Когда магия покидает мир

Ангус промолчал, даже глаза не поднял на своего бывшего учителя, просто смотрел прямо перед собой, не моргая. И тут, рывком переведя взгляд, спросил без всякой злости или раздражения:

– Ты хочешь, чтобы я просил? Или тебе нужны деньги? Я могу заплатить. Мне нужны эти клыки, и я на всё пойду. На всё! И даже если ты, Мэйвин, даже если…

– Здо́рово же ты порастратился, – перебил Мэйвин Ангуса с невольной жалостью, – бедняга. Я столько лет тебя не видел, намеренно не хотел встречаться, а ты стариком совсем стал. И жизни чужие тебе не помогут. Вон, посмотри, руки-то дрожат, и в глазах страх… Сейчас тебе уже не справиться со мной. И мне даже клыки эти не понадобятся, чтоб поставить тебя на место. А сам ты скоро дряхлеть начнёшь. И поделом тебе, Ангус. Ты хотел быть сам по себе, один ты и остался!

Мэйвин движение сделал подняться, выпрямился, одновременно нащупывая за поясом монетку для оплаты.

– Постой! Мэйвин, подожди! Мы ещё не договорили. – Вскинулся Ангус. Даже руку выбросил – схватить за рукав, остановить, – но в последний момент сдержался. Как всякий Обращённый, он боялся прикасаться к себе подобным. Боялся того, что кто-то может попытаться забрать хоть частицу его силы. – Мэйвин, неужели ты позволишь мне умереть? Даже не поможешь?! Я же ученик твой, ты не смеешь забывать об этом! Мы через столькое вместе прошли! Столько дорог… Ты не уйдёшь вот так. Ты не посмеешь… Ты ведь любил меня когда-то… как сына родного любил. И до сих пор тебе не всё равно. Ты же пришёл… пришёл в город в этот… Чтобы встретиться! Я это сразу понял. Ведь не зря же…

Он начал уговаривать. Тихо, осторожно, вкрадчиво. Он с детства обладал этим даром, как никто другой мог, кого угодно, заставить или, точнее, убедить сделать то, что нужно для себя. Мэйвин знал об этой особенной способности Ангуса, и всё равно допустил непростительную глупость. Всего нескольких мгновений хватило Ангусу, одного взгляда глаза в глаза, и Мэйвин послушно уселся на прежнее место.

Продолжая говорить, говорить без остановки, Ангус потянулся к замшевому мешочку на груди Мэйвина: «Там они! Он с ними никогда не расстаётся… Он попилил их на кусочки, чтоб спрятать… Спрятать сюда!»

Всего лишь кончики пальцев коснулись бархатной замши – и Ангус с воем отдёрнул руку. Чуть с лавки не упал.

– Проклятье! Хитрый старикан! Чтоб ты сдох! – ругаясь сквозь зубы, Ангус долго дул на обожжённые пальцы. – Ты наложил заклятье… можно было догадаться…

Мэйвин мотнул головой, освобождаясь от зачарования, моргнул с усилием и только потом рассмеялся.

Ангус, хитрый лис, так-таки чуть не провёл. Обманщик бессовестный.

– Клыки сохранят свою силу только в том случае, если я отдам их сам, своими руками, и добровольно. Никакие уловки тебе не помогут.

– Моя смерть будет на твоей совести, – проговорил Ангус глухо, с упрёком, чуть ли не с ненавистью. – И всё потому только, что ты пожалел мне клыки, будь они прокляты и ты вместе с ними!

Эта ярость вызвала у Мэйвина лишь ответную улыбку. Ну, наконец-то Ангус показал своё истинное лицо, без притворной бравады или льстивой униженности.

– Ты с детства привык получать всё, что ни захочешь. Помнишь, как трудно нам было найти общий язык? А потом я вообще стал для тебя самым главным врагом. Неужели ты так и не поймёшь до сих пор, что у тебя всего один враг – ты сам! Ты и твоя жадность! Вернее, отсутствие чувства меры.

