«Ы – благополучия прочёл на трамвайном билете…»
Ы – благополучия прочёл на трамвайном билете,Номер его – знак удачи, знамя поездки,Числу доверяю мысли, привык вести счёт дням,людям, заботам,Чтобы неясное МНОГО противопоставить СЕБЕ.Ы пляшет, как живое, наделённое плотьюсущество,Отражается в стёклах, толкается, висит напоручнях.Я же – создатель его – сижу, нанизывая слова,как бисер,Чёрный бисер – на долгую нитку.1935 ноябрь
1936
Всё сказано другими
«О чём я могу сказать?…»
О чём я могу сказать?Всё сказано до меняДругими.Любые временаВплетаютсяв канву рассказа.Вместе кружатся в пляске,Ласковые…В нихТвоё нежное имяЗвучитнад деревьями паркаРаскатами грома,каскадами огня,плесками водопада.Мне ничего не надо,Кроме вечного праздникаМоей души,кроме:– ХОРОШО!Бьют в уши –шумы,Приятнышорохи листьев.Тихо ложатся тени.Ты утопаешь в синем.На земле холодные листыГазеты –полны предвестий.Печальна участь твоя, Абиссиния!Люди бранят войну.Они и богибегут на брань,Вооружённыес ногДо головы…И сноваСтою в стороне молча.Каждое слово моё вздорно.Я никому не нужен.1936 март
«Ио, нимфа прелестная…»
Ио, нимфа прелестная,Аргус тебя стережёт.Следит недремлющим окомДень и ночь за тобой.Но в образе белой тёлкиТак же прекрасна ты.И тщетно Зевс умоляетСупругу ревнивую.1936 февраль 6
Танка
Там, где тонко,И рвётся. Так и танка.Миг. Задумал. И мимоМысли. МелькаютСловно тени.1936 февраль 7
«Ты живая – я понял по трепету…»
Ты живая – я понял по трепету,Нежный ствол твой обнимая.Ты – берёзка в начале мая,Вечно тоненькая и прямая.Я покорно внимаю лепетуЛиствы, утопая в зелени.У меня достаточно времениЛюбоваться тобою в парке.Я целую стройные ветви,Несу скромные подарки,От тоски не найду себе места.– Скажите, берёзка, ведь выВ самом деле моя невеста?1936 апрель 18
«Лирическая Муза…»
Лирическая МузаНе будь ко мне сурова,От нашего союзаПускай родится слово,Тщедушное, больное,Нескладное порою,Но всё таки родноеИ схожее со мною.1936 апрель 23
«Утомила меня суета…»
Утомила меня суета –И тогда я оправил постель,Как прозрачна, легка и чистаПростыня и проста акварель,Что висит в уголке на стене.Там заросший неприбранный сад,Старый домик с цветами в окне.И две девушки в белом сидят.Вот сейчас я усну и придуК ним спокойно сидящим в саду,Отдохну от тревоги дневнойИ они посмеются со мной.1936 май 22
«Ах, она больная, тонкую папироску…»
Ах, она больная, тонкую папироскудержит в зубах,У неё бледное лицо и румянецяркий на щеках.Я устал в любви казаться нескладнымнеучемИ наши разговоры длятся безконца ни о чём…1936 июнь 10
Отрывок
Не знаю, откуда сырая мглаТяжёлою поступью подошла.Но я затеплил в лампе огонь,И стало в комнате так светло,Что я погрозил и сказал: – Не тронь!Тому, кто смотрел на меня сквозь стекло.Мне было уютно среди ковров,Потёртых вещей и любимых книг.Давно к одиночеству я привыкИ даром не трачу медленных слов.А здесь, не подумав, что ждёт потом,Хоть крепкий чай стоял на столе –И было мне так хорошо в тепле –Я пригласил Незнакомца в дом.Тут хлопнул ставень. Окно в поту,И резкий стук у моих дверей:– Открой и впусти! Скорей! Скорей!Я сырой и холодный, меня обогрей,Я не первую ночь ночую в кусту!..И телом тяжёлым на двери налёг,И с петель сорвал вполовину крюк.Но то романтика, милый друг,То мой обособленный уголок,Где незаметную жизнь веду,Читая на ночь Эдгара По.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .1936 август
Памятник
(Гоголю)
