Сказка снежной пустыни
У небольшого костра сгрудились оставшиеся. Искать дрова в сумерках стало тяжелее, а расслабленное состояние от ощущения близкого дома тоже не сработало во благо.
– Может пойдём уже на зимуху, а Санёк?
– Ильич же сказал до десяти никуда не уходить….
– Там ветра нет….
– Точно, давайте за сопку уйдём, там новый костёр сделаем, там дров больше!
– А если Ильич приедет?
– Ну чо мы не услышим, что ли? Он же покричит.
– Давай, Санёк, а?
– А в зимухе тепло будет….
– Мы там дров наколотых оставили. Крупа есть и сухари со сгущёнкой…. Прорубь ещё в ручье не замёрзла, воды нормальной попьём.
Татарин мёрз от и груза ответственности и от страха наступающей ночи, но ещё попытался сопротивляться группе.
– Давайте ещё немного подождём, ну чуть-чуть, ну час.
Однако через полчаса он не выдержал.
– Подъём! Пошли, отойдём вверх с полкилометра. Тоска тут сидеть. Наверное не будет машины, но на всякий случай мы еще подождём с той стороны.
– О, вот это дело! Ништяк! Живём! – посыпались одобрительные возгласы.
Группа быстро собралась и ушла на другую сторону сопки. Увы, не обладая достаточным опытом определения расстояний в сумерках, они прошли не полкилометра, а полтора, тем более тропинка так легко бежала вниз и вниз, а подходящего места для бивуака не находилось. У наледи остановились на привал, перекурили.
– Давайте послушаем!
– Не, тишина. Пошли на зимуху.
И они ушли дальше.
У нас же косяки сыпались как из ведра.
– Горим! – закричал Женька.
Снизу, от мотора вдруг потянуло горящим маслом. Срочно остановились, выгрузили Саньку, откинули кабину. Пружины раскалились докрасна, мы закидали их снегом. Потом машина начала терять обороты, забился топливный фильтр, остановились, прочистили. Потом машина валилась в глубокий кювет, не удержавшись на скользкой ледяной дороге, и Женька бешено крутил руль, а я смотрел на вздыбившуюся заснеженную землю, летящую в широкое лобовое стекло, и думал – лишь бы насмерть, сразу. Замерзать переломанному, в тайге не хотелось. Но вопреки всему мы неслись дальше и дальше, пытаясь опередить тусклое солнце.
Справа, невидимые от подножья, парили в воздухе огромные хребты Мевон-Наксан, их вершины сверкали вечными снегами, оставалось всего двадцать километров до места. Пошли подъемы. Снова забился фильтр, мотор еле тянул. Вот еще один поворот, и будет наше кострище, но машина дергалась со скоростью пешехода. Уже вышла луна, скоро уже 22—00.
В синих сумерках не видно костра, его просто нет. Я выскочил из машины. На снегу надпись – «66-й – чмо». Ушли на зимуху? Почему так рано? Добежав до вершинки сопки, прислушался. Никого, тишина. А может уехали? Я выругался.
Послышался скрип снега. Женька поднялся ко мне.
– Ну что?
– Как видишь. Ушли, уроды.
– Я деньги у тебя взял, машину сгонял, и все зря! Куда они ушли?!
– На зимуху.
– Далеко…. Я не продержусь столько. Сам видишь, мотор сдыхает. Без него мы ничто. Что-то у меня нехорошие предчувствия.
На зимуху я не побежал, это около часа хода, а в радиаторе залит не антифриз, откуда в деревне, где бензина нет, антифриз, а вода. Она скоро застынет – и нам хана. А этому бородатому Саньке – и того быстрее. Покричав с вершины, я спустился обратно. Рвем когти отсюда, домой. Началась борьба за наши жизни, мотор дохнет, ночь.
Машина, чихая и пыхтя, нехотя потащилась вниз. Поганый деревенский бензин! Мало того, что его вовсе нет, так еще и напополам с водой. Спуски пока выручали нас, но их всего три, а впереди равнина и перевал. Об этом думать не хотелось. Фильтр продували уже несколько раз, хватало ненадолго.