– Нотации, Мэйвин! – раздражённо напомнил Ангус. – Мне не нужны твои нотации. Я их пацаном до тошноты наелся… Эй, хозяин! – крикнул он неожиданно трактирщика. – Вина сюда! Да смотри, получше!

Сам из подобранного с земляного пола черепка простым приёмом сделал золотой дукат. В пальцах крутил, с ухмылкой разглядывая изображение короля. Получившаяся монета была старой чеканки, большая, тяжёлая, из золота высокой пробы, и Лайнел Кроткий смотрел на мир полустёртым профилем. Сейчас, при новом короле, такие дукаты ценились особенно высоко, но встречались всё реже и реже.

– Где ты пропадал все эти годы? Я давно о тебе ничего не слышал… – спросил вдруг Мэйвин. Ангус не огрызнулся, только плечом дёрнул да губы скривил с высокомерной усмешкой.

– По глухим деревенькам не прятался, это точно! Меня микаэлитами не запугаешь… Я и сейчас в Столицу отправлюсь, мне здесь делать особо нечего. Вот получу клыки, проведу обряд, и тогда…

Мэйвин громко хмыкнул, будто сказать хотел: «Ну, мечтай-мечтай…» И Ангус губы в линию сжал, глазами, зло суженными, сверкнул, но промолчал. Взглядом повёл от стойки до двери в подсобку: ну, где там трактирщик с заказом?

– Раньше тебе не нужен был никакой обряд. И клыки эти… На что ты растратил свою силу, Ангус? Так глупо, так беспечно…

– О, Мэйвин! Не надо, прошу! Мои дела – только мои дела. Я всё равно получу эти чёртовы клыки, и ты сам это знаешь. Я ведь всегда получаю, что хочу, ты сам так сказал… Так к чему вся эта болтовня?

Ангус хотел пить, он нервничал и злился – всё складывалось не так, как ему хотелось. И ещё этот трактирщик, будь он неладен, запропастился куда-то.

Без всякого злого умысла Ангус отпил из кружки, оставленной Эйнардом. Обычный квас, прохладный, довольно вкусный и, главное, мокрый. Но по телу разлилось приятное тепло. Присутствие силы мощного, ещё нераскрытого мага чувствовалось в каждом глотке, и оно действовало как наркотик.

Поднимаясь, Мэйвин ладонью смахнул со стола наколдованный дукат. Монета, не успев земляного пола коснуться, снова стала осколком разбитой чашки. Ангус брови свёл к переносице, но не сказал ни слова, Мэйвин уже ответил на не прозвучавший вопрос:

– Твои штучки выходят потом боком. Здесь не бродячий цирк, нечего лишний раз злить людей и обращать на себя внимание.

– Подумаешь! – буркнул Ангус, снова склоняясь над кружкой.

Мэйвин расплатился за всё сам, о чём-то ещё поговорил с хозяином трактира перед уходом, потом только вышел, опираясь на высокий посох.

Они не попрощались, будто каждый знал: эта встреча не последняя.

Проводив мага глазами, Ангус вцепился в кружку обеими руками, до капельки последней выцедил квас, блаженно растягивая удовольствие.

Это всё мальчишка! Где Мэйвин нашёл такого способного? Вот, в ком сила безмерная, а он ещё даже не обращён.

Ангус глаза прикрыл на миг, сосредоточился. Та малая толика слюны, попавшая вместе с выпитым квасом, поможет ему найти воспитанника Мэйвина, где бы тот теперь ни находился. И Ангус аж рассмеялся невольно. Он понял, как заставит Мэйвина, и не только получит клыки, но и силы свои поправит, основательно поправит.

Ну, конечно же, никуда он не ушёл. Тут поблизости у таверны и болтался. И уже успел вляпаться в очередную историю.

Ребята из местных, какие помладше, какие одного с Эйнардом возраста, обступили его со всех сторон. Но не знакомились, не беседовали, расспрашивая о том о сём, они попросту задирали новичка.

