Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ. Книга 2. На острие стратегий
Мы прибыли в Приморье, в лодке ещё ликвидировали последствия шторма, а мы заходили в завод расположенный в б. Чажма, с трудом маневрируя среди обломков затонувших судов и мелей. Швартовка к неизвестному пирсу с полного разворота – большое прикладное искусство – военно-морской шик. Но только не для атомной подводной лодки первого поколения, у которой управление турбинами сложный коммуникативный процесс, а моторами в силу их слабости – почти бесполезный. Я срочно готовился убыть с лодки в аэропорт и, опаздывая, собирал вещи в каюте, переодеваясь в сухое бельё. Сама швартовка с двумя буксирами не представляла сложности, и я был уверен, что даже если командир застопорит ход, то буксиры его спокойно прижмут к пирсу. Но я не учёл обратного процесса. Думаю, что командир представил себе белый пароход, а может быть, даже и серый, закрыл глаза и видел, как он с ходу, на всех парах, весело, вместо того чтобы по всем законам гидродинамики врезаться, перевернуться, развалиться и затонуть, – на крутом вираже останавливается у пирса как вкопанный, как мустанг останавливается. Красиво, черт побери!
На стенке уже выстроились рабочие, среди которых было больше половины женщин. Командир нашего изрядно поношенного подводного лайнера – крейсера военно-морского (разумеется, у нас там и стреляло) – всегда любил шикануть и тут на глазах благодарной публики, захотел отшвартоваться вот так – лихо, не снижая хода и не пользуясь буксиром, отработав реверс турбинами.
В месте швартовки было очень тесно. Везде стояли вспомогательные суда и механизмы. Лодка шла к пирсу, между старыми затонувшими корпусами и торчащими из воды обломками каких-то металлических конструкций. У основания пирса уже стоял плавкран, для выгрузки имущества из лодки. Слыша команды по «Каштану» и доклады штурмана о глубине под килем, дистанции до пирса, умножив это на скорость лодки, я пулей вылетел наверх. Я начинал службу на лодках этого проекта и хорошо оценивал обстановку. На мостике менять, что-либо было уже поздно. Скорость высокая, рулей лодка слушается хорошо. Мы идём вдоль пирса, остаются какие-то метры до крана. Лодка была двухвальная и неплохо управлялась, но шли мы под турбинами, у которых время перехода на реверс было не менее 50 сек., достаточно большим.
– Где буксиры? – спрашиваю я командира.
– Ничего, – говорит, – ошвартуемся как-нибудь…
Меня всегда настораживали междометия, а это ошвартуемся «как-нибудь» – то есть на одном своём полуисправном реакторе (второй только на МКУ на случай аварии первого) не имея моторов, турбины работают на винт: парусность у лодки приличная; ветер сильный попутный; лодку несёт «полный вперёд»; командир непрерывно курит и наблюдает, как нас несёт форштевнем на плавкран, пришвартованный под прямым углом к пирсу, с левого борта стоит ещё лодка у пирса; справа часть пирса голая, а у левой – винты торчат, и нас ветром ещё и на них тащит, командир красуется, глядя по сторонам.
На ПКЗ все это уже заметили, повылезали наверх и интересуются, когда мы им врежем? Ужас! Штурман бубнит, как отсчёт перед расстрелом:
– До пирса 25 метров… десять… пять…
А нас все несёт и несёт… Я кричу командиру: «Реверс», – тишина.
Я опять: «Реверс». И тут до него дошло.
– «Реверс, полный назад!!! – орёт, почему-то в люк, а не в „Каштан“. – Обе турбины реверс!!!»
Механик, индифферентно:
– Упала аварийная защита обоих бортов…
Командир в истошной панике машет руками и причитает:
– Ну, всё… всё… всё… с командиров снимут… из партии выкинут… академия накрылась… медным тазом… под суд отдадут… и в лагерь, пионервожатым… в полосатом купальнике…
Штурман:
– До плавкрана осталось 15 сантиметров, 10 сантиметров, и…
– Докладываю, – невозмутимо говорит механик. – Реверс дать не могу, сработала аварийная защита реакторов обоих бортов, товарищ командир… – доносится уверенный голос по «Каштану».
– У нас заклинило…
– Вот это да! – сказал командир в пяти сантиметрах от крана.
– На, подержи перчатки, чтоб я сдох!
