Кирилловцы vs николаевцы: борьба за власть под стягом национального единства

Бывших политиков не бывает, или кто решил бороться за власть в эмиграции?

Посмотрим на проблему политического размежевания с иной точки зрения. Какой главный фактор, согласно которому происходит выделение политической идеологии в начале ХХ века? На самом деле, пожалуй, главное, чем отличались политические партии начала ХХ века в своих программах, – вопросом о форме правления в государстве. Разумеется, нельзя упускать из виду и базовые идеологические установки представителей разных направлений. Так, либералы в своей политической программе отдавали предпочтение представительным органам власти, свободному рынку, личным правам и свободам человека. Социалисты отстаивали социальные гарантии для рабочих, а также в принципе трудящихся, защищая идеи ограничения рабочего дня 8-ю часами, улучшения условий труда, расширения избирательных прав граждан и т.д. Консерваторы отстаивали традиционные ценности, важность сохранения религиозного и духовно-нравственного воспитания, поддерживали монархический строй и т.д. При этом базовое разделение на республиканцев и монархистов в политическом вопросе нами берется за точку отсчета по причине того, что в программах политических партий этот пункт был одним из первых. Если партии консервативного крыла отстаивали важность сохранения монархии, то чем левее становились политические силы в спектре, тем менее значим был монархический строй для них. Даже скорее полномочия, которыми, по мнению представителей определенных партий, должен был наделяться глава государства, также влияли на то, кто должен был встать во главе страны. Не менее важным фактором является право на занятие высшего государственного поста. Либо он остается наследственным, либо глава государства становится избираемым. Именно отношение к формам передачи власти главы государства зачастую и определяло установки политиков-эмигрантов, среди которых были как монархисты, так и республиканцы.

И в данном случае мы вынуждены раскрыть суть еще одной проблемы, решение которой позволит продолжить изложение материала без дополнительных неточностей. До сих пор бытует мнение, что в начале ХХ века в России существовали большевики, меньшевики, эсеры, кадеты, октябристы и… монархисты и черносотенцы. И как мы видим, последняя часть данной схемы значительно отличается от первой. И главная суть проблемы находится на уровне отождествления правых с конкретными политическими лозунгами – лозунгами сохранения монархии. Однако, с точки зрения политической практики, после октябристов шли правые и националисты (Всероссийский национальный союз) и ультраправые (Союз русского народа, Русский народно-монархический союз им. Михаила Архангела). Именно так располагались политические партии и фракции в Государственной Думе. В сознании же обывателя до сих пор закрепилось представление о правых исключительно как о монархистах. С одной стороны, это является верным утверждением, т.к. представители правых партий поддерживали монархию как форму правления в России. С другой стороны, до сих пор в общественном сознании не утвердилось представление о том, что разделение между монархистами и республиканцами возможно лишь в том случае, если разделять партии по критерию поддержки той или иной формы правления. Поэтому до сих пор между черносотенцами и монархистами стоит неисчезающий знак равенства. Однако важно помнить, что о своей поддержке монархии говорили и октябристы, и в целом достаточно лояльно к ее существованию относились представители кадетской партии, программа которой при этом была достаточно гибкой в отношении формы правления. Это в будущем и позволило кадетам в годы Первой мировой войны и революции трансформировать программу, практически не меняя базовых программных установок. Именно поэтому стоит говорить о том, что граница между республиканизмом и монархизмом в политике была достаточно зыбкой в либеральном лагере. В начале ХХ века в России характер партии конституционных демократов (кадетов) в большинстве своем определялся программой партии в отношении формы правления. Аналогичная ситуация характерна как для Союза «17 октября», так и для партий «справа» и революционных партий «слева». Такие направления существовали в России до революции и оставили свой след и в пореволюционный период. Левые партии почти все поддерживали республику. Центристы и правые были склонны к более традиционному варианту управления страной.

