По ту сторону партии: эволюция концепции «партии» в марксизме

В качестве последнего примера этих различий можно привести следующий отрывок из «Циркулярного письма Маркса и Энгельса Бебелю, Либкнехту, Бракке и другим лидерам немецкой социал-демократической партии» от сентября 1879 г., касающийся отказа от революционные принципы пролетариата изгнанниками из этой партии (включая Бернштейна) как следствия принятого Бисмарком «чрезвычайного закона», направленного против социалистов: «Что касается нас самих, то с учетом всего нашего прошлого для нас открыт только один путь. На протяжении почти сорока лет мы подчеркивали классовую борьбу как непосредственную движущую силу истории и, в частности, классовую борьбу между буржуазией и пролетариатом как великий рычаг современной социальной революции; поэтому для нас невозможно сотрудничать с людьми, которые хотят исключить эту классовую борьбу из движения. Когда был сформирован Интернационал, мы четко сформулировали боевой клич: освобождение рабочего класса должно быть достигнуто самим рабочим классом. Поэтому мы не можем сотрудничать с людьми, которые говорят, что рабочие слишком необразованы, чтобы эмансипироваться, и должны сначала быть освобождены сверху филантропическими буржуа и мелкими буржуа. Если новый партийный орган примет линию, соответствующую взглядам этих господ (Ч. Шрамм, К. Хёхберг и Э. Бернштейн), и будет буржуазным, а не пролетарским, то нам ничего не останется, как бы мы ни сожалели об этом, кроме как публично заявить о нашей оппозиции к нему и прекратить ту солидарность, с которой мы до сих пор представляли немецкую партию за границей».

Однако, несмотря на эти различия и несмотря на то, что для Маркса и Энгельса, в отличие от Каутского и Ленина, социализм рождается не из головы интеллектуалов, а возникает из практических потребностей борьбы рабочих перед лицом кризиса капитализма, тем не менее, в их концепции присутствовало разделение между теоретической интерпретацией (сознанием) реального движения и практикой движения. Это очень четко демонстрируется, когда в организационном плане они ставят вопрос о том, что отличает роль коммунистов от других рабочих партий в пролетарской Партии в широком смысле (то есть рабочим классом в движении). Маркс и Энгельс ответили на этот вопрос следующим образом: «… теоретически они [коммунисты] имеют преимущество перед огромной массой пролетариата в том, что ясно понимают линию движения, условия и конечные общие результаты пролетарского движения». («Манифест Коммунистической партии») Линия движения, условия, конечные общие результаты…. Все расписано черным по белому для той «огромной массы пролетариата», которая не имеет «преимущества ясного понимания линии движения» и, следовательно, не может внести какой-либо теоретический вклад, по крайней мере, в каком-либо фундаментальном смысле. Пролетариат здесь в некотором роде слепой человек, который должен разрешить себе быть руководимым коммунистами, которые владеют программой от А до Я: «Коммунисты, таким образом, с одной стороны, практически, наиболее продвинутая и решительная часть партий рабочего класса каждой страны, та часть, которая толкает вперед всех остальных». (там же)

Революционный процесс на самом деле есть не что иное, как практическая реализация теории, которой обладает определенная фракция, фракция коммунистов, потому что: «… они всегда и везде представляют интересы движения в целом». Если довести эту идею до ее логического конца, коммунистического движения, собственно говоря, нет. Для Маркса и Энгельса коммунизм – это программа партии, той «коммунистической партии», которая просвещает пролетарскую Партию в широком смысле, то есть историческое движение рабочего класса. Таким образом, в некоторых текстах Маркса и Энгельса выражается мысль о том, что они не что иное, как интерпретаторы реальности, но привилегированные интерпретаторы, по подобию тех мудрецов, которые наблюдают явления и формулируют их общие законы: «Как экономисты являются научными представителями класса буржуазии, так и социалисты и коммунисты являются теоретиками класса пролетариев. Пока пролетариат еще не достаточно развит, чтобы конституировать себя как класс, и, следовательно, пока сама борьба пролетариата с буржуазией не приняла еще политического характера, а производительные силы еще недостаточно развиты в лоне самой буржуазии, чтобы дать нам возможность увидеть материальные условия, необходимые для освобождения пролетариата и формирования нового общества, эти теоретики – просто утописты, которые, чтобы удовлетворить нужды угнетенных классов, импровизируют системы. и отправляются на поиски возрожденной науки. Но по мере того, как история движется вперед, а вместе с ней и борьба пролетариата приобретает более ясные очертания, им больше не нужно искать науку в своих умах; им нужно только обратить внимание на то, что происходит у них на глазах, и стать рупором этого. Пока они ищут науку и просто создают системы, пока они находятся в начале борьбы, они не видят в нищете ничего, кроме нищеты, не замечая в ней революционной, подрывной стороны, которая ниспровергнет старое общество. С этого момента наука, которая является продуктом исторического развития, сознательно присоединяется к нему, перестает быть доктринерской и становится революционной». (Маркс, «Нищета философии», 1847) (Выделено нами – «Pour une Intervention Communiste»)

