Сказка снежной пустыни
…В тот день я устал. Одна переправа вброд по морю через разлившуюся Литовку вместе с некрепкой спутницей, не умеющей плавать, стоила отдельного рассказа. Реку я преодолеть с ней не смог, и пришлось идти через море, туда где сталкивалась лбами река и океан. Там я почти утонул, спасая её в яростно кипящей коричневой воде. Потом долгий путь в долину Чёртова утёса. В сумерках, совершенно измотанный я съел жареную камбалу, раскинул палатку и уснул под шелест трав и дубов. Во сне внезапно мне стало неуютно, но причину понять я не мог. Как тошнота и рвота, но и не так. Словно далёкая боль прорывается наружу, и никак прорваться не может. Вроде двигатель работает? Откуда тут двигатель? И вдруг меня яростно и бешено затрясла моя спутница. Как это описать? Ну когда человек умирает, и его бьют конвульсии.
Еле слышным шёпотом она истерически орала мне в ухо:
– Кто это??? Кто??? – И прижималась так, что я не мог пошевелить ни рукой и не ногой.
Можно было сказать, что за палаткой ревел мотор, но моторов здесь, в абсолютном бездорожье не было. Рёв иногда переходил в злобное урчание, и от этого волосы шевелились. Ну почему бабы такие эмоциональные? Она ищет во мне защиты, а сама, как спрут, обвила меня своими конечностями, почти задушив, не давая дотянуться даже до ножа.
– Заткнись, дурра, – так же зашептал я ей в ухо, подмяв под себя. – Тигр это!
Как же страшно было! Лежать спиной кверху, ожидая удара когтистой лапы, и под собой чувствовать отчаянно извивающееся худое тело, которое просит защиты.
Да, отвлеклись.
Два упоминания о неведомом, и хотя Дальние горы на юге, а Мевон-Наксан на севере, но детали совпадают. Я сам чувствовал застывшее зло в южной пещере. Хотя…. Может это мои субъективные ощущения. Что гадать, надо сходить в поиск на этот Улсикан, вот вернусь и схожу….
…Плоская вершина никак не заканчивалась. Поросшие бело-зелёными мхами камни тут и там поднимались среди низких жёлто-оранжевых кустиков. Ветер заунывно выл в стволе ружья. Неуютно, надо вниз спускаться, вот только бахну напоследок, муть тоскливую разогнать. Я передёрнул затвор и выстрелил вверх.
Спускаясь, заметил растущую чёрную точку у горизонта. Вскоре грохот двигателя потеснил песню ветра. Вездеход «Газ-71» ехал прямо на меня, потом вдруг лихо развернулся, подбрасывая в небо куски мха и грязи, и остановился. С тяжким стуком откинулся верхний люк, оттуда показались чумазые руки, потом кудрявая голова механика-водителя. Истинный варнак, решил я, глядя на появляющуюся следом курчавую бороду.
– Что стоишь – спросила голова прищурившись. – Поехали.
– Куда?
– Тебе разве не всё равно? Поехали.
– Брезент крепкий? Я на брезенте. У тебя внизу места мало.
– Откуда знаешь? Садись на брезент, – согласилась голова, и люк захлопнулся.
Я бросил мешок на крышу, и уселся по центру, положив ружьё на колени. Хрюкнув и присев носом, вездеход тронулся. Просто тащусь ездить на тенте. Он пружинит, мягко подбрасывая, как в гамаке, а вокруг проносятся такие виды тундры! Степь, она никакая. Тоже, конечно красивая, но – степь. А тундра – это песня застывшего холодного ветра. В железной коробке что увидишь, темно, громко, душно. Окошек нет, вместо них топливные баки стоят на всю длину корпуса.
Ехали мы недолго. Там, где стали попадаться высокие лиственницы, вездеход, рыкнув, повернул к западу. Еле уловимо запахло дымом. Подбросило чуть сильнее, и вездеход остановился. На этот раз водитель вылез через боковую дверь с причитаниями.
– Итить твою лесной богородицы компас! Бога душу долбаный пень, прости господи!
– Что?
– Разулись снова. Второй раз уже за сегодня! Палец выскочил.
– Домкрат давай, нечего голосить. И лом достань. У тебя в коробке есть кто живой?
– Двое. Лом с другого борта достанешь. – Он снова нырнул в кабину и вернулся с домкратом. Как он его там разместил?
– Подкладки где?
– В кузове.
Я спрыгнул с крыши и постучал прикладом в железный борт.