В общественном сознании на данный момент закрепился достаточно выстроенный образ монархиста как человека с достаточно жесткими консервативными устоями, обязательно человека религиозного, отчасти фанатичного, нередко милитариста. Этот образ щедро сдабривается большим количеством нелепых эпитетов: реакционер, фанатик, барин, заносчивый аристократ и т.д. Большое количество стереотипных образов продолжает существовать в результате достаточно сильной работы советской идеологической машины, которая отождествляла дореволюционную Россию не иначе как со словом «царизм», что тоже добавляет определенных штампов в сознание граждан.

Поэтому нам кажется важным именно в качестве отправной точки развести понятия монархист и консерватор, националист и черносотенец.

Монархист – идейно-практическая категория. Это человек, который поддерживает существование в стране монархии. Однако идейно-практический характер данной позиции зависит прежде всего от того, что монархизм на базовом уровне является идеей, а не идеологией, как могут сказать некоторые. Практическая сторона вопроса связана с тем, что выбирая данную траекторию, монархист не только поддерживает форму правления на идейном уровне, но также в большей или меньшей степени способствует ее сохранению. В частности, монархисты начала ХХ века проводили акции, празднования, богослужения и пр., которые утверждали в народе положительный образ монархии. К концу ХХ века средства для достижения задач популяризации изменились, однако не изменилась их суть. Кроме того, часто бывало так, что монархистами люди становились в силу сложившейся традиции. Кроме того, на формирование монархического мировоззрения влиял и сам факт наличия монархии в стране. Но в силу приведенных выше примеров монархист далеко не всегда является идеологическим консерватором. Конституционный монархист – тот же монархист, правда, он же в политическом спектре может быть центристом и относиться к кадетам.

Консерватор и националист – это идеологические категории. В основу своей деятельности они ставят идеи сохранения устоявшегося строя, при возможной неспешной модернизации отдельных его элементов, сохранении народной культуры от влияния других культур, сохранении религии как одного из главных государствообразующих символов. Националист дополняет эти характеристики опорой на то, что еще одним символом государства является титульная нация, которая и является главной опорой государства, и традиции которой должны стоять выше традиций других национальностей, даже проживающих на территории одной страны.

Черносотенец – политическая категория. Она относилась исключительно к представителям ультраправых политических партий (СРН, РНСМА, РМП и др.), которые отличились участием в еврейских погромах на территориях проживания иудейского населения империи. Именно к ним чаще всего применяют понятие «антисемиты». С этой группой политических активистов чаще всего и соотносят понятие «монархист», таким образом, дополняя образ антисемитскими взглядами.

На сегодняшний день в Европе характерна ситуация обратная, когда политик, являясь консерватором и националистом, а иногда даже антисемитом (впрочем, достаточно редко), совершенно отчужденно смотрит на монархию как потенциальную форму правления в своей стране. Это несовпадение в то же время может объясняться наличием в стране достаточно укоренившихся республиканских традиций, что, безусловно, влияет на мировоззрение политика. Ведь достаточно трудно отстаивать идеи возвращения монархии при достаточной поддержке республиканского строя, который уже устоялся. Влияет на сегодняшний день и наличие в стране общественного мнения, которое может выражать позицию и в отношении формы правления и т.д.

Однако стереотипные образы монархиста складывались не в силу желания общества видеть монархистов именно такими. Сформированный образ монархиста основан на совершенно реальных случаях участия представителей правого лагеря в еврейских погромах, участия в политических акциях, собраниях, где появлялись те или иные лозунги. Однако повторимся, что в данном случае правомерно говорить именно о формировании образа черносотенца, монархист же поддерживает форму правления, а не определенные политические акции подобного характера. При этом в начале ХХ века представители правого лагеря были чаще всего именно монархистами. Они были защитниками того строя, который существовал, именно поэтому и они и получили соответствующее наименование.

Теперь вернемся к нашему базовому посылу – нами вводится базовый критерий для разделения – форма правления. Введение данного критерия для разделения можно считать поверхностным просто в силу того, что грань между республиканизмом и монархизмом достаточно зыбка. Данное разделение не предполагает большей детализации по партийно-политическому и другим критериям.

