Эволюция религиозных верований. Курс лекций (1927–1928)

Пока мы должны указать пример на внешнюю и внутреннюю формы. Так как первобытному человеку каждый предмет представляется живым, а постольку, поскольку живым, то вполне подобным либо животному, либо, еще лучше, человеку, так как человек склонен весь мир уподоблять себе, но так как по внешней форме эти предметы отличаются, то человек представляет себе внутреннюю форму предмета в виде маленького человека, в нем живущего. Этим объясняется, почему все представления о духах в маленькой форме – потому, что они должны жить внутри предмета. Это чрезвычайно ярко выражено в эскимосском термине: «енук инуа» – «его человек». Это значит, что каждый внешний предмет: камень или дерево, река или гора, или утварь домашняя: горшок, веник и прочее, вплоть до зверей, все это имеет в себе какого-нибудь маленького человека, живущего внутри, и этот предмет, живущий внутри, и есть настоящая олицетворенная форма.

Такое же самое название имеем у римлян – «гений», причем «гениус лоци» – это гений места. Гений – это такой дух, который живет внутри предмета, правда, не столько внутри предмета, сколько внутри больших явлений природы. У человека к предметам большим – к рекам, горам, лесам – было точно такое же отношение, такой же подход, что внутри предмета живет маленький человек, человекообразное существо, которое связано с предметом, как со своим жилищем.

Я начну свой анализ с этого самого маленького существа, человекообразного существа, которое живет внутри предмета, и потом уже перейду к тем существам, которые живут внутри больших предметов стихийного типа. Между прочим, на этой стадии мы видим, что каждый предмет домашнего обихода: лампа, веник, метла, бочка, они содержат в себе такой живущий в них дух. Причем этот дух может изображаться двояко: или в виде маленького духа, который вскакивает и выскакивает, или в другой форме по принципу перевоплощения, потому что старый принцип тоже не исчезает. Прежде всего, приведу ряд загадок. Загадки – это есть остаток древнейшего фольклора, который включает в себя даже в современности не только подход одухотворения, анимизма, но и подход олицетворения. Например, «крутится, вертится, в угол становится» – веник. Это подход олицетворения. Также в легендах мы встречаем такое представление. Вот, например, сказание о колдуне и об его ученике. Колдун произносит слово, и действие этого слова такое, что веник, метла, стоящая в углу, превращается в живое существо, вырастают плечи, голова, руки, берет ведра и идет по воду. Приносит воду, выливает в ушат, раз, другой и затем становится опять в угол. Ученик подслушивает это слово и в отсутствие колдуна произносит его. Метла действительно оживает, приобретает руки, идет по воду, раз, другой, третий, четвертый, бочка уже полная, и надо теперь обратно расколдовать, но он забыл слово. Начинается потоп, он вне себя выскакивает на улицу, кличет колдуна, тот произносит слово, и метла становится в угол. Это такая же магическая сторона, как и в шаманстве. Я только хочу этим подчеркнуть, что обыкновенные домашние вещи, такие как веник, могут оживать и становиться живыми существами. У чукоч и гиляков я встречал такие же рассказы, когда домашние предметы оживали, причем они нисколько не придавали им человекообразной формы. Это очень рельефно, у них ночной горшок оживает, но все-таки сохраняет свою внешнюю природу горшка, а здесь метла оживает и приобретает человекообразную форму.

Между прочим, в «Синей птице» Метерлинка появляются душа хлеба, душа сахара и душа воды. Так как Метерлинк, очевидно, в анимизме не вполне разбирался, то у него все это получило форму одухотворенную. Но надо сказать, что все же воображение победило, и то, что показывается в драме, – это одно, а что написано – это другое. То, что показывается, – это соответствует олицетворению. Так, душа хлеба появляется в виде толстой булки, и, когда дети просят хлеба, она отрезает у себя из-под живота и дает им. Душа сахара появляется в виде длинного пальца, сделанного из леденца, и, когда дети просят сахару, она отламывает им палец. Этот подход не анимистический, потому что у духов вообще нет пальцев из леденца. Эта двоякая вещь показывает, что, с одной стороны, это мышление имеет характер первоначального антропоморфизма, а с другой стороны, для детей даже духи сохраняют материальное существо.