Где-то за Сандамакитом мы встали прочно. В бензопроводе замерзла вода. Откручивали холодный металл, гаечные ключи обжигали кожу. Я зажег очередную спичку, освещая место работ, и вдруг сделал неприятное открытие. Осталось четыре спички. Пришлось мне сделать два костра для света и обогрева по обе стороны машины. Кто знал, что спичек не хватит? Цивилизация привязывает человека. Сунулись в тайгу, а спички только у меня, коробок, да у Саньки в коробке штук пять. Вдруг вот спички и кончились. Двадцать коробков надо брать было? У меня в рюкзаке их пять, и что с того? Рассчитывали мы ведь всего на четыре часа пути. И по обе его стороны нас ждала пища, отдых, тепло, сигареты и спички.
Пламя немного раздвинуло ночь, оставив грузовик посреди снежной пустыни, как декорацию. Открылась дверца машины, и из неё на снег вывалился Санька.
– Водки мне дай, – простонал он.
Я дал ему глотнуть немного, потом снова полез под машину.
– Ты куда это, падла, – вдруг заорал Женька с другой стороны, и побежал в ночь.
Санька полз к обочине. Женька настиг его и приподнял за воротник.
– Женька, ну ты что, я же за дровами, я же вижу, вам никак без меня. Костры прогорают. Я немного дров наберу и приползу. Тяжело мне висеть на руках без дела. Я дров наберу и у огня лежать буду.
– Ладно, только вдоль обочины. А то мы тебя потом не найдём без фонаря.
Костры из тальниковых прутьев, правда, прогорали быстро. Серьезных дров в начале мари уже не росло. Полуживой Санька по мере сил стал помогать нам, поддерживая огонь, пока мы мудрили с движком.
Женька поползал под днищем еще немного, и выбрался, теребя волосы:
– Два выхода у нас. Ночевать здесь, или рубить тормоза, тормозную трубку в бак, напрямую, и ехать. Бензин в магистрали перемёрз. Сделаем обводную линию из тормозной трубки.
– Без тормозов, по перевалам, по льду – разобьемся!
– . Ночевать – тоже замерзнем. У нас ничего теплого. Двигателем и коробкой буду пытаться тормозить.
– Знаю. Погубим машину. Ладно, подожди, последнюю сигарету выкурю. Руби тормоза!
Так глупо умирать от холода, скорчившись у маленького костерка. Мы выбрали движение, и будем биться до конца. Как там, в песне у «Альфы»:
«Но мы, мы должны победить, иначе,Для чего на свет мы рождены.И пусть этот путь неудачно начат,Будем до конца ему верны!»8Не думал я, что когда-нибудь эта песня далеких лет поведет меня в бой. Уголек сигареты приближался к пальцам, отмеряя жизнь. И вновь ревел мотор, желтые пучки света резали ночь. Вот здесь – ушел с дороги лесовоз, вот здесь – обгоревший остов машины…. А мы уйдем где? Грузовик швыряло по льду, Женька, стиснув зубы, давил на газ, словно чувствуя, что ненадолго нашей «рационализации» с тормозами хватит. Лишь изредка он бросал нам:
– Не дотянем, а?
Мотор заходился на подъеме. В эти моменты мне казалось, что под капотом железный, сильный, но умирающий человек пытается сделать последний вздох.
– Не, дотянем, – стонал Санька.
Потом ситуация менялась.
– Не пройдем, Женька!
– Пройдем! Хрен всем!
Хуже всего было, когда глохли на подъемах. Приходилось на нейтрали, вслепую, катиться назад, в это время Женька дергал стартер, а я вручную качал карбюратор. Машина валилась в снег, но мы каким-то чудом заводились вновь, и с визгом колес вырывались из кюветов. Подъемов было несчесть. Казалось, ночи не будет конца. Не было ни жизни, ни смерти, мы висели где-то посередине, в нулевом пространстве. Сколько раз мы вышли победителями в битве с дорогой, никто не считал.
