Книга Две жизни Пинхаса Рутенберга - читать онлайн бесплатно, автор Пётр Азарэль. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Две жизни Пинхаса Рутенберга
Две жизни Пинхаса Рутенберга
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Две жизни Пинхаса Рутенберга

Студенты стали расходиться из университета небольшими группами. Когда часть студентов прошла через Дворцовый мост, полиция перекрыла его. На этот день у неё был заготовлен план, который отрабатывался многие годы. Цель его состояла в том, чтобы не допустить прорыва в центр города большого количества студентов и предотвратить их массовые шествия по Невскому проспекту, нередко переходившие в столкновения с полицией. Переходы через Неву по льду были разрушены заранее. Толпа по набережной прошла до Румянцевского сквера. Там произошла стычка с отрядом конной стражи, демонстрация была жестоко разогнана нагайками.

На другой день студенты собрались вновь. Зал гудел от гнева, молодые люди делились впечатлениями вчерашнего дня.

– Нас отстегали, как крепостных. Сатрапы царя унизили наше человеческое достоинство, – обратился к толпе крепко сбитый парень. – Это не совместимо с самыми элементарными правами человека. Предлагаю бастовать.

– А я требую прекратить занятия и закрыть университет до тех пор, пока правительство не даст нам гарантии личной неприкосновенности.

– Верно, Савинков, – поддержали его коллеги с юридического факультета.

– Тогда предлагаю за это проголосовать. Кто за закрытие университета?

Вверх взметнулось множество рук.

– Подавляющее большинство. Нет смысла проводить расчёты.

– А кто будет руководить стачкой? – выкрикнул кто-то из зала.

– Нам нужно избрать организационный комитет, – предложил тот же крепко сбитый парень.

Из зала послышались фамилии, которые он сразу же стал записывать на листке бумаги, облокотившись на кафедру. Воодушевлённые успехом и полные ощущения грядущих перемен, студенты медленно покидали зал.

4

Газеты широко освещали события в университете. Напряжённость в городе росла, и эсеровские группы приняли решение распространить стачку по учебным заведениям всей страны. Дмитриев сообщил об этом Рутенбергу, и в Технологическом институте объявили сходку.

– Господа студенты, мы не можем оставаться в стороне, когда власть подвергает жестокому насилию наших братьев, – отрывисто и чётко заговорил Пинхас, поднявшись на сцену аудитории. – Я предлагаю присоединиться к ним, прекратить занятия и объявить стачку.

– Правильно, Рутенберг. Пора положить конец полицейскому произволу, – кричал кто-то из возбуждённой толпы.

Студенты выбрали оргкомитет, куда единогласно ввели Николая и Пинхаса, и собрались в главном вестибюле. Дмитриев подошёл к Рутенбергу и, оглянувшись по сторонам, произнёс:

– По достоверным сведениям в университет введена полиция. Хотят прекратить стачку. Боюсь, что нас ждёт та же участь.

– Если мы ступили на путь борьбы, Николай, столкновение с репрессивным государственным аппаратом неизбежно.

– Это верно. Но сейчас я не об этом. В этой массе людей, которые нас поддержали, есть и те, кто являются осведомителями и агентами полицейского управления.

– Ты прав. Поэтому нас с тобой рано или поздно заметут.

– Хорошо, что ты это понимаешь, Пинхас.

В университете вскоре начались аресты. Иногородних выслали, живущих в столице задержали, а потом отдали на поруки. А в начале марта всем было разрешено вернуться в университет. По высочайшему указу царя Николая II была создана комиссия, которая приступила к расследованию событий. В докладе, составленном по результатам её работы, резко критиковались действия полиции и министерства народного просвещения. Всё шло к успокоению и примирению, и занятия возобновились. Однако происходящее в Московском и Киевском университете вернуло студентов к прежним требованиям. Но и полиция активизировала свои действия. Один за другим был арестован Первый, Второй и Третий организационные комитеты, руководившие стачкой. К концу апреля было арестовано и выслано около трети студентов петербургского университета.

5

Для ректора Технологического института Головина студенческие волнения стали нежданным откровением. Преданный царю и отечеству, желающий стране процветания и любящий своих учеников профессор понимал, что система народного просвещения требует улучшения, а отсутствие академических свобод неприемлемо для прогресса России. Он осуждал жёсткие действия полиции, но сознавал их необходимость и неизбежность.