– Вылазь, работать будем. Чурки захватите.
Из недр появились двое низких мужиков, одетых в выцветшие бушлаты.
Водитель, видя, как я по-хозяйски отцепил лом, спросил:
– Так ты что, свой? Ты куда идёшь?
– Шас клифт22 одену и бабочку повяжу. Не видно что ли? На Хайгдже иду. А вы куда едете?
– Медведя жрать. Немного не доехали.
…На берегу небольшой речушки стояло несколько бревенчатых домиков и чумов. Посреди поляны горел большой костёр, на треноге висел огромный закопчённый котёл. Вокруг столпились разношёрстно одетые люди. Национальные костюмы оленеводов перемежались с брезентом, ватниками и даже пальто. На грубо сколоченном столе уже стояли бутылки с водкой и тарелки. Один человек доставал из котла куски мяса. Мне подвинули тарелку.
– Благодарю. Что это?
– Медведя! Э, как вкусно!
– Медведя не буду.
– Мы его очень долго варили. Лапу ешь, лапу! Она жирная, сама в рот прыгает.
– Не буду лапу!
– Это же лапа! Она такая…, – говорящий закатил глаза от удовольствия, – там эти, ну такие, которые, хрящики, и мясо с жиром. Сочно, вкусно!
– Не, медведя не буду, – вновь повторил я.
– Ну тогда пей. Оленины человеку подайте на закусь! Хлеб сам доставай.
Гулянка шла полным ходом. Курили, не вставая из-за стола. Народ потихоньку поплыл. Нашлись темы для общих разговоров.
– Вот скажи мне, ты ж в городе живёшь, когда кризис кончится? – обратился ко мне сидящий по левую руку пожилой мужик в телогрейке. – По телевизору только и говорят: кризис, кризис. У нас то война, потерпите, то после войны восстанавливать надо, потерпите, теперь кризис, снова потерпите. Год кризис, два, три, я понимаю. Но как перестройка закончилась, так и понеслось – кризис. Пожить хочется спокойно. Теперь вот санкции. Да об колено! – Он громко приложил кружку об стол. – Мы что, часть Америки, при чём тут их санкции?!
– Ты живёшь, и живи. Какой кризис? И деньги льются, только не туда, и за границей люди отдыхают, и дворцы себе строят. Вон, знакомый у меня на семьсот квадратов себе завалюшку отстроил. С тремя этажами, бассейном и крокодилами. Другой знакомый небоскрёб за миллионы миллионов долларов строит, ты таких денег даже во сне не видал.
– А я вот что тебе скажу, – мужик отпил из кружки брусничного морса. – Правительству это выгодно. Надо же нас как-то зажимать. Светлого будущего, как при коммунизме уже не обещают, а других идей нет. А с чего бы кризису не быть, – мужик неожиданно повернул тему в другую сторону. – Производства своего нет, доживаем советское. Вон по телеку показывали, какие у нас академики, сто штук в месяц пожизненно получают. Один чукотский академик каждый месяц новую работу пишет из года в год. Без отдыха пашет, а выхлопа ноль. Мы так скоро на китайских джипах ездить будем.
– Уже ездим.
– Да ну? Дожили…. У тебя какой марки телефон?
– Нокия.
– А должен быть русский. Кто его придумает? Даже у нас в тайге все дети только в телефонах сидят, играются, и ни к чему не стремятся. Они, что ли нам экономику подымут, если шагу без телефона сделать не могут?
– Мои дети в телефонах не сидят. Они учатся. Хорошо учатся.
– А ты кто такой? – повернулся ко мне сосед справа, один из обитателей вездеходного нутра, невысокий белобрысый мужик с серыми, невзрачными глазами.
– Спелеолог из Хабаровска. Пещеры исследую. Иду на Хайгдже.
– Из Хабаровска? А я знаю там одного, тоже спелеолога. Ты Сашу Матрасова знаешь? Я его довозил, когда на Будукане работал.
– Слышал. Он не спелеолог, он турист. Он людей за деньги по пещерам водит.
– Да ну на! – удивился мужик. – И что, люди за это ещё деньги платят?
– Ну а что, платят, – пожал я плечами. – Люди разные бывают.
Через полчаса я посмотрел на солнце. Брюхо набил, пора уходить, ещё успею километров семь пройти.
– А я тебя знаю, – вновь повернулся ко мне белобрысый. – Ты Матрасов! Ты жулик. Ты у людей деньги берешь, нехорошо!
– Ты попутал, я не Матрасов. Ладно, мне идти пора. – Я повернулся.
