Курск-43. Как готовилась битва «титанов». Книга 1

Справка была издана в виде краткого очерка в количестве 200 экземпляров, из которых около 70 экземпляров было вручено членам делегаций. В продажу очерк не поступал. По содержанию очерк представляет собой тезисы, излагающие в общих чертах ход событий Сталинградской битвы, без анализа этих событий и выводов.

При написании очерка авторы и лица, просматривавшие рукопись, не подчеркнули роль руководящего состава в достижении победы под Сталинградом и при названии фронтов ограничились упоминанием в очерке только фамилий командующих фронтами, представителей Ставки Верховного Главнокомандования и членов Государственного Комитета Обороны.

Вследствие этого оказалась неотмеченной в очерке Ваша большая работа на фронте, направленная на достижение победы в Сталинградской битве.

Однако, как доложил мне сопровождавший военно-авиационные делегации США, Великобритании, Франции и Турции в Сталинград первый заместитель начальника Генерального штаба генерал армии Малинин М. С., при посещении Музея обороны Царицына – Сталинграда внимание членов делегаций было обращено на имеющуюся в музее увеличенную фоторепродукцию, на которой изображено Ваше выступление перед бойцами Сталинградского фронта в августе 1942 г. Членам делегаций было сообщено, что в период Сталинградской битвы Хрущев Н. С. был членом Военного совета Сталинградского и Юго-Восточного фронтов.

Полагал бы целесообразным изданный очерк исправить и, если с Вашей стороны не будет возражений, во втором издании очерка отметить Вашу большую организаторскую, политическую, военную и хозяйственную работу, направленную на истощение и разгром врага под Сталинградом.

Одновременно с внесением такого дополнения намечается несколько развить военную часть очерка, а также упомянуть фамилии первых членов военных советов фронтов, участвовавших в Сталинградской битве. В новой редакции очерк отпечатать тиражом 20–25 тысяч экземпляров и распространить путем открытой продажи через книготорговую сеть. Прошу Вашего согласия на издание краткого очерка «Битва под Сталинградом» с указанным дополнением и поправками»[57].

Зная эту особенность первого секретаря ЦК КПСС, не только «ближний круг», но и вся бюрократическая система после пленума уже без дополнительных напоминаний заработала в указанном направлении. В следующем десятилетии тема Курской битвы стала одной из самых обсуждаемых в советской литературе и СМИ, причем не только благодаря отмеченному аспекту и её огромной роли в разгроме фашизма. На это существенно влиял и идеологический фактор. Дело в том, что в период «хрущевской оттепели» советскому народу впервые, хотя и в очень урезанном виде, были показаны трагические события 1941–1942 гг. Их масштаб, безусловно, подействовал на бо́льшую часть общества ошеломляюще. Сделано это было с целью развенчивания культа личности и закрепления тезиса, будто бы И. В. Сталин «командовал войсками по глобусу». Когда же результат оказался достигнут, потребовался мощный противовес первому периоду войны, чтобы негативные последствия информационной волны, нацеленной на имя Верховного Главнокомандующего, в общественном сознании не были перенесены на КПСС и государство в целом. Для этого как нельзя лучше подходила Курская битва. Во-первых, она была масштабной и победоносной. Во-вторых, проходила летом (которое считалось неудачным периодом для ведения боевых действий Красной армии), в начале второго периода войны. В-третьих, многие из её заметных участников не только находились ещё «в строю», но и занимали очень важные посты в государстве и армии. Поэтому появилась возможность решить идеологическую задачу и себя не забыть. В результате три месяца до начала июля и 50 огненных суток июля и августа 1943 г. стали «дежурной» темой не только в преддверии юбилеев, но и присутствовали в той или иной форме на страницах прессы годами.

Развитие же военно-исторической науки во второй период (в том числе и изучение Курской битвы) шло, как и прежде, по двум направлениям в военной и гражданской сфере, которые между собой соприкасались редко. Военные историки, естественно, лидировали, но большей части общества результаты их труда были недоступны. В условиях секретности в подчиненных Министерству обороны СССР учебных заведениях и научно-исследовательских учреждениях для нужд армии на документальном материале анализировался и обобщался богатый опыт войны, хотя и не в таких больших масштабах, как это происходило в конце 1940 г.

