– Больной? Психопат?
– И такое нельзя исключать. Но может быть, в этом есть что-то другое? Давай-ка подумаем над этим, дружок. А вот и пирожки! – увидев в руках вошедшего Воронцова тарелку с приятно пахнущей стряпней, Калошин потер довольно руки.
Мужчины столпились у стола майора и с удовольствием принялись уплетать пирожки.
– Ну, что у тебя, Константин? – обратился к подчиненному Калошин, когда тарелка опустела. – Рассказывай по-быстрому, а то у нас свой разговор не окончен. Кстати, тебе тоже надо бы послушать, что мы сегодня наработали. Хотя… громко сказано. Пока один туман. Давай, говори, – Калошин прихлебнул остывший чай, поболтав им во рту, удовлетворенно крякнул.
– Да, собственно, и говорить-то особо нечего. Ну, стянули у мужика инструмент, правда, хороший, почти новый. Выдали ему в Жилкомхозе. Пьян был Чижов в стельку, может быть, даже и потерял где. Но настаивает, что украли.
– Почему настаивает? Спросил?
– Потому что уважает свои рабочие побрякушки. Даже сестра подтвердила, что едва не спит с ними. Дорожит… Да и профессию любит. Об этом и в его конторе подтвердили. А насчет пьянки… Сами знаете, что такое слесарь-сантехник: в каждой квартире поднесут, копейку какую сунут, вот и расслабляется мужик. В тот вечер, в среду, он был не в одной квартире, у всех пригубил, а после работы завернул в парк, к пивному ларьку. Там к нему подсел сосед его, Шуранов. Чижов его угостил и сам добавил. Соседа я допросил, все было так, как сказал наш потерпевший. А вот потом!.. Помнит, бедолага, что домой тащился уже в темноте, и как будто его кто-то из кустов позвал. Свернул ли он туда, нет ли – вышибло из пьяной головы. Но проснулся на скамье уже ближе к утру. Инструмента с ним не было. И не удивительно. Но страдает мужик сильно, слезно просит найти вора. Ну и как тут найдешь? Прошелся я по рынку, поговорил кое с кем, попросил верных ребят присмотреть за торговцами всяким барахлом, вдруг где-нибудь что-то и вылезет. А так… – Костя махнул рукой. – Вот, заявление написал. Буду искать.
– Ну, что ж, может быть, что-нибудь и проявится. А теперь вернемся к нашим баранам. – Калошин вкратце изложил суть дела молодому оперативнику. Тот сразу же поддержал мысль Доронина:
– Слушайте, а ведь действительно, мог сбежать из психбольницы?
И сам ответил: – Мог.
– Я повторяю – не исключено. Вот тебе, Константин, мы и доверим это проверить. Поедешь в К***, в областную лечебницу для душевнобольных, кстати, там-то как раз лечатся пациенты из научных кругов. Много работают наши великие мужи, вот головы и не выдерживают непомерных нагрузок. Не то, что твой Чижов – поработал, принял на грудь, и отдыхай голова до следующего дня.
– И когда ехать? – Костя заметно погрустнел – похоже, выходной откладывался. А он так надеялся: его друзья пригласили на рыбалку с ночевкой, девчата с ними тоже идут, одна из них очень нравилась Косте, собственно, инициатива позвать с собой парня, исходила именно от этой девушки, но работу свою Костя любил, начальство уважал, да и дисциплина не на последнем месте – все-таки милиция! Поэтому от свидания сразу же мысленно отказался. Только подумал, что надо было бы как-то предупредить ребят. Ведь и рыбалкой по-настоящему увлекался только он. У парней даже удочек не было, надеялись на Костю. Он бы показал им класс! Когда теперь выдастся удобный случай? Ребята скоро разъедутся, да и зима не за горами. А так хотелось перед девчатами показать рыбацкую удаль! Порой у него это выходило даже очень неплохо. Уловом он мог порадовать и родных. Несколько раз мать даже на базар карасиков носила. Но работа важней любого улова, разве что жаль несостоявшегося свидания.
Калошин же не заметил, или сделал вид, потускневшего тона подчиненного и сказал:
– Ну, вот завтра и поезжай. Дежурный врач, думаю, на месте. Побеседуй обстоятельно обо всем. Узнай о тех, кого выписали недавно, кто-то, может быть, домой на выходные уезжает, и не было ли у них побегов. В общем, все, что нам может помочь. А сейчас отправляйся домой, отдохни, да, узнай, когда первый автобус идет в К***. Раньше уедешь – вернешься раньше. И, если что срочное, Константин, сразу ко мне домой! – Калошин легонько подтолкнул Воронцова к двери, похлопав его по плечу.