– Нет, постой! – на плечо мне легла рука белобрысого. – Я тебя знаю! Ты Матрасов. Ты за деньги людей в тайгу водишь! Сволочь! – Он размахнулся, и ударил меня в грудь. Мы оба упали с лавки.
Хоть и пьяный, но жилистый, – думал я, катаясь по земле в обнимку с мужиком. Удары его не слабели. Народ повскакивал из-за стола, стараясь нас растащить. Что-то твёрдое опустилось мне на спину. Перевернувшись, я увидел пьяненького старика-оленевода, который ритмично без разбора опускал на нас берёзовый дрючок. Вот народу потеха! Нас подняли и растащили, тут же поднеся по чарке. У оленевода отобрали палку и засунули в чум. Пир продолжился дальше. С кружкой в руке ко мне снова подошёл белобрысый.
– Ты извини, попутал, – сокрушённо проговорил он. – Водка, будь она неладна. Давай за мир!
– Давай!
Мы чокнулись кружками.
– Тебя как звать-то?
– Сергей. Зовут Петей, от фамилии.
– Петров, что ли?
– Андросов я.
– Ваще нихрена тогда не понимаю. Сергей или Петя? Причём здесь твоя фамилия?
– Да чего тут непонятного? Андросов – Андросян, Андросян – Петросян – Петров – Петя. Так и прилипло.
– Прикольно замутили. Однако Петь, я уже пойду. Мне ещё далеко. Прощай.
– Погоди. – Петя отцепил с пояса восточный нож и протянул его мне. – Возьми на память, не обижайся.
– Спасибо Петя. Подожди секунду. – Я в раздумье покосился на свой клинок. Обычай требует что-то подарить взамен. Но мой клинок много практичнее восточных чудес в северной тундре, и главное – кованый, тогда я ещё тащился от этого слова. Я снял с шеи латунный хомуз и достал из кармана запечатанную пачку красного Bond street.
– Держи. И ты на меня не обижайся, – кинув на плечо ствол, я шагнул в низкорослые берёзки.
Ноги утопали во мху, одуряюще пахло багульником. Вот сколько Саша Матрасов заработает за год? Ну вывезет он народ в пещеры ну четыре, ну семь раз в год, больше вряд ли получится. Бизнесом это не назвать и кучу денег не заработать. Только имя себе подпортить. Молодой он ещё, горячий, как евражка23.
– Путешествовать тоже можно по-разному, – сказал я солнцу. – Одно дело когда ты вышел в море на снаряженном бриге, а там уже борешься со штормами и людоедами, другое – вышел на хабаровскую набережную в трусах и с флагом, нырнул в воду и поплыл к океану. Такие люди, несмотря на абсурдность ситуации тоже есть. Солнце слегка улыбнулось мне, и ободрённый, я продолжил разговор.
– Ты должно помнить ту девочку, которая приехала в чужой город, бросила вещи и паспорт, взяла двести рублей и отправилась в свободный полёт на неделю. Ей, очевидно было так интересно и наверное комфортно. Люди разные, да? Я так не могу. У меня всегда есть запасная обойма и нож на боку, как же иначе. Хочешь, скажи, что я совсем неправ.
…Хайгдже открылось сразу, едва я оставил за спиной низкорослый берёзовый лес. Плоская унылая возвышенность тянулась на несколько километров по меридиану. На её уплощённой тушке не было заметно ни выходов камня, ни отверстий пещер. Я задумчиво потёр подбородок, ощутив отросшую щетину. Зря сюда пришёл. Мерзлота повсюду, осадков мало, лето короткое. Плато замёрзло уже очень давно.
Я проверил патронник, сбросил рюкзак и подпёр его ружьём. Хоть побреюсь перед выходом на землю обетованную, карстовую. Достав пластиковый станок, не торопясь побрился, потом достал зеркало. Интересно, а как это – бриться опасной бритвой, наверное круто. Сейчас молодые гламурные парикмахеры ими пользуются. Появились даже псевдо-опаски со сменными лезвиями. Всегда мечтал иметь опасную бритву, но тут бы ей так просто наверное не получилось. Однако ритуал значимый, сродни курению трубки. Эх, а мох-то вокруг какой! Прямо перина. Здравствуй, Хайгдже.