Мэйвин не мог расслышать, о чём они там говорят, видел только, как один из мальчиков, самый высокий, схватил вдруг Эйнарда за отложной воротник нарядной рубашки, близко-близко придвинулся, почти навис – и тут вдруг отпрянул с криком ужаса:

– Это колдун! Вы видели, что он сделал…

Дети расступились перед Мэйвином, они от него, единственного взрослого поблизости, ждали поддержки и помощи. Но Мэйвин не разбираться подошёл с тем, что случилось, толкнув Эйнарда в плечо, приказал:

– Пошли! Пошли быстрее! Что ты снова сделал? Я же говорил тебе, чтоб ты не смел колдовать! – накинулся на Эйнарда, спотыкающимся шагом идущего чуть впереди.

– Они сами… Сами, первые… Особенно этот…

Эйнард не чувствовал себя виноватым, потому и огрызнулся, но Мэйвин, подталкивая его в спину, снова повторил:

– Пошли быстрее!

Крики за их спинами не унимались. И люди вокруг уже потянулись к тому месту. На слово «колдун» в последние дни горожане реагировали особенно остро.

И всё из-за Ангуса и его беспечности.

– Что ты устроил там? Что на этот раз?

Эйнард не хотел отвечать и взгляд Мэйвина встретил прямо, нахмурив тёмные брови и поджав губы.

– Что ты натворил, Эйн?!

Встреча с Ангусом не обещала ничего хорошего. Пока, правда, одни угрозы и предупреждения. Но что ещё он выкинет? Из головы не идёт со всеми своими штучками, а тут ещё и мальчишка характер показывает. Может, и не таким тоном с ним нужно, но мешало раздражение. И ещё страх, возможно, но в нём даже самому себе не хотелось признаваться.

– Браслет на руке… в виде змеи… Я оживил его! – Глаза Эйнарда сверкнули незнакомой злой радостью. Что это с ним? Такого раньше не бывало. Мэйвин даже удивился. – Это же даже не магия! Простое наваждение. А они… они просто гады все… трусливые гады! Это им не толпой на одного!

– Эйнард! – Мэйвин остановил его сердитым окриком. – Что это такое?!

Эйнард опустил голову – светлые волосы упали на глаза, но взгляд, злой, протестующий, непокорный взгляд, казалось, до костей прожигал.

Всё повторяется снова. Сначала Ангус когда-то, теперь этот мальчик. Что опять не так? Что ты опять делаешь не так? Вроде бы, не бил никогда ни одного, ни другого. А может, надо было?

И как тут обращать? Как передавать все свои знания, весь свой опыт многолетний, когда уверенности нет никакой, что не будут они применяться во вред?

Да, правильнее будет оставить его Кревису. Пусть он с ним занимается. Да и нельзя мне ни учить, ни обращать. А они с Кревисом язык общий легко нашли. Мальчишка с ним легко сдружился, в библиотеке хорошо помогает и читать стал намного лучше. И Кревис не будет против. Ему ученик и помощник давно уже нужен. Не всё ж ему одному…

А с Ангусом если дело до прямого столкновения дойдёт, мальчишка на руках обузой станет. Куда с ним? И одного ни на минуту оставить нельзя.

Но что ещё Кревис скажет? Он на его королевском происхождении прямо-таки зациклился. А вдруг испугается такой ответственности? Возможного наследника воспитывать? И такое может быть.

Что же тогда делать? Что с мальчишкой теперь делать? Привязался ведь к нему, как к родному. С младенчества растил. Еле выходил. Он же слабый совсем родился, недоношенный. В приюте монастырском точно бы не выжил.

Они снова шли по улице, возвращались в дом Кревиса. Мэйвин первым, а Эйнард чуть поотстал, плёлся следом с неохотой, но с покорным молчанием. Когда они остановились на перекрёстке, пропуская гружёную повозку и погонщика с палкой, Эйнард спросил:

– Это неправда всё про маму, да? Всё, что вы рассказывали раньше… Как она умерла той ночью, а я потом только родился. Что вы… меня… Что она дочка ваша…

– Мы поговорим с тобой дома, Эйн. Не сто́ит на улице. А потом мне, скорее всего, придётся оставить тебя у дяди Кревиса. Мне нужно будет уехать, не знаю, надолго ли.