Раздался телефонный звонок. Звонила Машенька:
– Геннадий Евсеевич! Ну что же вы так? Приехали когда уже, а к Сухареву не зашли. Он видел машину из окна. Теперь ругается! – попеняла она Калошину.
– Ну, по-другому он и не может. Идем, Машенька, идем!
* * *
Доклад подчиненных Сухарев выслушал более чем внимательно, даже ругаться не стал. Перешел сразу к делу:
– Что думаете по этому поводу, товарищи? Я лично разделяю твое мнение, Геннадий Евсеевич, что все это дурно пахнет. И светлая одежда как-то непонятна, не вписывается в общую картину. И способ убийства, пусть даже просто собаки, очень уж жестокий. То, что направил Воронцова в К***, молодец. Возможно, там что-нибудь обнаружится. Эх, как это все некстати! Не за горами праздник Октябрьской революции. Хочется рапортовать об успехах. Ну, что нам, мало других преступлений?! И так едва успеваю отписываться. Да, ребята, нельзя допустить, чтобы все это до народа дошло, сами понимаете…– Сухарев неопределенно покрутил в воздухе рукой. – Черт бы подрал этих приезжих ученых с их собаками!..
– Черт не черт, а кто-то подрал, хорошо еще, что пока только собаку, – мрачно попытался пошутить Калошин.
– Тьфу на тебя, Геннадий Евсеевич! Накаркаешь еще неприятностей на нашу головушку. Идите уже работайте. – Махнул рукой в сторону двери начальник.
* * *
– Знаешь, Василий, что еще я подумал, – присев за стол, начал Калошин. – Помнишь, у нас было дело Лапотько?
– А, это когда кошку повесили? Этих Лапотько тогда братья Великановы припугнули, чтобы те забрали свое заявление по поводу кражи у них большой суммы денег?
– Вот-вот, именно это. Тогда на кошачьем трупике была пришпилена записка с угрозами. Почему? – вопрос был скорее риторическим, потому что Калошин ответил на него сам – Им надо было, чтобы Лапотько поняли, что это именно угроза, а не просто чья-то злая проделка.
– Ну да, так и было, – подтвердил Доронин – Они же тогда так и сказали, когда мы их допрашивали.
– Во-от! – Калошин поднял вверх палец. – А здесь никаких угроз. Опять – почему? Да потому, что профессор прекрасно знает, кто и зачем это сделал. И нам он солгал. Вот потому-то, друг мой, мы просто обязаны допросить его соседа, который от нас пока прячется.
– Съездить туда завтра? – предложил Доронин – он любил проявить инициативу, хотя надеялся, что майор отклонит его решение. Но тот поддержал и даже похвалил подчиненного.
– А теперь давай по домам. Я в спокойной обстановке подумаю еще, а ты, видимо, на танцы со своей красавицей собрался? – Калошин озорно подмигнул. – Ну, иди, отдыхай!
Перед уходом заглянули в кабинет Гулько. Тот только замахал руками, дескать, занят, сделаю – доложу. Попрощались мужчины на крыльце. Калошин уехал на машине – жил далековато, Василий отправился домой пешком, благо дом его располагался в соседнем переулке. Настроение у парня было приподнятое, несмотря на то, что завтра с утра ему предстояло отправиться к соседу Полежаева. «Долго наверняка не задержусь, – думал Доронин, – не впервой допрашивать свидетелей. Видел – не видел, знает – не знает. Несколько вопросов – и все. Главное, правильно их задавать. А потом с Галкой – в парк!». Василий от нахлынувших вдруг приятных мыслей о предстоящем сегодняшнем вечере даже стал напевать, не подозревая того, как трагично и страшно начнется завтрашний день.
Глава 4.
Тропинка весело виляла между еще зелеными островками травы, кое-где покрытой желтоватой опавшей листвой берез. Встречались нежные кружевные рябины, густо одетые в яркие ожерелья ягод. Темнели сочной хвоей тяжелые ели, но и они не портили веселой картинки теплого осеннего леса. Воздух был напоен солнцем и чистотой ранней осени. Птицы не умолкая перелетали с ветки на ветку, еще не чувствуя приближения холодов.