Карстовые процессы на Дальнем Востоке распределены неравномерно и занимают относительно небольшую площадь. Юг, уходящий в неведомые дебри Сихотэ-Алиня, запад на границе с Китаем, одно проявление востока и нескончаемый Север. Неразвитость дорожной сети тормозит изучение и развитие края, и девяносто процентов найденных пещер на счету местного населения – охотников, лесорубов, изредка геологов. Может сегодня именно мне повезёт найти неизведанное подземное царство, куда не ступала нога человека?
Пройдясь вдоль плато, я вышел на воду, фонтаном бьющую из скалы. Она давала начало небольшой речушке, игриво сверкавшей в серых камнях. Однако карстовый источник, и вода явно пришла сверху. Может напрасно я на эту местность грешил, надо наверх подняться. Раз вода с напором идёт, значит есть водосбор и есть подземная дорога, иначе бы водопадом низвергалась.
Воронку, поглощающую воду плато я нашёл не сразу, а лишь спустя четыре километра от источника, но проникнуть туда не удалось.
Продолжение. Город Хабаровск, разговоры за пивом
Нихрена я тогда на Хайгдже не нашёл. Поноры на плато в счёт не идут, их и без меня люди знали. Смотрится загадочно, когда ручей в скале исчезает. А хода-то доступного для человека под землю нет. Плюнув на всё, на попутном вездеходе «Газ-73» я уехал до Марьи, и прожил семь счастливых дней в осенней тундре. Мы валялись во мхах, кидались клюквой, охотились на гусей, словом дурачились, как могли. По возвращении в город, я позвонил Вовке.
– Вовка, я к тебе зайду с Серёгой и Витькой, расскажу что узнал.
– Заходите. С вас пиво, с меня картошка. Только сами чистить будете.
– С чего это сами, – возмутился я. – Как жрать, так вместе, как чистить, так сами? Сколько пива брать?
– Литров десять хватит для начала, – засмеялся Вовка.
На другой день я пришёл раньше мужиков, сунул Вовке пакет с пивом и прошёлся по квартире. Нравятся мне дети больших начальников. Хорошая квартирка. Четыре комнаты, две ванны, два санузла, душ, разные нишки и гарберобные. Моя квартира после такого размаха берлогой смотрится. Раньше бы я позавидовал. Но моя Мейли один раз сказала, что это нехорошо. Ночью мы сидели с ней в плетёных креслах около её магазина и смотрели на людскую толпу, кипящую вокруг. Ночью это по-хабаровски. У них там вечер, время ведь плюс пять, а у нас плюс семь.
– Нин елосэжень есть джихэн.
– Мы русские – что…?
– Когда зависть. Это… – Мейли достала потрёпанный словарь и раскрыв, ткнула мне пальцем. – Завидовать и ненавидеть. Вы всегда завидуете успешным люди.
– Разве не зависть ведёт вперёд?
– Вперёд ведёт мечта. – Мейли легонько стукнула меня по плечу словарём. – Я же не завидую Мейфан, что у неё есть двое детей. Я мечтаю о своих детях, и они обязательно будут. Вон, смотри: идёт старик с тележкой. Он каждый день так ходит. Он бы мог завидовать тому машина, – она указала на проезжающий мимо огромный джип Great Wall. – Но ему это не надо. У него другая мечта и душа его спокойна, ведь он день за днём приближается к ней. Надо работать. Не завидовать, а работать. А вы всегда завидуете, хотите всё сразу, чтобы потом как это… печка лежака.
Мейли. Я ещё раз прошёлся по комнатам.
– Что ходишь, пошли картошку чистить, – на пороге возник Вовка.
– Мейли вспомнил. Странно так вышло, я шёл вечером по улице, и увидел её, высокую, стройную. Волосы до плеч. Солнце садилось и её контур светился золотом.
– Кто ж тебя не знает, Донжуан с севера! Или ты по азиаткам с ума сходишь? – улыбнулся Вовка. – Держи ножик, пошли, расскажешь.
– Я красоту просто чувствую в отличие от вас более остро.
Просто так смотреть на женщин в чужой стране иногда чревато. Поэтому я тогда подошел к ней и запинаясь, спросил:
– Дуйбуци24, во….
– Ай ни25? – она окинула меня взглядом и лёгкая усмешка пробежала по губам. – Рано ещё так говорить. – Она снова с пониманием улыбнулась.
Сыновья Адама скроены из камня и мозги у них из камня. Они не могут быстро воспринимать оттенки жизни. В отличие от них, любая женщина за миг чувствует момент, когда мужчина готов сказать большее, чем просто «здравствуй». Оттого их улыбка в этот миг становится загадочной и всемогущей. Я смешался. Не собирался я говорить этих слов!