– Спи, усни, моя радость! – пели камни.В сыром тумане дремала столица.Ко мне подошёл старинный памятникКосными мыслями поделиться.И хотя мне было жутко и больно,И прыгало сердце, как птица в клетке,Я глядел на него с участьем, невольноВспоминая газетные заметки.Ужели гибель твоя близка, и вещи,Наделённые Духом, живущие во вне,Умирают, мы с ними прощаясь трепещем,Когда остаёмся наедине.– Друг мой, старый, согбенный!.. ДажеЖуткий немного, с птичьей повадкой,Стоявший годы в неподвижной страже,Ставший горькой, смутной загадкой, –Ты со мною в мокром сквере,Где падает жёлтый лист, где светФонарей слеп, где мысли гложут, как звериПадаль – и больше рассвета нет.1936 сентябрь
«Приходил к нам юный Бог…»
Приходил к нам юный богВинограда и веселья,Приходил на новосельеИ уйти никак не мог.Мы венок ему наделиВасильковый, голубой…Потянулися неделиЗа весёлою гульбой.Подогретые вином,Мы слагали много песен.Мир казался, в основном,Радостен и интересен.Вожделенье нас влеклоДелать глупости заране,Если девушки легкоТанцевали на поляне.Но мертвецки влюбленыПрезирали мы забавы,И валилися в канавыБезобразны и пьяны.Как смеялся юный богВинограда и веселья.Было пагубно безделье,Много пьяных у дорог.1936 октябрь
«Виноградное вино…»
Виноградное виноСнова искрится в стакане,Снова пить мне суждено,Плыть и шириться в тумане.Вот огни обведеныСеребристыми кругами,Вот опять мы влюбленыИ сидим за пирогами.И кружится голова,Вещи в комнате двоятся.Стали косными слова,Надоело притворяться.Я люблю тебя, люблю!И земную, и простую.Взгляды быстрые ловлю,Поднимаюсь, протестую.Называю невпопад,Зацепил за край салфетку.На бок вазочки летят,А консервы на соседку.Стройной девочкой онаМне на праздниках предстала,Погрустила у окна,Затуманилась, пропала…1936 ноябрь 10
1937
На вернисаже Сурикова
На вернисаже Сурикова,В суете, когда сновали вокругИзвестные деятели, думал не перенесу оковУсловностей, безропотно приму недугТрафарета, не найду живого словаПеред гигантскими полотнами,И я призывал Духа Святого,Чтобы мысли сделались осязаемыми и плотными.Были несносны окружающие насЛюди, определения, мысли их.Я говорил глупости, но шептал: «Отче наш…»,В сердце моём звучал огневой, испепеляющийстих.В час, уготованный для греха,Когда всё мне казалось тягостным сном,Я заметил двух девушек и тайно вздыхал,Обе стройные, они были в красном.Я теребил цветы и мял в пальцахПахучую зелень, и не знал как подойтиБлиже, словно мотылёк схвачен, пыльца отрях-нута, улететь нельзя, нужно сидеть и врагаумолять: – Прости!..Я готов был метаться из угла в угол,Не думая, не зная спасенье в чём…Вместо сердца в груди моей пылал раскалённыйуголь,Я был уличен, и уж бредил Угличем.Они мелькнули в красном обе,И в бешенный лейтмотив молодостиВплелася мысль, что вот «во гробеСущему, жизнь даровав», повелел Он тяжёлыйкрест нести.Но я верю смиренно – святая Церковь спасётменя,Как и всех своих верных слуг,От диких соблазнов, от огняИ сердечных мук.Если нежная девушка пришла с мороза,Внесла тишину, и вся потянулась навстречу,Как протопоп Аввакум благословлю в нейМорозовуИ буду, томясь в заточении, любить этотзимний вечер…1937 январь
Скука
Я маленький, качай меня в люльке,Колыбельную песню пой!Я живу в глухом переулке,Там со святыми меня упокой!..Мой дом заметён снегом,Нельзя к нему подойти.С людьми я встречаюсь во сне: Го-родпокой лисмутитмне?Какой–то прохожий:– На водку –И вот,за рукавтеребит.И, ну,Пристаёт.Я возьмуи рогожейРупоруглоткузаткну!1937 январь