Почему опыт Франции следует учесть?

На наш взгляд, такое жесткое разделение по отношению к форме правления будет характерно для политического строя Франции второй половины XIX века. С 1871 года, когда Франция стала республикой, именно дискуссия о форме правления в будущем, а также синдром проигранной войны Германии, фактор национального унижения со стороны извечного соперника были основными факторами, определяющими облик французского избирателя, который приводил в национальное собрание определенные политические партии. Именно тогда во Франции существовали наиболее крупные лагеря республиканцев и монархистов. К первому лагерю относились радикальные республиканцы, республиканцы-оппортунисты. К ним примыкали представители либерального течения. К правому же лагерю относились бонапартисты и монархисты, причем последние делились на орлеанистов и легитимистов. Ниже нами приводятся три схемы, которые наглядно демонстрируют партийно-политический состав Национального Собрания Третьей Республики по итогам парламентских выборов 1871, 1876 и 1877 гг.

В начале ХХ века в России существовало два крупных направления: республиканцы и монархисты. Вполне понятно, что данный подход можно подвергнуть сомнению в том смысле, что взгляд на форму правления не дает права точно относить представителя конкретного идеологического лагеря к этой группе. Однако на протяжении XIX – начала ХХ века именно выбор формы правления – первостепенная категория, которая определяла того или иного политика по политическому спектру.

Обратим внимание на Францию на заре Третьей Республики, когда шли достаточно острые дискуссии о будущей форме правления при маршале П. де Мак-Магоне, герцоге Маджента (1873-1879), когда сам президент являлся монархистом по политическим взглядам. Тогда в политическом спектре республики было несколько партий (по выборам в Национальное Собрание 1871 года): роялисты (легитимисты и орлеанисты), бонапартисты, либералы, республиканцы-оппортунисты и радикальные республиканцы. Выборы 1871 года показали, что у большинства жителей Франции преобладают правые взгляды. Данное собрание работало до 1876 года. Тогда уже на выборах с огромным преимуществом победили республиканцы, тогда как правые не получили и половины мест в парламенте. Причиной столь резкой смены взглядов избирателя стали дискуссия и голосование о форме правления во Франции. По итогам голосования с незначительным перевесом в несколько голосов победили республиканцы. Принятая республиканская конституция не предполагала даже возможности для пересмотра формы правления. Сами же монархисты с этого момента достаточно быстро сходят с политической арены (во всяком случае, из публичной политики). Существование отдельных правых кружков, политических групп продолжалось, однако их участие в политике минимально. Национальное Собрание не по политическому спектру, а по своей идеологии становится республиканским.

В России начала ХХ века наблюдалась похожая ситуация в политической практике. С созданием Государственной Думы в 1905 году и ее первым созывом в 1906 году в стране появился первый в ее истории парламент европейского образца. В силу того, что в стране существовал монархический строй, в общем и целом идеология самого парламента строилась на монархических устоях. Однако революционность Дум I и II созыва в 1906-1907 гг. показывает обратную ситуацию. Парламент фактически не помогает правительству, а противостоит ему. Существование же «монархического» по идеологии (и парламентскому большинству) парламента приходится лишь на период III и IV созыва. Причем оговоримся, что в силу нарастания революционных настроений в 1914-1917 гг. Дума IV созыва может считаться монархической по духу в целом, ведь идея полного упразднения монархии не была важна для политиков даже в первые дни «великой бескровной».

Составленная нами схема пытается также продемонстрировать, как политические группы меняли свое местоположение относительно формы правления. В данной схеме мы попытались отразить, пусть на данный момент и достаточно неполно, схему идеологической эволюции. На настоящий момент эту схему нельзя считать до конца доработанной, но суть идеологической трансформации российской политической элиты на протяжении последних предреволюционных лет, Гражданской войны и годов изгнания она отражает.