В дальнейшем развитии эта же самая человекообразная форма связывается с более крупными существами. Прежде всего она связывается с животными и потом связывается с растениями. Я уже приводил вам примеры того, что животное – это есть животное, хотя и говорит человеческим голосом, но все же сохраняет свою животную форму. Я могу привести рядом с этим ряд других рассказов, где уже животное не есть животное, а есть человек, который носит на себе животную шкуру и для которого эта шкура, кожа является маской. Например, о том, как человек ловит ворона и притворяется мертвым. Ворон приходит расклевать мертвое тело, тогда человек схватил его за лапу и за нос, которым он хотел клевать, то оказалось, что это не лапа, а рука и нож, и ворон предстал перед ним как человек. Между ними происходит борьба, и ворон обещает дать нож на выкуп и в конце концов ворон уходит в человеческом виде без ножа. Это представление о животном, которое является как бы вроде человеческой маски, оно чрезвычайно широко распространено по миру. Например, медведь, который является человеческим предком и тотемом, представляется как человек, одетый в медвежью шкуру. Есть бесчисленные варианты этого всемирного обряда. Убитого медведя подносят к огню, свежуют его, снимают шкуру и говорят: вот ты снял свою медвежью шкуру, погрейся у огня. Решительно у всех туземцев, у русских, да и у всех народов мы видим представление, что медведь становится человеком, если с него снять медвежью шкуру, так он похож на человека. Любопытно, и я это подчеркиваю, что самое лучшее описание праздника медведя у гиляков сделано Львом Яковлевичем [Штернбергом] в его работе, и в ней видно, что, очевидно, это всемирное уподобление медведя человеку произвело на его поэтическое воображение некоторое влияние. Я приводил вам примеры поэтов, а теперь привожу пример этнографа, да такого еще крепко подкованного, как Лев Яковлевич. Он описывает там, как медведь лежит под огнем в позе отдыха, тело его покрыто жиром, лапы похожи на человечьи ноги, и удивительно вся поза напоминает отдыхающего человека. Что лапы медведя действительно похожи на человека, это всякий знает, кто видел след медведя в поле. А жир и кожа тоже похожи, тело медведя такое же белое, как у человека, и это есть то сходство, за которое хватается воображение первобытного человека. Это чрезвычайно интересно, и это показывает, что Лев Яковлевич был глубоким этнографом, он действовал выражениями не только своей психики, но и воспринимал представления туземцев.

Я говорил о живых существах, о животных масках и между прочим также указываю, что из этого вышел театр, из этого вышли все первобытные актеры. Первобытный охотник всегда играет животного, своего тотема, и обряды также существуют, когда переодеваются в шкуру тотема и становятся животным, и отсюда и обратный ход: раз он животное, то может опять стать человеком. У многих народов при этом надевают медвежью шкуру и в таком виде пляшут.

Дальше мы видим, что греческий театр, который происхождением своим, очевидно, связан с неолитом, произошел из плясок козла, вышел из праздника в честь Диониса, который был праздником коллективным, праздником вина в Греции. Я уже указал на любопытный комплекс праздников коллективных. Надевали козьи шкуры, изображали различных коз, сюда же вводили половой момент, общение между людьми и козами.

Человек, который надевает кожу и становится животным, это сохраняется вплоть до современного колдовства, и мы имеем множество русских рассказов с различными вариантами в этом отношении. Человек, который хотел колдовать, надевал медвежью шкуру, перепрыгивал через камень и становился медведем и приобретал все медвежьи свойства. Затем обратно перепрыгивал через камень и становился человеком. Кончилось тем, что однажды он перепрыгнул и стал медведем, а обратно уже не мог, и так ходил 9 лет медведем, пока какой-то колдун его не расколдовал и не снял кожу. Другой рассказ, что колдун надел шкуру мехом наружу, и шкура приросла, и он стал зверем.