Портрет приятеля
Он был красив, красноречив,Его звучали речи гневно,Он, прославляя коллектив,Читал газеты ежедневно,И часами у киоскаОжидая, весь в поту,Говорил остроты плоско –Я повторить их не могу.Да и нет необходимости.Без подъёма и решимостиБыл взгляд его несносен.Вечерами, ровно в восемь,Он сидел со мною в комнате.Видя вещи свои смутно,Я вздыхал и сетовал тяжко.– Вам нужна эта бумажка?– Вы отрывок этот помните?И, напевая музыкально,Гляделся в зеркало украдкой.Я был холодный и печальныйПеред мучительной загадкойНеобычайно актуальной.Когда в карманы пиджакаОн клал свои большие руки,Я узнавал издалекаЕго и изнывал от скуки.То, что ново на экране,Было юноше знакомо,Слово в слово он заранеПовторял мне песни дома.И технические термины,Как из рога изобилья,Сыпались на ветер. Те мнеПридавали крылья –Я парил, и в облакаСыроватые, косматыеОпускалася рука,Словно были клочья ваты то.А другие – в вихре пылиУносили, развивая скорость,И папиросы мы курили,И дурманились. Но хворостиПриближенье слышал я,И мучительно кипелоУ меня в ушах, и телоБыло слабым, словно дняУмиранье наложилоОтпечаток роковой.Единенье наше былоВидно выдумкой пустой.1937 январь 10
«От женщины стройной и тонкой…»
От женщины стройной и тонкойНе мог ожидать я привета.Хотя бы, пустая приметаСмутила покой мой. СторонкойЕё обошёл бы. Бежал быДрузьям своё горе поведать,В стихах передал бы все жалобыНа тяжкие беды – и сел бы спокойно обедать.1937 февраль 1
«Какой размеренной беседой…»
Какой размеренной беседойТы сердце юное пленил?Возьми бумаги лист и поведай.Вот перо и пузырёк чернил.В печали преклонил он голову к столуИ думал, вздрагивая плечами:– Какому идолу я вознесу хвалу?Уж не позвать ли врача мне?Как тело раненного, наземьУпавшего, оплачет Ярославна,Так я страдаю много зимИ гибну медленно, бесславно.Кому нужны нескладные отрывки,Моей судьбы черновики?Даже случайно открыв их,Небрежным движеньем рукиВы сбросите прочь со столаДосадную кипу бумаг.Той жизни не будет следа, что была.Но я оставляю зарубку,На дереве жизни таинственный знак.И девушку, что куталась в шубку,И ехала вместе в метро,И наш разговор, и тревоги,И раннее, зимнее утро –Я всё занёс на бумагу,Оставлю на память тебе.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .1937 февраль 5
Утро
Я мирно спал ещё… покудаОдолевали сны. Но вотВ моё окно лучами бьёт,Ликуя солнце. Я восходВоспринимаю словно чудо.Я открываю окна в сад,Где зелень смочена росою,Где капли крупные дрожат,Ещё удержаны листвою.Но солнце выпьет их шутя,Едва поднимется немного.Вот золотится вновь дорога.Смеётся за стеной дитя,Мать уговаривает строго:– Угомонися, время спать!Вот разбуянилось некстати!Тут солнце прыгает в кроватиИ нежно обнимает мать.Я у окна… Кусты сирениВ цвету, и яблони в цвету.Террасы ветхие ступени,Прохладные, сырые тениМне так приятны. Я расту,Я поднимаюсь в высоту,Я покидаю кров приветный,Где мне сидеть невмоготу.И вот в саду… Едва приметный,Душистый, утренний туманВсего пронизывает. СноваМеня переполняет слово,Я одурманен, полупьян.1937 май 10
«Мне радостно виденье Бога…»
Мне радостно виденье Бога,Возникшего из темноты…Я раздвигал рукой кусты,Не зная, где лежит дорога,Я нарушал ночной покойПризывным окликом, не знаяГде выход, ибо глушь леснаяВновь тяготела надо мной.Но вот я вышел на поляну,Где редкие чернели пни,Которым поклоняться стану.Присел я отдохнуть немного.Тут путник подошёл ко мне.И я познал наединеЯвленье радостного Бога.1937 июнь