Четверо молодых ребят с заплечными мешками с провизией, пятый – с палаткой, шумно переговариваясь, шагали к озеру. Настроение было приподнятое – впереди вечер у костра, задушевные беседы добрых друзей; среди них и парочка влюбленных, которые в скором времени собираются пожениться. Над ними беззлобно подтрунивали, спрашивали про рай в шалаше, который можно построить уже сегодня, благо в лесу стройматериалов достаточно.
Самой младшей из компании, Верочке Стрельцовой, тетка наконец-то дала «свободу». До сего дня она строго следила за девушкой, даже на танцы приходила за ней ровно через час, как та уходила. Уводила домой под насмешливые взгляды сверстников, несмотря на то, что Верочка уже постигала азы учительской профессии: закончила первый курс педагогического техникума. Но не только возрастом она была младше всех среди своих друзей, но и видом своим больше походила на школьницу, причем ту, которая в классном строю стоит последней. Тетку она боялась, потому-то сегодняшняя долгожданная свобода была такой упоительной и сладкой, что Верочка со слезами счастья на глазах пела и щебетала не меньше сидящих на ветках птичек. У нее сегодня состоится настоящее свидание, о котором тетка и не подозревает. О том, что ей разрешено пойти с друзьями к озеру, своему любимому (да, так, и не иначе, именно любимому, в этом Верочка не сомневалась), она передала через соседского парнишку Гошку, который частенько бегал к своему отцу на работу, где служил и Верочкин друг. Попросила прихватить удочки, так как друзья Верочки рыбацкими навыками не обладали, а ухи, приготовленной на костре, очень уж хотелось попробовать. Тот в свою очередь прислал с Гошкой записку, в которой сообщал, что обязательно присоединится к ребятам, как только освободится.
Чем была вызвана такая теткина доброта, Вера, конечно же, знала – дело было в соседском шофере Толике, в которого тетка была влюблена многие годы. Тот же, будучи женатым, внимания на злую, худосочную портниху Антонину внимания не обращал, что доводило женщину до исступления – она лютой ненавистью ненавидела жену любимого, а та, как назло, была всегда приветлива и весела. Но страшная болезнь вдруг оборвала ее жизнь. Толик погоревал с полгода, да и стал присматриваться к другим женщинам. Антонина торжествовать боялась – все-таки грех радоваться чужой смерти, но в душе крепла надежда на перемены в ее уже немолодой жизни. Виду до поры не подавала, хотя из поля зрения Толика не выпускала. И он, наконец-то, обратил свое внимание на соседку. Да и выбор его был не случаен – жили они в одной квартире, у Антонины с Верой после смерти ее брата-отца девочки – фронтовика осталось две комнаты, а Толик с женой и маленькой дочкой жили в одной. Объединение этих комнат в одну квартиру было за пределом всех мечтаний мужчины. Да и Антонина была хорошей хозяйкой, хоть и строгой и, чего греха таить, злобноватой. Но Толик надеялся, что со временем хоть как-то смягчит ее норов. И еще было одно весьма важное обстоятельство – к дочке его относилась Антонина даже лучше, чем к своей племяннице. Толику порой приходилось надолго отлучаться из дома – он возил важного начальника – и женщина с удовольствием брала под свою опеку его дочку. На что только не пойдет влюбленная женщина! Это Толик прекрасно осознавал, носом решил не вертеть, от него не убудет. У некоторых и того хуже. Племянница не помеха, Бог даст и замуж скоро выйдет – взрослая уже. Так что на этот субботний вечер было у соседей намечено что-то вроде сватовства. Собиралась большая компания, и тетка была не против того, что Вера проведет это время в другом месте. Все-таки уже взрослая девчонка, а у тетки с Толиком мало ли что и как заладится в этот вечер. Для Верочки это была необыкновенная удача, и она любила в этот день даже теткиного Толика, и притязания его на квартиру прощала.