При рациональном подходе к делу часть разработок военных учёных без ущерба обороноспособности страны могла быть передана гражданским историкам. Это, несомненно, дало бы положительный толчок для исторической науки в целом. Однако ещё в годы войны все, что касалось действующей армии, засекречивалось, особенно связанное с деятельностью её командования. Осознавая масштаб катастрофы 1941–1942 гг. и понимая свою ответственность за колоссальные потери, высшее политическое и военное руководство СССР делало всё, чтобы скрыть от народа реальный ход войны. Эта тенденция сохранялась вплоть до его развала, так как организаторы и творцы отдельных провальных операций и сражений долгие годы после победы продолжали находиться на важных (даже ключевых) партийных и государственных постах. Тотальная секретность считалась простым и надёжным средством сокрытия правды (о просчётах и ошибках руководства страны, партии и армии) и стирания из памяти народа целых десятилетий, которые не вписывались в идеологическую концепцию власти.

Понимая, что дальнейшее развитие военно-исторической науки в закрытом режиме малоэффективно, стремясь привлечь для активной творческой работы по военной тематике более широкий круг офицеров и генералов, а главное, создать официальный (значит, подконтрольный) канал распространения военно-исторических знаний, руководство СССР учреждает (восстанавливает) периодическое издание – «Военно-исторический журнал». Его первый номер вышел в свет в январе 1959 г.[58]. Как вспоминали некоторые члены редколлегии, они пришли на работу с большим желанием создать интересное, подлинно научное издание. И уже в первые годы он действительно стал лидером в борьбе за правдивое и всестороннее освещение истории Великой Отечественной войны, распространение военно-исторических знаний, его публикации способствовали повышению общего методологического уровня советской исторической науки. Именно в этом журнале впервые начали печататься статьи, в которых авторы освещали Курскую битву по-новому, используя более широкую, чем раньше, источниковую базу для рассмотрения её ключевых сражений и проблем. Уже в шестом номере были опубликованы воспоминания бывшего командующего Центральным фронтом Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского о боях на Огненной дуге. Их ценность заключалась в том, что непосредственный участник тех событий рассказал, как вырабатывалось и принималось советским командованием решение на переход к преднамеренной обороне, какие факторы на это влияли и какие цели ставила Ставка ВГК на первом этапе битвы.

Стремясь уйти от одностороннего освещения темы коренного перелома и ввести в научный оборот значимые источники германской армии, редакция журнала уже в № 6 за 1959 г. впервые в СССР публикует документ командования вермахта по теме Курской битвы – телеграмму командующего Группой армий «Центр» фельдмаршала Г. фон Клюге в адрес начальника штаба сухопутных войск от 18 июня 1943 г. с просьбой передать А. Гитлеру[59]. В нём давалась оценка преимуществам, которые, по мнению фельдмаршала, получала советская сторона из-за того, что операция «Цитадель» неоднократно откладывалась и предлагалось как можно быстрее начать наступление. А через три года журнал публикует основополагающий документ операции «Цитадель»: оперативный приказ А. Гитлера № 6 от 15 апреля 1943 г.[60]. Он сопровождался комментарием полковника Б. Г. Соловьева, в котором детально излагались общий замысел наступления, цели и задачи войск Групп армий «Центр» и «Юг», привлекавшихся для его реализации, а также их варианты действий в случае успеха.

Идея нашла живой отклик у читателей и специалистов, поэтому получила своё дальнейшее развитие. В 1966 г. это издание напечатало ещё один важный источник – выдержку из стенограммы совещания в Ставке А. Гитлера от 26 июля 1943 г.[61], которая наглядно свидетельствовала не просто о тяжёлом положении Берлина после срыва «Цитадели», а даже о некотором смятении. А ещё через два года журнал публикует блок из пяти документов с комментарием полковников Г. А. Заставенко и Б. Г. Соловьева[62]. Эти источники были почерпнуты из сборника документов труда западногерманского исследователя Н. А. Якобсена[63] и относились непосредственно к планированию удара на Курск: «Проект операции «Цитадель» группы армий «Центр» от 12 апреля 1943 г.», «Оценка обстановки для проведения операции «Цитадель» и ее продолжения» командованием 4 ТА, приказы на операцию «Цитадель» 4 ТА и армейской группы «Кемпф», а также обращение Гитлера к офицерам армии перед началом наступления[64].

