– И что мы видим? – Стаси недоуменно уставилась на свой указательный палец.
– А видим мы три одинаковых параллельных царапинки. У моей бабушки такие от иголок раньше были. Отвлечется и иголкой в палец – бац! Больно! Или ты шьёшь на руках. Но тогда немного, потому что – где же мозоли от ножниц? И, значит, ты ещё и рассеяна, о чём-то думаешь. О грустном. Весёлые девчонки вышиванием не занимаются вообще. И что ты вышиваешь?
– Ничего, – Стаси была явно обескуражена. – Для подушки-думочки наволочку вышиваю. Я её со второго класса всё никак закончить не могу.
– Так брось – и делу конец!
– Она мне уже подругой стала. Друзей не бросают. Да ведь?
– А-а. Ну, тогда не знаю, что и посоветовать? Приятеля лучше заведи. Хотя ты очень экономная на знакомства и вообще экономная. Кефиром можешь одним обходиться, как я в твоей авоське прочитал давеча. А приятели они котлеты любят в основном. Нет у тебя приятеля.
– Ничего мне не надо советовать. Но ты хитрый.
– На том и стоим.
– Что? Ты можешь вот так всё обо мне узнать?
– Если захочу, то всё.
– Просто так, без документов всяких шпионских?
– Без. – Леон склонив голову набок и с удовольствием смотрел, как на её бесхитростном лице мысли быстро сменяли друг друга.
– Замужем не была, и детей нет, – прикончил свой опус Леон.
–А это ты откуда знаешь?
– От знакомого вирболюда, – коверкая слово, дурачась и смеясь, смущал Леон Стаси.
– Да ты просто лепишь наугад, всё, что в голову придёт. Вот и все твои знания. И не очень-то я и экономлю. Вот хочу утюг электрический купить, например. И ещё кое-что (Стаси присмотрела в обувном магазине новые ярко блестящие чёрным лаком ботики-сапожки с красным мягким фетром внутри).– А насчёт детей? А может у меня двойня дома в деревне ждёт? С бабушками? А я просто на заработки приехала?
– Ага. На заработки на время ездят, на месяц, на год, если на Северный полюс. А ты тут навечно теперь моей подружкой стала. И никакой двойни у тебя в принципе быть не может.
– Ещё и в принципе даже не может быть?! Объясни!
– Нет, давай я не буду. Просто поверь, что я это точно знаю. – Леон, шутливо шмыгнув носом, отвернулся от неё.
– Личное дело читал?
– Да нафига оно в таких вопросах, Стаси? И так всё понятно. Ты на свою грудь посмотри.
– Что понятно? – Стаси порозовела от смущения. – Грудь, как грудь. Как у всех .
–Да нет. Не как у всех. – Лео с безразличным видом отвернулся на витрину магазина, заметив в отражении, что Стаси чуть-чуть выпрямилась, приподняв свои вызывающе-изящные формы.
– Как у всех, – упрямо повторила она и тоже посмотрела мельком на своё отражение в витрине.
– Ага. Как у всех кормящих, ещё скажи. И такая упругая, что соски в разные стороны смотрят, как у молодой козочки. Не смеши мои тапки.
– Знаешь что?!
– А я предупреждал, что я всё знаю! Не только ты тут такая наблюдательная.
– Всё. Я пошла домой.
– Обиделась, что ли? Я же просто вслух восхитился, вспомнив козочку.
– Ты – наглец!
– Всё, я вспотел от смущения, высох, замёрз и умер. Я молчу.
– Можешь и не молчать. Я ухожу.
– Я провожу.
– Сама дойду. Иди к своей Вете-конфете. Она наверняка любит твои сомнительные комплементы, да ведь?
– Стаси, ну извини. Я сглупил немного. Но ты-то сейчас не глупи. Ты же умнее меня, и веди себя прилично. Ты возмущаешься так, что на нас оглядываются. Мы же не муж с женой пока, чтобы так ссориться. Да, ведь? – это смешное детское «да, ведь» Стаси вставляла в конце почти каждой своей утверждающей фразы.