Я раньше говорил, что человек становится волком или леопардом без шкуры, а когда уже есть шкура, то это дальнейшая стадия, хотя различия нет очень большого. Но не в этом дело, потому что религиозные идеи развиваются чрезвычайно медленно, и эта стадия есть один из элементов их развития.

Точно так же, такой же подход у человека к деревьям. У нас есть множество представлений о деревьях. Греческие дриады в дубе. По-гречески дриада – это женщина, живущая в дубе. И так как дуб неподвижен, то и она должна быть неподвижной, она может показаться из дупла, но ходить между людьми она не может, и это показывает, что это есть живое существо, живущее в дереве и связанное с ним непременно. Точно так же русское представление о вилах и русалках. Русские русалки, или вилы, живущие в воде, равнозначны греческим нимфам. Есть также русалки, или вилы, живущие в деревьях. Помните: «Русалка на суку сидит»[39]. Любопытно, что и у Пушкина было такое же представление о дриаде, что отходить от дерева она не может, ибо это ее дом, и она связана с этим домом так же, как слизняк, улитка, связана со своей раковиной и не может ходить или должна ходить рядом с ней. Такие же точно есть духи, живущие в воде, у греков имеем нимф, у русских – русалок и вил, живущих в воде. Каждая русалка, или вила, или мужской дух воды связаны со своей собственной рекой или ручейком. В этом отношении есть множество чрезвычайно любопытных примеров, которые показывают, как внешняя форма и внутреннее содержание существа еще тесно связаны. Например, когда Ахилл в Троянской войне оскорбил ручей Скамандр, то живущий там речной дух бросился и погнался за ним. Ахилл убегал, Скамандр бежал, и вода за ним. Обыкновенно эти духи показываются из воды по пояс, но не вылезают совсем. Мы видим, что вода и живущий в ней дух могут ходить и бежать на огромное пространство, но все-таки дух с водой неразрывно связан.

Таким образом, мы переходим к духам, живущим внутри больших стихийных вещей: духи деревьев и затем нимфы – духи источников, духи рек. От этих духов есть дальнейший шаг, который идет по пути укрупнения и который должен сочетаться, во-первых, с представлением о живых существах и, во-вторых, с представлением о духах. Эти духи – водяные и лешие. Это уже духи коллективные. Леший – не только дух, живущий в дереве, но дух, живущий в лесах. Это не есть хозяин всех лесов, но каждого данного леса, и в этом лесу он владеет деревьями и живущей там дичью. В другом лесу живет свой собственный хозяин, который там владеет деревьями и собственной дичью. По представлениям русских и туземцев, лешие играют друг с другом в карты и ставят на карту принадлежащую им дичь, и когда один проигрывает, то дичь уходит из его леса и переходит к другому. Таким образом, вы видите, что русский леший – это не есть вообще дух леса, а только данного определенного леса. Точно так же и водяной – это дух данного озера, реки, в которой живет. На греческих изображениях мы видим духов воды изображенными по пояс в воде. Точно так же и у славян, и у финнов водяной дед делается только по пояс, рука, голова и борода, а остальное все в воде.

Таким образом произошли духи лесов, воды и гор. Причем надо сказать, что для охотничьего человека главный интерес представляет его добыча: звери и рыба, и по этому пути происходит укрупнение. Леший, дух леса, владеет дичью, так же и главное, важное для человека животное естественно превращается в старшину животных. Таким образом, есть целый ряд образов самых крупных медведей и других, которые являются лешими, лесными духами. Точно так же и водяной дух. Леший изображается так, что он ходит с дубиной в виде огромного дерева, а другое изображение, что леший – это огромное дерево в виде всякой сосны, и сосну, вырванную с корнем, он имеет как палицу. Первое изображение идет по линии зверей, а второе – по линии деревьев. Водяной дух изображается в виде большой рыбы у русских. У финнов есть представление о водяном, который живет под мельницей. Мы имеем целый ряд рассказов о леших, водяных и всяких других духах, и они всегда сохраняют свое материальное существо. Я приведу целый ряд примеров, которые относятся к русскому и туземному фольклору. Я говорил уже, как проигрывают лешие в карты друг другу и как уходит пушной зверь, так что то, что пропадает белка или лисица, приписывают тому, что леший проиграл лисицу в карты. Эта миграция зверей, к которой до сих пор никто не нашел никакого ключа, под это объяснение подходит.

