Не говорю.
– Но ревнуешь?
– Если тебе нравится, готов ревновать даже к бабочкам.
– И будешь мучиться? Не хочу. Или давай ревновать вместе. Точно, буду ревновать к зайцу!
– К зайцу?
– Ну да. Бросился на тебя так страстно, аж вдребезги. Может он того… зайчиха! А тут такой красавец, как не броситься. Я бы бросилась.
Леарит лукаво улыбается.
Оба прыснули, от раскатов смеха по склону горы проносится миниатюрная лавина, ледяная живность с ее пути убегает, кто-то зарывается в снег, а те, у кого крылья, взлетают.
Эгорд заключил девушку в объятия. Дышит ей в лицо, между ними колышется пар.
– Ты стала такой живой. К этому привыкнуть трудно, как к ледяной жизни на нашем острове.
– Сама к себе не привыкну.
Над ними в погоне за крылатыми ледяными букашками пролетела Жея, с хвоста на плечи осыпались искры золота.
Над островом кружится снег, даже там, где нет облаков, снежинки возникают прямо в воздухе, ведут себя как живые, их витиеватые метания напоминают полет восторженных любопытных насекомых. Некоторые разбухают до размеров яблока, из них рождаются ледяные птицы, жуки, стрекозы и прочая крылатая сущность.
Порой снег ведет себя совсем чудно – отрывается от сугробов и плавным танцем улетает в небо, словно время повернулось вспять.
Крепость близко, из-за ворот разносятся глухие звуки, так раскалывается и разбивается лед, их сопровождают возгласы, иногда ругательные.
Во дворе Тиморис сражается с элементалами льда. В кулаке сабля, на теле доспехи, ледяные здоровяки окружили, нападают то по одному, то по двое.
Отбившись от атаки, Тиморис повернулся к внешним воротам, рукоять сабли поправила шлем, челюсти сверкают белой эмалью.
– О, привет, Эгорд! Леарит, ты, как всегда, просто восхи…
Шлем вернулся в прежнее положение ударом ледяного кулака.
Голем сшиб Тимориса, тот кубарем откатился, сбил с ног другого элементала, но тут же вскочил.
– Ах ты, пень!..
Клинок снес обидчику голову, та, увенчанная короной шипов, упала на ковер вбитых в землю булыжников, глухой звон, брызги осколков, сапог воина таранным бревном разбил ледяную грудь на глыбы.
Оставшиеся от элементала ноги нелепо топчутся на месте.
Неумолимая сила притяжения свалила на камни.
Тиморис выпрямил спину, клюв сабли тычет в останки противника.
– Вот так! А то распустились тут, понимаешь…
Големы присмирели, неспешно выстраиваются по периметру двора. От них исходит белесая дымка, похожая на пар, – ледяная пыль. Ее выбрасывают белые трещинки движений, больше всего на груди, она расширяется и сужается – имитация дыхания.
Эгорд кивает уважительно.
– Саблей махать умеешь, не отнять… А магией слабо?
Подбородок Тимориса вздернулся, сабля нарочито громко щелкнула о ножны, мол, справлюсь без этой железки.
– Да проще, чем доярке под юбку! Гляди…
Тиморис принял грозную позу, ладони сближаются, пальцы становятся похожими на когти.
В этой клетке вспыхнула крошечная огненная горошина.
Воин крутит ладони вокруг нее. Лицо – будто в руках планета, и он волен сделать с ней что угодно. Зерно огня растет, гудит, языки пламени все более хлесткие…
Наконец, руки распрямились в сторону элементала, огненный шар бросился к нему.
Но скорость снаряда резко падает, шар сдувается с жалобным свистом.
Шмякнулся у ног элементала оранжевым комочком, словно плевок дракончика, снег с шипением тает, взвиваются змейки пара.
Леарит хихикнула.
– Впечатляет, – говорит Эгорд. – По крайней мере, сосульку разбить такой штукой можно.
Тиморис машет руками.
– Не-не, щас будет как надо, мощности добавлю!
Начал колдовать над вторым файерболом.