Андрей Белый
(Призрак недавний)
1.Ходил я к Андрею БеломуВ дни болезни его на поклон,Мне скромному и несмеломуПророком казался он.Имел я тогда немногоМолодых, но радостных лет.Искал я по книгам БогаИ верил в Третий завет.Меня не пустили к больному.Вечно ставят преграды поэтам.В горе я удалился к дому –И о смерти узнал по газетам.1936
2.Я пребывал в астральном мире,Там, где прообразы вещей,Мой разум разгорался ширеСнопом ликующих лучей.Я не грешил, лишённый тела,И на земную суетуСмотрел торжественно и смело,Как перешедший за черту.Неосязаем и бесплотен,Я был мечтой во много сотенВеков и стран перенесён.Несуществующей рукоюЕго руки коснулся я,И думал: – Друга успокою,Ему близка любовь моя!Озарена лучами славыПреображённая душа,Её движенья величавы,Она проходит не спеша.1937 сентябрь 17
3.И когда Андрея БелогоПовстречал я в поздний час,Невещественное тело егоБыло призраком для нас.Он прошёл путями росными,Нарушая тишину,И дымками папироснымиОбволакивал луну.1938 февраль
«Юноша, ломая руки…»
Юноша, ломая руки,Молился каменным богам.Он отвергал докучные науки,Читая тексты древних по слогам.Преданья косного ВостокаЕму подспорьем были.Крылатые духи духовное окоНасильно ему приоткрыли.1937 октябрь 16
Стихи о Египте
1.Прекрасная страна Кеми,Повсюду слышу я приветствия тебе,И двойника моего КаСлавословия, обращённые к тебе…На берегу голубого НилаМедленно влачились дни мои.Я был бедным землевладельцем,Поклонявшимся Амону-Ра.1937
2.Меня за письменным столомТерзают мысли о быломЕгипта, и во славу БатуСлагаю гимны я. ПотомИду смиренно получать зарплату,Не мысля тело изнурять постом.Я стал практичен, озабоченДелами службы и еды.Мой день размерен, приуроченК таблицам, графикам и прочимБумагам. Все мои трудыПриведены в порядок строгий.Пишу и мыслю я дорогой.Дневные записи ведуВ метро, в трамвае, на ходу.Друзьям кажуся недотрогой.Они в заботах обо мнеСпособны утомить вдвойнеУчастьем, дружеской беседой.Прижав заботливо к стене,Твердят они порой: «ПоведайСвои сомненья и тревоги…»Я покидаю удобное кресло и говорю:« Не мучьте, не мучьте, старинные боги,Ещё не забыл я ваши заветы,Мне памятны будут заботы, заметы,За ваше внимание благодарю».Передо мною том Тураева,В судьбы Египта вникая,Я сел читать ещё вчера его,Своим привычкам потакая,И смутно вижу воды НилаИ землю, где во время оноВлачились дни мои под тяжестью закона.Египет знойный, родина моя,Благословенные, священные края…1937 март
3.Не много слов лукаво сказано,Но сердце новой страстью связано.К осеннему солнцу обращу лицоИ юные плечи, откину косынку,С добрым утром выйду я на крыльцо,Поздравлю стройную, тонкую рябинку.Она, смеясь, целует небо,Поборница любви земной,Даёт собаке ломоть хлеба:– Вот, раздели его со мной!..И двор, окинув быстрым взглядом,Пошла минуя грядки,Пленяя утренним нарядом,Играть с цветами в прятки.Покинув сонные покои,Где изнывала час назад –Она срывала астры, бархатки, левкоиИ скромно потупляла взгляд,Когда назойливые пчёлыСпешили к ней прильнуть в надеждеПить мёд из рук, что голыИ гибки. В солнечной одеждеБыла смугла она, улыбкаЕё лицо преображала.Она, шутя, воображала,Что и недуг любви – ошибка.Нарушен вечный распорядок,И вместе с гибелью цветкаЕй привкус смерти также сладок,Как детям карамель с лотка.В своих поступках непреклонна,В любую минуту поставить могла на своём.Читала гимны ЭхнатонаИ солнце славила во всём.1937