А сегодня перед ним лежало письмо, подписанное начальником Охранного отделения Санкт-Петербурга полковником Владимиром Михайловичем Пирамидовым. Его принесли ещё вчера во второй половине дня, но Харлампий Сергеевич не стал его читать сразу. Для него были очевидными его содержание и смысл, требовавшие решений, принимать которые он не желал. Он внимательно пробежал письмо взглядом.

«Рекомендую принять неотложные административные меры против студентов…», – пробежал он опять эту строчку письма. За ней шёл список фамилий и имён студентов, которых предлагалось исключить из института, как наиболее активных участников последних событий. Харлампий Сергеевич вновь взглянул на список. «Рутенберг Пинхас». Он вспомнил, что несколько лет назад принял его в свой институт и потом ни разу об этом не пожалел. Это был блестящий студент, которого ожидало прекрасное будущее инженера-механика. А сегодня он вынужден принять решение, избежать которое невозможно.

Головин вынул из папки чистый лист бумаги и, скрупулёзно подбирая слова, набросал текст. Закончив писать, он тяжело вздохнул и взял в руку колокольчик. На звон дверь открылась, и секретарь энергичной походкой подошёл к столу ректора.

– Подготовь-ка, любезный, этот приказ. Когда будет готов, принеси его мне. Я подпишу.

– Слушаюсь, Харлампий Сергеевич, – сказал Тимофей и, повернувшись, вышел из кабинета.

«Через год всё забудется и можно будет дать им возможность закончить учёбу», – подумал Головин и, закрыв натруженные глаза, устало откинулся на спинку стула.

Ольга

1

Летом 1900 года Рутенберг вернулся в Санкт-Петербург. Город встретил его солнцем, зеленью парков, праздной публикой на Невском, и белыми ночами. Омытые зимними и весенними дождями фасады дворцов и тротуары блестели чистотой, а сияющий позолотой купол Исаакиевского собора был виден издалека.

За минувшие полтора года многие его связи были утрачены и забыты, и ему потребовалось время, чтобы выйти на прежних знакомых. Один из них привёл его на встречу группы «Рабочее знамя». Там он и увидел Савинкова. Друзья тепло обнялись. Им было о чём поговорить, они были молоды и голодны и вскоре уже сидели в трактире на соседней улице.

– Ну, рассказывай, Мартын, о своих приключениях. Я помню, ты поднял технологов на стачку, за это тебя тогда выгнали из института.

– Да, меня выслали из города, и я оказался в симпатичном южном городе Екатеринославе.

– Слышал о таком, – произнёс Борис. – Григорий Потёмкин его строил, и показал Екатерине Великой во время их поездки по Новороссии. Ей очень понравилось.

– А ты неплохо знаешь историю, – улыбнулся Пинхас. – Так вот, мне помогли устроиться чертёжником на Александровский Южно-Российский металлургический завод. Потом меня заметил один либерал и порекомендовал на Екатерининскую железную дорогу. Там сблизился с социал-демократами, но их «катехизис» большое впечатление на меня не произвёл. Они больше склонны к легальным ненасильственным методам борьбы. Но я уже убедился, что самодержавие этим не сломить. Списался с Дмитриевым, приятелем из Технологического, и он позвал меня сюда. А ты чем занимался всё это время, тебя ведь тоже арестовали?

– Меня и многих моих товарищей отчислили тогда из университета. Я уехал в Германию. Пригодилось знание немецкого, и год я проучился на юридическом в Берлине и Гейдельберге. Но не мог я сидеть без дела в эмиграции и участвовать в пустопорожних дискуссиях. Потому вернулся и поселился у старшего брата. Всё идёт к тому, что все группы и кружки скоро объединятся в партию.

Они насытились мясной солянкой и кулебякой и с видимым удовольствием предались воспоминаниям.

– Образование не хочешь закончить? – спросил Борис.

– Думаешь, меня восстановят после бунта, который я с товарищами у них учинил?

– Попытайся, я слышал, некоторых приняли обратно.

– Пожалуй, стоит попробовать, – сказал Пинхас.

Друзья расплатились с трактирщиком и вышли на улицу.

– Рад был встрече, Мартын Иванович.

– Я тоже, Борис.

– Ну, пока. Я должен ехать. У меня свидание с прекрасной дамой.