Еще две девушки из этой молодежной компании – Нина и Ольга Мелюковы – были сестрами-близнецами. Отличить их друг от друга было очень трудно, но водить за нос людей, как это часто делают многие близнецы, они не любили. Каждая из них была яркой индивидуальностью, и они хотели, чтобы их принимали такими, какими они есть на самом деле, не приписывая себе достоинств друг друга. Нина любила читать, увлекалась иностранными языками, Ольга же, напротив, имела математический склад ума. Учились девушки на разных факультетах в Московском университете, в который поступили благодаря не только своим прекрасным способностям, но и протекции отца – номенклатурного работника города Энска. В Москве у него были, по слухам, связи в самых верхах, так что будущее своим дочерям он обеспечил уже сейчас, получив в столице шикарную квартиру на Арбате и собираясь в будущем разменять ее на две не менее равноценные уже существующей. Об этом своим подругам, проводящим время так же праздно, как и она сама, постоянно вещала мать девочек – худосочная, бледная «мадам», как ее за глаза называла домработница Мелюковых. Девочки же, напротив, были, что называется, «кровь с молоком». Да и характерами не в мамочку – та обожала бесконечные пересуды, разборки со своими товарками. Обсуждение какого-нибудь малозначительного события, будь то развод или, напротив, примирение, в семье общих знакомых, занимало все свободное время неработающих жен номенклатурщиков. Девочкам в семье Мелюковых была предоставлена полная свобода действий, хотя они никогда не злоупотребляли ею, занимались, буквально, самовоспитанием, и надо сказать, вполне успешно. Нос перед сверстниками не задирали, дружили с теми, кого уважали. Одевались по-разному, дабы не вводить людей в заблуждение. К тому же Нина, благодаря своему романтическому складу характера, любила яркие и легкие наряды, чем чаще привлекала к себе внимание ребят. Потому-то именно она из них двоих была той самой невестой, которая собиралась в скором времени замуж. Ольга, вразрез всем суждениям о близнецах, сестре не завидовала, хоть сама никем в данное время не была увлечена, да и на себе особых взглядов не замечала, была безмерно счастлива и рада за Нину, тем более, что жениха сестры она очень уважала и считала, что лучшей пары для той просто и быть не может.
Парой Ниночки был Петр Неродько – высокий статный парень, приезжающий вот уже много лет к бабушке по материной линии в Энск на каникулы из Киева, благодаря чему в свое время и познакомился с сестрами, в Ниночку влюбился сразу «намертво», как выразился сам. Ольге отвечал взаимным уважением, и ни при каких обстоятельствах сестер не путал, говорил всегда, что они разные, и он это видит. По всей вероятности, как считали девушки, любовь играла в этом главенствующую роль. Петр увлекался спортом, в особенности, любил футбол, играл одно время правым полузащитником в команде техникума, который закончил этим летом. Теперь он собирался переехать к невесте в Москву. Там и намечалась свадьба. Сегодня ему выпала «честь» как самому сильному, нести огромную палатку. Она предназначалась для девушек. Ну, а если пойдет вдруг дождь, то и ребятам места хватит. Но пока небо было чистым и безоблачным. И в душах ребят царила та же умиротворенность, что и в природе окружающего их леса.
Замыкал шествие ребят пятый участник похода – Олег Лапшин, интеллигентного вида молодой человек. Он был одноклассником девушек, любил шахматы, обожал домашних животных, хотя не держал никого – мать его была больна туберкулезом, в комнатах необходимо было поддерживать постоянно чистоту, чем все время и занимался Олег, на уроки тратил минимум времени, но при его способностях ему и этого вполне хватало. Сейчас он учился в медицинском училище, в будущем мечтал пойти дальше. Болезнь матери сыграла в его выборе решающую роль. Он любил ее очень сильно, и ее страдания тяжким грузом ложились ему на сердце. Отчим Олега имел любовницу, хотя и не афишировал этого, стараясь не травмировать свою жену, которую в какой-то мере любил, может быть, просто жалел, но никогда не обижал. Продукты старался покупать на рынке – деревенское молоко, сметану, масло, даже на мясо находил