– Дружище, может не стоит? – сказал Эгорд с тревогой.
Новое ядро огня уже разрослось до размеров предшественника… и продолжает расти.
Тиморис вычерчивает витиеватые пассы, брови сдвинуты, челюсть вперед, суровости не занимать.
А шар все растет, бешено вращается, пламя завывает так, что ушам больно, от угрожающего сияния заклинатель с головы до ног оранжевый, по лицу бегут звездочки пота.
Улыбка Леарит тает как снег около Тимориса.
Эгорд ее загородил.
– Тиморис, прекрати!
– Спокойно, все под контролем! – заверил новоиспеченный маг.
Таким голосом, будто сказал: «Рад бы прекратить, да не знаю, как!».
Толкнул огненный арбуз к голему.
Эгорд успел спрятать Леарит в объятиях, двор тряхнуло взрывом. Воин-маг заранее покрылся коркой льда, она срослась с землей, потому взрывная волна даже не качнула, лишь корка растрескалась, дали залп ледяные осколки. Леарит не пострадала.
Двор полон туч густого дыма.
Эгорд ведет Леарит за собой. Ищут Тимориса.
Призванный Эгордом магический ветер разгоняет дым. Понизу стелется темно-серый туман, в нем очерчены контуры человеческих фигур – сломанные элементалы. Кому-то оторвало голову, некоторых разбило на куски, есть и такие, кто растрескался на мелкую мозаику – силуэт сохранился, но связей между кусочками нет, просто груда ледяного мусора.
Но фигура у стены шевелится. Даже ругается сквозь кашель.
Эгорд и Леарит подбегают.
– Тиморис!
– Ты как?!
Тиморис сидит на заднице, ноги распластаны как ножницы, туловище упирается рукой в землю, другая отгоняет от лица дым, незадачливый маг откашливается.
– Лучше, чем этот…
Ткнул небрежно большим пальцем в кучу ледяных глыб, что совсем недавно была големом.
Видок у повелителя огня тот еще: шлем куда-то подевался, волосы как куст, кончики тлеют, морда в саже.
– Не, а чего… кхо-кхо!.. Получилось же!
Тиморис пьяным жестом окидывает двор.
– Глянь, всех одним ударом, кхо-кхо!
Эгорд помог другу подняться. Леарит накладывает лечебные заклинания, ожоги начали испускать бутоны лучиков, словно к ним присосались пиявки из меда и солнечного света.
Тиморис стонет блаженно.
– Ради того, чтобы прекрасная Леарит обо мне позаботилась, можно изуродовать себя и хлеще!
– И все-таки надо быть осторожнее, дорогой Тиморис, – говорит бывшая богиня, сосредоточившись на магии.
– Тебя спасли защитные амулеты, – говорит Эгорд. – Валялся бы сейчас в пяти местах одновременно. Амулеты спасают ценой своей жизни, а ты не бережешь.
Тиморис отмахнулся.
– Ямор с ними! Попрошу у Халлига еще, он добрый, не откажет.
– На тебя не напасешься.
– Эй, а кто говорил, что в учебе главное практика?
– Практиковался бы лучше с Велирой. Почему сегодня не пошел в пещеры? Леарит пришлось снова тебя подменить.
Тиморисова рожа похмурела.
– Ох, Эгорд, не дави… Лучше еще подорвусь на огненном шаре, чем встречусь с Велирой. Когда вижу ее глаза, кажется, вспыхну, и пепла не останется, куда там файерболам…
– Не думал, что тебя можно пристыдить.
Тиморис вздохнул.
– Угораздило же меня стать отцом такой бестии. В ней столько ненависти ко мне, аж мурашки по коже!
– Девочка хорошая, – говорит Леарит мягко. – Просто жизнь ожесточила. На самом деле, любит тебя.
Девушка заканчивает с целительством, Эгорд придерживает Тимориса за плечи, суетится как портной над хрупким манекеном, тот с двадцатой поправки наконец-то держится на ногах более-менее, Эгорд оценивает с макушки до сапог. Сойдет.
Тиморис нервно посмеивается.