Мэйвин встречного вопроса ждал, смотрел на Эйнарда чуть сбоку, скосив глаза, но тот в это время думал о чём-то другом, хмурился насупленными бровями, поджав губы сердито, совсем по-взрослому. Вряд ли он расслышал последние слова, потому что реакции на них никакой не последовало.

Ушли от таверны они довольно далеко, уже и до дома Кревиса рукой было подать, а среди голосов всё повторялось и спереди, и сзади – со всех сторон – одно и то же слово: колдун.

Не нравилось всё это Мэйвину. Он и по сторонам старался лишний раз не смотреть, но замечал краем глаза справа и слева знакомого кроя серые мантии братьев из ордена святого Микаэла.

Они вышли на охоту. Это Ангус раздразнил их. И они не найдут покоя, пока не отправят какого-нибудь несчастного под суд и на публичную казнь. Все в городе напуганы присутствием мага, способного выпить жизнь из человека одним поцелуем, и унять животный страх и подозрительность сможет лишь казнь на глазах всего Аннбурга.

– Я ведь только правду знать хочу. Как было всё на самом деле… – не унимался Эйнард, возвращаясь всё к одному и тому же. Он уже не отставал, напротив, даже зашёл немного вперёд, еле-еле поспевал за быстрым шагом Мэйвина и всё равно шёл так, чтоб видеть его лицо и особенно глаза. – Я приёмный, да? Как тот, там, из таверны? Как Ангус этот…

– Какая разница вообще?! – не выдержал Мэйвин. – Приёмный ты мне или родной? Ты – со мной! Со мной, понятно?! И я не собираюсь ни доказывать ничего, ни объяснять. Это не твоё дело!

– Не моё?!! – Эйнард глаза раскрыл изумлённо, снова приотстал. – Как же так? Это же про мою маму…

– Твоя мама была нищенкой, несчастной бродяжкой! – бросил вдруг Мэйвин, на ходу глянув за плечо.

В словах была и правда, и ложь, и прозвучали они довольно жёстко. Наверное, не стоило говорить об этом да ещё таким тоном, но Мэйвину так хотелось, чтоб мальчишка отстал хоть на время со всеми своими настырными вопросами. И он отстал. В прямом и переносном смысле.

Во двор, вернее, во внутренний дворик с крошечным садиком и всего одной клумбой Мэйвин вошёл один.

Ворота были почему-то открыты, и люди… люди сновали кругом. Как же много среди них было микаэлитов. Ещё только оглядываясь по сторонам, Мэйвин всё понял сразу. Они схватили Кревиса! Они всё-таки нашли жертву для своей расправы.

Входная дверь была распахнута, какие-то вещи валялись повсюду: и на ступенях крыльца, и на садовой дорожке. По ним и по цветам в клумбе топтались люди. Зеваки, любопытная городская ребятня, и монахи, монахи, монахи всюду, куда ни глянь.

Посреди двора пылал громадный костёр. Сюда и сваливали всё, что выносили из дома. Все вещи и книги. Книги в драгоценных свитках, книги из кожи тончайшей выделки и побелки, книги, сшитые из толстых хрупких бумажных листов.

Всё это Кревис копил столетия. Собирал, отказывая себе во многих радостях жизни. Скупал, обменивал, переписывал сам. И теперь всё это богатство уничтожали самым безумным, самым беспощадным образом.

Огонь весело трещал, смрадно чадил, едкий дым столбом поднимался вверх.

Один из монахов ворошил в костре посохом. Навершие посоха выглядело как две воздетых к небу руки, сжимающих у основания крест с распятым Спасителем.

– Вы хотели чего-то, почтенный, или знакомы были лично с хозяином?

Монах был бос, худ и прям, и вдобавок ко всему с выбритым до блеска черепом. На Мэйвина глядел с подозрением, будто и его уже подозревал в колдовстве.