И тут же форштевнем лодка, как на рога, поддела кран, а так как кран был легче лодки раз в десять, то мы благополучно вынесли его на берег, а тот, сильно обидевшись, упал на камни и опасно накренился.
Все, кто видел этот фортель, обомлели. Сигнальщик нырнул в открытый люк; швартовщики посыпались на палубу и сгинули. В последний момент команда плавкрана в жутком перенапряжении приняла меры и укрылась от удара – кто на берегу, а кто рухнул в студёные воды залива Петра Великого…
Все, кто зевал в нашу сторону с ПКЗ, издали единый вопль восторга и застыли на месте. Лодка отскочила от удара назад метров на пятнадцать…
– Глубина под килем? – бормочет командир в страстном желании своём. – Давай, старпом, жми, давай… как-нибудь… ну, милая, не подведи, вот те раз… ну… долбаный механик, ты у меня всю солярку выпьешь, ну, голубушка… давай…
И лодка, задумавшись, останавливается и, выдохнув, каким-то боком, семеня бортом, потянулась к пирсу, то ли течением, то ли ветром, а то ли жгучим желанием командира её прижимает к пирсу. Все! Приплыли!
– Во! Мля, – говорит командир, шапкой утирая пот с лица и затылка. – Вот ведь, так и окочуриться недолго с этими идиотами… Сердце опустилось… в глазах темно, даже не знаю.… С кем это было, никак не отдышаться… Ну, я думал, как я с полными штанами пойду, чуть не выпустил все под себя… да-а-а-а.… Пойдём провожу тебя, да сниму… сниму треклятье, что-то всё во мне зашлось и расходилось…
Не успел я сойти на берег, как пошёл командир наш и принял на грудь прямо у механика из канистры со спиртом, одним литровым глотком. Полпирса пропахали. Hoc лодки – с лёгкими изъянами, а кран на берегу. И самое странное, что все остались живы. Вот такие мы лихие. Докладывать ни о чем не стали, лодку покрасили, а кран поставили на воду.
4. При строгости надобна милость, иначе строгость – тиранство
Конец января. Я три дня назад вернулся со стрельб. Все стрельбы прошли успешно, кроме одной, стрельба по подводной лодке. Это упражнение оставило в душе досаду и раздражение. Сколько бы меня не учила жизнь, я не перестаю верить людям и физически не переношу человеческой подлости. Служба, как езда на поезде, за окном каждый день что-то происходит. А вот в вагоне каждого хорошо и далеко видно. Видно всех своих товарищей и флот со мной или вокруг меня. Поэтому некогда отвлекаться на окно и к событиям там проявлять, как можно меньше интереса.
Мы в полигоне. Две лодки одна наша, вторая из соседней дивизии, лодка 670 проекта, считалась второго поколения, входила в состав 10 дивизии подводных лодок. Командир лодки был командиром второго экипажа, его экипаж был настолько не подготовлен, что он со своим корабельным расчётом стрелял с первым экипажем, был явно старше меня, носил лицо сноба и барина, на нем же носил бороду и обиду за непризнанный талант, брезгливо относился ко всем, кто моложе его. Стрельба планировалась как обычная дуэль: Две лодки погружаются каждая в своей точке и назначенными встречными курсами, начинают сближаться, расходятся бортами на безопасной дистанции, чтобы не создавать угрозы столкновения при маневрировании и др. После погружения изменение элементов движения лодки были запрещены. Так сложилось, что перед этим упражнением, месяц назад он выполнял такое же упражнение и мы, согласовав схему маневрирования, договорились, что я по каналу звукоподводной связи включу «Арлекино» песню Пугачёвой, чтобы они нас смогли обнаружить. Так и сделали. Они успешно отстрелялись, и теперь была наша очередь.
«Арлекино» мне, конечно, по 670 проекту был не нужен, но маневрирование и зону разделения мы соблюдать должны. Погрузились, обнаружили цель, занял позицию залпа, выстрелил, торпеда пошла на цель и не навелась. Это плохо, если не докажут, что было неисправно самонаведение торпеды. Пришли в базу. Штурман взял маневрирование той лодки, и оказалось, что командир 670 проекта погрузился в точке, а потом отошёл на 30 каб. дальше от плановой дистанции. У практической торпеды существенно ограничена дальность хода, и при любом увеличении дистанции, торпеда не доходит до цели, а я не имею права пересекать разграничительную линию, чтобы сократить дистанцию. Это сказалось на результатах стрельбы – торпеда не дошла и не захватила цель, значит не навелась. В штабе флотилии возмущались:
– Как же так! Лучший экипаж и не поразил врага.