деньги. Олег подозревал, что некоторым образом отчим пользовался помощью своей любовницы – аптекарши Марты – высокой красивой женщины, обладательницы черных пронзительных глаз, которые она смущенно опускала при встрече с Олегом – тот по понятным причинам часто заходил в аптеку. Парень в свою очередь тоже смущался и старался поскорее уйти, при этом чувствуя некую гипнотическую притягательность этой женщины. Отчима же он не осуждал. Мать давно потеряла былую привлекательность, стала бледной тенью самое себя, но была приятной и скромной, старалась никого не обременять своим присутствием, и когда муж приходил домой, ложилась в постель и делала вид, что спит. Хотя в большинстве случаев ей притворяться не было необходимости. Слабость держала ее почти всегда в постели. Другое же время она проводила за чтением книг, выходя в теплое время года с ними на балкон. У Олега была младшая сестра, девочка, избалованная своим отцом, ленивая и эгоистичная особа 15-ти лет. К матери она подходила редко, боясь заразиться, хотя врачи объяснили, что у женщины закрытая форма болезни, и при этом больная имела свою личную посуду, и даже ела в своей комнате, чтобы не смущать семью. Олега болезнь матери не страшила, он сам мыл за ней тарелку и кружку, большего ей и не требовалось – ела она мало и редко. К сыну относилась больше, как к личному врачу, каждый раз глядя на него с затаенной надеждой в ожидании чудесных слов о скором выздоровлении или найденном вдруг кем-то чудодейственном лекарстве. Олег же в свою очередь всегда старался подбодрить мать, рассказывал о своих успехах, о новостях в городке. Когда собрался с ребятами на озеро, не сразу решился сказать матери об этом, надо было делать на ночь укол, значит, придется просить соседку, медсестру из местной больницы. Но мать не любила, когда к ним заходили посторонние. Стеснялась своего почти беспомощного состояния, которое в последнее время резко ухудшилось, хотя врачи, лечившие ее, считали, что стадия заболевания совсем недавно указывала на хороший прогноз.
Но Олег должен был пойти. У него была тайна, и звали ее Верочка Стрельцова. Он был влюблен в нее еще со школы, но девушка относилась к нему, как к хорошему парню, умному, простому. С ним можно было поговорить обо всем, даже доверить глупую девичью тайну, зная, что он никому об этом не расскажет. И все-таки до последнего времени он надеялся, что сможет завоевать сердечко своей подружки, пока вдруг не узнал, что она влюблена, и в кого! Избранником ее стал ни больше, ни меньше сам Костя Воронцов из убойного отдела городской милиции. Олег понимал, что сильно проигрывает этому крепышу. А если учесть, что на плечах того красовались погоны (по мнению Олега, это придавало любому парню мужественности), и по годам Костя был старше, то шансов себе он почти не оставлял никаких. Вот и сегодня Воронцов должен присоединиться к ним на озере. Но пусть даже просто побыть рядом с любимой девушкой – в этом Олег никак не мог себе отказать. Пойти они все сговорились еще в прошлое воскресенье, когда нечаянно встретились на местном рынке с сестрами и Петром, который через несколько дней должен был уехать домой в Киев, чтобы подготовиться к переезду в Москву. Хотел к ним присоединиться Левка Кацман, их общий друг, но к тому вдруг приехал дядя из Львова, и планы юноши поменялись. Верочка тогда тоже пришла на рынок, участвовала в разговоре, но все понимали, что она навряд ли сможет пойти с ними, хотя хотелось ей этого безумно. Когда же все так счастливо разрешилось, Вера была рада, что и Олег будет там. Костю она еще немного стеснялась, а Олег был свой, и потому рядом с ним она чувствовала себя уверенней. О любви последнего она не подозревала, а значит и не могла предполагать, что может больно ранить юношу своей влюбленностью в другого. Но парень согласен был даже на такие мучения, ведь еще ничего не известно. А вдруг у Воронцова это несерьезно? Ведь он еще ни в чем не признался Верочке, хотя они довольно мило ворковали на танцах в прошлую субботу, и Костя даже приобнимал девушку за талию, о чем Олег и мечтать-то не мог. Вот теперь он шел следом за своей мечтой, радуясь по-мальчишески ее хорошему настроению.