Все трофейные материалы, напечатанные в «Военно-историческом журнале» с 1959 по 1968 г., стали для отечественных историков важным источником, существенно расширившим их представление об истинных замыслах гитлеровского командования. Они позволили переосмыслить ряд устоявшихся представлений, в частности на планы Берлина в случае успешного завершения первой фазы наступления, и оказали определённое влияние на исследование истории Курской битвы в целом. Следует отметить, что и сегодня эти источники не потеряли своего значения. Однако их количества было явно недостаточно для понимания сути окончательного плана Берлина по срезу Курского балкона и дальнейшему ведению боевых действий на этом направлении летом 1943 г.

Эту серию документов существенно дополнил вышедший в 1967 г. сборник «Совершенно секретно! Только для командования!». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы»[65]. Статья об источниках по Курской битве, включенных в него, оказалась не просто кратким научным комментарием об истории их появления, а относительно подробным анализом плана германского командования на лето 1943 г. и процесса подготовки войск к удару на Курск, который был впервые проведен на широкой базе трофейных источников. Вплоть до распада Советского Союза эта работа была наиболее полной и достоверной по данной проблематике. Она оказала серьёзное влияние на дальнейшие работы отечественных историков.

Содержательными, наполненными новыми данными явились публикации ведущего советского военного специалиста по Курской битве полковника Г. А. Колтунова[66], печатавшиеся в это время в «Военно-историческом журнале». Одной из особенностей его работ был критический подход к обсуждавшимся проблемам. Например, в оценке уровня изученности ключевых проблем лета 1943 г. Так, в статье «Военно-историческая литература о битве под Курском» он впервые провёл довольно подробный анализ историографии Курской битвы с 1943 по середину 1960-х гг. и очертил круг вопросов, не решённых отечественной наукой на тот момент. Как наиболее значимые им были отмечены следующие проблемы: отсутствие описания рубежа обороны Степного военного округа, планирование операций «Кутузов» и «Полководец Румянцев», их увязка с оборонительной фазой Курской битвы (Курской оборонительной операцией), оценка советской глубоко эшелонированной обороны и применение опыта её использования войсками Красной армии в операциях 1944–1945 гг. Например, именно он первым из советских учёных в открытой печати высказал важную мысль о том, что оборона под Курском не была типичной для Великой Отечественной войны: «Здесь была сосредоточена крупная наступательная группировка советских войск. Это один из редчайших случаев в истории военного искусства, когда обороняющаяся сторона имела превосходство в силах и средствах… Всё это не дает никакого основания считать эту оборону, прежде всего группировку сил и средств, инженерное обеспечение и др., образцом, достойным для подражания»[67].