Причем леших есть два: крупный и мелкий. Крупный – это тот, который ходит с дубиной, другой образ – это медведь, и третий образ – это маленький лесной дух, который идет по пути маленьких существ – духов величиной с палец. Он ходит между трав, он ездит верхом на лосях и оленях. Этот образ существует, с одной стороны, у чукчей и эскимосов, а с другой стороны, в Южной Америке у индейцев. Чукчи говорят так, что если у оленя взлохмачена шерсть, то это значит, что маленький лесной дух ездил на нем. Они называют этого духа «едущим на мыши» и представляют, что мышь – это маленький оленчик.

Так что эти образы идут, с одной стороны, по пути укрупнения, коллективизации образов, а с другой стороны, по пути уменьшения образов, и, таким образом, появляется внутренний образ для какой-то внешней оболочки.

То, что я говорил о леших и водяных, относится точно так же к домовым, но это духи гораздо более поздней стадии, связанные уже с жилищем и с оседлым бытом. Между прочим, для домовых и у русских, и у финнов, и у других народов есть два образа. Домовой живет дома, на полатях, за печкой, он такого же роста как обыкновенный человек. Но есть еще «суседко» – маленький дух, который живет за печкой, он величиной с ноготок, ему шьют маленькую рубашку и пищу приносят маленькую. Этот дух тоже ездит на домашних лошадях. Если у лошади шерсть всклокочена, то значит это, что домовой ее погонял.

Этот переход чрезвычайно древний от духов леса, которые возникли таким путем, который я описал, к духам дома, непременно связанными с лошадьми. Это очень странный факт, почему эти духи домовые, которых видим в связи с оседлым бытом, почему они связаны с лошадьми? Очевидно, потому, что это есть остаток скотоводства, которое является более древним.

Для того чтобы сравнить взаимоотношения духов водяных и горных, приведу несколько примеров из северного русского фольк лора. Там лешие и водяные находятся между собой в непрерывной войне, в той войне, которую подчеркивает Некрасов. Так, лешие, когда у них нет шкуры для сапог, то они не берут ее из лесу, шкуру лесную или медведя – она слишком тонка, а они ходят очень быстро, а они идут к реке или озеру и там на берегу начинают караулить водяного, когда тот выходит из воды, они снимают с него кожу, а она у него белая и толстая, и шьют из этой кожи сапоги-скороходы из такой кожи. Там рассказывают, между прочим, что лешие и водяные – это такая вещь, на которую может охотиться человек, обыкновенный охотник или, во всяком случае, шаман. Он может подойти, сказать слово, наговорить стрелу и убить лешего или водяного, снять кожу и из этой кожи сделать точно так же такие же сапоги. Некоторые говорят, что они эти сапоги видели. Один русский удалый охотник при мне обещал, что он достанет сапоги, сделанные из этой кожи лешего. К сожалению, я этого не дождался. Но из этого вы видите, до чего доходит представление о реальности водяного. С другой стороны, вода мешает лешим, и когда леший переходит через реку на весеннюю работу (а им надо переходить из леса в лес), то водяной высовывается из воды, высовывает руку и хватает лешего за ноги и тащит его в воду. На реке Колыме есть такой рассказ, что шел леший через воду, и рядом с ним шла лешачиха и провалилась в воду, водяной ухватил ее за ноги и стал сдирать кожу. Она закричала диким голосом и прибежали со всех лесов товарищи лешего, захватили лешачиху за длинные волосы и стали тянуть, пока не разорвали пополам – одним голова досталась, а другим – тело. Они не знали, что делать с головой, и положили ее на берегу. Утес, который находится в 45 верстах от Колымы, так и называется «Лешачихина голова».