Машина уже дотянула до перевала, и ухнула вниз, собрав последние силы. Далеко внизу показались огни поселка, и угасшая надежда, вдруг вспыхнув, качнула весы жизни в нашу сторону. Но мотор вновь захлебнулся и замолк. Попытки его реанимировать успеха не имели.
Скинув крышку воздушного фильтра, Женька задумчиво посмотрел на мотор и спросил меня:
– Смерти боишься? – наверное забыв, что после такой ночи вопрос этот неуместен.
– Нет!
– Тогда лей бензин из ведра прямо в карбюратор! Дотянем!
Это было серьезное заявление, даже после всего пережитого. Когда мотор ещё работал, из воздухана временами вылетали языки пламени. Пересадили Саньку в кузов, чтобы не мешал.
– Сгорим к черту!
– Лей!
И мы протянули еще немного.
Я сидел на краю мотора, и, отвернув лицо, старался попасть струйкой бензина в черное жерло. Пролитый мимо, бензин испарялся с горячего мотора, отработанные газы врывались в кабину. Нечем было дышать. Это было сумасшествие, но, дергаясь, «ГАЗ-66» упрямо полз вперед, пожирая километры снега, и мы уже не могли остановиться в своем безумии. Так не могло продолжаться долго.
Как завороженный, смотрел я на язык огня, который не вылетел, а выполз из чрева мотора, и лениво повиснув в воздухе, нырнул в ведро. Отчего в такие страшные моменты время замедляет бег?
Я не бросил полыхнувшее ведро. Спокойно поставив его на край капота, я одной рукой дернул ручку кабины. Не проблема! Но тут получилось, как в кино – «легко» – это не по законам жанра. Увы, беда одна не ходит, дверь отчего-то заклинило. Я даже успел подумать, почему так и почему именно сегодня, в конце концов – почему именно сейчас!?
Женьке было проще. Увидав огонь, он округлил глаза, распахнул свою дверь, и упал за колесо. Я продолжал одной рукой дёргать дверцу «Газона», придерживая пылающее ведро другой.
Может ну его к чёрту, этот «66-й»? Свалю через Женькину дверь, и пусть он горит? Жалко, он ведь нас сегодня столько выручал…. Триездогблядская машина, что ж ты так к нам, мы же тебя любим…. И свалить через водительскую дверь не получится. Кабина тесная, курткой за ведро обязательно зацеплюсь, и привет бабуле….
Ведро раскалилось, уже шипела кожа на пальцах. Я переставил ведро на сиденье и обеими руками схватился за ручку дверцы. Огонь лизал потолок кабины. Да не может быть! Я же сегодня полдня эту поганую дверь туда-сюда открывал без проблем!
Уцепившись в ручку, я ногой выбил дверцу, и прихватив раскалённое ведро, вывалился из кабины, швырнув его в одну сторону, сам упав в снег, в другую. Пламя взвилось в ночи. Подскочил Женька:
– Ты цел? – и отвёл глаза в сторону.
– Цел.
Мы помолчали с минуту.
– Женька, ты меня не вези на вокзал, мы доедем до круглосуточного, возьмем водки, а потом уже поедем. Наливай бензин!
У края посёлка Женька твёрдо сказал:
– Я тебя до вокзала довезу! До самого вокзала, и денег твоих мне не надо! Понял?
– Да, Женька. Нам с тобой надо выпить. Тормози у магазина.
Из магазина я вышел, прижимая к груди две бутылки водки, вспоминая взгляд продавщицы. Неужели у меня настолько страшное лицо, что потрясло даже деревенскую женщину?
– Держи, Женька, – я подал ему бутылку водки, открывая свою.
– Да, давай за то, что мы победили. Не чокаясь….
Мы выпили из бутылок одновременно. Холодная водка пробежала по горлу и тут же одновременно мы уставились друг на друга. Тишина повисла в воздухе.
Потом мы заговорили разом, перебивая друг друга от нахлынувшего озарения.