– Так любит, прирезать готова…
– Любит и хочет, чтобы у нее был отец, – убеждает Леарит.
– Завтра не вздумай отлынивать, – предупреждает Эгорд. – Перестанешь дочку навещать – навестит тебя сама, а это в наши планы не входит. Крепость не должна быть территорией опасности, скоро прибудут ученики.
Тиморис мрачно хмыкнул.
– И ученицы, – добавил Эгорд.
Тиморис оживает, в глазах огоньки.
– Ученицы, говоришь?.. Ну ладно, ради безопасности учениц, так и быть, повидаюсь с дочкой в сотый раз, наглядно докажу, что соваться в крепость – пустая трата сил.
– Так бы сразу…
– Только это, поторопи события, а то эти загадочные ученики… и ученицы… который месяц обещают появиться, да никак не появятся.
– Потерпи пару недель.
– Терплю уже столько, что можно в Светлый Орден подаваться.
Жея кружит над двором, ее бесхитростная сущность увлечена погоней за птицами, похожими на нее – такими же пышноперыми, но серыми, размером с голубей. Дым попал под влияние ледяной магии, что источает башня, превратился в серый лед. Жея гоняется за темными двойниками с криком.
Леарит принялась воскрешать големов той же магией, какой лечат живых. Тиморис восхищенно ругается, превращая крепкие словечки в более-менее сносные для бывшей небожительницы. В капсулах жидкого янтарного света куски льда срастаются, трещины исчезают, конечности слабо шевелятся. Эгорд хмыкнул. Приятно убедиться, что его лед по сложности не уступает плоти – даже целебное заклинание принимает его за мясо.
Палец чувствует жгучее тепло.
– Эгорд, отзовись, – голос Халлига.
Эгорд поднес палец с Оком Асимиры к губам, золотой глаз в оправе мерцает.
– Слушаю, Халлиг.
– Эгорд, я в подземелье, на третьем этаже. Знаешь, где именно. Спустись ко мне… Пожалуйста.
От мысли о месте, что имеет в виду Халлиг, настроение резко портится. Лишь от мысли! А уж явиться туда лично…
– Это обязательно?
– Да.
На какое-то время Эгорд оледенел, погрузился в себя, доспехи покрылись изморозью. Наконец, пришел в движение, пленки льда хрустят, осыпаются.
– Как ты немилосерден, светлый жрец, – пробует шутить воин-маг в надежде, что это сдержит лавину темных воспоминаний.
Глава 4
Эгорд прошел через внутренние ворота в крепость, белоснежность сменилась теплым сумраком треугольных коридоров. Пока сапоги отбивают ритм, голова старается не думать о том, о чем думается.
Третий подземный этаж – самое черное место в крепости. Тьма густая, свет от пламени факелов не может ее прорезать. Спасает заклинание ночного зрения.
За очередным поворотом возник протяжный коридор, в конце – фигурка в белых жреческих одеждах.
Эгорд подходит.
– В чем дело, Халлиг?
Пытается не смотреть жрецу за спину, но взгляд все равно цепляет злосчастную каменную дверь – плиту с паутиной узоров, в центре блестит желоб в форме человеческой пятерни.
Память кровоточит свежими воспоминаниями…
В пальцах Халлига старый лист пергамента, под облачками седых бровей зрачки прыгают как зайцы в клетках, от каждой строчки спасаются метанием к другой строчке. Будто читать не хотят. На лице жреца улыбка.
Эгорд ткнул подбородком в лист.
– Что это?
Халлиг, не отрывая взгляд от листа, посмеивается, качает головой, будто ему неловко, хотя содержание текста забавит.
– Рылся в своих записях, – говорит Халлиг, – и, представляешь, откопал юношеские стихи!
Эгорд перенял улыбку.
– Ты писал стихи?