Приятель поднял руку и вскоре сел в остановившуюся пролётку. Пинхас махнул ему на прощанье и остановился в задумчивости. Потом перешёл на другую сторону улицы и вызвал пролётку.

– Подбрось-ка меня, любезный, к Технологическому институту, – сказал он ямщику.

– Извольте, барин, – кивнул тот, натянул поводья, и лошадь проворно побежала по залитой солнцем улице.

К большому удивлению, в институте его восстановили. Сказались его значительные успехи в учёбе, и, возможно, отсутствие у полиции серьёзного компромата на него за время пребывания в Екатеринославе.

2

На следующий год Рутенберг окончил институт и получил диплом с отличием. Теперь у него было право проживания в городе, которое приобрёл благодаря полученному им высшему образованию. Молодой инженер, ещё не обременённый семьёй, вскоре нашёл работу и погрузился в манящую, но полную опасностей подпольную жизнь.

Идеи социал-демократии не убедили его в том, что они указывают верный путь для России. Большинство людей, с которыми он сейчас сотрудничал, были социалистами-революционерами. Он уже ощущал себя космополитом, человеком мира, забылись его прежние переживания горестей и страданий соплеменников и всё больше и сильнее чувствовал он духовную связь с русской интеллигенцией. И не важно, какой национальности были люди, освобождению которых от гнёта государства он посвятил свою жизнь. Революция, думал он, сметёт все национальные различия и это будет уже другой, единый народ, имя которому человечество.

Однажды на собрании он увидел миловидную молодую женщину, принесшую с собой большую связку книг. От них ещё пахло свежей краской и конторским клеем. Она разложила их на столе и предложила всем присутствующим купить. Пинхас присмотрелся к ней и вспомнил. Да, это она вступилась за студентов, которых он и Дмитриев вывели на площадь возле Технологического института. Рутенберг подошёл к столу и взял книгу.

«Г. В. Плеханов. О социальной демократии в России», – прочёл он про себя и посмотрел на неё.

– Я куплю, – сказал он. – Сколько она стоит?

– Двадцать копеек, – ответила она и окинула его острым изучающим взглядом.

– Меня зовут Пинхас.

– А меня Ольга.

– Очень приятно, Ольга. Я хотел бы предложить Вам свою помощь. Книг-то много, боюсь, продать их все не удастся.

– Хорошо. Подождите меня на выходе.

Осень нагрянула стремительно, и порывистый ветер вздымал полы пальто и гнал по небу рваные клочья серых облаков. Она появилась в полушубке и лисьей шапке. Он протянул руку и подхватил тяжеловатую связку книг.

– Спасибо, Пинхас. Моя контора недалеко отсюда. Я оставлю книги там.

– Я узнал Вас, Ольга. Вы помните событие весной два года назад возле Технологического института? Вы бросились защищать нас от полиции.

– Так Вы там были? А я увидела, как вас бьют шашками и нагайками, и возмутилась. Меня тогда арестовали, как «нарушительницу» общественного порядка, отвели в участок и возбудили дело о «сопротивлении властям при исполнении ими служебных обязанностей». Меня осудили на полгода тюремного заключения. Дело удалось передать на пересмотр в Судебную палату. Защитником был приглашён знаменитый адвокат Оскар Грузенберг. Благодаря ему приговор смягчили, и я отсидела только две недели.

– Мы, Ольга, выбрали такую жизнь, что нам могут потребоваться хорошие адвокаты, и не один раз.

– Да, это верно, Пинхас.

Пока они шли, Ольга рассказала, что является владелицей издательства «Библиотека для всех», специализирующегося на выпуске просветительской и революционной литературы. Ветер дул им в лицо, и он увидел, как у неё зарделись щёки и лоб, и это придавало ей в его глазах особую симпатию.

– Подождите меня здесь, – сказала она.

Ольга открыла дверь, взяла у него книги и скрылась в полутьме. Через пять минут она вернулась.

– Ну, давайте прощаться. Мне пора.

Он молча пожал её руку и стоял в нерешительности, пока она не остановила пролётку и не поднялась в неё. Когда оцепенение прошло, и он пришёл в себя, лошадка побежала, оставив его одного на тротуаре.

«Уж не влюбился ли я? – подумал Пинхас. – Давно со мной не случалось ничего подобного. И мне всё равно, что она русская, а я еврей, если мы занимаемся одним общим делом».