Особо хочу остановиться на статье Г. А. Колтунова «Курская битва в цифрах (Период обороны)»[68], напечатанной в «Военно-историческом журнале» № 6 за 1968 г. Она стала одной из наиболее важных публикаций по данной тематике за весь второй период историографии. В ней был приведён ранее не вводившийся в научный оборот большой массив статистического материала по численному составу, количеству вооружения и технике советских (Центрального и Воронежского фронтов) и германских войск, развернутых в начале июля 1943 г. в районе Курской дуги. Кроме того, были представлены сводные данные по оперативной плотности войск Центрального и Воронежского фронтов перед битвой, даны тактическая плотность и соотношение противоборствующих сил на участках прорыва советской обороны, а также приводились цифры темпа (среднего) продвижения германских войск в ходе операции «Цитадель» по дням. Вся информация была сведена в 14 таблиц и сопровождалась комментарием. Эта информация в тот момент имела большое значение, однако следует отметить, что автором был допущен и ряд грубых ошибок в отношении данных о войсках противника, т. к. почти все они были расчётными и, как сегодня стало понятно, далёкими от реальности. Вместе с тем внимательный анализ немецких данных наводит на мысль, что цифры составлены таким образом, чтобы скрыть ошибку, которая была допущена советской стороной при подготовке Курской оборонительной операции. Как известно, тогда Москва сосредоточила значительно бо́льшие силы в полосе Центрального фронта, где ударная группировка вермахта (9A) была заметно слабее, чем перед Воронежским. Таблицы же Г. А. Колтунова говорят о другом, что якобы 9A была более многочисленна, чем её соседи, 4 ТА и АГ «Кемпф» ГА «Юг». Непонятно, на каком основании, но в своих расчётах автор использовал также и данные по 2A, которая, как известно, непосредственно в операции «Цитадель» не участвовала. Кроме того, автор допустил ошибку и при подсчёте, например, оперативной плотности войск в полосе АГ «Кемпф» на 5 июля 1943 г. Два её корпуса, участвовавшие в наступлении (3 тк и 11 ак), были развернуты на участке не 170 км, как он указал, а всего 32 км[69]. Сегодня трудно понять, специально это было сделано (под давлением цензурных органов) или автор из-за отсутствия другой информации был вынужден пользоваться цифрами, которые были подготовлены задолго до него на основе ошибочных разведданных. Но в любом случае в этой части его статья работала не в пользу научного подхода к проблематике, а на обоснование одного из мифов, сформированных советской пропагандой.

Тем не менее это был первый появившийся в открытой советской печати столь значительный массив статистического материала об этом событии. Он, безусловно, расширял представление гражданских историков о проблеме, позволял, опираясь не на слова, как это было в значительной мере ранее, а на сухие цифры, представить реальный масштаб оборонительной фазы Курской битвы, оценить силы и средства Красной армии, которые были развернуты на севере и юге Курского выступа. К сожалению, статья стала не только первой, но и единственной подобного рода в советской историографии битвы под Курском, поэтому часть отечественных исследователей использует данные из неё даже сегодня. Причём часто без критического анализа[70].

К сожалению, наметившиеся в обществе перемены не оказывали заметного влияния на фундаментальные исследования в области исторической науки. Примером этого может служить четырехтомник «Операции Советских Вооружённых Сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», подготовленный военно-научным управлением Генштаба, который был издан в 1958 г. Во вступительной статье к первому тому отмечалось: «Авторский коллектив стремился дать правдивый очерк Великой Отечественной войны, основанный, главным образом, на архивных документах, и сделать некоторые, не претендующие на полноту выводы по важным вопросам подготовки и ведения операций, осуществленных Советской Армией в годы Великой Отечественной войны»[71]. Над этим трудом работали известные военные ученые, сами служившие в 1941–1945 гг. в боевых частях и соединениях, в том числе и кандидаты военных и исторических наук генерал-майор Н. Г. Павленко, полковники В. П. Морозов, Г. А. Колтунов, Б. Г. Соловьёв. В целом, учитывая уровень развития отечественной исторической науки и степень свободы ученых в этот момент, эту книгу можно было оценить как крупное достижение на пути изучения минувшей войны, в том числе и событий на Огненной дуге. И если бы её сразу не засекретили, на мой взгляд, она могла бы стать существенной основой (толчком) для дальнейшего, более глубокого анализа, в частности, событий под Курском. Однако этого не случилось, четырехтомник сначала получил гриф «Секретно», с 1962 г. его заменили на «Для служебного пользования», и лишь в 1965 г. труд полностью рассекретили[72]. При этом книга была выпущена ограниченным тиражом только для спецбиблиотек военно-учебных заведений, поэтому и после 1965 г. изложенный в ней материал и выводы, прежде всего критические, оказались фактически недоступны для гражданских исследователей и не попали в широкий научный оборот.