– А кто в молодости не писал… В те годы относился к этому серьезно. Думал, совершаю подвиг, дарю миру величайший бриллиант мысли, столько восторга было, ужас! А сейчас и кухарке зачитать бы не рискнул! Но ладно бы только это. Уже тогда я был неплохим магом. Ума хватало, а мудрости… С помощью магии размножил листок с этим опусом до стопки толщины такой, что можно было убить, если размахнуться. И три ночи расклеивал на стенах, столбах, повозках, на спинах дремавших стражников, закидывал в окна, сады, словом… И еще умудрился подписать автора. В общем, дурость мою увидел весь город. А ведь в самом деле думал, что одаряю человечество гениальными мыслями! Взять бы себя из прошлого – да по шее. За чушь, к которой призывал… Эх, молодость…
Листок опустился, Халлиг встал лицом к двери.
– Ладно, боги с ней, с поэзией. Не она побудила вырвать тебя в место, которое так не любишь.
Посох прислонился к плечу, жрец вложил освободившуюся ладонь в замок, желобки повторяют форму пальцев так, словно под его кисть и отливались.
Плита вздрогнула, с узоров осыпалась пыль, Халлиг ладонь вынул, дверь медленно и с гулом втягивается в потолок. Из-под плиты льется река голубых лучей. Голубизна окрашивает жреца и воина-мага, начиная с ног, все выше и выше. Эгорд прищурился.
Гул стих.
Халлиг вошел в просторную комнату, озирает с удовольствием. Эгорд вошел следом, взор опущен.
Жрец развернулся к проему, где осталась тьма, рука подняла пергамент к лицу.
– Прощай, юная глупость.
Пергамента коснулся посох, край вспыхнул, Халлиг разжал пальцы, и листок, повиляв в полете огненный хвостом, упал за порог.
Вновь гул, дверь неторопливо едет вниз…
Лист сгорел наполовину, когда дверь с порогом сомкнулась.
Хочется спрятать взгляд куда-нибудь, но теперь картина везде одна – ровная стена кристаллов, таких же, какие Клесса перемалывает на мельнице. Стены, пол и потолок сплошь из кристаллов, в них пульсируют крошечные голубые молнии.
Зрелище было бы прекрасным, но с ним намертво связаны ассоциации, что причиняют боль. За эту красоту заплачена цена слишком высокая.
– Я разгадал секрет этой комнаты, – говорит Халлиг. – Все оказалось просто, хоть бейся лбом о посох, что не понял раньше. А нужно было всего лишь побыть в ней чуть дольше… Но вижу, тебя не волнует.
– Прости.
Эгорду и впрямь не до того. Как забыть, что Наяду – девушку, которую когда-то любил страстно, да и сейчас в сердце есть ее уголок, – предал, полюбив Леарит?
Наяда ушла. Не просто ушла, а исчезла навеки. Покорно, с любовью, даже собаки не способны на такую верность. Вошла в смертельную ловушку, охранявшую эту дверь, которую Халлиг взломать не мог. Тем самым освободила проход… и простор для любви Эгорда и Леарит.
О боги, почему не возненавидела?! Так ему было бы легче, понятнее… Но в ответ на предательство она принесла себя в жертву. Теперь Эгорд и Леарит могут быть вместе, Эгорд любит ее, в самом деле любит! Но плата – вина, столь же сильная, как за гибель Витора, живет внутри, как кусок плоти. Болит от любого касания.
Хочется это место покинуть, сбежать от едкого чувства, от мыслей…
Вздох жреца.
– Она сама приняла такое решение, – говорит Халлиг с добротой. – Обиды на тебя не держала.
– Лучше б держала.
– А вот ты, похоже, обижен.
Вспыхнул гнев, Эгорд бросил на Халлига взгляд. Жрец смотрит с мягкой отеческой улыбкой.
Эгорд сник.
– Наверное… Доказала, что чище меня, а я – негодяй, каких поискать.
– Она тебя любила. А с любимыми не соревнуются. Вы с Леарит соревнуетесь, кто кого любит сильнее?
Что ответить, Эгорд не знает.
Халлиг снова вздохнул.
– Расскажу кое-что из своей жизни. Отвлечешься.
Что угодно, лишь бы не думать о Наяде.
Впрочем, о себе Халлиг рассказывал редко, так что в самом деле интересно.