[…]
5.Белых лотосов букетПолучи, моя красавица,Мне приятен твой приветИ желание понравиться.Рано утром по рекеПлыл я в утлом челноке.Наловил я много рыбы,На базар её отнёс…Жить мы весело могли бы –Всё зависит лишь от нас.Золотисты твои плечи,Обожжённые загаром,И пленяешь ты задоромВздорной, непокорной речи.Все твои пятнадцать летОпалёны солнцем юга…Ты мне верная подруга,Излучающая свет.1937 декабря 2
6.Незабвенный, далёкий Египет,Ты моё золотое детство –О тебе мои светлые сны.Ничего не забыл, вспоминаюПлодородную нашу долину,Утопающий в зелени дом.Ты со мною сестра и невеста,Ты меня никогда не покинешь.Нам родная земля дорога.Мы богам поклоняемся в храме,Мы покорны словам фараона,Наши дни без движенья давно.Злые духи пустыни пескамиДуют долгие годы в лицо –Нам завидуют злобные духи.Мы следим за разливами Нила,Нашим нивам несущего жизнь,И к нему обращаем хвалу.Вся природа близка и прекрасна,Когда служит она человекуИ трудам помогает его.Ты со мною сестра и невеста,Поклоняешься светлому солнцу,Славишь родину нашу – Египет.1938 февраль
7.БОЖИИ КОРОВКИ
Вот маленькие аписы… ОниВмиг разбрелись по рукаву толстовки.Любимы мною божии коровки,Они быкам египетским сродни.И красные, пылают как огни,Когда вперёд ползут без остановки.Мне нравятся их скромные уловки,Следя за ними – вспоминаю дни,В которые любила ЕгиптянкаПришельца чуждой северной страны.Нарушила заветы стариныСвободная, простая поселянка –И перешла в сказания вековПасти со мною жертвенных быков.1938 февраль
8.Любовь вернёт былые сны,Колоду карт своих рассыплет,И снова я войду в Египет,Внимая зову старины.Я сдвину крышку саркофагаИ встану в тленных пеленах,Когда окаменевший прахЗемная оживит отвага.Один пойду бродить в поляЕщё затопленные Нилом,Вновь поклонюсь моим могилам,Тебе, священная земля.Как правоверный египтянин,Родную навещу семью,И будет славить жизнь моюСвоими песнями крестьянин.Сухое, тощее зерноСамо весною прорастает,И тот спокойно умирает,Кому воскреснуть суждено.1938 апрель
«Преданья косного Востока…»
Преданья косного ВостокаЕму подспорьем были.Крылатые духи духовное окоНасильно ему приоткрыли.1937 октябрь 16
«И вот любовь моя…»
И вот любовь мояК твоей стремится,Ты самая упрямая,Ты прямо львица.1937
Осенние танки
«Осень настала…»
Осень настала.Падают с клёнов и липЖёлтые листья.Ветер с клумбы срываетЦветы запоздалые…1937 сентябрь
«Листок беру я…»
Листок беру яВосковой с прожилками,В нём горечи мёд.Линию руки смотрю.Гадаю свою судьбу.1937
«Солнце любовью…»
Солнце любовьюДарит растенья в саду.Лишь моё сердце:Вовсе любви не знает,Пребывает в печали.1937
«Я принёс цветы…»
Я принёс цветы –И в холодном вазонеГорело пламя,Внесённое из лесу –Солнца кусок на столе.1937
«Думаешь легко…»
Думаешь легкоНаписать танку тебе,Возлюбленная?Нужно ходить часами,Считать слога и вздохи.1937 сентябрь
«Отцвели астры…»
Отцвели астры,Отцветут и гвоздики –Как и, ты радость!Золотых волос твоихШёлк померкнет в тумане.1937
«Ты вся, как цветок…»
Ты вся, как цветокНарядный, изысканный,Благоуханный…И мог бы сорвать я тебя,Но лучше мимо пройду.1937 сентябрь
«Если сделано…»
Если сделаноИз хрупкого фарфораСердце твоё, друг,Она будет играть имИ разобьёт случайно.1937 сентябрь
«Лишь одна звезда…»
Лишь одна звездаВ холодном, синем небеПривлекает взгляд.Снится любимая мне.Прекрасен сон наяву.1937
«Пойти ли куда…»
Пойти ли куда –Душу тревога томит,Скука объемлет.Вот и сижу я домаДолгими днями один.1937 сентябрь
