Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ. Книга 2. На острие стратегий

Я, выполняя просьбу НШ ФлПл, ни с кем не обсуждал обстановку и сослался только на доклад решения. Командир обошёл верхнюю палубу, чтобы убедиться, в точности ли исполнены все отданные им приказания; затем уселся рядом со мной на мостик и сообщил, что получено «Добро» на выход в море. Точно в 9 часов лодка отошла от пирса и исчезла за снежной завесой, следуя привычным фарватером. На лодке был полный штат личного состава плюс 7 человек прикомандированных, в том числе и я, плюс боезапас, автономный паек на 90 суток и полный запас бытового и расходного материала. Вышли из бухты Крашенинникова, хода и курсы переменные. Пробираясь свозь огромные глыбы льда, я тут же вспомнил учение по отходу от пирса, которое в этот снежный мрачный морозный и ветреный день не имело ничего общего с кабинетной наукой. Мороз, брызги в лицо и колючий ветер со снегом забивал дыхание и обжигал лицо ничем не прикрытое и вызывающе беззащитное среди воды, снега, мороза и ветра.

Штурман доложил, что заняли район дифферентовки. Я спустился по трапу в открытый люк и занял своё место.

«Задраен верхний рубочный люк!» – крышка люка быстро опустилась на своё место, закрыв последний наш выход наружу. Когда, командир громко произнёс, что задраен верхний рубочный люк, этот доклад, казалось, на каждое лицо наложил заметный отпечаток какого-то пусть и привычного, но всегда нового ощущения, точно всех нас навсегда отрезали от нашего мира и на наш единственный выход в этот мир плотно надвинули океан. С этого момента какое-то особое значение приобретает каждое слово, каждое движение командира, за которым тотчас же следует самое точное и пунктуальное исполнение – каждый отлично сознает, что теперь в руки одного человека вверена драгоценная жизнь всего экипажа и лодки. Ещё резче среди чуткой тишины, послышалась дальнейшая команда – «Принять главный балласт, кроме средней!» – сигнализируя о наполнении балластных цистерн, привычно засвистел из цистерн воздух, который быстро уступал место воде, постепенно увеличивая вес лодки и постепенно уменьшая ее плавучесть.

По сосредоточенному лицу командира видно, как зорко следит он за движением стрелки глубомера и пузырьком кренометра, чтобы вовремя остановить доступ воды в балластные цистерны. Как только он замечает тенденцию стрелки к движению, быстро отдаёт приказание на те, или иные действия, исключая вероятность гибели лодки, печальный опыт, которого всегда витает над подводниками. «Заполнить среднюю!» – при её помощи, погружение становится более устойчивым, и лодка уходит на перископную глубину. Я как менее всех занятый на дифферентовке, веду наблюдение в перископ. Через стекла перископа стало видно, что вода уже прикрыла всю палубу, оставив над поверхностью воды только часть рубки. Вскоре вода подошла к самым стёклам, и волной уже начало захлёстывать их, изредка закрывая и доступ света сквозь них. Теперь в лодке остаётся самая небольшая остаточная плавучесть, с исчезновением которой лодка, как всякое тонущее судно, пойдёт ко дну; с этой же плавучестью она начинает движение под водой – для чего командир дал малый ход и положить руль глубины на «погружение». Пузырёк кренометра, стоявший до сих пор на нуле, вдруг быстро отошёл от нуля и стал на делении «2» – на лодке появился дифферент на нос в 2°. Дифферент продолжал медленно нарастать и с нарастанием скорости боцман рулями удерживал его у назначенной величины. Лодка погружалась, и вместе с тем мгновенно потемнело в перископе. Установившееся было хладнокровными приказаниями командира спокойное состояние команды, сразу сменилось у многих напряжением, которое проявилось на лицах, – что, впрочем, являлось вполне простительным, так как любое изменение состояния лодки от штатного для большинства из присутствующих было сигналом к экстренным действиям. Вскоре равновесие было достигнуто, и кренометр также спокойно установился на нуле. Я опустил перископ. Лодка, продолжала держать тот же курс, каким шла, и вскоре выйдя из б. Саранной уже на глубине 40 метров мы почувствовали океанскую зыбь, лодку стало заметно покачивать. Желая поскорее укрыться от качки, командир менял курс, которым хотел сократить путь.