Жрец оперся на посох поудобнее, взгляд приподнялся к потолку.
– Мне было семнадцать. Мое первое ограбление.
– Сочувствую…
Халлиг посмеялся.
– Грабили не меня. Грабил я.
– Ч-что?..
Эгорд смотрит на мудрого седого человека в белых тканях со знаком солнца на груди, тот улыбается, будто не сообщил ничего особенного. Эгорд открыл было рот сказать, что такими вещами не шутят, но…
– А ты думал, – говорит Халлиг, – что я так и родился, в жреческой робе, с посохом, бородой и усами? Все мы были кем-то…
Халлиг начал рассказывать.
Личная вселенная Эгорда в тысячу Ямор знает какой раз терпит сдвиг. Кажется, повидал все, мир понятный, привычный… И тут – бах! – снова чувствуешь себя сопляком, жизни не знающим.
Чем дольше Халлиг рассказывает, тем меньше удается верить, что все это делал старший жрец, который сейчас перед Эгордом. Тот юнец грабил, поджигал, видел, как старшие по стае убивали и насиловали, пьянствовал с бандитами…
Прошло, наверное, не меньше часа.
– Ну что, – интересуется Халлиг с улыбкой, – нет еще желания порвать меня на куски?
– Честно говоря… не отпускает мысль, что розыгрыш.
Эгорд смотрит на Халлига с надеждой: может, все же спектакль?
Нет, Халлиг такой же – с беспощадной улыбкой.
Эгорд вздохнул.
– Лучше б шутили.
– То ограбление было первое. А сколько было после… Ты – не худший из грешников, каким себя вообразил. Вина полезна, не дает скатиться в беспечность, повторить ошибки. Но перегибать палку не нужно. Иначе только и будешь себя грызть, вместо того чтобы делать дело. По сравнению с моими ошибками ты сама невинность. Не был даже вором, не то что разбойником! А ведь разбойник – не самое черное из моих ремесел.
– Но как…
– Как с таким прошлым меня занесло в Светлый Орден?
Халлиг развернулся к двери, легким касанием посох выбил из дверных кристаллов ройчик голубых искр. Плита загромыхала, начав подъем.
– Расскажу как-нибудь позже. Пойдем. Мы здесь пробыли достаточно.
И впрямь, скорее бы отсюда прочь. Но ведь жрец позвал сюда, потому что, мол, разгадал секрет этой комнаты. А в чем суть, не объяснил и не показал.
– Халлиг, ты же говорил…
Фраза так и осталась обрывком, взгляд прикован к открывшемуся кусочку земли за порогом.
Пергамент… еще горит.
Языки пламени там же, где и час назад, – на середине!
– Силы небесные…
Эгорд сделал шаг за порог, присел, за эти мгновения лист сгорел совсем, тлеет пепел. Пальцы взяли щепоть красных звездочек, растирают в черную пыль.
– Мы же пробыли в комнате не меньше часа!
Халлиг встал рядом, Эгорда накрыла его тень.
– Скажу больше. Я пробыл внутри трое суток.
Эгорд в прострации.
– Ямор меня…
– Этим утром.
Воин-маг в развороте к жрецу поднялся.
– Что?
Жрец кивает.
– Да-да, всего лишь утром. С того момента прошло несколько часов. Для вас. А для меня… Честно сказать, входил и выходил в комнату не раз. Извини, что не сообщил тогда. Хотелось убедиться, что не сошел с ума… и узнать пределы возможностей этого зачарованного места.
Дверная плита с гудением опускается, поток голубого света становится все ниже.
– И как? – спрашивает Эгорд. – Узнал пределы?
– Узнал. Только не комнаты, а свои. Пробыл там трое суток не потому, что комната на большее не способна. Просто нервы сдали…
Плита ударила в землю, пепел отпрыгнул с волной пыли. Снова густая полутьма, свет посоха во мраке темно-желтый как оливковое масло.