Именно в годы Гражданской войны и эмиграции в среде интеллектуалов начинают зарождаться планы будущего переустройства страны63. Наиболее острые дискуссии, как отмечается во всех исследованиях, происходили именно тогда, когда решался вопрос о политическом будущем России после победы над большевиками. Именно тогда в правом лагере русской эмиграции возникает целый ряд течений, которые нуждаются в их детализации.

В декабре 1920 года российский политик-эмигрант В.Д. Набоков написал вполне характерную статью, опубликованную в берлинской газете «Руль». Статья получила название «Мы и они (история русской эмиграции)». В ней публицист выступил как историк революционных дней 1917 года, отметив, что после февральских событий никаких беженских волн с территории России не возникает, а возникают они лишь с 1918 года, когда разразилась и набирала мощь Гражданская война. Отразив некоторые тенденции разрастания волн эмиграции после поражения белых сил на всех фронтах в 1919 году и «Крымской катастрофы», В.Д. Набоков отметил весьма характерную деталь: «в… потоках беженцев уже нет возможности найти единство политических взглядов или какую-либо определенную классовую принадлежность. И вместе с тем нет ни возможности, ни логического, ни морального основания проводить какую-либо грань, принципиально разделяющую ушедших от оставшихся»64. Данная позиция будет отвечать идеям русской эмиграции. Знаменитое изречение Н.Н. Берберовой «Мы не в изгнании, мы – в послании» схоже с утверждением, данным в 1920 году Набоковым. В другой своей статье В.Д. Набоков рассмотрел положение русских правых. Он, в частности, писал, что монархическое объединение, которое собиралось в Берлине, пыталось показать на основе своих партийных лозунгов, что возврата к старым дореволюционным порядкам нет, звучит лишь «единение царя с народом». «…в этой фразеологии мы ясно слышим те старые-престарелые мотивы, которым первые славянофилы подыскивали идейную основу, а впоследствии деятели Союза русского народа использовали их для борьбы против стремления к правовому строю»65. Но в то же время русский политик замечает, что данная формулировка имела своей целью совершенно другую идею – объединить монархистов-абсолютистов и монархистов-конституционалистов. Интересную характеристику социальному составу русской эмиграции в Берлине дает дипломат Випер фон Блюхер: «Русская эмиграция в Берлине представляла собой пирамиду, от которой сохранилась только ее верхушка»66

Вопрос, однако, оставляет за собой множество проблем. Когда 29 марта 1922 года во время собрания по случаю лекции П.Н. Милюкова в Берлине был убит В.Д. Набоков, разные представители русской эмиграции отнеслись к этому события неоднозначно. Большую часть эмигрантской общественности охватила некоторая ненависть к ультраправым. Н.В. Савич зафиксировал в дневнике: «…это убийство, сделанное руками оголтелых правых, на руку левым и антирусски настроенным сферам. Практически это покушение сделает невозможным изъятие из обращения большевистских главарей, проживающих за границей, и даст повод для новых гонений на весь эмигрантский лагерь, особенно на монархическое в нем течение. Услужливый дурак опаснее врага»67. Интересно, что на это событие отреагировали и большевистские органы печати. Так, берлинский «Новый мир» за 31 марта 1922 года открылся передовицей «Черносотенные “террористы”». В статье отмечалось: «Убитый В.Д. Набоков был вождем того крыла кадетской партии, которое, по существу, ничем не отличается от монархистов. Это крыло поддерживает Врангеля и его армию…». И далее давалась трактовка событий в Берлине: «Настоящие монархисты убивают почти монархистов и конституционных монархистов. Эмигрантская белогвардейщина дошла до последней черты своего морального и политического падения»68. В данном случае не совсем ясно определение «настоящих» монархистов. Скорее всего, авторы просто вложили стереотипное понимание образа монархиста как человека реакционных взглядов, готового пойти даже на крайние меры, чтобы избавиться от тех сторонников монархической идеи, которые еще не совсем до нее «созрели». Однако верно была передана суть – грань между конституционными и «настоящими» монархистами заметно стиралась.