Было просто досадно, я доложил кальку комдиву, и он меня оправдал, но я не понимал, зачем тот командир так поступил. Это же, ну подло, в конце концов. Любая подлость остаётся с человеком на всю жизнь. Они подлецы – подлецы не по должности, обстоятельствам или необходимости они подлецы по жизни, по совести. Эти будут оправдываться потом всю жизнь. Они сами не верят в то, что они подлецы, им всегда хочется, чтобы подонком был кто-то другой. И вся жизнь из этого состоит – хорошего и плохого. Хорошо, что я получил прививку ещё в училище, когда учился на выпускном 5 курсе. Мы были в увольнении, тогда с девушками ходили на танцы. Нас курсантов было трое и с нами две девушки. Военная форма после Хрущёвских реформ в армии и унизительной пропаганде, всё ещё вызывала в обществе брезгливое отношение к военным и, хотя здесь на площадке в парке, была молодёжь, тем не менее отголоски той пропаганды витали в воздухе, да и эта подлая манера двоечников толпой бить отличников, с давних пор и до сего времени процветает и в школах, и в жизни. Местные отморозки в силу своего слабоумия и бытового оскотинивания, подогретые алкоголем, решили нас проучить и «отбить» девчонок. Стычка была скоротечной. Мы не пили, не курили, почти профессионально занимались боксом и борьбой, поэтому только одному из них удалось убежать. Но самое печальное, что он же и привёл милицию, чего мы никак не ожидали. Нас задержали, позвонили в училище и, в общем-то, отпустили без последствий. Но самое неприятное началось, когда наши политвоспитатели нас стали «воспитывать» – унижать только за то, что мы отстояли свою честь и достоинство, что заступились за девчонок и дали в рыло мерзавцам. И вот тут вышли перед нами подлецы в погонах, которые должны были прививать нам честь, гордость, верность и достоинство советского офицера-защитника и стали они нас оскорблять и выставлять на посмешище на всякого рода собраниях, только за то, что мы не испугались, за то, что не позволили этому ничтожеству избить нас. Так чего от нас добивались воспитатели в погонах трусости, слабости и предательства? Каких командиров они воспитывали из нас, тупых и жалких? Меня из мичманов разжаловали в курсанты, а это на пятом курсе грозило многими неприятностями. Полгода я проходил рядовым отличником только благодаря тому, что я итоговую зимнюю практику фактически один из курса закончил на отлично, меня за месяц до экзаменов восстановили в звании и сняли взыскание по ходатайству моего руководителя дипломного проекта капитана 1 ранга Тимофеева Михаила Ивановича. Вечное ему спасибо и поклон.
Теперь я понимаю и могу сказать, что любой в т. ч. и неприятный эпизод в жизни, для чего-то тебе дан, веря в себя и добиваясь цели, ты всегда будешь поддержан. Человек послан сюда в эту жизнь для радости и взросления души. Господь Бог ничего от человека больше не требует. Живите по законам Божьим, и ваша жизнь не будет горестной. Но человек горести устраивает себе сам, сам строит мир, разрушающий человека, приближает себя к богопротивной жизни, и та жизнь растворяет его в себе. Вот эту жизнь и надо отодвигать. Иначе горести тебя все равно найдут. И это я уже знаю из своего опыта, поэтому радоваться жизни нужно всегда, не забывайте детство и любите людей. Тогда жизнь будет начинаться каждое утро и снова все впереди. Жизнь действительно только начинается, и на самом деле всегда впереди. Не бывает прожитой жизни, есть жизнь, которая ещё не начиналась, остальное воспоминания.