– В первый раз прождал внутри пару часов, – говорит Халлиг. – Во второй терпения хватило на сутки. В третий – сам знаешь. Хотел дольше, не смог. Быть долго в тесном замкнутом помещении наедине с мыслями… В голову лезет такое! Отвлекался как мог, читал, даже откопал стихи молодости, думал, стыд поможет не думать о жутком… Без толку. Чем дольше держался, тем сильнее комната внушала ужас. А как еще относиться к месту, которому без разницы, сколько в нем пробудешь – минуту, сутки, еще Ямор знает сколько, – все равно выплюнет тебя в миг, когда в него входил. Боялся, задержусь дольше, чем позволено, и может случиться что угодно. Выйду – а мир исчез. Или минула тысяча лет. Или вышел Ямору в пасть… Воля иссякла. Сбежал. А затем позвал тебя.
– Довелось мне как-то побывать в тюрьме демонов. Три месяца, но в камере казалось, что прошли тысячелетия.
– Мне надо выспаться. Не спал больше четырех суток. Держусь на зельях. А спать там…
Халлиг косится на дверь.
– Даже помыслить боялся. Кто знает, что случится, если там уснуть.
– Ступай к себе. А голову ломать пока буду я…
Они пошли от двери прочь.
Что же это за комната? Кто ее создал? На что еще способна?
– Говоришь, много прочитал, там, внутри? – спросил Эгорд.
– Стопку книг до пояса.
– А в реальном мире прошел лишь миг…
– Бесконечное обучение?
– Угу.
– Тоже об этом думал, – говорит жрец. – Заманчиво, особенно в свете того, что скоро в крепости будут ученики. И нам полезно. Быть может, даже больше, чем им… Ох, ладно, лучше со свежей головой.
– Да-да, поспи как следует.
– Только не заходи туда без меня! Этому месту пока не доверяю…
– Хорошо.
Из подземелья вышли, дальше – в разные стороны.
Эгорд бредет с опущенной головой, не зная, куда. Под крепостью помещение, которое бесконечно экономит время, а еще Халлиг, оказывается, был грабителем. Халлиг! Светлый жрец!
Обдумать бы как следует, разложить по полочкам, успокоиться…
Но некогда.
Если завтра выяснится, что люди превратились в куриц, а мэром Старга назначили Ямора, отвлекаться права нет. Есть цель – создать школу ледяной магии, и надо быть твердым как лед, двигаться к ней по строго намеченному плану.
Сейчас по расписанию – работа в башне. Нужно улучшать снежные чары. Магическая аура острова поедает много энергии, аппетиты надо сбавлять и, вместе с тем, повышать качество заклинаний.
Эгорд встряхнул головой, края серебристого плаща скользят по полу в направлении лестницы.
Башня изнутри – одно из красивейших мест на острове. Улей, где сгущаются сотни ледяных чар, и через эту гущу течет мощный поток энергии. Нет слов, чтобы описать то, что Эгорд видит каждый день, проводя часы в сердце потока.
В башне воин-маг трудится до вечера. Ему помогает Леарит. Навыки бывшей богини превосходны, быстро сумела приспособить светлую магию для помощи Эгорду в ледяном творчестве. Без Леарит работа шла бы медленнее.
Иногда от плетения чар Эгорд отвлекается – полюбоваться фигуркой в изящных доспехах, золотыми волосами, бриллиантовыми переливами в глазах… Порой, засмотревшись, создает бесы знают что, приходится брать себя в руки, а то не ровен час, переплюнет Тимориса, превратит в сосульку весь остров вместе с воздухом и частью океана.
Тиморис же, кроме драк с големами, развлекается кухонной магией. В этой области у него талант, кто бы мог подумать. Освоил сам, без Эгорда и Халлига, исключительно по книгам. Метнуть банальный огненный шар ему куда сложнее, чем наколдовать жареного тунца со специями.
В окнах – ночной мрак.
Эгорд и Леарит ужинают в зале, тут одновременно кухня и трапезная. Вокруг суетится Тиморис, расставляет блюда, разливает напитки. Эгорд рассказал об открытии Халлига, но умолчал о его разбойничьем прошлом. Пускай жрец скажет сам, если захочет.