– Я оставлял… оставлял ему книгу на переписывание, – солгал Мэйвин неожиданно для самого себя. Под прямым прощупывающим взглядом тёмных глаз ему вдруг стало как-то не по себе. Одного лишь захотелось: оказаться как можно дальше от этого места.

Мэйвин слышал от кого-то, что некоторые из микаэлитов способны чувствовать силу мага, могут вычислить его в толпе идущих мимо людей. Без собственных способностей это невозможно, но сейчас Мэйвин готов был поверить в то, что и среди монахов-инквизиторов есть нераскрытые одарённые, наделённые силой.

– Вы опоздали, почтенный. – Монах подтолкнул поближе к огню свиток в футляре из красной кожи. – И мы опоздали тоже…

Мэйвин больше не спросил ни о чём, молча бросился к дому, мимо братьев, тащивших полные руки разоренного добра.

Ни о каком суде и речи не было. Они просто убили его. Убили. Точнее, казнили, повесив в собственном доме. Там, где нашли. Пропустив верёвку с петлёй через балясины лестницы, идущей на второй этаж, в кабинет, в библиотеку и в спальню. Он даже не сопротивлялся, ни силу свою не применил, ни позвал на помощь.

Почему он не подал никакого знака?! Кревис, почему ты не позвал меня на помощь?! Почему?!!

Мэйвин попятился, дальше порога он не сделал ни шагу. Его толкнули в плечо ещё раз и ещё. Посторониться не просили, ходили деловито туда-сюда по лестнице с первого на второй этаж.

– А богато жил старикан! – крикнул один из братьев своим товарищам. Те похохотали в ответ, дали какие-то свои замечания по этому поводу.

Мэйвин ничего не слышал. Он был как в тумане. Глаз не мог отвести от чуть покачивающегося в петле тела.

Почему он не позвал? Почему он позволил убить себя? Убить вот так, в собственном доме. Без всякого суда, без права на защиту. Казнить мага по недавно принятому закону короля можно теперь только в Столице. Значит, до последнего была надежда на оправдание или хотя бы на побег, а так…

Мэйвин видел всюду следы жуткого погрома: затоптанные множеством ног полы, сорванные со стен картины в изломанных, разбитых рамах, поломанная дорогая мебель и даже посуда из буфета, и та разбита была в дребезги.

Кто громил это всё и зачем? Микаэлиты никогда не опускались до такого. Конечно, некоторые учёные книги имели ценность и для них, их конфисковывали обычно, но сейчас… Сейчас всё попросту ломали и сжигали, даже не глядя.

И речи не было о том, чтобы забрать хоть что-то из своих вещей. Опять придётся уходить в том, что есть, а значит, ни с чем.

Нужно дождаться, когда всё закончится. Может быть, они позволят хотя бы похоронить самим. Суда не было, не было публичной казни, значит, братство не имеет никакого права на тело казнённого.

Мэйвин не спешил уходить, прямо-таки заставил себя остаться. Ждал конца. Ждал, когда все, наконец, разойдутся по своим делам. Возбуждение толпы улеглось давно, сейчас по двору и в самом доме слонялись зеваки, кое-кто предложил монахам свою добровольную помощь.

Из разговоров вокруг Мэйвин понял, что случилось. У какой-то Жанны по-соседству умер новорожденный ребёнок и в то же утро ещё у кого-то издохли все цыплята. Все поняли сразу, что это очередные проделки колдуна. А про книгочея Кревиса давно ходили слухи один другого интереснее. Он не ходит в церковь по воскресеньям и на праздники, а по ночам с чердака своего роскошного дома наблюдает за звёздами в какую-то странной формы трубку. Он никогда не болеет и всегда выглядит бодро, как будто и не стареет с годами. А ещё он очень много держит в доме книг и сам много читает. Всё зло от этого. Зачем их столько? Одного Священного Писания достаточно, чтоб быть достойным человеком, а тут…

Никто так и не понял, кто первым бросил клич пойти и расквитаться с книгочеем, но толпа собралась порядочная. Послать за городской стражей или микаэлитами никто и не подумал, решили для начала разобраться самостоятельно. Допросить хотя бы, узнать, что да как.