– Это ведь армейский грузовик!
– Двигатель многотопливный!
– Водка горит!
– Двигатель ещё не остыл!
– Заводи!
Женька включил стартер, я плеснул в мотор водки. Мотор, словно только этого и ждал, задрожал и довольно зарычал.
– Ты смотри, понравилось! А ну ещё плесни, я газу поддам.
Я плеснул ещё немного. «66-й» взревел от счастья.
– Пьянь! – констатировал Женька.
– Погоди, мы ж про Саньку в кузове забыли. Давай и ему нальём, у него спина почти прошла, сейчас выпьет и плясать будет! И водки ещё несколько бутылок купить надо для мотора.
– Ры, ры, – ответил мотор.
К вокзалу подъезжали уже совершенно экзотически. Я по-прежнему сидел на краю откинутого мотора и лил в мотор водку «Petroff». Это было гораздо удобнее, и, вдобавок, абсолютно безопасно в пожарном отношении. К тому же, сжившись с мотором, я чутко улавливал все его просьбы, и временами сам успевал перехватить глоток-другой, не забывая про Женьку.
Кончилась водка в банках, встала машина, но – у самого вокзала.
Грязные, в копоти, с безумными глазами, мы ввалились в зал ожидания. Моих на вокзале было всего шесть – из пятнадцати. Все прибыли на лесовозах, остальные ушли на зимуху, не дождавшись совсем немного. Недостаток веры – всегда плохо. Кого-либо материть за все происшедшее мы были не в силах.
– Клён, пузырь доставай. И банку тушенки. Я вас сейчас отправляю в город, а мы пить будем. Завтра вытяну остальных. Со мной остается только Литвин. Смехотун старший в поезде. Довезёшь, сдашь с рук на руки этот сброд.
Дима подал голос:
– Почему только Литвин? Я тоже остаюсь, у меня же брат в лесу….
– И я остаюсь, у меня тоже брат, – попытался влезть Суслик, —
двоюродный.
– Вы на себя посмотрите, сосунки. Литвин жестокий, кому хошь в морду даст, и водку не дурак пить, он боевая единица.
Дима ударился в истерику:
– Я брата не брошу, брат один не может!
– Так, здесь сейчас будет пьянка и кураж, и вам здесь не выжить, – Медленно закипая от злости, я тихо сказал: – пошли вон, быстро! Ваш поезд через десять минут.
Мы пили на вокзале, и случайные посетители, ожидающие поезда, жались в углу. Какой-то местный коммерсант, послушав наш рассказ, подарил мне пачку сигарет «Camel» – в ту пору просто королевский подарок! Увидев сигареты, тут же подвалил какой-то высокий парень:
– Опа-на! Сигареты! Дай закурить!
Я рывком прижал его к стенке.
– Ты что, не видишь, мы с того света пришли?
– Да что ты с ним разговариваешь? – встрял Женька, – мы тут люди простые. Получи, гнида!
Я не успел его остановить. Женька каким-то образом достал кулаком до лица верзилы. Два удара пришлись в область носа. Парень обмяк и стёк по стенке.
Вдвоём мы вытащили его на улицу и бросили около урны. Откуда-то появилась вторая бутылка, третья, новые люди….
Утром я проснулся в чьем-то доме, на чьей-то кровати, укрытый свитерами, полотенцами, какими-то тряпками. Н-да, помнится ночью мне было холодно… Литвин скрючившись, спал на полу, возле кровати. С него я видимо тряпки и стаскивал….
Голова болела. Я принял вертикальное положение, поднялся и Литвин. Хмуро собрались, нашли в сенях кусок мороженного мяса, пожарили, перекусили. Молча побрели на вокзал. Первые лесовозы должно быть уже ушли, время еще есть. Оставив Литвина на вокзале, побрел к выезду из деревни, ловить машины.
– Сиди, рюкзаки охраняй. Я приду к обеду, если ничего не найду. Но ведь надо найти….
– Ага. Иди. Я тоже так себе….