Стаси рассмеялась, представив всю комичность ситуации.
– Мир? – Лео раскрыл свою ладонь.
– Ладно. Мир. – Стаси шлёпнула, как в детстве, ладошкой по его ладони. – Но больше, пожалуйста, не ставь на мне твои психологические опыты. Они мне не нравятся.
–Замётано. Больше не буду. Зуб даю! – и Лео, в довершение сказанного, ногтем большого пальца щёлкнул, по-босяцки поддев передний зуб.
Оба расхохотались, завершив разногласия. Впрочем, для себя Стаси отметила, что этот мальчишка, когда-то давным-давно бегавший по их селу в «московских» коротких штанишках, совсем уже не мальчишка, а очень даже остроглазый и раскованный парень, сохранивший свою детскую том-сойеровскую нагловатость и практичность.
Пока они шли до её общежития, Леон показывал ей, где какой магазинчик тут затерялся, но в основном это мало её интересовало, кроме одного: ей нужен был магазин, где можно было купить радиоприёмник, «но самый-самый недорогой».
– Самый недорогой? Это «Рекорд», пятьсот рублей. Все диапазоны. Или тарелка громкоговоритель, за тридцать, но для неё отдельная радио-розетка нужна. Есть?
– Нет. Лучше приёмник, месяца через три я накоплю, хотя я в этих диапазонах совсем не разбираюсь. Мне просто надо утреннюю зарядку, новости, театр у микрофона и концерты по вечерам.
– Хорошо, приказ понял, покажу, научу, настрою. Ну-у-у, у тебя по лицу сразу всё видно. А ты ещё спрашиваешь, могу ли я про тебя всё рассказать? – Леон засмеялся, увидев её ошарашенное лицо.
– А я тебя, вообще-то, ни о чём не прошу. Я просто так сказала. Я сама всё сделаю. Ну ладно. Я дошла. До свидания. – Стаси резко, почти испуганно, сменила тему. Она явно не хотела углубляться в дебри физиогномистики, быстро, неловко-грубо вырвала руку из его ладони, слегка придержавшей её ладонь, и убежала, не давая ему ни малейшего шанса что-либо предпринять.
Лео подождал, не выглянет ли она в какое-нибудь окно, но так и не дождался такого подарка, и, задумчиво пошвыряв камешки под ногой, пошел домой. Стаси явно избегала дальнейшего сближения.
Весь вечер, сидя перед диваном за партией шахмат с отцом, Леон решал шараду «Стаси»: «Вся целеустремлённая, парня до сих пор нет. На танцах вокруг неё было густо, и никого не осталось, значит, точно и не было никого раньше. Почему? Хорошенькая? Очень! Глаз сразу цепляется. Что не так? Может она и их раскусывает, как меня случайно раскусила, и они ей становятся неинтересны? Тоже мне, Мата Хари белобрысая. И с учётом опыта Бурова, который сам потом ржал, побыв в роли её подчиненного, характер у неё ещё тот. А что Буров? Она и меня тогда выжала, как тряпку, с этими трофеями Тома Сойера. Ага, хорошенькая маленькая, кошечка-рысь, того и гляди… Но вполне может быть, что и есть кто-то. Просто не пришёл на танцы Что-то я тут «свободных» девиц не особо наблюдаю».
– Ты что такой рассеянный сегодня, Лео? – спросил отец, весело положив короля Леона набок. – Без сопротивления проиграл, чем голова забита? Опять Греч наезжает? Так ему положено наезжать.
– Да не, па. Греч в нормальном режиме. Ты вот что мне скажи, почему девчонка может тебя избегать?
– Смотря какая. Разные девчонки есть. Вот на днях ко мне на вызов, помнишь, прихватило меня в обед?
– Помню, мне сразу передали о твоём звонке. Я так и не успел тогда приехать. Далеко были, за периметром.