А потом всё как-то само собой получилось. У кого-то и верёвка под рукой оказалась так кстати. Разгромить до конца весь дом уже не успели, помешали солдаты и братья из ордена святой инквизиции. А так бы сожгли книгочея вместе с домом его и книгами богомерзкими, никто ведь всё равно здесь жить не сможет больше.

– А ещё мальчишка какой-то в последнее время к нему прибился, – вспомнил тут кто-то, и сердце у Мэйвина ёкнуло. – Да-да, их не раз видели на улице вместе. И старик ещё какой-то тоже появлялся…

Мэйвин капюшон ещё ниже на лицо надвинул, при помощи магии напустил на себя туман неприглядности. Сейчас никто не запомнит ни лица его, ни всего облика, но и оставаться здесь, проявляя силу, опасно. А вдруг среди микаэлитов окажется кто-то, кто почувствует проявление магии и присутствие самого мага? Одного способного хватит, чтоб раскрыли, и что тогда? Погибнуть вслед за Кревисом?

Отвернувшись, Мэйвин к воротам шагнул: «Бежать нужно, бежать! Прочь из дома этого и из города. Куда вот только Эйнард запропастился? Следом же, кажется, шёл…»

Как можно было забыть о нём? О, Боже!

Мэйвин не успел уйти, какие-то крики заставили его вернуться.

А у костра происходило что-то, и людей вокруг столпилось ещё больше. Мэйвин еле-еле продрался вперёд, и от увиденного у него аж ноги подкосились.

Эйнард! Это был он! Это опять был он.

Спасая какую-то книгу, он бросился прямо в огонь, обжигая руки, выхватил обуглившийся по краям том, но тут же во всё это безобразие вмешался лысый брат-микаэлит. Несколькими ударами своего тяжёлого посоха, он свалили мальчишку на землю, и люди вокруг в стороны подались, как от чумного.

– Это он!.. Это он жил у книгочея!

Эйнарду не давали подняться, но и он сам не сдавался, книгу из рук так и не выпустил, прижимал её к груди с криком:

– Как вы можете?!.. Как вы можете это сжигать?! Это – всё?!!

Микаэлит схватил его за шиворот, комкая кружевной воротник белой рубашки, тряс и одновременно пытался поставить на ноги, а Эйнард отбрыкивался, яростно скалясь.

– Судить его надо, этого волчонка! – советовали вокруг. – Или испытать водой для начала. Может, и он колдун малолетний?

– Этот мальчик был со мной! – громко, так, чтоб слышали все, заявил Мэйвин. – Это мой слуга и раб! Он с рождения головой слаб, он и сейчас, наверное, не понял, где находится… Эйн, отдай благочестивому отцу книгу! Она тебе ни к чему!

Эйнард повиновался молча, с видимой неохотой, ему даже ума хватило не смотреть на Мэйвина, с изумлением раскрыв рот.

– И вы можете доказать, почтенный, что это ваш раб? У вас есть на него купчая?

Микаэлит выпустил Эйнарда, только посох упёр в землю так, что между Мэйвином и мальчиком сохранялась хоть и условная, но преграда.

– Нет, отец, купчую я не ношу с собой, и доказать мне нечем, к сожалению. Но он мой, и он сам может это подтвердить.

Мэйвин улыбнулся виновато, глядя монаху в самые зрачки тёмных глаз. То, что Ангус делал без всяких усилий, Мэйвину удавалось лишь с помощью короткого, но действенного заклятия, направленного силой мысли.

– Ваш слуга дурно воспитан! – Служитель Бога отвёл посох в сторону, небрежным движением подтолкнув Эйнарда вперёд. Отвернулся к костру, бросая в огонь отобранную книгу. О том, что случилось минуту назад, забыл моментально, не без помощи магии, конечно же.