«Снова дождь идёт…»
Снова дождь идёт.Льются потоки водыПо тротуару.Сегодня нужен зонтикИ новые калоши.1937
«С утра лёг иней…»
С утра лёг инейГолубой и девственный.Старуха прошла,Сапогами грязнымиПроложила дорогу.1937
«Подобно вину…»
Подобно вину,Тринадцатая танкаМутит мой разум.Я пьян от пряных стихов,Написанных в листопад.1937
1938
Гадалка
Вот смуглая, красивая гадалка,Раскинувшая карты на полу.Толпятся тени длинные в углу.Она одна, ей никого не жалко.Гремит вдали невидимая прялка.Она глядит в сиреневую мглуИ знает – нить, продетую в иглуСпокойно обрезает Парка.Её глаза огромные темны,Они слезой туманятся невольно.Ей всё равно – однако сердцу больноОт наступившей сразу тишины.Суровый мир, сокрытый за коврами,Врывается, переполняя снами…1938 март 31
Виргиния
Мне дорога любовь безумного ЭдгараК Виргинии. Он никому на светеЗа все сокровища не уступил бы нежной,К нему покорно льнущей девочки. Не мог быИз города уехать, изменить порядокРаз установленного дня, забыть тревоги…Ей шёл девятый год, когда впервыеПостиг он, что любовь навеки свяжет,Поработит его, но и взамен подаритПреображённый мир. По вечерам у тёткиЗасиживался он, размеренной беседойОдновременно радуя и досаждая.Он был любим, как сын, к его привычкамИ странностям обычно снисходили.Виргиния росла с ним вместе…УтомлённыйБесплодным днём, несущим огорченья,Спешил он в дом, где был всегда желанен –И память сохраняла для негоТеченье вечеров неповторимых.Любил играть он с девочкою, наряжаяВ костюмы фантастические кукол,Придумывал смешные представленья,Преображая комнату в огромный,Народом переполненный театр.Виргиния смеясь рукоплескалаВесёлым фокусам. В иные вечераОни писали вместе акварельюКривые домики, деревья и людей.Нередко у Эдгара на коленяхМалютка засыпала, прислонившисьК плечу. Боялся он тогда нарушитьЕё покой, она казалась хрупкойИ маленькой. Безмолвно любоваться,Оберегая сон её, он мог часами.Был день рожденья тётки. У неёСобрались гости. В их кругу ЭдгарКазался мрачным. Он сидел с бокаломВина и про себя скандировал стихи.Так далеко была Виргиния, что дажеС ней перекинуться единым словомНе мог он, так докучны были гости,Что сердце разрывалося от скорби.Вдруг все заметили Виргинию, все потянулисьК ней, заговорили сразу: – Да она совсемНевеста! Как она мила! НемногоИ замуж выдадим её! – Все эти шуткиИзмучили Эдгара. И когда малютка,Смущенье поборов, сказала твёрдо,Указывая на поэта мрачного: – Я будуТолько его невеста! – Все переглянулисьИ долго хохотали. В этом смехеОбидного немного было, но ЭдгарСмутился, он не смел поверитьСловам Виргинии. Они стояли вместеСреди смеющихся гостей и ждалиКогда утихнет гомон…Так слагалосьПовествованье о любви поэта.1938 июль
Павел
(Фрагмент)
Как трепетал он в тёмном коридореПустом и длинном. Притаясь в углу,Он думал: – тут пройдут убийцы вскореИ труп его покинут на полу.Все двери заперты, закрыты ставни плотно,Мосты разведены, во рву шумит вода,На оклик часовых стремится безотчётноЕго душа – и так идут года…Он одинок давно, и служат лицемерноЕму враги, и сам он поощряет ложь.Часы бьют полночь. Их удары мерноИ глухо падают… Той пытки – не уйдёшь!Он волен сам себя испытывать. От БогаЕму дана неограниченная власть.Судьба страны в его руках, и строгоСудить он должен, чтобы не упастьВо мнении держав соседственных. ЗаставилОн всех дрожать при имени своём.Топорщится и поднимает плечи Павел,Пока слагаются сказания о нём.Он строит фантастические планыИ правит призраками. Как невнятный бредНагромождаются указы, и туманныДеянья – и ни в чём порядка нет,Всё перепутано. Дыханье смерти сноваЕго страшит, он напрягает мозгПолубольной, и силой подавляет слово.Один в углу он словно топит воскИ полнится кошмарами . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .1938 август