Более того, именно Энгельс санкционировал формулу «научного социализма» в противоположность «утопическому социализму». С такой теоретической претензией на владение настоящей «наукой о пролетариате», ценность самих социальных практических опытов, которые могли бы сделать возможными переформулировку и постоянное обогащение предшествующих теоретических позиций, с одной стороны, и, с другой стороны, необходимая задача представить и рассмотреть весь теоретический вклад той или иной фракции именно в соответствии с опытом движения в целом в его противостоянии изменяющимся объективным условиям, постепенно будет угасать и исчезать в столкновении с догмами и элитарностью, присущими такой позиции. Подобно метафизике христианства или Разуму для философов 18 века, «научный социализм» станет краеугольным камнем новой религии под названием «марксизм» и ее церквей, политических партий, названных «социалистическими» или «коммунистическими».

Таким образом, мы еще раз наблюдаем негативную роль, которую французская революция сыграла в сознании Маркса и Энгельса. За этим разделением теории и практики, которое приведет к идеологической деформации, стоит разделение между политическими задачами и социальными задачами пролетарского процесса, моделируемого на своей первой (политической) стадии на основе буржуазного процесса в соответствии с объективными. условиями XIX века: «Его собственная борьба против буржуазии не может начаться до дня победы буржуазии» (Маркс – Кугельманну, 23 февраля 1865 г.) [7] «Во всех цивилизованных странах демократия имеет своим необходимым следствием политическое господство пролетариата, а политическое господство пролетариата является первым условием всех коммунистических мер». (Энгельс «Гражданская война в Швейцарии», Deutsche-Brüsseler-Zeitung, 14 ноября 1847 г.)

Несмотря на уроки, извлеченные из опыта Парижской Коммуны, ключевая формула «Манифеста Коммунистической партии» – завоевание политической власти посредством демократического процесса – получит дальнейшее развитие в Социал-демократической партии Германии, которая, кстати, всегда отказывалася вступать в «Международное Товарищество Рабочих, несмотря на усилия Маркса-Энгельса. Разделение политического и социального этапов станет очень рельефным в коммунистско-якобинской партии, которая реализует это разделение на практике, в партии специалистов в области политики, профессиональных революционеров, теоретиков пролетариата.

Для Маркса и Энгельса партия, которая является носителем теории, разработанной коммунистами, и, таким образом, посредником (Георг Лукач) между теорией и практикой, была толкователем, определенно привилегированным, и открывателем пролетарского движения, но в их представлении она также возникала и как продукт революционной стихийности рабочего класса. Для социал-демократии и большевизма партия, сформированная до возникновения массового революционного движения, станет средством внедрения идеологического сознания в пролетариат, который рассматривается просто как носитель тред-юнионистского сознания. Впоследствии бордигистские темы инвариантности теории, органической преемственности и органического централизма в организационном плане в конечном итоге закончаться мумификацией всех интерпретаций реальности по причине своего элитаристского бреда и мессианской программы коммунизма, понимаегого всецело как идеология подлежащая практической реализации: «Перепрыгивая через весь цикл, коммунизм – это знание плана жизни для вида. То есть для человеческого вида». («Proprietà e capitale» [Собственность и капитал], Prometeo, серия II, стр. 125)

В заключение этого анализа «марксистской» концепции мы приведем цитату из Энгельса, которая еще раз подтверждает тот факт, что, несмотря на многочисленные ошибки, вызванные условиями своего времени, благодаря применению материалистической диалектики, ни Энгельс, ни Маркс никогда полностью не поддавались элитистской идеологии. Противоречие есть и всегда будет движущей силой общественной жизни, даже при коммунизме: «Г-н Хайнцен представляет коммунизм как некую доктрину, которая исходит из определенного теоретического принципа как своего ядра, и делает из этого дальнейшие выводы. Г-н Хайнцен сильно ошибается. Коммунизм – это не доктрина, а движение; он исходит не из принципов, а из фактов. Коммунисты опираются не на ту или иную философию в качестве отправной точки, а на весь ход предшествующей истории и, в частности, на ее реальные результаты в цивилизованных странах в настоящее время. Коммунизм появился благодаря крупной промышленности и ее последствий, благодаря установлению мирового рынка и сопутствующей необузданной конкуренции, благодаря все более суровым и все более универсальным торговым кризисам, которые уже превратились в полноценные кризисы мирового рынка, благодаря созданию пролетариата и концентрации капитала, в результате классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией. Коммунизм, поскольку он является теорией, является теоретическим выражением позиции пролетариата в этой борьбе и теоретическим обобщением условий для освобождения пролетариата» (Энгельс, «Коммунисты и Карл Хайнцен», Deutsche-Brüsseler-Zeitung, №79 и 80, 3 и 7 октября 1847 г.)