Он брёл по улице, размышляя о зарождающемся в нём чувстве и замечая пробиравшего его озноба. Он теперь знал, где её найти. Это приободрило его и, неся в себе давно уже не испытываемое ощущение влюблённости, он зашагал быстрее.

3

Он стал ждать её после работы и провожать домой. Она с готовность принимала ухаживания этого большого симпатичного человека, болеющего, как и она, идеями свободы и справедливости. Ольга была образована, знала, что такое скорость света и геометрическая прогрессия, читала Лаврова и Кропоткина, жертвовала деньги на революционные нужды и симпатизировала эсерам. Однажды они стояли неподалеку от дома, где он арендовал квартиру. Выпавший несколько дней назад и лежащий плотным настилом на тротуаре снег хрустел под ногами прохожих.

– Я живу на этой улице, – сказал он. – Здесь холодно. Хочешь согреться?

Она внимательно посмотрела не него и улыбнулась.

– А чаем не угостишь?

– Конечно, чаем «Высоцкий».

Они поднялись на второй этаж. Он щёлкнул ключом, и тяжёлая деревянная дверь заскрипела и открылась. Он пропустил её вперёд, снял пальто и принял полушубок у Ольги. Потом деловито затопил камин, и большая гостиная постепенно наполнилась теплом. Он поставил греться чайник, сел на диван рядом с ней и накрыл её холодную ручку своей большой тёплой ладонью.

– Я люблю тебя, Ольга, – не без труда произнёс Пинхас.

– Я тоже люблю тебя, Пинхас, – сказала Ольга.

Она повернула голову и потянулась к нему своими мягкими ещё не целованными губами. Он обхватил её грудь руками и поцеловал. Его вдруг охватило давно не испытуемое возбуждение.

– Я боюсь, Пинхас, – остановила она его. – У меня никогда ещё не было мужчин. И я на семь лет старше тебя.

– Разве это имеет какое-то значение, если мы любим друг друга? Выходи за меня замуж.

– Но ты не можешь жениться на христианке. Наш брак не зарегистрируют.

– Я посоветуюсь с моим другом. Он юрист и хорошо разбирается в брачных законах.

Теперь Ольга уже не противилась своему желанию. Пинхас почувствовал происшедшее в ней изменение, легко поднял её на руки и понёс в спальню. Когда он вошёл в неё, она вскрикнула от короткой боли, которая вскоре исчезла, сменившись овладевшей их молодыми телами страстью.

4

Чем сильнее была влюблённость Рутенберга в Ольгу, тем больше был он озабочен вопросом женитьбы. Пинхас стал интересоваться семейными союзами в своём кругу и не без удивления обнаружил у его коллег немало смешанных браков. Он понял, что за этим стоит весьма распространённое среди революционеров стремление поколебать казавшиеся им устаревшими социальные и национальные предрассудки. Так же, как и Рутенбергом, ими двигало представление о единении всех наций в один народ, живущий по законам демократии и свободы.

С Савинковым он виделся в дни, когда проходили собрания организации, членами которой они являлись. Пинхас как-то остановил его на выходе, и Борис почувствовал, что тот чем-то удручён.

– Что случилось, Мартын?

– Борис, хочу поговорить с тобой, как с юристом. Я встретил женщину, с которой желаю связать судьбу.

– Говори прямо. Ты собираешься жениться?

– Да. Но есть проблема – она христианка.

– Я вижу, ты в курсе дела. В России, да и в других странах, браки заключаются в церкви. А она не повенчает, если молодожёны принадлежат к разным конфессиям.

– Следовательно, мне потребуется принять христианство, или ей пройти гиюр и стать иудейкой?

– Выбирайте, другого пути у вас нет. В России гражданских браков не заключают. Ещё при Николае I министр народного просвещения граф Сергей Уваров изобрёл триаду: «Православие, самодержавие, народность».

– Похоже на девиз Великой французской революции «Свобода, равенство, братство».

– Верно, наш глубокомысленный девиз в противовес ему. С тех пор под ним и живём.

– Я думаю, главное в этой формулировке «самодержавие». И чтобы сломать эту триаду, нужно его уничтожить.

– Правильно мыслишь, Мартын Иванович.

– Спасибо, Борис.

– Будь счастлив, Мартын, – улыбнулся Савинков. – Извини, я тороплюсь.

