Сибирская кровь

Еще в начале исследования мне стало понятным, что в тот период, за который сохранились архивы, все мои верхоленские предки Черепановы были прихожанами одной единственной церкви – Верхоленской Воскресенской, впоследствии преобразованной в собор. Поэтому для отображения непосредственно моей фамильной ветви в виде родословного древа были вполне достаточны только ее исповедные росписи и метрики. И именно это церковное учреждение в моем исследовании занимает главенствующую роль как приходская церковь столичного острога, затем – города и как содержащее основной массив информации.

Однако в ходе своей работы я многократно усложнил поставленную перед собой задачу, чтобы так же многократно упростить ее для каждого из своих последователей. Эта задача – составление полного перечня метрических записей верхнеленских церквей о Черепановых, всех, что найдены за XVIIIXX века, а также оформление их общего родословного древа, произрастающего с древности. Для чего мне и понадобилось изучение архивов еще шести церквей Верхоленского уезда Иркутской губернии. Причем, как выяснилось, их роль сразу после XVIII века в сохранении сведений о жизни Черепановых была очень высока. Четыре из них, как и Верхоленская Воскресенская церковь, о которой я расскажу позднее, известны еще с XVII века – первого десятилетия XVIII века.

Ближайшая к Верхоленску – Николаевская церковь (с 1806 года – Вознесенская, или Церковь вознесения Господня), вероятно, построенная в начале XVIII века, а перестроенная в 1784 году «тщением приходских людей»5, находилась в Качуге[32]. В 1925 году решением Иркутского губисполкома она была объявлена памятником архитектуры и вскоре после того снесена со ссылкой на отсутствие средств для реставрации. Сам же Качуг был основан в 1686 году казаками в трех десятках верст юго-восточнее Верхоленска, вверх по течению реки Лены. И уже через него пролегали пути к другим церквям, причем как по воде, так и посуху.

Если пока не брать во внимание Верхоленскую Воскресенскую церковь, то самая древняя из верхнеленских церквей – Введенская (Церковь введения во Храм Пресвятой Богородицы) в Манзурке, что основана русскими поселенцами в 1648 году на одноименной реке[33] – левом притоке Лены – примерно в шестидесяти верстах к югу от будущего Качуга. Находясь на Якутском тракте почти на сотню верст ближе к Иркутску, чем Верхоленск, в XVIII веке Манзурка была крупным волостным[34] центром Верхоленского уезда. Деревянная Введенская церковь перестраивалась дважды – в 1765 и 1824 годах (освящена через десять лет) – и «дожила» до 1930 года, когда ее закрыли за неуплату налогов и устроили в ней зернохранилище.

Следующая по старшинству – Покровская церковь (Церковь покрова Пресвятой Богородицы) в Бирюльке, на чью пашню в 1668 году были расселены шесть семей ссыльных смоленских стрельцов[35] и служащих Вознесенского девичьего монастыря, а также девяти семей вольных крестьян (ссыльные поселились на территории будущего поселения Бирюльки, шестеро вольных крестьян – в будущей Анге, еще трое – в будущей деревне Юшиной)7.

Бирюлька расположена в тридцати верстах к юго-востоку от Качуга на самой реке Лене при впадении в нее реки по имени Бирюлька[36]. Покровская церковь, построенная еще до 1689 года и сгоревшая, вновь «построена в 1790 году тщением прихожан», обшита в 1860 и 1867 годах тесом8 и сохранилась до 1930-х годов. Рядом с ней в 1812 году соорудили еще и каменную церковь под тем же названием, но она стала разрушаться из-за некачественного исполнения и, по специальному указу Иркутской духовной консистории 1860 года, была разобрана, возведенная же на ее месте деревянная церковь в 1883 году сгорела (согласно же клиринговой ведомости 1843 года, каменная церковь была построена без иконостаса в десяти саженях перед деревянной в 1812 году, «по непрочности содержания в 1839 году определена к ломке, по нерадению о сем прихожан и по нерадению самих сельских начальников остается по сие время нераскладною и грозит падением»9). Следующее здание церкви, освященное в 1910 году, а в 1932 году закрытое и перенесенное по решению Качугского райисполкома 1937 года в село Ангу для организации в нем клуба, также вскоре было уничтожено огнем.

И, наконец, – Ильинская церковь (Церковь пророка Илии), построенная на пожалованных в 1682 году «на пропитание Киренского монастыря» пахотных и сенокосных землях у реки Анги[37], в Ангинской заимке, что примерно в двадцати верстах на восток от Качуга. Первое упоминание о ней датировано 1706 годом. Клиринговые ведомости 1843 и 1867 годов сообщают также, что, то ли «тщением крестьян Воробьева и Софонова», то ли «усердием жителей Верхоленскаго округа, Карамского селения крестьян Ольхоновых»10, здесь была в 1803 году возведена и в 1804 году освящена каменная Ильинская церковь[38]. Постановлением Восточно-Сибирского краевого исполнительного комитета 1933 года ее разобрали для строительства ремонтных мастерских.