– А и не надо было. Ко мне такая врач пришла, что одним смехом своим и улыбкой на ноги поставила. Я ей сам дверь даже открыл, когда уходила. А думал, что на неделю опять свалюсь. Она больше часа со мной сидела, рассказывала всякую всячину, про себя разные истории, даже анекдоты мы с ней травили. Уколы ставила – вообще неслышно, не руки – золото. Первый раз в жизни меня так лечили. Через сорок минут давление в норме, пульс в норме, дыхание в норме. Вот какие бывают врачи. И совсем молоденькая ещё. Был бы я моложе… – отец улыбнулся. – Большой толк из неё получится. Такая выкобениваться не будет, такая всё тебе ясно скажет раз и навсегда. И не обидит при этом. Вета, что ли, опять выкобенивается? Так для неё это обычное дело. Без этого она не может физиологически, видимо.
– Вета? Да она-то причём? Мне с ней давно всё предельно ясно. Не. Другая, па.
– Я её знаю?
– Нет. Помнишь, в Берлушах соседи через дом от нас жили, ну и сейчас живут, сейчас фамилию вспомню… кажется, Родины.
– Припоминаю. И что?
–Так к нам в город их дочка, или внучка, приехала по распределению, врачом в городскую. Мы с ней тогда вместе по улице бегали несколько сезонов подряд, пока я не уехал. Помнишь?
– Нет, очень смутно. Ну, и в чём проблема?
– Проблемы нет. Но явно меня избегает, похоже. К чему это?
– Странный вопрос. Она обязана не избегать тебя? У вас общие интересы? Ты уверен, что ты для всех местных барышень – желанный кавалер?
– Да нет, конечно. Просто нормально с ней танцевали, общались и вдруг – как отрезало. Ёжик на палочке свернувшийся. Ни с того, ни с сего. Не понимаю.
–Это элементарно. Обычно так себя ведут, почувствовав давление или угрозу своей независимости, молодые простодушные девчонки, насколько я ещё помню этот «материал». Но в наше время такие ситуации случались крайне редко, мы же… заранее разрешения на всё спрашивали: можно ли цветы подарить, мороженым угостить?
У вас-то всё проще и проще с каждым годом становится. Прекрасных дам теперь нет. В основном друзья-комсомолки. А такие, как Вета – ну, такие вообще сами первые на шею бросаются. А эта, видимо, из провинции, и поэтому строгих правил. Сколько ты с ней танцев протанцевал?
– Не помню. Несколько.
– И всё нормально было? А потом вдруг? Да?
– Примерно так.
– Значит, ей про тебя много чего порассказали, и ты не сумел рассеять её возникшие сомнения. А рассказать про тебя есть что, как тётя Таня говорит. Сам виноват, люди же всё видят? У тебя слава непостоянного лихого и циничного гусара. Чего же ты хочешь? Всё понятно. Она молодец. Заботится о себе, ну и о тебе, возможно, чтобы не имел напрасных ожиданий. А может быть, что у неё есть уже кавалер? В принципе – вполне может быть. Не все – Веты. Пошли спать, сынок. Утро вечера мудренее.
Мудренее-то – оно мудренее, но отец невольно подсказал сыну одну идею про сближение со Стаси.
Всю следующую неделю Стаси работала во вторую смену по вечерам, то есть с обеда и «до упора», то есть, пока в очереди есть клиенты. В субботу, перед самым закрытием поликлиники, когда Стаси уже заканчивала записи и свои пометки в карточках, она мельком заметила, как к поликлинике подкатила кофейная «Победа». Глеб, приятель Лены-гинекологини, работавшей в соседнем со Стаси кабинете, смеясь, «вытащил» из неё Лео, сидевшего за рулём до этого. В кабинет ввели под руки последнего пациента. Ввел его, конечно, никто иной, как Глеб.
– Вот, доктор, принимайте. Вступило ему в поясницу. Я пошёл.
Лео смотрел на Стаси страдальчески и виновато.