Здесь стоит сделать некоторое отступление. Конституционно-демократическая партия (кадеты, Партия народной свободы) к этому времени уже значительно трансформировалась с момента революции 1917 года. Появление кадетов в эмиграции, в частности в Берлине, приходится еще на июнь 1920 года с прибытием группы партийных деятелей в составе примерно 30 человек во главе с И.В. Гессеном69. Как отмечает Шелохаев, на изменения в сферах внутри партии (идеология, организация и т.д.) влияло несколько проблем. Во-первых, вынужденная разобщенность по странам эмиграции; во-вторых, иллюзии о падении власти большевиков, которые питали некоторые члены кадетской партии; и, в-третьих, неопределенность в своем будущем70. По мнению Н.И. Канищевой, период с мая 1920 года (т.е. с появления Пражской и Парижской группы партии) до июля 1921 года следует считать периодом «интенсивного организационного устроения» кадетов. Уже позднее, в 1921-1924 гг., в рядах кадетской партии начнутся процессы, которые будут еще больше разделять партию: выделение новых политических групп (в частности, Республиканско-Демократической группы или объединения под руководством П.Н. Милюкова). Своей идеологической эволюцией в сторону правых кадеты показывали, что они разрушали русский либерализм71. Наиболее активными, после появления Парижской группы партии, стали члены Берлинской. Однако политический активизм здесь более всего основывался на действиях И.В. Гессена, А.И. Каминки, но особенно В.Д. Набокова, убийство которого повлекло за собой резкое падение активности действий группы в Германии. Кроме того, близость с правыми делала кадетов ближе к конституционным монархистам. По сути, они и составили крыло конституционалистов. О некотором характере их идеологии писал Б.А. Евреинов. Он отмечал, что как «группировка партийная», конституционалисты «не многочисленны и не влиятельны. Их оттесняют, с одной стороны, более определенные и темпераментные правые соседи, с которыми роднит их общность социального лица, а с другой, большие группы монархических по своему существу, но не говорящих открыто и прямо о своем монархизме»72. Вокруг П.Н. Милюкова формировались левые силы кадетов. Они продолжали стоять на позициях республиканизма с федеральным устройством. Главным положением «новой тактики» П.Н. Милюкова, которая была рассмотрена на парижском совещании в мае-июне 1921 года, являлся отказ от реставраторских тенденций. Это утверждение значительно отдаляло левых кадетов даже от своих однопартийцев. В результате на совещании произошел раскол. Появились внурипартийные группы: старотактики, центристы и новотактики73. Последние оказались в явном меньшинстве по отношению к остальным. Причем интересно, что основной раскол произошел между членами Парижской группы, где были образованы комитеты старотактиков во главе с Н.В. Тесленко и новотактиков во главе с П.Н. Милюковым. Большая часть групп в Белграде, Берлине, Варшаве, Константинополе и Софии придерживалась старой тактики, а в Праге и Гельсингфорсе были лишь отдельные сторонники старотактиков, не оформивших создание партийных «ячеек». Таким образом, старотактики придерживались позиции сохранения партийных рядов. Следует отметить также, что во время Гражданской войны кадетская партия прошла некоторые этапы эволюции: от попытки восстановления организационного и идеологического единства на основе неприятия большевизма и поддержки союзников в 1918 году; всецелой поддержки курса Белого движения в 1918-1919 гг. до перехода всех партийных структур за рубеж в 1920-1921 гг. При этом большую часть времени члены партии в годы войны тратили на внутренние идеологические и организационные споры между однопартийцами, при отдельных малозначимых попытках участвовать в политической деятельности. Согласованности позиций и выступлений во время боевых действий между кадетами также не было. «Единство партии исчезло», – отмечают отечественные специалисты. Разительные противоречия внутри партии по ключевым политическим вопросам стали дополнительными факторами, обусловившими изменение позиций кадетов. Все это в целом привело к расколу партии в 1921-1922 гг.74