Наши рассказы про водяных и леших такие, что они как бы спорят между собой. Все рассказы почти одинаковы, начиная от Амура и кончая Волгой, все они сплетены с более поздним элементом, с чертями христианскими. Это духи сирийские, которые пришли к нам из Сирии через христианство. Дальше я постараюсь это расплести и выделить элемент христианский, элемент анимистический и элемент специально русский. Трудно сказать, который элемент финский и который русский, но я склонен считать, что в представлении о леших, водяных и домовых лешие крупные, большие – это духи русские, точно так же и домовые, которые в виде человека, а лешие маленькие, величиной с горшок, и суседко, величиной с палец, живущий за печкой, – эти духи финские. Может быть, мне как-нибудь придется привести те аргументы, которые я имею в пользу этого разделения.

Таким образом, мы перешли от духа вещей к духу места. Дух предмета с этим предметом вообще более или менее связан и в дальнейшем шаге он превращается в духа места. Каждая данная область, гора, провал, они имеют своего собственного духа, и тогда это есть дух-хозяин. Пока еще нет духов. Еще рано говорить о них. Правда, что мы уже почти пришли к духам, мы уже имеем хозяев, владетелей данной местности, которые являются человекообразными, которые уже приобрели форму. Я считаю, что духом предмет становится только тогда, когда он отделяется от своей внешней оболочки, а пока он еще живет в дереве, живет в котле, живет в доме, в лесу, в воде и имеет при этом совершенно материальное существо, до тех пор я считаю, что он находится на переходной стадии от олицетворения, через антропоморфизацию к одухотворению, он еще пока связан, а когда он отделяется от своей внешней оболочки и получает свободу движения, тогда он становится духом. В дальнейшем анализе, когда я буду говорить о духах, вы увидите, что дух прежде всего, хотя он и существо материальное и подобное человеку, но он отличается от человека двумя основными свойствами: во-первых, он невидим, он может показываться и исчезать, и, во-вторых, он имеет свободу движения гораздо большую, чем человек. Он может ходить по земле, может летать по воздуху и может нырять в землю, может совершать все три движения. Это свойство духов мы встречаем почти у всех народов. Дух ныряет в землю, выныривает снаружи с воздуха на землю и летает в воздухе, затем ныряет опять в землю и опять в воздух и одновременно проявляет эти три формы движения. Человеческое воображение, главная сила религиозная, как будто отрывает этого духа от его материальной оболочки и придает ему окружное движение, все движения, существующие в мире. Таким образом, мы будем считать, что тогда, когда олицетворенное существо отделяется от внешней оболочки и приобретает окончательно свои свойства зримости и незримости по своей доброй воле, и приобретает тройное движение, тогда этот образ становится духом. Это есть уже определенно начало анимизма.

Все эти существа, живущие в предметах, все это, конечно, подход к анимизму. Здесь мы вовсе не должны стремиться устанавливать грань, потому что развитие религиозных идей тем и занимательно и интересно, что мы должны устанавливать переход, это гораздо важнее, чем устанавливать грань определенную. На деле все образы незаметно сливаются и переходят один в другой, а грань есть создание нашей мысли.