– Дядя Кревис хотел подарить её мне… Это была книга о магии четырёх стихий. У каждого мага должна быть такая… Это должна была быть моя первая книга… лично моя…

Эйнард оправдывался, пока они шли по дорожке за ворота. Он был всё ещё возбуждён, поэтому говорил громко, без страха, никого и ничего не опасаясь.

Оказавшись на улице, Мэйвин грубо, за плечо повернул Эйнарда лицом к себе и, ни слова не говоря, отвесил звонкую крепкую пощёчину.

Он ещё говорил, а тут вдруг замолк, онемел будто, рот так и остался чуть приоткрытым. На Мэйвина глядел ошалелыми глазами и не моргал долго, почти минуту. Наконец сомкнул с громким лязгом зубы и одновременно моргнул. Моргнул медленно, будто без сил вдруг остался.

– И ты спросишь ещё меня: за что?

Но Эйнард промолчал, смотрел на Мэйвина, и взгляд его всё тяжелел, тяжелел ощутимо. Ненависть была в этом взгляде, ненависть, готовая выплеснуться наружу с первым же сказанным словом.

Где-то Мэйвин уже видел такой взгляд, совсем недавно видел. Странное дело. Как мальчик и взрослый мужчина могут смотреть с одним и тем же выражением?

– Если ты и сам всё понял, то мы уходим прямо сейчас. Не тратя времени на болтовню!

Мэйвин отвернулся, пошёл по улице, но не чувствуя присутствия Эйнарда за своей спиной, вынужден был остановиться и обернуться.

Всё так и есть. Он и с места не сдвинулся. Будто прирос. Мимо люди шли и в одну сторону, и в другую. Кто-то ругался, задевая неловкого мальчишку локтем или плечом. Эйнард не глядел по сторонам, он сейчас одного только Мэйвина видел.

– Ты чего? Я же сказал, пошли!

Мэйвин вернулся. Он рассержен был и очень зол, и всё равно заставил себя сдержаться. Его состояние выдал не голос, а движение, с каким Мэйвин схватил Эйнарда за локоть и подтолкнул вперёд.

– Не надо! Не надо меня…

Эйнард высвободился одним рывком, отступил, глядя на Мэйвина снизу.

– Это как понимать вообще?

Эйнард не ответил, стоял от Мэйвина в стороне, так, чтоб тот не мог до него дотянуться, не сделав ни шага.

– Я не раб ваш и не слуга…

– Эйнард, Господи, что ты мелешь?! – Мэйвин всё же шагнул ему навстречу, и Эйнард снова попятился, отступая ещё больше.

– И даже если мама моя всего лишь нищая и побирушка… – выдохнул, вызывающе вскидывая подбородок. – Я должен был знать… Всю правду знать с самого начала!

– Сейчас нет времени на все эти разговоры. Ты сам видел, что случилось с Кревисом…

– Вот и надо было разогнать их всех своей магией! – крикнул Эйнард в лицо Мэйвину. – Так же, как там, в деревне… А не сматываться теперь… не врать…

Вторая пощёчина получилась на этот раз неожиданной для них обоих. Мэйвин одного лишь хотел: заставить его замолчать. Как он смеет обвинять, упрекать хоть в чём-то? И ещё так открыто говорить о магии? Вон, уже и люди оборачиваться начали. Их в последние дни при слове «маг» трясти прямо начинает.

– Пойдём, в этом городе опасно оставаться.

Мэйвин примиряюще тон сбавил с приказного на почти виноватый, оправдывающийся. Но Эйнард будто не заметил этой уступки, стоял, держась за щеку ладонью. Головой медленно покачал вправо-влево.

– Не-а… Сами идите! А я… я не хочу. Не хочу больше с вами… Никуда не хочу! – говоря, он отступал всё больше и больше, пока не натолкнулся спиной на прохожего, какого-то богатого вельможу или даже дворянина. Ругань последнего их обоих как отрезвила.

– Держите мальчика! – крикнул Мэйвин, понимая, что сейчас будет. Но Эйнард увернулся, бросился по улице со всей своей мальчишеской прытью.