***
Место для палатки выбрали быстро. Петр с Олегом принялись вбивать колышки, а девушки отправились в лес за хворостом для костра. Через час с небольшим вся дружная компания, вдыхая запахи наступающего осеннего вечера и жаркого костра, уплетала за обе щеки принесенные с собой припасы. И надо отметить, что благодаря девчонкам Мелюковым, ужин был довольно приличным: тут и колбаска белела крупными глазками жира, и копченая рыбка источала умопомрачительный аромат, поблескивая янтарным брюшком, даже баночка икры скромно алела на раскинутой, прямо на траве, вышитой скатерти. Ее прихватил у своей бабули Петр, он же выложил на импровизированный стол огромный кусок розоватого сала, издающего такой аромат чеснока, что все невольно глотали слюни и торопились скорее приступить к трапезе. Были здесь и десяток яиц, и краснобокие помидоры, и хрустящие малосольные огурчики. Одним словом, голодных вскоре не осталось. За ужином была распита и бутылка портвейна, она еще больше подняла настроение молодых людей, и шуткам, и песням, казалось, не будет конца. Но часы пролетали, уже к костру со всех сторон подступала темнота, с озера повеяло прохладой. Заметно загрустила Верочка. Она поняла, что Костя, скорее всего, уже не придет. Хорошо, если он занят на работе, а вдруг обманул? Эта мысль окончательно расстроила девушку. Олег чувствовал ее настроение, и как мог, подбадривал. Но чем темнее становилось на озере, тем мрачнее были мысли девушки. Тут еще и Ольга нечаянно добавила страданий, сказав:
– Воронцов твой, Верочка, почему-то не пришел. Обещал нам рыбалку. Ты точно договорилась с ним? Милиционер твой слово не сдержал. – Зевнув, пошла к палатке. – Я, пожалуй, завалюсь спать. Уже довольно прохладно. Веселья, скорей всего, больше не предвидится. Так что, пока.
Петр пошел в палатку вслед за Ольгой, вынес оттуда два тонких байковых покрывала, одно подал Вере, другим прикрыл плечи своей Ниночки. Разговаривать уже совсем не хотелось. Настроение девушки передалось друзьям. Костер догорал, решили расходиться спать. Но вдруг Вера, коротко всхлипнув, вскочила и бросилась к камышам. Петр и Олег поднялись вслед за ней, пошли было оба, но Олег решительно остановил друга:
– Я сам, у тебя есть о ком позаботиться. Останься, – и решительно направился к Верочке.
Девушку он нашел сидящей на берегу, на влажной траве, почти у самого берега. С обеих сторон это место обступали камыши, так что фигурка Веры была едва приметна. Средь набежавших облачков размыто просвечивал бледный лик убывающей луны. Но Олег не столько видел, сколько чувствовал страдание этой худенькой девушки. Уж он-то хорошо знал, каким тяжелым может быть чувство отвергнутого человека. Первая любовь неизбежно влечет за собой и первые разочарования, которые бывают гораздо сильней, чем все последующие вместе взятые. То, что Вера влюбилась впервые, было известно всем ее друзьям. Она как-то сразу с головой ушла в эту любовь, наверное, оттого, что была недолюблена родной теткой, и искала тепла у других. Отвечал ли Костя ей взаимностью, точно никто бы из Верочкиного окружения не сказал, но ведь и плохого еще ничего не произошло. Парень мог задержаться по многим причинам, тем более, у него была такая серьезная работа. Об этом и сказал девушке Олег, присаживаясь с нею рядом. Даже не касаясь ее, он чувствовал дрожь, которая время от времени сотрясала девичье тельце. Олег понимал, что надо бы придвинуться поближе, может быть, даже приобнять, так, по-дружески, (по-другому она и не примет этого жеста), но все чего-то тянул, как будто себя боялся. Но прохлада озерной глади забиралась все дальше под свитерок девушки, и она сама просто придвинулась ближе к Олегу, и тот, распахнув свою суконную курточку, накинул ее на плечи Веры, прижав девушку к себе. Теперь и его била редкая дрожь, но причиной тому была близость любимой. Он изо всех сил старался совладать с противной дрожью, но она все не отпускала. Сколько они так просидели, сказать трудно. Каждый думал о своем. Но даже эти разные мысли сближали двоих, лепили из них одно целое, укрепляя каждого в своих чувствах.
– Не волнуйся, Верочка! Я знаю, я видел, как он смотрел на тебя. Ты очень ему нравишься, а значит, он не мог обмануть. Ты верь ему, он парень надежный. О нем все хорошо отзываются, – наконец нашел в себе силы заговорить Олег.
– Правда? Ты так думаешь? – сразу как-то успокаиваясь, заглядывая в лицо парню, спросила Вера.
– Ну, конечно же! – Олег и сам утвердился в этой мысли. – Все будет хорошо, вот увидишь! – и сразу как будто потеплело вокруг, отпустило напряжение. Теперь они могли просто поговорить.
– Ребята уже, наверное, все спят, – оглядываясь на потухший костер, который уже едва угадывался среди плотных толстых стеблей камыша, – проговорил Олег.