Всё, что происходило со мной в последние годы жизни, которые пришлись на послевоенные годы, а потом на службу, прекрасно известно. Но то прощальное восходящее и очень яркое зимнее солнце Камчатки, осветившее вершины, словно горящих вулканов, как бы высветило эти события. Первые 20 лет моей жизни, проведённые в семье военного офицера, не очень сильно отличились от действительной службы. Я родился в сентябре 1948 года в годе Фрунзе Киргизской ССР, где отец Дудко Яков Иванович, офицер НКВД, придя с фронта, продолжал гоняться за бандами в горах и преступниками в городах Киргизии. В 1952 году он погиб, и я вместе с матерью, уехал во Владивосток, где у меня появился отчим, прекрасный человек, офицер Васильев Владимир Никифорович. Теперь мы все жили вместе, переезжая из города в город. И под конец переехали во Владивосток, где я продолжил учиться и окончил Высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова. В 1971 году мне присвоили воинское звание лейтенант, и я прибыл на флот на подводную атомную лодку «К-115», был назначен в качестве вахтенного офицера. Так начал службу во Второй флотилии атомных подводных лодок Тихоокеанского флота на Камчатке. В конце 1974 г. в должности помощника командира я сдал на самостоятельное управление подводной лодкой, мне было присвоено звание капитан-лейтенант и с должности помощника командира направили в Ленинград на Высшие офицерские классы.

Служба в 45-й дивизии подводных лодок, самой эффективной и самой водоплавающей в те годы, стала настоящей школой жизни для меня. В глазах других, молодой моряк является представителем своего народа. Он знает, что о нем и его сослуживцах будут судить по нему, поэтому он с самого начала проникается сознанием необходимости строжайшей самодисциплины и повышенного чувства личной ответственности. Впечатления, которые он получает от знакомства с иными людьми и странами, учат его смотреть на свою собственную страну с ещё большей любовью.

Морские офицерские классы, где будущие командиры советского флота проходили обучение, было почти мистическим местом. Моряки называли его Невский бастион. Мы впервые учились истине морского дела по программе высшей школы. Я, когда уже стал адмиралом и служил в главном штабе, имея за плечами две академии и опыт океанских «войн», осознал, что классы были тем местом, где военное искусство командира проявлялось в чистом виде, где обучение имело вполне практический вид. Любая появляющаяся там военная идея рассматривалась и проверялась и в дальнейшем использовалась как средство обучения. Очень важно, что это образование закладывало основы тактического мышления, развивая которое на кораблях разных проектов, командиры в основе сохраняли классику, заложенную на классах. Воздействие знаний, влияние на советских командиров и флот было просто безгранично, так как оно являлось первым и самым осмысленным и важным источником обучения офицера. Поскольку каждый офицер прошёл через классы, он будет командовать именно так, как его научили здесь.

Морские классы в России кочуют с 1827 года и только в 1938 году они получили своё здание 6 ВОК ВМФ. Курсы были размещены в специально построенном здании на Малоохтинском проспекте, дом 80/2, где они и находятся по настоящее время. Это красивое и знаменитое здание было заложено с одной целью обучения офицеров ВМФ СССР. Морское ведомство осознавало необходимость для страны иметь сильный флот и отлично подготовленный офицерский корпус. Интерьер главного здания напоминает музей: экспонаты в стеклянных витринах, огромные стеллажи книг, бюсты, картины, флаги и знамёна, прочие реликвии славных дней. Есть мемориальный зал, где увековечена память героев и погибших кораблей российского и советского флота. В то же время излишества отсутствуют. Белоснежные залы и комнаты напоминают некоторые дворянское собрание, а некоторые отсеки корабля, их спартанская обстановка ничем не отличается от кораблей, на которых предстоит служить выпускникам. Командирские классы – это лучшее учебное заведение в ВМФ, в котором офицер получал знания конкретно по тому, что нужно будущему командиру подводной лодки или флагманскому специалисту соединения. Там преподают опытнейшие педагоги, прошедшие путь флагманских специалистов соединений, командиры кораблей, подводных лодок и соединений, которые имеют громадный опыт службы и большую наплаванность на подводных лодках и надводных кораблях. К концу обучения на 6-х ВОК ВМФ проходили состязания между учебными группами на лучший КБР, ракетный и торпедный расчёты, на лучший ГКП по управлению ПЛ и др.