Он на прощанье махнул рукой и исчез в проёме двери. Небольшой зал, где проходило собрание, опустел. Рутенберг минуту постоял в задумчивости и направился к выходу. Решение, которое смутно виделось ему прежде, обрело ясные очертания.

5

На следующий день они с Ольгой встретились после работы.

– Чему ты улыбаешься, милый? – спросила она.

– Я решил принять православие. Иначе нас не повенчают. Оленька, у нас нет другого выхода.

– Но ты же не веришь в Б-га? Хотя я тоже не очень.

– Ради нашего счастья я готов поверить. Кстати, у меня есть начальное религиозное образование. Я знаю Библию и умею молиться. Мне бы только почитать Евангелие.

– Пожалуй, ты прав, – произнесла Ольга. – В моём приходе поп весьма добродушный и порядочный человек. Я с ним поговорю.

– Может быть, мне пойти с тобой?

– Хорошо, пойдём вместе – согласилась она. – Ты знаешь Андреевский собор на Васильевском острове?

– Конечно. Недалеко от университета, на Большом проспекте. Я, Оленька, весь Петербург пешком обошёл.

Пинхас обнял её, и они двинулись по улице, обсуждая, где они встретятся.

В воскресенье он ждал её на набережной Невы возле сфинкса напротив академии художеств. Она немного опаздывала. Человеколев смотрел на него своей загадочной улыбкой, словно что-то хотел сказать. Но Пинхас принял решение – он женится и ради своей возлюбленной готов на всё. Подошла Ольга и они, пройдя мимо дома Трезини, свернули направо. Улица, по обе стороны застроенная дву-трёхэтажными похожими друг на друга жилыми домами, вывела их на проспект, за которым уже хорошо просматривался красивый увенчаный крестом купол собора, окружённый главками с крестами, и высокая двухъярусная шатровая колокольня. Та сторона проспекта была почти незастроенной, и он открылся Пинхасу во всём своём великолепии. Они поднялись на паперть, миновали большую резную дверь, над которой два золоченых ангела держали знак ордена Святого Апостола Андрея, и вошли в большой полутёмный зал.

Воскресная служба ещё шла, и они стали у входа, прислушиваясь к молитве и пению.

– Знаешь, кто это? – прошептала Ольга и, не дожидаясь ответа жениха, произнесла, – настоятель собора, протоиерей Иоанн Покровский.

– У него хороший голос, – оценил Пинхас.

– Разве в этом дело? Он выдающийся писатель и добрейший человек.

Когда молебен закончился, прихожане потянулись мимо них к выходу. Они направились к алтарю, ограждённому от нефа резным трёхъярусным иконостасом. Он сиял позолотой и великолепием, и Пинхасу показалось, что Иисус, богоматерь, апостолы и пророки взирают на него своими глубокими пытливыми глазами. Священники о чём-то говорил с дъяконом, стоя на солейе перед «Царскими вратами». Богатые одеяния на Иоанне сияли чистотой, отражая падающий из высокого окна купола свет. Он заметил Ольгу и поняв, что она хочет его о чём-то спросить, сделал ей знак рукой. Старик излучал спокойствие и добродушие.

– Ваше преосвященство, – произнесла Ольга, когда он приблизился к ним. – Я не посмела бы обратиться к Вам, если бы не нужда, которая беспокоит меня и моего избранника.

Протоиерей окинул взглядом Пинхаса.

– Что вас заботит, молодые люди? – спросил он.

– Мой избранник пожелал стать христианином.

– Это серьёзный вопрос. Надо поговорить.

Он спустился со сцены, повёл их за собой в боковой придел и остановился возле большого арочного окна.

– Как вас зовут? – спросил священник.

– Пинхас, ваше преосвященство.

– Вы иудей?

– Да, я еврей. Правда, уже давно не соблюдаю традиции, – произнёс Пинхас.

– Недели две назад у меня проходил обряд один весьма достойный молодой человек. Он тоже венчался с одной русской барышней, просто красавицей. И я не мог ему отказать, – вздохнул протоиерей и снова посмотрел на Пинхаса. – Никто не будет Вас крестить, если Вы не верите в Б-га.

– Я верю, иначе бы не пришёл. Ведь Б-г он один.

– Верно. Я вижу, Вы человек серьёзный. Не буду Вас отговаривать.

– Для нас с Ольгой, святой отец, это очень важно. Мы хотим повенчаться.