Вместе с тем следует указать и на существенные недостатки многотомника. В нём не только излагались прежние, в том числе и ошибочные, взгляды и представления о битвах и сражениях (например, об участии 1500 бронеединиц в сражении под Прохоровкой), но и была допущена недооценка действий ряда оперативных объединений в крупных операциях, а также неверно указаны причины ряда неудач Красной армии. Например, его авторы утверждали, что невыполнение задач контрудара войсками 5 гв. ТА 12 июля 1943 г. было связано с «отсутствием достаточного времени для подготовки контрудара» и «пассивностью действий 1-й танковой, 5-й, 6-й и 7-й гвардейских армий, участвовавших в контрударе»[73], хотя это не соответствовало действительности. Войска Ротмистрова начали сосредотачиваться в районе Прохоровки во второй половине дня 9 июля, следовательно, для приведения себя в порядок после марша и подготовки боевых действий имели в запасе двое суток. По меркам фронта это вполне достаточно для такого мероприятия. Что же касается упрёка в адрес других армий, якобы не участвовавших в контрударе, то и это утверждение далеко от исторической правды. Во-первых, именно активные действия 10 тк 1 ТА 12 июля сорвал разворот одного из самых сильных соединений немецкого 48 тк моторизованной дивизии «Великая Германия» на помощь 2 тк СС под Прохоровку. Во-вторых, 5 гв. А генерал-лейтенанта А. С. Жадова, действовавшая правее армии Ротмистрова, хотя и не выполнила поставленную задачу, а две её стрелковые дивизии, по объективным причинам, отошли на 2–3,5 км с прежних позиций, тем не менее она не допустила прорыва третьей армейской полосы на всю глубину, а мд СС «Мёртвая голова» потеряла в излучине р. Псел, по данным штаба 2 тк СС, больше бронетехники, чем мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», которая действовала на направлении главного удара 5 гв. ТА. Кроме того, во втором томе хотя и признавалось, что задачи контрудара по разгрому вклинившейся группировки врага выполнить не удалось, однако 12 июля назывался как день кризиса немецкого наступления и отказа врага от дальнейших попыток продвижения к Курску. Что тоже было далеко от исторической правды.

Вместе с тем в книге явно по субъективным причинам не только не проанализированы, но даже не упомянуты крупные, но неудачные для советской стороны события Курской оборонительной операции в полосе Воронежского фронта. Например, окружение стрелкового корпуса 69A южнее Прохоровки в ночь на 16 июля, прорыв его соединений и высокие потери при этом. В труде лишь указано, что 13–15 июля 5 гв. ТА и 69A отражали атаки германских войск, которые пытались окружить пять дивизий последней, а затем эти пять дивизий отошли на новый рубеж[74]. Таким образом, авторский коллектив не только не упомянул об окружении, но и приложил максимум усилий, чтобы не вскрывать главную причину этой трагедии – неудачу армии Ротмистрова 12 июля 1943 г. и большой урон, нанесенный ей корпусом СС. Следует отметить, что и при изложении дальнейших событий лета 1943 г. авторами труда внимание акцентировалось в основном на успехах советской стороны, в том числе, как сегодня стало ясно из архивных источников, выдуманные. В частности, в книге маскировочные мероприятия командования Воронежского фронта в полосе 38А в конце июля – начале августа 1943 г. оцениваются как очень успешные, т. к. противник якобы был вынужден выдвинуть на это направление в качестве оперативного резерва 7 тд[75]. Однако в трофейных документах 4 ТА указано, что данное соединение подтягивалось с целью проведения здесь частной наступательной операции, а активность в полосе 38A германское командование рассматривало именно как отвлечение внимания от направления главного удара войск Воронежского и Степного фронтов.

Важной положительной чертой военно-исторических изданий конца 1950 – начала 1960-х гг. было описание и общего хода боевых действия в полосе Центрального фронта летом 1943 г., и отдельных сражений его войск, без особых перекосов и откровенных преувеличений, как это наблюдалось в отношении событий на юге Курского выступа. Например, оборонительные бои у ст. Поныри, которые в 1970-е гг. станут сравнивать по масштабу с Прохоровским сражением, в упомянутой книге «Операции Советских Вооружённых сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки» оценивались лишь как «поучительный пример упорства в обороне»[76] 307-й стрелковой дивизии, а победа в них справедливо была отнесена за счёт высокой плотности наших сил, правильного использования частей и соединений различных родов войск, а также умело налаженного взаимодействия.