– Во кань. Ни зишоу26. Я хотел посмотреть на тебя ещё немного, не прогоняй меня.
– Ты говоришь по-китайски?
– Сяо-сяо27, – я сжал пальцы.
– И ши, а ши, сан ши, – она уже откровенно расхохоталась. Не переживай, мы тоже так учились в детстве. Я буду говорить медленно, ты поймёшь, просто внимательно слушай. У тебя папа китай, мама китай?
– Нет. Во жень элосы28. Зуфу29 жу, жил, Хаэрбин.
– Ты где остановился?
– Юнань отель.
– Переезжай ко мне. Продлим визу, будем жить вместе и учить языки. Я хочу учить русский. Ты помогать мне торговать в магазине. Во Мэйли.
– Хао. Шодинлэ30. Во Элио…. Вот так Вовка я оказался в Китае и прожил там некоторое количество времени.
– Что ж не остался с ней?
– Я не космополит. Есть такое слово, Вов, только не смейся, оно штамп. Это слово – Родина. Мне плевать, кто у нас президент, какой курс рубля, но здесь живут мои родители и мои дети, и мои друзья. Я не могу оставить их никогда, чтобы любить из Парижа.
– Тургенев же оставил, ради своей Полины.
– У Тургенева детей наверное не было.
Пришли Витька с Серёгой.
– Что задерживаетесь, дармоеды? Я Вовку уже умотал своими баснями. Давайте к плите. А нам пора Бахусу должное отдать.
Мы сидели в просторной Вовкиной квартире, жарили картошку и пили пиво. Вовка и Серёга начальники, а папы их большие начальники. Витька один не пришей кобыле хвост, косит под геофизика, но шалопай. Здесь стоит, наверное, немного обрисовать нас. Мы увлекаемся поиском пещер, то есть спелеологией. Мы не входим ни в какой клуб, не водим людей по пещерам за деньги, мы просто получаем удовольствие от разгаданных тайн Земли. Спелеология, стало быть, наше хобби, на него мы тратим свои деньги и своё время. Помимо них, моих мудрых друзей, у меня есть люди помладше, они только начинают свой путь в жизни и в спелеологии, однако вернёмся к настоящему. Вовка – высокий мускулистый мужчина с рыжей бородой и жёстким взглядом серых глаз, похожий на древнего викинга. Несмотря на суровую внешность, он очень любит смех, песни и шутки. Вовка в прошлом геолог, а сейчас лесоублажитель. В нынешнее время тоже неплохая профессия. Сергей – двухметровый светловолосый гигант с голубыми глазами, любитель помечтать в тишине лесов. Помимо этого он очень любит копаться в своей судебной лаборатории, на досуге потроша мышек и лягушек. Витька же похож на волосатую обезьяну Чуи, только с сумасшедшими глазами и повреждённой психикой. Витя действительно геофизик. Только что он там открывает своими методами, я не знаю. И вообще, о своей работе между собой мы не распространяемся. Не то, чтобы это не интересно, но негласно так давно заведено было.
Я рассказал им про легенду, услышанную от эвенка.
– Встретил я тут старика одного, он мне рассказал про Мевон-Наксан. Я бы сказал, странное место, и рассказ странный. Вроде бы как про пещеры, но почему-то с огнём. А началось-то всё с музея! Я там плиту известняковую увидел с надписью. А старик мне эту надпись целиком процитировал. Каменное копьё, – говорит, – стережёт вход туда. И вот ещё косвенные факты есть, послушайте. И камень я сам видел, своими глазами.
Я рассказал друзьям о Дальних Горах на юге.
– Да ну, фигня, – дослушав меня, высказался Вовка. Он всё всегда в штыки принимает. – Мало ли чего в старину было. Обросло деталями за столетия, и уже не отличишь правду от сказки.
– Но чего бы геологу Саше боятся пустой природной выемки?
– Я немало хожу по тайге, и знаешь, что заметил? Рассказчик обыкновенно сам не бывал в этом месте, но там, по его словам там бывали другие, которые видели. Так возникают легенды. Якуты и эвенки не прочь приукрасить действительность, тем более, если первоначальная причина забыта. Понятно, для северянина выдумать – значит обмануть, что для него просто невозможно, но он же не выдумал! Он просто добавил пару своих слов.
– Но я-то бывал.
Серёга воздержался от комментариев, лишь почесал подбородок. Витьке же идея понравилась.
– Так надо идти искать! Тащите карту!