ГЛАВА III. Истина – благосклонна одному достоинству
1. Прощай проступки ближнего и никогда не прощай своих собственных
Раннее зимнее утро на Камчатке. Ещё слишком темно и ничего не видно, кроме моря и туч. Гладкая чёрная поверхность чуть поблёскивает, отражая блеклую луну. Сквозь рваные серые тучи виднеются редкие звёзды. И самое главное – холодно, чертовски холодно. Я стоял на мостике, позёвывая, внимательно оглядывал пирс и людей на нём. Они устали и замёрзли, однако вахта ещё не закончена. Им некогда любоваться красотами ночного неба, от них требуется вовремя подготовить лодку к выходу в море. Их интересуют не облака и птицы они были охотниками, но одновременно они же были и дичью. Командир ПЛ получил боевое распоряжение и сейчас отдавал команды и подготовительные распоряжения. Для погрузки оружия и продовольствия пришлось отойти на более глубоководный пирс. К этому времени лодка уже прошла проверку прочного корпуса на герметичность и пополнила запасы ВВД до полных. Продолжалось приготовление лодки к бою и походу. По команде старпома экипаж занял свои места внутри лодки. Я устроился на мостике, на котором обыкновенно сосредоточивается управление лодкой и находится командир в надводном положении, мостик сейчас оставался свободным, так как все были в лодке на первом перед службой приготовлением, в том числе и командир, чтобы зорко следить за точным исполнением каждого переданного им приказания.
Механик и старпом руководили приготовлением, я находился наверху, ведя наблюдение за всем происходящим на поверхности воды, корпуса, и суши. Я хорошо знал экипаж и историю лодки. Обычно на короткие выходы приходил непосредственно за час – за два и знакомился с состоянием лодки и экипажа, проверял интересующие меня документы и замечания, выявленные штабом при проверке лодки перед выходом в море. Сейчас перед первым выходом на боевую службу, счёл необходимым появиться на лодке намного раньше времени назначенного выхода. В уме ещё раз проверял основные пункты приготовления, которые знал только я.
«Внимание на пирсе! – внезапно крикнул один из вахтенных. – На пирсе командир дивизии». Он вытянул руку, я ещё три офицера повернулись туда же. «Вижу», – подтвердил вахтенный офицер и побежал докладывать комдиву, я сообщил командиру, что прибыл Гордеев Игорь Иванович, командир 45-й дивизии атомных подводных лодок. Во время погрузо-разгрузочных работ «смирно» не командуют и команду не строят. Почти тут же на мостике появился командир в ватнике и пилотке с надписью КД-3, видимо, сдёрнул с первого попавшегося офицера, в грязных перчатках, в которых лазил в трюм, где что-то проверял.
– Хорошо! – ответил он, повернувшись ко мне и внимательно глядя туда, куда указывал я. – Что он нам приготовил?
Вахтенный офицер торжественно доложил командиру.
– Товарищ командир! На пирс прибыл командир дивизии».
Я оставил командира на мостике, а сам спустился на пирс. На удивление комдив беззвучно выплывал из темноты, словно призрак.
– Молчаливый комдив – дурной признак, – проворчал командир, – прекрасно.
Вслед за командиром на мостик поднялись ещё два офицера. Вахтенный механик, увидев комдива, подтвердил:
– Тяжёлых дум, наверно, полн.
Вторым офицером был помощник, исполнявший обязанности лишь в одном походе. Он спросил:
– Стоит ли собрать офицеров?
– Разумеется, – нетерпеливо ответил командир. – Однако не спешите. Пусть он сам поставит задачу.
– Построить торпедопогрузочную партию, – неожиданно продублировал слова комдива вахтенный офицер. – Замена торпедного оружия.
Приказ был отдан, и тотчас внизу загрохотали сапоги. Вслед за этим на мостике появились торпедисты. Они торопливо спускались по трапу к носовому торпедопогрузочному люку, на ходу застёгивая спасательные жилеты и пристёгивая страховочные лини. Из первого отсека отдраили люк и уже доставали устройства и приспособления для погрузо-разгрузочных работ, троса и скобы и передавали их на палубу. Моряки выстраивают живую цепочку на палубу и вниз, передавая устройства из рук в руки. Вахта на мостике удвоена. Появляются мино-торпедный офицер и рулевой, который вешает на антенну флажный сигнал «Гружу боеприпасы», «Малый ход». Только теперь командир молча выразил недоумение. Трюмный мичман вынес на мостик мегафон, чтобы передавать приказы торпедистам, а заодно и перекурить.
Комдив безмятежно ждёт. Теперь его и лодку разделяют не больше 5 метров. На пирсе появляется торпедопогрузочный кран.
– Раскрепить кран, – скомандовал помощник. – Приготовиться к выгрузке торпед, – дублировал комдива вахтенный офицер.
Я позвал командира, чтобы он спустился на пирс и комдив, не объясняя причин, передал нам приказание Командующего флотилией о смене боекомплекта.
– Дальнейшие приказания получите, вскрыв пакет №… по команде с берега.