«Социал-демократическая» концепция партии.

Открытка Германской Социал-Демократической Рабочей Партии 1914 года посвященная 25-ой годовщине празднования 1-го Мая. В верхнем ряду духовные авторитеты партии – Фердинанд Лассаль и Карл Маркс. В нижнем ряду – «вожди» партии Август Бебель и Вильгельм Либкнехт. Через несколько месяцев германская социал-демократия в большинстве своем поддержит мировую империалистическую бойню, а еще через несколько лет выступит, по собственному признанию ее деятелей в роли «кровавых собак» контрреволюции…

На протяжении всего своего исторического развития социал-демократия будет двигаться вспять от того положительного вклада, который был внесен Марксом благодаря применению диалектического метода: в первую очередь от концепции революционной массовой организации, которая возникает как продукт стихийного движения пролетариата. в периоды кризиса капитализма и открытой конфронтации между рабочими и капиталистической системой эксплуатации; но также и от концепции организации, которая играет активную роль в разрушении государства и по этой самой причине вписана в процесс нераздельных между собой политических и непосредственно социальных задач пролетарской революции (см. уроки Парижской Коммуны).

Только левые фракции социал-демократии, еще до 1914 года выражавшие глубокие теоретические разногласия с партией (Роза Люксембург, Антон Паннекук и др.), а затем все течение, известное как «ультралевые» (за исключением «итальянской левой» или бордигизма), подтвердят примат реального движения в плане формирования революционной массовой организации, но сохранят в тоже время, с некоторыми нюансами (см. анализ в следующих главах), идею «Партии» с ее привилегированной ролью, и, следовательно, идею отделении политической стадии от социального движения. На самом деле, именно революционный подъём самого пролетариата на исторической сцене (1905, а затем 1917—1923 гг.) был ответственен за эту диссидентскую тенденцию, а затем и за растущую радикализацию различных течений.

Социал-демократия, однако, продолжала усугублять все спорные и недоработанные представления у Маркса благодаря конкретно-историческим обстоятельствам, наложенным на ее теорию развитием свободного рынка и буржуазной демократии во второй половине XIX века, а также из-за применяемой ею тактики и ее воплощения, особенно в Германии. Исходя из концепции партии как привилегированного толкователя и теоретического носителя нацеленного на раскрытие революционной спонтанности пролетариата, она должна была спроектировать дальнейшее разделение этих факторов до тех пор, пока не пришла к концепции партии как силы вносящей социалистическое сознание в массу пролетариата, который сам по себе якобы может быть только носителем «тред-юнионистского», «профсоюзного» сознания. Таким образом, было реализовано совершенно статичное разделение между теорией и практикой: Социал-демократическая партия, единственный возможный посредник, стояла на страже «программы-максимум» (то есть идеологически сохраняла политическое содержание, а затем и социальное содержание коммунистической революции, отложеной до греческих календ), в то время как на практике реализовывала «программу-минимум» (т.е. исправления капитализма путем проведения «реформ в пользу рабочего класса»).

Таким образом, была достигнута точка невозврата в отрицании всех революционных возможностей, которые характеризуют реальное движение пролетариата. Все остальное последуе с этого момента: единственное, что имеет значение для социал-демократии – это демократическая стадия. Партия задумывалась как массовая организация, созданная до существования любого движения рабочего класса – которое само по себе воспринималось только как простое средство содействия росту этого типа организации – и не имела другой «конечной цели», кроме завоевания политической власти (даже, опять же, посредством всеобщего избирательного права) и, следовательно, управления капиталистическим государством.