– Снег скоро ляжет, карту тебе, – пробурчал Вовка. – Любитель снег помесить. Вспомни Трубу Ниланскую, чуть в снегу не утонули. По твоей наводке пошли, кстати. Хороший ты мужик, Витя, но суетной.
– Ага, – поддержал Вовку Сергей. Воронку двадцать на двадцать снегом так занесло, что нас всех этот снег держал. А под нами ведь тридцать метров вниз было.
Снега тогда на склонах было метра три. Просто удивительно, что мы нашли шахту и прокопались ко входу. На дне обнаружили огромные рога лося. Лось тоже наверное, как мы, топтался над входом и причитал: – ну где же моя пещерка? Жаль, тогда рога не забрали, тяжело в таком снегу. Серёга потом сокрушался, вдруг это какой-нибудь реликт был.
– А когда лучше?
Витька человек на Дальнем Востоке пришлый. Он приехал к нам за романтикой из Европы, закончив Горный институт в Питере. А родом сам из ласковой Прибалтики. Там совсем иная погода.
– Летом. Лучше в июне. А ещё лучше в августе.
– Во-во, у меня июнь занят, – поддакнул я, хотя в поиск готов был хоть завтра. – Я предлагаю хоть место примерно посмотреть. Тащи карту!
Мы долго возили по карте пальцами, спорили, но так и не пришли к единому знаменателю. Примерно подходящих под описание мест было много. Остановились на трёх участках, про которые решили узнать более детально из геологических данных. Поскольку двое из нас были профессиональными геологами, им будущую работу и поручили.
– Ну скажи ты нам, почему именно тебе вечно какие-то приключения на голову сыплются? – спросил Вовка. – То ты в снегу под перевалом плаваешь, то белого спелеолога видишь, то кого-то спасаешь. Видения твои удивительные, и даже отчего-то правдой оборачиваются. Не знал бы я тебя, лесом бы послал. Теперь вот с этим Насканом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Юрий Зыков
2
ГАЗ-66 – небольшой советский грузовой автомобиль повышенной проходимости с кабиной над двигателем, которым с удовольствием пользуются и россияне. Крайне неприхотливая и очень проходимая машинка. Именно она заменила в деревне лошадь, а из обезьяны сделала человека.
3
Пирогель – пирос (греч.) + гель, вязкая субстанция для разжигания сырых дров.
4
«Сказочная тайга» братья Самойловы, Вадим и Глеб.
5
«Сказочная тайга» братья Самойловы, Вадим и Глеб.
6
Урал – также советско-российский грузовой автомобиль совсем неприлично высокой проходимости, колёсной формулы 6х6. Несмотря на откровенно разгильдяйский вид, очень надёжен, прочен и вынослив. Засадить его было практически невозможно. – Ты же Берёзового солдата знаешь – отвечал мне на мой вопрос водитель такого монстра, – там летом глина по ступицу и выше. Едёт гружёный брёвнами, а ты можешь выходить и рядом идти.
7
ГАЗ -71, 73, – слегка плавающий гусеничный вездеход. Начал выпускаться в 1968 г. Очень неприхотливая, неубиваемая машина. Могла даже немного ползать по вертикально растущим деревьям, например, за шишками, но обычно после таких трюков «разувалась». При всех огромнейших плюсах, имеет маленький минус: расход топлива. 1литр – 1 километр и это не предел. По бездорожью бывало и больше. Потому вместимость трех основных баков 232,5 литра, дополнительного – 77,5 литра.
8
«Шторм» стихи А. Лукьянова, музыка Сергей Сарычев.
9
Джурчжени – племена, населявшие в X – XV вв. территорию Маньчжурии, Центрального и Северо-Восточного Китая, Северной Кореи и Приморского края. Родственный им народ – эвенки, или как их называли раньше, тунгусы.
10
Известня́к – осадочная горная порода органического, реже хемогенного происхождения, состоящая преимущественно из карбоната кальция (CaCO3). Карбонат кальция способен медленно растворяться в воде, а также разлагаться на углекислый газ и соответствующие запчасти. Первый процесс – важнейший фактор образования карста, второй, происходящий на больших глубинах под действием глубинного тепла Земли, даёт источник газа для минеральных вод. Благодаря широкому распространению, легкости обработки и химическим свойствам известняк добывается и используется в большей степени, чем другие породы, уступая в этом только песчано-гравийным отложениям. Известняки бывают разных цветов, включая черный, но чаще всего встречаются породы белого, серого или коричневого цвета.