– А что вступило и куда? – Стаси не торопилась сочувствовать. Видела, как они вдвоём хохотали, бодро поднимаясь по лестнице.
– Не знаю, доктор. Мочи нет, как больно.
– Ложитесь. Повернуться можете вот так?– Стаси прекрасно знала, как могут и как не могут поворачиваться больные, когда «вступило в спину», и где нажатие пальцем вызывает острую боль.
Поворачиваться так, чтобы её не было видно, он не мог, а в другую сторону, когда её было видно – прекрасно мог.
– Интересный случай, а вот так больно? – она с силой нажала на крестцовые «точки», от чего больные обычно взвывали.
– Нет, совсем не больно, даже наоборот, очень приятно.
– А тут? – она, уже не стесняясь, ткнула его под лопатку, справа и слева.
– Тоже не больно.
– А где же тогда больно?
– Сам не пойму, где. Но идти один я не могу.
– А с костылём сможете? Друг Вас, как костыль поддерживал, это он вытягивал позвоночник Вам?
– Да почему, как костыль-то? Как друг просто.
– Так. Понятненько. У Вас очень сложный случай. Грозит осложнением. Придётся поставить блокаду, чтобы предотвратить.
– Какую блокаду ещё?
– Обычную. Новокаиновую. Вы уколов не боитесь?
– Так это, смотря куда?
– А мы сейчас разберёмся, куда Вам лучше поставить, чтобы вы точно смогли до дома доехать.
– Так может, просто, таблетки какие-нить, микстуры, давление смерить, забинтовать спину, может, вообще?
– Мм. Дадим, смерим, поставим, забинтуем. Ложитесь ровно на живот больной, да побыстрей, у меня приём уже закончился, меня ждут.
– Кто?!
– Кому надо, тот и ждёт. Поворачивайтесь, поворачивайтесь и приспустите штаны с ягодиц.
«О, Господи, ну зачем ты, Стаси, это сказала!?» – охнула Стаси про себя. Где-то, когда-то болтая с женщинами в перерыве о жизни, о том, о сём, она услышала, что самое сексуальное место у мужчин – ягодицы.
«У сексуального мужика они должны быть, хорошо глубоко разделёнными, хорошо наполненными и очень упругими, мускулистыми, чтобы укол в верхнюю четверть было ставить оргазмически приятно», – авторитетно заявила Ленка. Никто ей тогда не возразил.
Некоторые высказывания запечатлеваются мгновенно в памяти помимо воли, причём дословно. Почему? Неизвестно. Кому уж как карта ляжет.
Памяти и сознанию Стаси выпала именно такая карта – всё запомнить про мужские сексуальные ягодицы.
И вот они лежали перед ней распластанные: «Упругие. Мускулистые. Наполненные. Жестко округлые. И отлично глубоко разделённые! Чёрт бы их бы побрал!»
Лео, повернув голову, напряженно следил, как она выбирает шприц.
Шприц она решила подобрать такой, чтобы уж точно это «оргазмически-приятное» действо нейтрализовать нафиг!
– Э-э-э! Стаси! Ты чо?! С ума сошла?! Из-за такого шприца ты и задницу мою не увидишь, промахнешься. Давай, что-нибудь человеческое найди, по-хорошему прошу.
– Не волнуйтесь, больной. Мне не впервой, я в размерах шприцев очень хорошо разбираюсь, не мешайте работать, больной. Время не терпит. Закройте глаза. Будет не больно. Почти… Когда он отвернулся, сжавшись невольно от вида шприца на двадцать кубиков, она, еле сдерживая смех, вкатила ему малюсеньким шприцем дозу витамина В6.
– Держите, больной, ватку на месте укола. Мне ещё надо поставить вам парочку таких же. Блокада же.
Так же она вкатила ему В2, заставив держать ещё одну ватку на второй половине задницы и ещё парочку витаминов. Витамин А и витамин Е на масляной основе. Один в руку.
– Ну вот, пока хватит, я думаю. Можно было бы ещё глюкозу в вену… но… – Стаси задумчиво вертела огромный шприц в руке.