Во время учёбы на 6-х ВОК ВМФ я со своей женой жил на съёмной квартире. У нас в то время родился сын. Комнату нам сдавала прекрасная добрая женщина. Сегодня вспоминаю тех, с кем учился, и тех, кто стал известен. Большинство не оставило после себя ничего, кроме имён на досках отличников. Лишь эти короткие фамилии в списках напоминают о честолюбивых учениках. Эти списки ещё раз подтверждают, как неуловима и непостоянна слава. И что характерно, известными становятся не отличники, а одарённые люди, имеющие способности и к учёбе, и к службе.

После окончания классов меня назначили старпомом на К-492. Командиром лодки был капитан 2 ранга Гордеев Игорь Иванович, ранее командовавший ДПЛ пр. 641, а после окончания ВМА назначенный командиром «атомохода». Кстати, очень много командиров дизельных лодок стали «через Академию» командирами АПЛ.

Старпом на корабле – главный планировщик и он же реализатор своих планов, он же участник всех награждений непричастных и наказания невиновных. Второй человек после командира, который занимается организацией службы, планированием боевой подготовки, ведением документации. Работы много, поэтому дома бывал редко. На флоте существовала даже такая фраза: «Должность старпома не совместима с пребыванием на берегу».

Экипаж направили в учебный центр на освоение нового проекта. Мы прибыли туда с уже устоявшимся мировоззрением подводников первого поколения лодок. Теперь вся учёба экипажа крутилась вокруг главной задачи многоцелевой лодки – найти ПЛАРБ противника и при этом не обнаружить себя. Решением задач поиска, отработкой тактических приёмов были наполнены наши прежние боевые службы – это все делалось практически в районах предполагаемых боевых действий и что важно с «вероятным противником», а не условно. К тому времени поиск лодки противника уже не был своеобразной игрой, где главная задача была найти противника его обнаружить и не дать ему оторваться, даже тогда, когда он тебя обнаружит, а если оторвался – найти и опять скрытно установить слежение. И это не просто поиск по интуиции, а строгие математические законы, формулы и расчёты.

У американцев появились новые лодки типа «Лос-Анджелес», вступающие в состав их флота. ГАК у них имел дальность обнаружения на порядок выше, а собственная шумность – ниже. Они решали свои главные задачи слежение за нашими РПКСН, а нас не подпускали к себе, и лишь потом нам становилось известно, что за нами следят. И нам, зная, что противник слышит дальше, приходилось хитрить, использовать тактические приёмы, вынуждающие противника обнаружить себя. А как только он занервничает, увеличит ход – мы его обнаруживаем. Все эти контакты в режиме пассивного шумопеленгования и слежение были краткосрочные (20—30 мин.), а в сравнении с результатами, полученными нашей «Щукой» по слежению за американскими ПЛАРБ, – просто мгновениями. Теперь для слежения за ПЛ мы разрабатывали свою науку – систему знаний и действий, направленных на достижение подавляющего превосходства над противником. Американские многоцелевые лодки сопровождали ПЛАРБ и авианосные соединения. Теперь нам предстояло, обнаружив ПЛАРБ искать многоцелевую лодку, и зачастую, обнаружив «стратега», мы обнаруживали сопровождавшую его лодку. Иногда многоцелевая лодка специально «подставлялась», чтобы прикрыть ПЛАРБ. А обнаружив авианосец искать лодку и корабль-ретранслятор. По мнению командования, наши «стратеги», плавая на своих РПКСН, действуют тихо и неспешно, уклоняются медленно и неторопливо, часто представление о действиях противолодочников (как надводных, так и подводных) имеют приблизительное и недостаточно глубокое, в связи с чем и задачи охранения РПКСН тогда впервые стали возлагать на нас. Они были «зашорены», а надо, чтобы командир РПКСН имел полное представление о том, какие против него будут приниматься меры, в т. ч. и авиацией.

К сожалению, тогда же мы практически не отрабатывали противоавианосную войну. Она полностью возлагалась на надводные корабли, авиацию и как силы поддержки на ракетные ПЛА, действующие по данным наведения и целеуказания авиации. Такой подход полностью исключал раздел противоавиносной войны многоцелевыми подводными лодками. Нам на этом выходе предстояло открыть это направление и доказать высокую эффективность лодок против АМГ, впервые разработав эту тактику.

