Приключения капитана Коркорана

Вот и теперь ему поручили атаковать Голькара.

Если ему удастся победить, то уже был наготове парадный генерал с блестящим родством, который тотчас будет прислан стать во главе армии и воспользоваться плодами победы Баркли. В силу этого полковник Баркли был постоянно в дурном расположении духа и имел вполне основательное нерасположение к фаворитам высокопоставленной и всемогущественной Индийской компании, но все это не мешало ему строго выполнять все свои военные обязанности.

Когда Джон Робартс вошел в палатку, старый Баркли, повернувшись к нему, спросил:

– Что нового, Робартс?

– Мы задержали одного человека, господин полковник. Это француз и, по-видимому, шпион Голькара.

– Хорошо! Введите его.

– Но, – сказал Робартс, – он не один…

– Хорошо! В таком случае пусть войдут с ним другие, и поставьте двоих часовых у входа в палатку.

– Но… господин полковник…

– Делайте так, как я вам говорю, и прошу не возражать мне!

Робартс замолк, подумав: «Ну что же, не хочет выслушать мои объяснения, пусть будет как ему угодно».

Сделав знак Коркорану, он сказал:

– Войдите!

Коркоран вошел, предшествуемый Луизон, которая по знаку капитана тотчас улеглась у его ног под столом, отделявшим Коркорана от полковника, сидевшего вполоборота и делавшего вид, будто не видит и не слышит вошедшего. Вследствие этого полковник не заметил присутствия тигрицы.

Прошла минута полного безмолвия. Коркоран, видя, что полковник не говорит с ним и не приглашает его сесть, уселся без приглашения и, взяв со стола книгу, делал вид, будто внимательно ее читает…

Наконец Баркли, убедившись, что имеет дело с человеком, которого не запугаешь, повернувшись, сказал отрывисто:

– Кто вы?

– Француз.

– Ваша фамилия?

– Коркоран.

– Ваша профессия?

– Моряк и ученый.

– Что вы разумеете под словом «ученый»?

– Я разыскиваю рукопись законов Ману и с этой целью путешествую за счет Лионской академии наук.

– Куда же вы направлялись, когда вас арестовали?

– Я разыскивал молодую девушку, которую какой-то разбойник похитил у ее отца.

– Это индуска или англичанка?

– Это дочь Голькара, государя мараттов.

Полковник Баркли, весьма недоверчиво поглядев на Коркорана, сказал:

– Почему вас интересуют дела Голькара?

– Я его гость! – решительным тоном отвечал капитан.

– Хорошо! – сказал полковник. – Но имеются ли у вас какие-либо рекомендательные документы?

Коркоран подал письмо сэра Вильяма Бэроулинсона. Прочитав письмо, полковник сказал:

– Хорошо! Теперь я вижу, что вы джентльмен. Вы можете успокоить Голькара относительно участи его дочери. Она в моем лагере: два часа тому назад ее привез сюда Рао. Она – весьма драгоценный для нас залог, но ей не сделано и не будет причинено ни малейшего зла. За это ручается честь английской армии; впрочем, сам Рао относится к ней с уважением, так как ему предстоит жениться на ней: это будет вознаграждением за его содействие…

– Скажите лучше, за его гнусную измену!

– Назовите как вам угодно! О словах я спорить не буду… А теперь, господин Коркоран, если вы желаете увидеть прелестную Ситу и известить ее отца, что она жива и здорова и находится в лояльных руках, я вовсе не против этого и можно тотчас призвать ее сюда.

– Я не осмелился просить вас об этом, господин полковник, и глубоко благодарен вам за ваше предложение.

Полковник ударил в гонг. Тотчас появился Джон Робартс. Он ждал с любопытством и нетерпением конца разговора и был крайне изумлен, увидев, что Коркоран спокойно сидит у стола напротив полковника, а Луизон лежит между ними ними, скрытая ковром, покрывавшим стол. Полковник, обращаясь к вошедшему поручику, сказал:

– Робартс, пойдите к мисс Сите и приведите ее сюда с полным уважением, которое обязан проявить английский джентльмен к даме самого высокого происхождения.

– Но, полковник… – отвечал Робартс, желавший предупредить полковника о присутствии Луизон.

– Вы еще не ушли? – сказал с флегматическим высокомерием Баркли.

Робартс, вынужденный повиноваться, с опущенной головой вышел из палатки.

– Вы, вероятно, незнакомы с долиной реки Нербуды? – спросил Баркли тоном туриста, расхваливающего великолепие какого-либо вида. – Это чарующая страна. Там есть места, в тысячу раз великолепнее, чем в Альпах и Пиренеях… Вы, милостивый государь, можете мне относительно этого поверить, потому что я девять лет прожил там, не имея другого общества, кроме каменных утесов гор и шпионов, сообщавших мне обо всех действиях Голькара… Ах, сударь! Какое скучное дело получать, анализировать, классифицировать и оценивать рапорты полиции! Если вы немного геолог, подобно мне… Вы геолог? Нет! Очень жаль!.. Геология моя главная страсть… Ах, если бы вы были геолог, какие бы славные экскурсии мы бы с вами сделали дней через восемь, потому что мне достаточно этого срока для ниспровержения Голькара. Вам, быть может, неприятно это слышать, так как вы дружны с Голькаром. Ну хорошо! Не будем говорить об этом… Надеюсь, сударь, что вы сделаете мне честь обедать сегодня у меня?

Коркоран извинился, уверяя, что не имеет возможности принять это любезное приглашение.