В мейнстримной историографии того, что называется «рабочим движением», согласно интерпретациям традиционного типа (Левое крыло, Социалистическая партия, Коммунистическая партия) или лефтизма (включая современные ультралевые течения), мы отмечаем продолжающиеся попытки, с одной стороны указать на «историческую связь» между Марксом и социал-демократией, и, с другой стороны, попытки «очистить», в той или иной степени, «основоположников» от какой-либо ответственности за «реформистские грехи» социал-демократии. Мы обязаны сказать, что если и есть связь между ними, то это с «марксизм», то есть идеология (а затем и государственная религия: СССР, Китай и др.), которая больше не имела ничего общего с изначальным методом Маркса, который, в свою очередь, был основан на фундаментальном антагонизме между буржуазией и пролетариатом. Эта идеология не только усвоила и усугубила теоретические недоработки Маркса, обусловленными конкретно-исторической обстановкой XIX века, без какой-либо попытки проанализировать изменения, которые претерпевала эта обстановка (колониальная экспансия капитализма в планетарном масштабе после 1880 года по причине образования империалистических тенденций и т.д.), но также трансформировала общий анализ системы, разработанный Марксом в первом томе «Капитала» («Критика политической экономии»), используя его черновые версии рукописей для построения «абстрактной» концепции капиталистической системы функционирующей в изоляция (см. тома II, III и IV под редакцией Энгельса и Каутского). Конечно, даже если мировой рынок еще не был полностью сформирован, империалистические тенденции были заметны с самого начала капитализма. В конце концов, эта система, основанная на конкуренции, могла исторически развиваться только путем уничтожения пережитков предшествующих способов производства и, следовательно, способов производства, которые были внешними по отношению к ее собственной сфере экономической деятельности (производство-обращение товаров между капиталистами или для продажи наемным рабочим). Как указала Роза Люксембург в работе «Накопление капитала» (1913), необходимость реализовать свою прибавочную стоимость в форме денег, условие sine qua non для обеспечения бесконечного расширенного воспроизводства, заставляет капитализм выходить за пределы своей текущей сферы господства в поисках рынков сбыта.

Буржуазия в определенный исторический период была революционной, поскольку она делала возможным значительно более высокий уровень развития производительных сил по сравнению с предыдущими формациями, но она была революционной, прежде всего, с точки зрения капитала, продуктом которого она была и чье реальное правление она сделала возможным. Таким образом, пролетариат имел право только на крохи, более или менее существенные в зависимости от исторических периодов и интенсивности классовой борьбы, крохи, бросаемые ему правящим классом и способствующие движению капитала. Его роль, благодаря его антагонистической позиции по отношению к буржуазии в производственных отношениях, могла заключаться лишь в том, чтобы с самого начала вести непримиримую войну против буржуазии, главного оплота капиталистической эксплуатации, наряду с государством. Рабочий класс не должен был сотрудничать ни с одной из буржуазных сил, даже с самой демократической, и не должен был пытаться играть роль их заменителя, чтобы «ускорить Историю», в том случае если эти силы покажут свою нерешительность или даже откровенный и упорный отказ от ликвидации старого режима (остатков феодализма).

Из-за ограниченности концепции политической стадии, на которую должен был вступить пролетариат, и из-за тактики, которую он и Энгельс отстаивали для достижения этой цели («непрерывная революция» и т. д.), Маркс во время его жизни, а затем и Энгельс в значительной мере проложат путь для социал-демократии, и особенно, и прежде всего, для немецкой социал-демократии.

– Социал-демократия при жизни Маркса или… «капризы пролетарской партии в Германии»

«Во всех своих произведениях я никогда не называл себя социал-демократом, а называл себя коммунистом. Для Маркса, как и для меня, совершенно невозможно использовать такое эластичное выражение для обозначения нашей концепции». (Энгельс, 1894 г. Введение в брошюру со статьями, опубликованными в «Volksstaat», журнал эйзенахцев, с 1871 по 1875 г.) «Кем бы я ни был, я не марксист!» (Маркс, в заявлении, изложенном Энгельсом в письме Полю Лафаргу от 27 августа 1890 г.)