Голова по-прежнему болела, мне нужно было время, прийти в норму. На лесоскладе меня окликнули мужики:
– Ты как, живой?
Оказывается, вчера вместе гуляли. Лесовозов они в ту сторону не обещают, может, вообще сегодня не будет. Я присел на бревно, задумался. Ехать в тайгу или ждать здесь? Нанимать еще машину? А они опять не выйдут к трассе или лесовозами уедут! Как жаль, нет рации. Информация нужна, как воздух.
– Ты на выезде подежурь, может какой залётный пойдёт? Завернёшь его за деньги….
На выезде из деревни я развел костер, нашел в кювете консервную банку, набил снегом, вскипятил воды, выпил. Стало хорошо.
Покурил. Мимо пролетали лесовозы, но в тайгу – не брали, а обратно шли пустые, без моих. Эти берут лес по другой дороге, совсем не в той стороне.
…На той стороне тайги в зимовье проснулись оставшиеся. Пересчитав продукты, сделали вывод, что им хватит на два дня.
– К дороге пойдём?
– Башмаки ещё не высохли. Снова у костра весь день сидеть…. Холодно.
– Неизвестно, когда машина будет. А может её совсем не будет?
– Да, давайте здесь пока останемся.
Людей сломало ожидание и пустота тайги.
…Время приближалось к обеду. В кармане комбинезона нашлось несколько упаковок приправы от лапши. Я разводил их в кипятке и пил. Какая – никакая, а все ж еда.
После полудня стало ясно, сидеть бестолку. Затянул портупею ещё на одну дырочку. Пересчитал оставшиеся деньги. Негусто. Надо найти машину и ехать. Потащился в деревню. Мышцы болят, да и есть охота.
Зашёл на вокзал. На вокзале – голодный Литвин.
– Как тут, тихо? – спросил его.
– Никого, вчера мы всех разогнали.
– Это хорошо, пусть боятся. Пойду дальше машину искать. Ну а не найду, сготовим с тобой лапши. Потерпи.
Про лапшу я так сказал. Не лапши, ни котелка, всё в тайге. Разве что мой армейский, так лапши всё равно нет. Деньги сперва только на машину.
Потом я долго шарахался по деревне, приставая ко всем встречным с вопросом, где достать машину. Уже садилось солнце, заливая окрестности красным светом, у моих ног раскинулась серая деревня. Ещё немного, и меня тошнить станет от этой панорамы. Полчаса поисков, и надо будет думать о собственной участи, где ночевать, что варить на ужин, из чего и где?
Какой-то встречный мужик, такой же усталый, как и я, махнул рукой:
– Вон «скорая» стоит, спроси, довезет, – и сам остановил зеленый «Уазик».
– Выручи человека?
– А что за дело?
– Здорово, – я протянул руку, – народ мне вытащить надо.
– Здорово. – Водитель «санитарки» пожал мне руку. Я поморщился, обожженная ладонь откликнулась ноющей болью.
Я его знал. Человек этот ничуть не менялся со временем. И десять, и двадцать лет назад он был таким, как был – крепкий, спокойный, неопределённого возраста. В меру морщин и волосы не тронула седина.
– Так что, в тайгу сгоняем?
– Сгонять-то в тайгу можно, а бензин где брать будешь? – согласился водитель, и посмотрел испытующе.
– Вам тут лучше знать, я плачу за машину.
– Ладно, садись. Сейчас до начальника моего смотаемся, без его ведома никак нельзя. У него же и заправимся. Меня Сан Саныч Санитар зовут.
– Я тебя вспомнил.
Пока залились бензином у шефа «санитарки», пока получили его разрешение – выехали, как и вчера, под темноту. Водитель был Водителем с большой буквы. Легко и спокойно он гнал машину, и она мягко входила в повороты, с удовольствием слушаясь его. Все мы водители, но вот возьми двух: Санитара Сан Саныча и Женьку Кота. Оба профессионалы, оба одной отвёрткой на коленке двигатель разберут-соберут, оба в снегах всю жизнь машины водят. Только от Кота нестабильность исходит, напряжение и авантюризм, а с Санитаром как у бога за пазухой.