Я всё-таки попросил приоткрыть завесу такой таинственности и неожиданности, тогда Игорь Иванович, отведя нас с командиром в сторону сообщил, что тем, кто на «шхуне», будет поставлена задача в море по действиям против надводного флота США.
Теперь я стоял, не сводя глаз с первой торпеды, которую извлекали из лодки, я догадывался, что нам предстоит, затем впился взглядом в командира, не обращая внимания на суету на пирсе и людей вокруг его ног, поинтересовался, взяли ли на борт аппаратуру спектрального анализа. Оказалось, не взяли, вроде как, и не нужно. Я немного помедлил и крикнул своему акустику:
– Иди в штаб флотилии и получи спектроанализатор!
Сам позвонил флагманскому специалисту РТС флотилии и попросил передать на выход указанные приборы. Не имея спроса на них от экипажей, он уже отдал весь комплект офицерам гидроакустического полигона для проведения работ в акватории Авачинского залива. Пришлось срочно посылать людей и возвращать всё назад на борт подводной лодки. Теперь все готово к выходу. На борт прибыл прикомандированный командир гидроакустической группы с моей лодки старший лейтенант Павельев Павел. Хорошо подготовленный и грамотный офицер нам очень пригодился в походе.
Торпедисты, перетащив очередную торпеду, подцепив её к крану, бросились по местам принимать следующую. Первый отсек методично отдавал торпеды каждые несколько минут. Это были очень высокие результаты выгрузки-погрузки. Электрические торпеды чередовались с парогазовыми. Не трогали только торпеды с ЯБП (ядерные боеголовки).
Так продолжалось почти час. Торпедисты взмокли, у них ныли спины и болели руки. Теперь, когда большую часть боезапаса поменяли, торпедопогрузочное устройство приводили в исходное положение. Дали отбой тревоги и команду на завтрак. Спустя некоторое время всё опять пришло в исходное состояние успокоилось и медленно вращалось по установившейся традиции. Я, гуляя по пирсу, молча наслаждался редким зрелищем восхода.
Приготовление было закончено. Механики вышли на МКУ реакторов и приняли нагрузку на турбогенераторы. Электрики убрали концы питания с берега, а боцмана добавочные швартовые. Теперь лодка стояла, только чуть касаясь пирса своим лоснящимся, от воды боком.
Весь экипаж, включая командира, находился на борту в готовности к отходу от пирса. Командир уже вернулся от оперативного дежурного и уже расписался за инструктаж и получил «Добро» на выход. И вдруг в 23:45 я опять сидел в приёмной адмирала штаба флотилии.
Оперативный дежурный передал мне, что адмирал занят, и он должен меня задержать на некоторое время, так как адмирал хотел меня лично проинструктировать и сделать важное сообщение по данным разведки, на котором я обязан присутствовать. Ну, что ж, я мог ждать сколько угодно. Ясно было одно, что лодка выйдет теперь не в полночь, как обыкновенно, а тогда, когда я получу какую-то таинственную инструкцию.
Штаб даже в такое позднее время, напоминал растревоженный муравейник. Взад и вперёд пробегали офицеры, рассыльные; когда же дверь приоткрылась, был слышен голос адмирала. Я сидел в своём углу с трубкой свёрнутых карт и терпеливо ждал, когда заслушают моё решение на выход в море. Я ломал голову, зачем мне повторно докладывать решение командира лодки, если днём он уже всё доложил командиру дивизии. Наконец, к трём часам ночи все успокоилось. Дежурный отворил дверь и пригласил к адмиралу.
В кабинете, кроме адмирала и начальника оперативного отдела, я увидел также начальника разведки флотилии, который придавал разведке 2 флотилии особое значение. У меня с ним были довольно дружеские отношения. Он иногда давал мне совершенно неофициальные данные и всегда интересовался материалами похода по линии разведки.
Адмирал начал объяснять мне наше задание.