– Нет, нет. Спасибо. Уже точно блокировало. Со всех сторон уже. – Лео торопливо натягивал на свою «классически-сексуальную» задницу трусы. Рука от укола ныла, не слушаясь, а потом жгучая боль от витаминных уколов растеклась по обеим ягодицам, он явственно ощущал на месте уколов образующиеся шишаки.
– Придётся сегодня поспать с грелочкой, чтобы рассосалось. А завтра, если не будет улучшения – мы всё повторим, предписываемый курс – шесть укольчиков, как минимум, – ласково и умиротворённо произнесла доктор. – Вы вызывайте врача на дом, если станет хуже, и тогда я Вам больничный выпишу с завтрашнего дня.
–Да не. Я уверен, что точно поможет, зачем больничный-то? Это уж совсем ни к чему. – Лео, отвернувшись, приводил себя в порядок, стараясь не наступать на правую ногу, она совсем отнялась от укола, острыми болезненными нитями растекавшегося по всем нервам.
– Вас проводить до машины, больной? Когда прихватывает спину, спускаться по ступеням гораздо больнее, чем подниматься. Куда же Ваш дружок-то, костыль Ваш надёжный, делся? А? – Стаси с хищным любопытством оглядела пустынный уже в это время коридор и заметила, что дверь Лениного кабинета тихо и плотно прикрылась.
«Я Вам покажу, как в спину «вступает»!» – злорадно думала она про себя, помогая Лео спускаться по лестнице, Он еле волочил ногу, потом, когда взгромоздился за руль, ему зажало и вторую ногу.
– И неужели ты меня одного оставишь такого, полупарализованного? Чего ты там мне вкатила в задницу своим лошадиным шприцем? Я же сдохну теперь?
– Не сдохнешь! Только ещё бойчее по своим девицам будешь бегать. Это витамины. Через двадцать-сорок минуть рассосутся. Я посижу, подожду, на всякий случай.
– Ну, так это – совсем другое дело. И двадцать минут – это слишком мало будет для рассасывания таких доз. Никогда не видел, чтобы такие иглы всаживали кому-то. Сам укол не чувствовал, а потом… – мама дорогая! Отец тоже в восторге от того, как ты уколы ставишь.
–Твой отец? А, да, однажды мне пришлось подменить коллегу на вызове. Так это твой отец – Сергей Дмитриевич Воротов?
– Мой.
–Замечательный человек. Умный. Ему надо много внимания. Болезни сердца часто хорошо лечатся вниманием и любовью. Да и любые болезни этим лечатся, даже безнадежные.
– Ну вот. А ты мне только двадцать минут выделила. Злая ты и жадная. Если я и был здоров, то теперь-то я – точно болен. Лечи теперь сама. Поедем, прокатимся? После дождя так хорошо дышится, что даже моей заднице легче, как будто бы.
– Ничего, поболит с денёк, умнее будете, и врачей отвлекать на всякие розыгрыши перестанете. Как малые дети, ей Богу! Вези теперь до общежития, смотри, какой дождище опять хлынул! Откуда он взялся?
– Смотрю! Ух ты! Он – точно мой друг, специально так сильно пошел, мы с ним договорились. – Лео откинувшись на стекло беззастенчиво рассматривал Стаси, наслаждаясь её озорством, лукавой улыбкой, смущением. Выйти из машины было невозможно, потоки дождя шли сплошной стеной, с крыши машины по стеклу текли ручьи.
– Когда-нибудь мы с тобой будем сидеть дома, а за окном будет лить такой же дождище. И мы вспомним этот день, вот увидишь, – уверенно сказал Лео. – И тебе станет жалко, что ты так нещадно дырявила мою ни в чём не повинную задницу.
–Если так и было бы, то я уж объяснила бы твоей заднице, за что я её потрошила. Всё! Дождь кончается, я побежала. Ты уже можешь ногой двигать нормально?