На Горбатом, когда «Уазик» прыгнул вверх и вниз, немного, на метр, сердце ушло в пятки. Я закурил сигарету, и прижал руку к груди.
– Что, страшно? – засмеялся водитель.
– Да, после вчерашнего прихватывает, – без эмоций ответил я. – Знаешь, как мы вчера тут летели? Останови, померим.
Я насчитал двадцать восемь полных шагов по следам колёс.
– Ни хрена себе, – удивился Сан Саныч, – хотел бы я на ваш полёт в натуре посмотреть.
– Да мы вообще чуть не сдохли от страха!
Я стал рассказывать водителю про вчерашние приключения.
– Во вы дали! – с уважением произнёс водитель, дослушав рассказ до конца.
– Да в задницу такие приключения. Лучше бы я тебя вчера встретил. Где же ты был?
– В Армию ездил. Не в нашу, в военную, а деревня так называется, Армия. Эвенкийское название, речка между болотами.
– А, тогда не в Армию, а в Аримию.
– Ну тогда уж в Аритмию. Мы ж медики. Завтра шефу скажу, посмеёмся. Спросит: куда поехал? А я отвечу: в Аритмию!
– Аримия, так правильнее. Мия – увеличение, «кан» уменьшение.
– С эвенками знаешься? – Санитар с интересом посмотрел на меня.
– Люблю. – Перед глазами появилась эвенкийка Марья. Её раскосые глаза ласково смотрели на меня. Красный обтягивающий свитер туго облегал стройное тело с фантастически красивой, упругой грудью, на которой так уютно было лежать в снегу под низкорослыми лиственницами. Марья сейчас на дальнем стойбище, лечит своих оленеводов. Хунат аичимни, the doctor for my heart….
– А, тоже запал? – засмеялся Сан Саныч, – не зря говорят, что у них поперёк…. Да ты не обижайся, не дёргайся. Я же тебя развлекаю, а то ты на человека сейчас мало похож. Волк северный. Ты бы поспал, пока едем, так не уснёшь ведь!
– Куда мне спать? Мне продержаться надо ещё полночи.
– Знаю. А то уснёшь, и развезёт. Потому давай говорить.
Приближаясь к свороту, я настраивался на худшее. Если не выйдут к дороге, придется идти на зимуху. Не идти, бежать.
Скрылось солнце, померкло небо. «Уазик» петлял по предгорьям Инэтчэ-ми Гида. Снова наваливалась ночь. Не проблема, если бы был фонарь, но в те годы фонари и батарейки были не всегда, места занимали много, и потому под рукой их часто не оказывалось.
Из ниоткуда появилось чувство, что снова на отвороте никого не будет. Я обратился к водителю:
– Слушай, я сейчас побегу на зимуху, если никого на дороге не будет, а их не будет. Ты стой, жди. У меня больше нет сил и времени искать новую машину. Я быстро.
А как быстро – пять километров туда, пять обратно, вверх-вниз, ночью, по снегу?
– Я буду ждать, не беспокойся, – ответил мужик.
Отворот! Никого! Только темнота и первые звёзды над лиственницами.
– Все, жди! Дождись меня, прошу!
Шершавая ладонь водителя в темноте нащупала мою обожжённую ладонь.
– Дождусь! Верь мне! – он пожал мне руку.
Я скинул с себя лишнюю одежду, оставшись только в комбинезоне, скинул шапку, и побежал вверх по снежному склону.
Вскоре пришлось достать из-за пазухи пистолет, поскольку он больно колотил по ребрам при беге, и взять его в руку. Зарница, в натуре, мрачно ухмылялся я, шестым чувством угадывая под ногами тропу. Луна еще висела в густых ветках елок, и толку от нее было мало.
К своему удивлению я все ещё бежал, ни разу не перейдя на шаг, и вверх сопок, и вниз. Хотя честно думал, что задохнусь ещё на первом подъеме, ведь гнилая прошлая ночь, водка, усталость, голод….