«Давно перепутал я символы веры…»
Давно перепутал я символы верыИ церковь свою воздвигаю на зыбком песке.Меня вдохновляют подвижников древних примеры,Строгие лики икон я созерцаю в тоске.Мучительны поиски мудрого Бога,И нет надежды себя спасти.Творю молитвы, шепчу: – Прости!..В моей душе гнездится тревога.1938 август
«Когда готовится война…»
Когда готовится война,Скорее прозреваешь Бога –И сердцу бранная тревогаВ годину смуты не страшна.На подвиг позовёт страна,И будет суд свершаться строго.В глухие дни погибнет многоЛюдей. Им будет смерть красна.1938 сентябрь
1939
Врубель
Мой Врубель, высказать тебе смогу лиВсю горечь, что вольна сорваться с горьких губ.Роится, разлетается, как мыслей улей,Моё весёлое и звонкое – Могу!..С утра гремлю заслонкой. Занят делом.Заспан.Наткнусь на заступ. Кто-то свет мне застит,Глаза заслонит, спросит: Любит ли вас Пан?Звучит свирель, и я опять во властиНочных напевов. Но подступит счастьеИ полоснёт по горлу острой бритвой,Или укажет кратко: Вскройте вены!..О, нет! В своей я смерти не виновен,Ещё пиджак мой кровью не закапан,И ворон не кричит над отчей кровлей.Все черви выпадут. Вся масть.Взирает молча голый череп.Живу давно с бубновой дамойУ самой городской черты.Меня страшит десятка пик,Восьмёрка треф. Судьба гадалкаПосмотрит скорбными глазамиВ пустые, тёмные глазницы.Мне самого себя не жалко.Я ваш покорный, скромный ученик,И не могу никак остановиться.Вдруг сорвалось, нахлынуло Ночное.Пахнуло степью. Гулко ржали кони.К траве припал и долго бился инок,И у него прорезывались рожки.Узорны были травы. Плыли зори.Цветы, как факелы, дымились и чадили,Вытягивались тонкими свечами.Не знаю сам, что сталося со мною.Я звал любовь, покуда бредил Врубель,И в зале было чадно от сирениВ цвету. Тут жизнь его пошла на убыль.Забила Лебедь белая крылами.Всегда так было. И всегда так будет.Надеюсь, мне не изменяет память.1939 январь 19
«Что не существенно, то пресущественно…»
В.М.
Что не существенно, то пресущественнобыть может.Испепелён и переполнен пеплом страстиОн и главу свою посыпал пеплом синим…– Усталый друг наш духом изнеможет –Так говорил изнемогавшему от власти –– Его тревоги, как рукою снимем,Он будет волен властвовать над плотью.А мы встречать его готовились по платью.Над мороком, широким взмахом крылПростёрт, он бронзу шумно отряхает.Под тяжким взмахом крыл покорный засыпает.Кто тайну тяжкую безумцу приоткрыл?Его глаза расширены от болиОн видит мир, как на ладони: горыИ реки синие венозных жил….Ещё недавно он спокойно жил,Ещё вчера он слушал разговорыСвоих друзей и не был вовсе болен.Его болезнь!? Что может быть любезнейИ обязательней для всякого поэта? –Как хорошо переболеть любовью вечнойИ знать, что будет сниться Беатриче.Нам радостны воспоминанья детства!Он, голову склонив и обхватив колени.Провис в пространстве неподвижной глыбой.– Когда бы встретиться с тобой могли быМы скоро… – Запеклися губы.Всё ж не из камня он. Однако точит каменьСедое время, обдувает ветер…Друг, погоди, ты будешь снова с нами…1939 февраль 22