– Могу. Сиди. Я подвезу, ты же в босоножках тряпичных, простудишься ещё, а мне тебя жалко будет такими шпричищами колоть. И гулять не выходишь, ты что, совсем просто так не гуляешь, злая ты жадина, может кто-то с тобой дружить хочет?
– Я не жадина, а просто очень занята всегда. Некогда мне гулять просто так. И дружить – тоже. Мы давно уже взрослые люди, а не детки в песочнице, – лицо у Стаси было непроницаемо. Лео молчал, обдумывая её слова.
Очень медленно и долго ехали они до общежития, молчали. Каждый думал о своём. Он вспоминал её тёмные зрачки, когда они танцевали, а она старалась изгнать из памяти видение его ослепительно красивой задницы с растекающимися на глазах синяками от уколов.
– Спасибо, что довёз.
– Я и проводить могу ещё.
– Да нет, тебе же спину прихватило? Не дай бог. Осложнение… – съязвила она. – До свидания, – вдруг резко закончила она вновь появляющийся диалог, который вообще неизвестно куда может их увести опять.
– Ну, до свидания, раз до свидания. А завтра чем занимаешься?
– Завтра?
– Ну да. Воскресенье же?
– Воскресенье? А! Ну да. У меня куча личных планов на личную жизнь. Пока, Лео, Спасибо ещё раз, что подвёз. Не болит уже спинка? – и Стаси со смехом выскочила из машины, не дав ему проявить его галантность. – Сиди, сиди. Как-нибудь сама уж дверцу открою, ногу всё равно ещё потягивает наверняка от укола?
Леон, как чувствовал, что не надо торопиться уехать, и сидел в машине, провожая её глазами. На верхней ступеньке, уже перед входной дверью, её вдруг остановил стоявший там какой-то молодой парень в форме лейтенанта, взяв её за локоть весьма вальяжно. Стаси постаралась освободиться, но тот со смехом удержал её. До Лео донеслось: «Ты же обещала. Помнишь, на КПП в итээровском посёлке?»
– Да отстаньте Вы от меня! Ничего я Вам не обещала, и, вообще, кто Вы такой? Вы пьяны, что ли?
– Ну, чо ты выкобениваешься? Думаешь врач, так и нос кверху можно задрать? Я у тебя документы проверял, на танцы приглашал?
– Ну и что из этого?
– Так неделю назад танцы были, а тебя не было.
– И что?
– Нехорошо людьми пренебрегать. Я к тебе со всей душой, а ты… – остальные слова парень пытался договорить уже скатываясь по лестнице вниз на пятой точке.
Лео хотел его допинать до самой дороги, но Стаси повисла у него на руке: «Лео, остановись. Он пьян. Надо доложить военному патрулю. Я сейчас позвоню от вахтера. Пойдём, он тебе рассёк бровь, сейчас продезинфицируем», – только последние слова остановили его. Оказаться у Стаси – да это было пределом мечтаний на сегодняшний вечер!
Она не только продезинфицировала маленькую ранку над бровью, она и чаем его напоила, насмешила рассказом, как к ней на КПП пристал этот самоуверенный лейтенантик. Долго придирался к печати, делал вид, что он занят чрезвычайно важным делом тут, что он тут самый главный по охране государственной тайны, делал всё, чтобы задержать её около себя подольше.
Лео расхохотался, но и расстроился. Слишком много дураков тут развелось. Он помнил, как Курчатова лично охраняли молчаливые дядьки с тремя большими звёздочками на погонах. И отца его охраняли, даже внутри посёлка для спецов. Потом режим смягчился, когда испытание «шарика» провели.
«Так на весь мир грохнули, что до сих пор в ушах звенит. А такие вот идиоты могут запросто всё про*рать», – подумал про себя Лео, слишком часто теперь случались высылки за периметр.
Но загружать такими мыслями Стаси, эту милую девчонку он, разумеется, не стал. Мужские проблемы мужчинам и решать.
– Стаси, вот смотри, я недаром сегодня к тебе явился. Спас, понимаешь. Ты мне должна уже дважды.