В Обнинске нас сразу предупредили, чтобы мы готовились к Московской квалификационной комиссии и специальной проверке по программе какого-то университета на «сообразительность» т. н. тестирование. Было непонятно зачем, если мы только приехали учиться. Нам предложили готовиться по программе командира сдачи на допуск. Мы срочно, только зачем? Повторяли вопросы живучести, знания и обязанности, в т. ч. по применению оружия, навигационной прокладке, использованию связи. Кроме того, возможны вопросы аварийности. Я построил командиров боевых частей и доложил командиру, что мы к «взбалтыванию» готовы, зелёная форма в полном порядке.

Комиссия работала 3 дня. Вопросы были разные и часто абсурдные, кадровик у меня спросил обязанности командира полка (зачем?), у штурмана спрашивали правила совместного плавания надводных кораблей при выходе в ракетную атаку и т. д. Спрашивали не то, что нужно, а то, что помнили сами.

Уже потом после боевой службы, когда я сдал экзамены в академию (раньше сдавали, а сейчас зачисляют), я мог сравнить учёбу в академии и на классах. Учиться в ВМА было интересно, было много материала до того не известного, я активно писал свои научные работы и главное находил отклик на них у преподавателей академии. Теперь я понимаю в чем была принципиальная разница Академии с 6-ми ВСОК. На классах мы «закрепляли» то, что уже прошли на корабле и теперь отрабатывали всё практически, чего нельзя было сделать в море по понятному ряду причин (выход в торпедную атаку, отработка управления кораблём во всех критических ситуациях, приготовление на железе оружия к стрельбе и т. д.), Учеба на ВСОК ещё и потому отличалась, что преподавали те дисциплины, которые требовались непосредственно командиру корабля, и специфика вопроса во многом уже была знакома, требовалось лишь систематизировать имевшийся опыт.

Тренировками руководили опытные подводники, и от них зависело, получите вы подзатыльник или поощрение. Каждую атаку анализировали, и многократно повторяли. Одно дело выйти в атаку на тренажёре, другое – по данным пассивных средств наблюдения в океане и при активном противодействии. Сдать экзамен было не просто, но вот настоящее беспокойство появлялось, когда следовало проводить зачётные упражнения, охватывающие весь курс на боевом корабле. Здесь самому приходилось исправлять сделанные ошибки и принимать молниеносные решения и не только в последнюю минуту, когда кораблю угрожала опасность. Для молодого офицера это, наверное, был настоящий и замечательный период в карьере.

Квинтэссенция всей учёбы и специализации была в учебном центре. Если коротко, то нужно было узнать новую лодку, применить все полученные знания именно для этого корабля и научиться на ней воевать, используя все её превосходства перед прежними проектами и противником.

В ВМА же давали очень много информации, как говорил мой товарищ адмирал Комарицын Анатолий Александрович, – академия ума не прибавляет, но кругозор расширяет, поэтому не думай, что после академии к тебе придёт поумневший курсант, которого ты знаешь с училища. Нет, придёт тот же, и если он был «дятлом», то «дятлом» и останется. Но страшнее то, что он сам себя теперь считает непререкаемым авторитетом и, часто понимая, что он окончил академию, принимает опасные решения, не обладая должным умом.

Действительно, кругозор расширялся за счёт большого объёма знаний по тактике действий кораблей всех классов – (противолодочные корабли, минно-тральные, ракетные, артиллерийские). Плюс добавлялись сведения по тактике морской авиации, морской пехоты, во время обучения мы принимали решение на высадку морского десанта. А как-то я на летней практике командовал дивизионом торпедных катеров. В ходе обучения учили главному качеству командира – принимать решения в различных тобой подготовленных операциях, боях, условиях, находясь в разных «должностях». Я и потом много учился и управлял силами, но всё остальное уже ложилось на опыт и знания, приобретённые в первой половине жизни.

Но в начале был Обнинск, большой круг и вот теперь я здесь на самом новом и эффективном подводном корабле ВМФ. Полагаю, что всё остальное заслуживает отдельного упоминания.