Пропустив содержание боевого распоряжения, он сразу перешёл к информации за пределами официального текста:
– Через несколько дней на ТОФ предполагается прибытие двух авианосцев США. Имея опыт прошлого года, флоту надлежит приготовиться к предполагаемым учениям американцев вблизи наших берегов. Часть нашей дальней авиации переведена в повышенную боевую готовность и силы Камчатки готовы к отражению противника. В море будут развёрнуты дополнительные силы. Ваша задача будет состоять в том, чтобы быть в готовности и по команде флота принять превентивные меры: скрытно разведать состав и расположение АМГ и тем самым дать возможность распределить наши воздушные силы и направить боевые корабли и самолёты в места формирования АМГ и на маршруты развёртывания. На учении «FleetEX-82» большое значение для Американцев имели атаки на базы кораблей и лодок на Камчатке, а также объекты Курило-Камчатской гряды. Авачинский залив представляет собой подковообразную бухту. В глубине ее находится закрытая гавань, где находились корабли и лодки 2 ФлПл. По сведениям нашей разведки, авианосцы находятся на переходе морем. С востока и с юга их ожидают наши разведывательные корабли, расположение которых нам неизвестно. Ваша главная задача выйти на авианосец по данным наведения и донести об обнаружении АМГ. Думаю, что по опыту прошлых годов максимум сколько вы сможете продержаться в ордере это сутки и то если пройдёте зоны противолодочной обороны.
Флагманский разведчик вручил мне запечатанный пакет с надписью «Вскрыть по приказанию». Я стоял и рассматривал пакет сначала с интересом, потом с недоумением и, наконец, с тревогой! Я стал задавать вопросы:
– Имеются ли какие-либо, хотя бы приблизительные сведения о маршруте и планах Американцев?
– Никаких.
– Могу ли я иметь план флота на отражение агрессии?
– Нет. Для вас это все, что имеется.
– Если мы не подойдём к АМГ, то с высоты нашего перископа и с такого расстояния мы ничего открыть не сможем…
Молчание. Затем очень сдержано, да, не лезьте на рожон, будьте осторожны, не думаю, что они вас подпустят к кораблям, главное безаварийность плавания. Как будет, так и будет.
Все это так было похоже на те инструкции, которые мы обыкновенно получали! – Можно всё, но ты сам за всё и отвечаешь! Главное, мне было неясно: что же от меня требуется? Я стал волноваться и обратился к сидящему молча начальнику оперативного отдела.
– Что вы на это скажете?
– Да, задача пока не внятная и не официальная. Флот вам таких задач пока не ставит. И в прошлом, и в этом году нашим лодкам не удавалось выйти на гидроакустической контакт с авианосцами и кораблями ближнего охранения АМГ. Любые попытки пресекались на подходах к дальнему охранению. И вы не гарцуйте, слежение в ордере – это квинтэссенция мастерства командира и экипажа, сопряжённая с угрозой для жизни. Всё же я полагаю, что мы вас должны проинформировать о возможных вариантах несения боевой службы, и вы лично должны быть к этому готовы в попытках противодействовать АМГ. Это для Вас возможно?
Подумав некоторое время, я начал формулировать ответ:
– Я хочу понять, что я смогу сделать, ограниченный боевым распоряжением? Если будут внесены изменения в план похода или даны иные указания, конечно, мы будем действовать. По сути, командир предписание получит от меня, состав сил мне не известен, маршрут не известен, разведка извне мне не доступна. Поэтому я желал бы иметь более точные приказания.
– Ничего иного мы вам предложить не можем. Отложить выход до утра, когда Адмирал подтвердит моя слова, я не могу, он сам не имеет информации флота, и я уже не хочу будить его. Но он, адмирал, приказа вам не даст!
Всё складывалось, как обычно. Нужно было самому решать, где лучше в командирском кресле или на скамье подсудимых. Я понял обстановку, вспомнил Тимофеева Михаила Ивановича, преподавателя административного права и морской этики, когда тот говорил об инициативе и ответственности командира корабля, дающей «право» принимать нужное решение без указания начальника. Но пока, как участвовать в этом «учении» было не очень ясно, но главное, когда дадут команду, за всё отвечаешь ты. Мы тебя предупреждали. Наконец я могу уйти. Прибыл на корабль. На душе сразу стало спокойнее. Слегка устыдившись своей нерешительности в разговоре, для себя решил:
– Прибудем в район, а там видно будет. Сделаем все, что возможно!
Во внутреннем напряжении, раздался вздох облегчения. Я генетически не любил ходить по начальству и выслушивать указания, которые, как правило, носили рекомендательный характер, и я не собирался их выполнять. Зачем вызывали? Моральная поддержка! Все же я вернулся на лодку в тяжёлом раздумье. На корабле всё было готово, и все были в ожидании выхода, не понимая этой необъяснимой проволочки.