Но всему приходит конец. Я бежал до тех пор, пока луна не стала красной. Все, шагом, а то свалюсь. В голове тугим комком билась кровь.
На последнем перевале перед зимовьем я остановился и полез в карман за ручной ракетой. Ракеты в кармане не оказалось. Я перерыл все карманы, хотя уже знал, что ракета выпала при беге. Досадуя на свою оплошность, ведь осталось около километра с поворотами, поднял пистолет к чёрному небу.
Не сильно веря, что меня услышат, просто выстрелил в воздух. Выстрел подстегнул меня, и я бросился бежать снова. На бегу вниз, к ручью, стрелял ещё и ещё, пока не кончились патроны. Но уже близко горел костер. Я так и ввалился в круг света – распаренный, с пистолетом в руке.
– Быстро, собираться и бегом к дороге!
Но и без того в лагере суетились, запаковывая барахло, услышав выстрелы с перевала. Кто-то шибко умный догадался, что это не охотники, а я приехал.
– Сержант, построить группу! Чаю мне дайте!
– Мы какао со сгущёнкой пьём, чая нет…, – сунулся Андрей.
– Дорогие мои ушлёпки! Какао даже лучше, я целый день ничего не ел.
– Становись! Ильич, за время твоего отсутствия ничего не произошло. Группа отдыхает, заболевших и раненых нет. Докладывает сержант Татарин….
– Заткнись, Татарин. С тобой я потом разберусь. Нахрена раньше времени группу увёл вчера? Почему сегодня к дороге не вышли? Какой ты нахрен сержант? Ефрейтор без лычек…. Да, сломала тебя таки тайга. Ладно, не грузись сильно, тайга и не таких по первости ломает.
– Слушайте внимательно, и постарайтесь меня понять и проникнуться. Сейчас положение таково: машина стоит в пяти километрах. Сюда она пройти не может, глубокий снег. Времени у нас осталось полчаса, ну край минут сорок. Теперь вы все бежите к дороге, не быстро идёте, а бежите, бежите максимально быстро. Привалов не будет. Головной – Татарин. Я замыкаю. Ну, что встали? Вперёд, бегом, марш!
Дождавшись последнего из моих, я выпил пару кружек какао и зашагал обратно. Далеко не уйдут, обязательно затупят, догоню.
Без замыкающего-подгоняющего группа действительно растянулась в ночи. Догнав последних, которые лишь изображали бег, я заорал на всю тайгу:
– Вы что, не поняли? Бегом марш! Быстро, быстро, давайте, подтянулись! Догнать, зубами зацепиться за первых.
Группа вновь собралась воедино.
Потом я бежал за последним, почти уперев ему в спину пустой пистолет.
– Кто ход сбавит, – стреляю!
Луна отбрасывала от нас интересные тени. Сначала была военная игра «Зарница», теперь – приключенческий боевик. Зимняя тайга, тени людей с мешками, и одна, последняя тень с пистолетом позади. Шпионы? Диверсанты?
Народ наконец проникся, бежали очень быстро. Возможно их тоже вставили тени, бегущие рядом по снегу.
Вниз к дороге, где тускло светились подфарники «санитарки», уже неслись вприпрыжку, набрав скорость.
У машины по кругу пошла последняя пачка сигарет.
– Курите, оправляйтесь. Останавливаться на перекуры не будем. Ну, вроде всё. Машина небольшая, и как вы тут разместитесь, меня совершенно не волнует. Я еду в кабине. Татарин, покомандуй погрузкой. До встречи на станции.
Загрузились. Я упал на сиденье, откинувшись на спинку, и закрыл глаза. Одежда была насквозь мокрая, стекла сразу запотели.
– Я спас всех. Окна у тебя запотели, извини, мокрый.
– Не беспокойся, отдыхай, – сказал водитель, и, включив печку на полную мощность, плавно тронулся, – Довезу в лучшем виде!