– А! Понимаю! Вы опасаетесь, что обед будет плох… Но успокойтесь. У нас имеется превосходное французское вино, страсбургские пироги, английские пудинги и вообще все, что производится на земном шаре вкусного и изящного для удовольствия джентльменов… Итак, дело решенное, вы обедаете у меня?

– Господин полковник, – отвечал Коркоран, – крайне сожалею, что не могу принять ваше любезное, дружеское приглашение, так как тороплюсь успокоить Голькара.

– Успокоить Голькара, милейший господин? Что вы! Я вас оставляю у себя! Напишите Голькару, и этого совершенно достаточно. Неужели вы полагаете, что я допущу вас возвратиться в неприятельский лагерь после того, как вы увидели мой лагерь? Я возвращу вам свободу только тогда, когда мы овладеем Бхагавапуром.

– А если, полковник, вы никогда им не овладеете? – спросил Коркоран, начинавший приходить в негодование, видя, что с ним обращаются как с военнопленным.

– Если мы никогда не возьмем Бхагавапур, то и вы никогда туда не возвратитесь, хотя бы не только Лионской академии, но и всем академиям в мире пришлось бы отказаться от чтения рукописи законов…

– Полковник! – отвечал Коркоран. – Вы нарушаете международное право.

– Вот как?

Но в эту минуту появилась Сита, и ее присутствие помешало начинавшейся ссоре.

– Ах! – воскликнула она, взглянув на Коркорана глазами, в которых сверкала радость. – Я знала, что вы явитесь сюда искать меня!

Эти слова наполнили сердце Коркорана невыразимой радостью. Следовательно, на него она надеялась! Следовательно, от него ожидала спасения. Но в настоящий момент было не до объяснений, и притом Коркоран опасался, что приход Робартса или кого-либо другого из офицеров штаба каждую минуту может помешать осуществлению задуманного им плана освобождения. Наконец он сказал:

– Итак, полковник, вы отказываетесь предоставить мне свободу?

– Отказываюсь!

– Вы вопреки всякой справедливости удерживаете у себя принцессу Ситу, похищенную у отца негодяем, которого вы желаете сделать ее мужем.

– Вы, кажется, позволяете себе допрашивать меня? – высокомерным тоном сказал Баркли, протягивая руку к гонгу.

– Итак, пусть будет, как решит судьба! – сказал капитан.

Прежде чем Баркли успел пошевелиться, капитан, схватив гонг, отложил его в сторону и, с быстротою молнии вынув револьвер из кармана, прицелился в полковника, воскликнув:

– Если вы кого-либо позовете, я размозжу вам череп!

Баркли, сложив на груди руки, сказал презрительным тоном:

– Разве я имею дело с разбойником?

– Нет! – отвечал Коркоран. – Но если вы кого-нибудь позовете, я буду убит, а вы станете убийцею. Это две роли одинаково неприятные… Давайте заключим договор, если хотите…

– Договор! – отвечал Баркли. – Я не вступаю в договоры с человеком, которого я принял как джентльмена, почти как друга, а он отблагодарил меня за это угрозой убить.

– Зачем такие слова, полковник? Ну хорошо, не будем вступать в договоры, да я в них и не нуждаюсь. Встань, Луизон!

При этих словах тигрица поднялась и впервые предстала перед изумленными глазами Баркли. Но изумление его вскоре обратилось в ужас, когда Коркоран сказал:

– Луизон, ты видишь полковника… Если он сделает хотя шаг из палатки, прежде чем принцесса и я будем сидеть на лошадях, я тебе его отдаю.

Угроза Коркорана была весьма серьезна, и Баркли отлично это сознавал, а потому, решившись на капитуляцию, спросил:

– Наконец, что вы именно желаете?

– Я хочу, чтобы привели сюда двух лучших ваших лошадей. Мы сядем на них, принцесса и я. Когда мы очутимся за пределами лагеря, я свистну. При этом сигнале Луизон тотчас явится ко мне, и тогда вы будете свободны и имеете полное право послать за нами в погоню всю вашу кавалерию, включая господина поручика двадцать пятого гусарского полка Джона Робартса, с которым мне нужно свести маленькие счеты. Что же, это дело решенное?

– Решенное, – отвечал Баркли.

– Но не вздумайте нарушить ваше обещание, – добавил Коркоран, – потому что Луизон, будучи более смышленой, чем многие из христиан, поймет ваше намерение тотчас и задушит вас мгновенно.

– Милостивый государь! – отвечал высокомерным тоном Баркли. – Как вы можете с недоверием относиться к честному слову английского джентльмена?

И действительно, не выходя из палатки, полковник приказал Робартсу распорядиться, чтобы оседлали и привели к палатке двух самых лучших лошадей. Баркли смотрел, как принцесса и Коркоран садились в седла, и невозмутимо принял их прощальный поклон, ожидая с нетерпением свиста.

Но как только раздался свист и тигрица чудовищными прыжками умчалась из палатки, полковник крикнул:

– Десять тысяч фунтов стерлингов тому, кто мне доставит обратно живыми этого мужчину и эту женщину!

Услышав эти слова, весь лагерь заволновался. Все кавалеристы, не давая себе труда оседлывать коней, так как опасались потерять время, только взнуздывали их. Что касается пехотинцев, они уже бежали вслед за умчавшимися.

Однако поручик Робартс, взнуздывая коня, позволил себе сделать противное дисциплине замечание:

– Если полковник Баркли так желает их задержания, зачем же он дал им возможность убежать?

Полковник ответил, приговорив поручика к аресту на целый месяц. Ну что же? Баркли был прав: когда начальник сделал глупость, подчиненные должны молчать. Всегда опасно высказывать претензию, быть умнее начальства.

Примечания