Одной из существенных негативных особенностей отечественной историографии Курской битвы этого периода стало выпячивание заслуг отдельных соединений и объединений в её победе. Эта тенденция зародилась ещё в годы войны и была связана с желанием высокопоставленных руководителей Красной армии «поучаствовать в наградном марафоне» (особенно в 1944–1945 гг. часто этим грешило командование БТ и МВ), а также с определенной косностью в работе военно-исторических подразделений Генштаба. В 1970-е гг. это явление тоже отмечалось в исторической литературе, например, в отношении 5 гв. ТА, но после войны оно возникло под влиянием иных факторов. Во-первых, военно-педагогической и военно-научной деятельности П. А. Ротмистрова[77]. Во-вторых, благодаря участию Н. С. Хрущева в Курской битве в качестве члена Военного совета Воронежского фронта. Безудержным восхвалением деятельности Н. С. Хрущёва в годы Великой Отечественной войны были переполнены практически все публикации конца 1950-х и начала 1960-х гг. В угоду активно формирующемуся культу главы государства искажались важнейшие события, вымарывались целые пласты из истории войны, вычёркивалась многомесячная кропотливая творческая работа больших коллективов армейских и фронтовых штабов по планированию и подготовке битв и сражений. Стремясь «идти в ногу со временем», авторы включали в свои труды целые абзацы, в которых описывалось, как Никита Сергеевич фактически выполняет функции командующего фронтом, без прямого на то распоряжения или хотя бы рекомендации последнего. Ярким примером подобного «творческого осмысления прошлого» могут служить статьи и брошюры П. А. Ротмистрова, а также книга бывшего члена Военного совета 1 гв. ТА Н. К. Попеля[78] «Танки повернули на запад»[79], опубликованная в этот период.

Для раздувания значения роли Н. С. Хрущёва в годы войны идеологические органы уже в начале 1960-х гг. стали использовать и мемуары полководцев. Хотя в их узком кругу он как военный деятель, мягко говоря, авторитетом никогда не пользовался. Тем не менее все чаще в статьях и воспоминаниях бывших командующих фронтами, а затем и армиями стали появляться целые абзацы с хвалебными отзывами о масштабной и кипучей работе генерал-лейтенанта Н. С. Хрущёва. Например, К. К. Рокоссовский в сборнике «На Огненной дуге. Воспоминания и очерки о Курской битве» «рассказал», как в период подготовки к летним боям в штаб Центрального фронта, которым он командовал, несколько раз приезжал член Военного совета (соседнего!) Воронежского фронта, чтобы проинформировать «о сложившемся к тому времени вокруг Советского Союза положении»[80]. Как правило, авторы в погонах с большими звездами обладали непростыми характерами. Поэтому во избежание скандалов, которые они могли учинить, такие вставки обязательно согласовывались с ними «под роспись». Г. К. Жуков, не один год боровшийся против подобных «вкраплений» в рукопись своей книги (и не понимая, как это можно маршалу и коммунисту так врать и пресмыкаться), в личном письме К. К. Рокоссовскому по этому конкретному эпизоду очень жёстко ответил: «Я внимательно слежу за Вашими выступлениями в печати. И всегда жду от Вас правдивого описания истории операций. Но увы! И Вы, Константин Константинович, оказывается, не лишены желания пококетничать перед зеркалом истории, некоего украшательства своей личности и искажения фактов. Напомню лишь некоторые. Описывая подготовку войск Центрального фронта к Курской битве, Вы писали о выдающейся роли Хрущева Н. С. в этой величайшей операции. Вы писали, что он приезжал к Вам на фронт и якобы давал мудрые советы, «далеко выходящие за рамки фронтов». Вы представили в печати его персону в таком виде, что Хрущев вроде играл какую-то особо выдающуюся роль в войне. А этого-то, как известно, не было, и Вы это знали. Как Вам известно, с Хрущевым приезжал и я. Напомню, что было на самом деле: был хороший обед, за которым Хрущев и Булганин крепко подвыпили. Было рассказано Хрущевым и Булганиным много шуток, анекдотов, а затем Хрущев уехал в штаб Воронежского фронта, а я остался во вверенном Вам фронте, где отрабатывались вопросы предстоящей операции с выездом в войска. Надеюсь, этого Вы еще не забыли»[81].