Вышеупомянутые утверждения, казалось бы, подтверждаются тем обстоятельством, что до слияния с лассальянцами «Allgemeiner Deutscher Arbeiterverein» [Всеобщей ассоциации немецких рабочих] (ADAV) на Конгрессе в Готе в 1875 году Маркс и Энгельс, по-видимому, обладали четким политическим видением, именно коммунистическим видением, в отличие от социал-демократических течений и особенно их «сторонников» в «Социал-демократической рабочей партии», основанной в Эйзенахе в 1869 году. Утверждения интеллигентских «знатоков Маркса» относительно эволюции «рабочего движения», принадлежат, однако, к области лживой интерпретации. Ибо, помимо нескольких заявлений апостериори, призванных служить самооправданием, «отцы-основатели» на практике дали свое одобрение (несмотря на существование «частной» критики «лидеров», распространяемой через черный ход личной. корреспонденции) политике «немецких марксистов» – сначала ADAV между 1863 и 1869 годами, затем Эйзенахской партии с 1869 по 1875 год, и, наконец, «объединенной» партии после 1875 года – политике, которая с самого начала имела социал-демократический характер. Это обстоятельство позволяет увидеть в перспективе знаменитые «уступки» лассальянизму в «Готской программе», которым приписывается отцовство всех «отклонений»: реформизма, легализма, ревизионизма…. Почему? Потому что ввиду отсутствия революционной буржуазии в Германии после 1848 года, когда эта страна объективно стояла на пороге необходимого этапа своей «буржуазной политической революции» (как Англия в 1646 году и Франция в 1789 году), именно Маркс и Энгельс лично разработали полностью социал-демократическую политическую тактику для немецкого пролетариата. По их мнению, немецкий пролетариат должен возглавить движение за демократические требования, заменив буржуазию – великих магнатов промышленности и финансов – которые, ввиду неспособности утвердиться на политической арене, вступили в союз с полу-феодализмом в лице крупных землевладельцев Пруссии и их представителя Бисмарка. Еще до 1848 года Маркс создал – в стиле, перенасыщенном метафорами – настоящий «идеологический салат», который предвосхищал последующие разработки этой тактики: «Если мы сравним кроткую, трезвую посредственность немецкой политической литературы с этим титаническим и блестящим литературным дебютом немецких рабочих; Если мы сравним эти гигантские детские представления пролетариата с карликовыми размерами изношенных политических башмаков немецкой буржуазии, то мы должны предсказать блестящее будущее этой немецкой Золушке. Следует признать, что немецкий пролетариат является теоретиком европейского пролетариата, так же как английский пролетариат является его экономистом, а французский – его политиком. Следует признать, что призвание Германии к социальной революции так же классично, как и ее неспособность к политической революции». (Маркс, «Критические комментарии к статье Пруссака «Король Пруссии и социальная реформа», «Vorwarts!,», №64, 10 августа 1844 г.)

Позднее Энгельс несколько прозаичнее восхвалял действия немецкого пролетариата, когда, оставив позади свою буржуазию, он помогал борьбе за демократические требования, создавая организации именно для этой цели: «Социальная и политическая активность пролетариата не отставала от темпов быстрого роста промышленности с 1848 года. Роль немецких рабочих, выраженная в их профсоюзах, ассоциациях, политических организациях и общественных собраниях, на выборах и в так называемом Рейхстаге, сама по себе является достаточным показателем трансформация, произошедшая в Германии за последние двадцать лет. Заслуга немецких рабочих в том, что только им удалось послать рабочих и их представителей в парламент – подвиг, которого до сих пор не совершали ни французы, ни англичане». (Энгельс, 1870 г., Предисловие ко второму изданию «Крестьянской войны в Германии»)

В примечании к вышеприведенному тексту и к тактике, применявшейся в Германии в XIX веке Марксоми Энгельсом, Р. Дангевиль – как последовательный бордигист, помимо прочего – ясно выявил связь, которая сделает Ленина знаменосцем такой тактики в России на рубеже 20-го века: «Таким образом, история Германии была своего рода лабораторией, в которой нужно было формулировать верные решения для всех стран мира (то есть отсталых странах, поскольку в них еще не произошла буржуазная революция). Таким образом, исследование условий Германии после 1848 года и политической тактики, разработанной Марксом-Энгельсом, позволило Ленину, начиная с 1905 года, представить в России „две тактики социал-демократии в демократической революции“. Мастерски определяя аспекты „отсталых“ материальных условий, которые навязывали некоммунистическую, социал-демократическую политику, Ленин выступал за то, чтобы в отсутствие революционной буржуазии захватить бразды правления революции с самого начала процесса – буржуазной стадии – для того, чтобы довести ее до конца – социализма…» (Карл Маркс и Фридрих Энгельс, La Social-démocratie allemande (Немецкая социал-демократия), перевод и редакция Роджера Дангевилля, U.G.E. 10/18 1975, стр. 342—343)

Из этой книги, которая, как и четыре тома «Классовой партии» (Масперо), тщательно задокументирована, мы взяли большое количество цитат, которые противоречат позициям, защищаемым ее автором, вместо того, чтобы поддерживать их. как он считает. Чтобы претворить свою тактику в жизнь, Маркс нуждался в массовой партии в Германии. Поскольку это ключевой период в постепенной трансформации, которая произойдет в отношении «марксистской» концепции и «социал-демократической» концепции партии, мы рассмотрим ее подробно в контексте организационных событий, последовавших один. за другим в быстрой последовательности.