Таким образом, мы имеем представление о духах-хозяевах, и эти духи-хозяева имеют различные формы. Например, самая обыкновенная форма, связанная со всеми первобытными народами, в том числе и у русских, – это та, что у каждого места есть свой хозяин. Между прочим, эти духи-хозяева по линии их развития не суть злые духи, потому что они начались из простого расчленения предмета. Но они человеку чужды, и человек хочет их умилостивить и приносит им жертвы, правда не большие, но эти жертвы располагают духов к благосклонности. Духам-хозяевам решительно везде приносят жертвы, но не большие. Например, на горном перевале у Верхоринского хребта стоит обыкновенное дерево, и когда люди подходят к нему, то этому дереву приносят жертвы – дают тряпочку, бусинку какую-нибудь. Вы видите, что дерево есть олицетворение местности, и довольно маленькую тряпочку привесить, чтобы оно относилось благосклонно. В этом отношении любопытен рассказ из моей жизни. Ехал я однажды на Севере с казаком, моим спутником. Товары все у меня были, а у него было 5 бутылок спирту. Это дорогой товар, который нужно скрывать, на него все можно выменять. Он дорóгой понемногу выпивал и доливал водой. Кончилось тем, что получилась одна последняя бутылка довольно жидкой водки. Мы приехали в новую местность на привал и там легли спать. Просыпаемся, смотрю, на нем лица нет. Он подходит ко мне и рассказывает, что ночью явился к нему хозяин перевала и потребовал у него водку, стал говорить: ты друг, ты приехал в гости, дай мне. А духу нужно дать немного, три капли каких-нибудь, наперсток поднести, и довольно. Но он ничего не дал. Поехали дальше. По дороге случилось несчастье, собака распрягается. Это значит – дух начинает мстить. Потом опять ночевали. Утром смотрю, на нем лица нет. Молча запрягает собаку и едет обратно. Мне пришлось ждать. Приехал обратно пьяный. Оказалось, что ночью опять явился к нему дух, и он поехал назад угостить духа, но так как он был человек боевой, то, вместо того чтобы дать духу наперсток водки, они пополам распили бутылку.

Следовательно, мы имеем тут такой подход, что духи требуют подарки и за это обещают охотнику удачу. Поэтому охотник всегда, перед тем как идти на охоту, приносит духу какую-нибудь жертву, и дух обеспечивает ему благосклонность.

Между прочим, эти духи, с одной стороны, не укрупняются, а с другой стороны, имеют этнографическое разделение – они превращаются в племена. Об этом превращении духов в племена я буду говорить потом. Таким образом, происходит представление о племенах и народах духов – хозяев мест, которые живут точно так же, как люди. Средневековое представление, почти всемирное, об эльфах и гномах. Эльфы – это многомиллионный народ, духи-хозяева. В отличие от злых духов, они совсем не злые и людям не враждебные, но и не дружественные, они проказливые, любят пошалить, заснет кто-либо в поле, они могут сыграть какую-нибудь шутку. Но их легко обратить в свою пользу, достаточно им принести маленькую жертву, чтобы получить от них содействие. Эльфы точно так же, как и духи водяные, не любят железа. Если в воду опустить железный топор, то водяной это не любит, точно так же и эльфы боятся железа. Если на дороге перед эльфами положить железный топор, то все эльфы остановятся и не пойдут дальше.

Гномы – это другое представление, которое возникло по пути диалектического перевоплощения. Об этом я буду говорить после более подробно.

Таким образом, мы прошли сквозь всех этих духов. Между прочим, когда эльфы дают золото, то когда его приносит человек домой, то оно превращается в тряпки, в щепки. Помните, чукотский шаман приносит в жертву тряпочки, кочки, а они потом превращаются в мясо, а здесь имеем наоборот – превращение золота в тряпки. Такое представление встречаем у Гоголя в его «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Это тот же самый древний путь, который начался от чукотского шамана.

Дальнейшая стадия – это духи злые, духи-убийцы, которых человек боится. Эти духи требуют жертв тяжелых. Здесь мы имели духов-хозяев по линии, человеку не враждебной, которым достаточно принести в жертву кусочек, наперсточек мяса, а здесь уже будут духи враждебные, которые требуют больших жертв, убийства детей, требуют, чтобы убивали скот, давай им лучшего оленя, давай то, что называется приросшим к сердцу, то, что самое дорогое, то и должен отдать этим настоящим враждебным духам, которые возникли другим путем. Этим я сегодня закончу.