– И что я тебе должна, интересно?
– Как это? За отобранную у меня Томсойеровскую радость – это раз, ну и за спасение от этого идиота – это два.
– У-у-у-у! Тогда я тебе вечно должна буду. Что в той куче всяких штучек-дрючек было, я не помню. Только горох помню. А уж отшвырнуть от тебя девушку какую-нибудь настойчивую я точно не сумею.
– А почему девушку-то?
– Ну как, почему? Девушка просто для симметрии ситуации. Ты парня от меня – я девушку от тебя. И вообще я не замечала, чтобы к тебе парни приставали.
– А ты что, подсматриваешь за мной? Не замечала она… – Лео явно растягивал разговор.
– Да что тут подсматривать? Где ты – там и девушки со всей округи, всей толпой. Не хочешь – заметишь.
– Ладно, ладно. Согласен. Но я легко прощу тебе все долги, если мы с тобой завтра куда-нибудь сходим, в летний ресторан, например, в «Наш Дом», или ещё куда.
– Нет-нет. Это мне пока не по карману – по ресторанам и театрам ходить, и вообще у меня давно намеченные планы. Личные планы.
– Вообще-то платит мужчина, когда приглашает. И какие же личные планы у нас намечены.
– А! Так я завтра в библиотеку же иду. Книги сменить и в читалке кое-что просмотреть.
– Что, кое-что?
– Журналы. Там много нового бывает в наших, специальных журналах. Их для больницы тут выписывают, и вообще обожаю в журналах рыться.
– А как же личная жизнь с планами?
– Какая личная? Это и так личная. Чья же ещё? Всё, Лео, время вышло, вахтёрша будет ругаться, ещё раз – до свидания. – Стаси определённо торопилась с ним расстаться.
В читальном зале народу было много. Придя пораньше, Стаси выбрала самый уютный и изолированный от посторонних взглядов последний ряд, в самом уголке. Разложила просторно перед собой журналы, как блюда предстоящего пиршества. Пахло особым запахом библиотеки: бумагой, типографской краской, клеем.
Кстати: тогда все жадно учились. Учились все и всему. Не ходить в читальный зал – было всё равно, что не чистить зубы для нормального человека. Знания были самым расхожим и необходимым товаром, имевшим очень высокий спрос.
– Божественный запах! – блаженно вздохнула Стаси, достала тетрадь и автоматическую ручку, которую мама подарила ей на окончания института, выписывать что-нибудь особо замечательное. И вообще, Стаси понимала, на память в медицине не стоит надеяться, столько нового и важного каждый день…
– Можно рядом с Вами сесть? Не помешаю? – Леон, не дожидаясь ответа, вывалил на стол целую груду книг, журналов и сел через стул. Начал неторопливо сортировать принесенное, широко раскладывая по стопкам. На Стаси он изредка весело взглядывал.
– Не куплено. Извини, мне сейчас некогда, – оборвала она его строго, увидев, что он вознамерился продолжить с ней беседу.
«Он это так специально сделал. Вот что ему надо? Смеётся и издевается. Нет, правильно Лена про него сказала, что бесцеремонный, циничный и самовлюбленный тип. А был таким славным мальчуганом, правда и тогда он был приличным шалопаем, всех мальчишек с этим забором обобрал. Всё у них выманил, все их драгоценности. Только что крысы дохлой не было. И что они все в нём находят? Подумаешь, «самый завидный». Такие обычно бывают избалованными и ленивыми маменькиными сынками. Самой надо быть «самой-самой», тогда и будет всё в порядке», – Стаси, проворчавшись про себя, настроилась на работу, постаралась не раздражаться.
В чём и преуспела. И просидела три часа, не отвлекаясь ни на что постороннее, выписывая экономным мелким и чётким почерком всё, что находила интересным. Закрыв последний журнал, улыбаясь, блаженно потянулась, прогнувшись в спине и, вдруг вспомнив, посмотрела на него.