– Вам, молодой человек, нужно прочесть «Катехизис». В нём изложены основные положения нашего вероучения. И выучите наизусть «Символ веры». Когда будете готовы, приходите. Я поговорю с Вами, и мы назначим время церемонии.

– Спасибо, Ваше преосвященство, – сказал Пинхас.

– И ещё одно. Вы должны сменить имя.

– Мы об этом уже подумали. Имя Пётр подойдёт?

– Конечно. Это хорошее православное имя, – одобрительно кивнул протоиерей.

Ольга дала ему свой «Катехизис», и он начал читать. Многое в нём напоминало ему пройденные в детстве еврейские книги и молитвенники. Миновал месяц упорных занятий, перемежающихся свиданиями с Ольгой, во время которых они предавались любви, целовались и увлечённо обсуждали вопросы богословия.

– Пётр, по-моему, ты уже готов, – сказала она.

– Пожалуй, ты права, – усмехнулся он. – Всё равно, умней Иоанна Гавриловича я не стану.

В воскресенье они снова отправились в Андреевский собор. Шла воскресная служба и множество прихожан заполняли расписанный фресками и украшенный иконами зал. Когда служба закончилась, он подошли к алтарю. Иоанн их заметил.

– Вы прочли книгу? – спросил протоиерей.

– С большим интересом. И не только её. «Новый завет» тоже.

– Я не буду Вас экзаменовать. У меня только один вопрос. Как Вы думаете, почему иудеи не признали Христа ни мессией и ни пророком и не пошли за ним?

– Это очень трудный вопрос, святой отец. Перед восстанием против Рима взаимоотношения между евреями и римским прокуратором в Палестине были очень напряжёнными. Наверное, их священники и старейшины в Синедрионе боялись раскола и вражды среди евреев. А может быть, он не отвечал их представлениям о том, каким должен быть мессия.

– Благодарю Вас, Пётр, за честный ответ. Не сомневаюсь, что Вы готовы. Приходите через неделю. Да, обязательно приведите двух свидетелей, крёстных.

– Я могу привести одного, святой отец.

– Ладно. Я обеспечу тебе второго.

– Спасибо, Ваше преосвященство.

Пинхас и Ольга поклонились и направились к выходу.

– Всё в порядке. Крещенье через неделю. Он даст мне и одного крёстного.

– Крёстных, Пётр, я бы тебе обеспечила.

– Оленька, я думаю, так лучше. Ты приведи их на наше венчание.

Она засмеялась, и он обнял её за плечи.

В следующее воскресенье собор как обычно был полон народу. Иоанн читал с амвона молитву, и прихожане дружно подпевали ему. По окончании её он обратился к присутствующим.

– Сегодня у нас особенный день. Мы принимаем в нашу общину человека, который пожелал быть нашим братом и делить с нами наши беды и радости.

Люди в зале одобрительно зашумели. Но слышались и другие голоса: «Этот еврей хочет быть ровней с нами». «Им что, своей религии не хватает?» – сказал кто-то недалеко от него. Пинхас, стоявший у массивной колонны вместе с Ольгой, понимал, что не все прихожане добрые самаритяне. То, что антисемиты есть и среди присутствующих, не было для него новостью. Да он и не собирался участвовать в богослужениях и молебнах. Просто для того, чтобы соединиться с любимой женщиной, он вынужден был заплатить эту цену. Он пробился между ожидающими ритуал прихожанами к алтарю и подошёл к протоиерею. Недавно купленный костюм с жилеткой хорошо сидел на нём, подчёркивая его ладную мужскую фигуру.

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа», – торжественно произнёс священник.

– «Аминь», – послышалось из зала.

Он возложил на него руку, назвал его по имени Пётр, и началось таинство крещения. В нужный момент Пинхас произнёс молитву «Символ веры» и наклонил голову. Протоиерей трижды окропил его освящённой до этого водой, надел ему на шею серебряный крестик и перекрестил. Неожиданно для себя Пинхас почувствовал прилив сил, и тяжесть, и волнение, сковывавшие его во время священнодействия, исчезли, растворившись в захлестнувшем его тёплом потоке.

Через две недели в полупустом храме они повенчались. Шафером согласился быть Николай Дмитриев, товарищ по партии эсеров, которого в Технологическом институте так и не восстановили. А свидетелем со стороны Ольги стала её родная сестра.