Остальные две церкви моего исследования относительно молоды и основывались они с главной целью – разделить разросшиеся приходы старых церквей и тем самым понизить их загрузку. Одна из них – построенная в 1860 году «тщением крестьян Верхоленскаго округа, села Белоусовского Николаем и Васильем Яковлевых Белоусовых» и освященная в том же году теплая деревянная Иннокентиевская церковь11 (Церковь святого Иннокентия, епископа Иркутского) в Белоусово, что в десяти верстах на юго-запад от Верхоленска, на реке Куленге[39]. К ней с 1 июня 1861 года отошло ведение метрических книг по православным жителям куленгских поселений на всем протяжении от Толмачево до Житово, прежде входивших в приход Верхоленской Воскресенской церкви[40]. Вторая – освященная в 1897 году Казанская церковь (церковь Казанской иконы Божией Матери) в Бутаково, что в десяти верстах на север от Анги, на реке Малая Анга13. Она стала с 20-х чисел мая 1899 года вести метрические книги по православным жителям нескольких поселений, ранее относившихся к Ангинской Ильинской церкви, крупнейшие из которых – Бутаково и Костромитино.

Надо сказать еще и о Седовской Богородице-Казанской церкви, к которой перешла роль ведения метрических записей по части манзурского прихода – главным образом Карлукского, Копыловского, Самодуровского и Седовского селений, расположенных от Манзурки выше по течению реки. И, как я установил, такой переход состоялся в 1886 году, ведь в предыдущий период метрические книги Манзурской Введенской церкви были полны записями о прихожанах из вышеназванных поселений, а с 1886 года таковых в ней почти не стало, и общее число ее записей упало чуть ли не в два раза.

Седовская Богородице-Казанская церковь располагалась довольно далеко от Верхоленска, и, изучив ее сохранившиеся метрические книги14 (в них содержатся записи о рождениях еще с 1866 года, но те записи вплоть до 1885 года – почти полная компиляция метрик Манзурской Введенской церкви[41]), я не нашел в них упоминаний о Черепановых.

Их архивы

Хотя до нашего времени не выжила ни одна из «моих» верхнеленских церквей, кроме Верхоленского Воскресенского собора, в Государственном архиве Иркутской области хранится множество дел с метрическими книгами этих церквей, есть и несколько составленных ими исповедных росписей. О них я рассказываю в приложенной к настоящей книге справке с уверенностью, что приведенные в ней подробности, включая распределение православных прихожан по сословиям, будут интересны исследователям.

Здесь же сообщу лишь о том, что старейшая из обнаруженных мною в архиве исповедных росписей верхнеленских церквей – это «Ведомость, учиненная в Иркутскую духовную консисторию ведомства Иркутского уезда Качинской слободы Вознесенской церкви за 1825 год». Она хранится в деле № 3183 описи 1 к фонду № 50. А росписи сразу всех действовавших тогда верхнеленских церквей имеются за 1843 и 1872 годы, и они подшиты в два объемных дела за № 3948 и 5234 той же описи[42]. Есть в ней и дело № 5161 с исповедными росписями Качугской Вознесенской церкви за 1870–1877 годы, а в деле № 975 описи 3 содержится ее роспись 1842 года.

Из них видно (при исправлении найденных мною ошибок нумерации), что в середине 1843 года в поселениях, подведомственных верхоленской, ангинской, бирюльской, качинской и манзурской церквям, всего было 11916 православных прихожан, и подавляющее большинство из них – 10177 – крестьяне. А к середине 1872 года общее число прихожан из тех же поселений достигло 17523 человек, включая 13374 крестьян (без учета крестьянствующих оседлых инородцев)[43]. Существенный рост за те двадцать девять лет произошел по всем церквям, кроме Верхоленской Воскресенской. Но это «кроме» объясняется вышеуказанной передачей в 1861 году части прихода того религиозного учреждения Белоусовской Иннокентиевской церкви. При этом их общий приход также вырос.

А самые «молодые» сохранившиеся исповедные росписи – за 1915 и 1916 годы – принадлежат Качугской Вознесенской церкви и Верхоленскому Воскресенскому собору. Они формируют соответственно дело № 9507 из описи 1 и дело № 492 из описи 7 к фонду № 50. К сожалению, других исповедных росписей «моих» церквей я в архиве за XX век не обнаружил.

Что же касается метрических книг, то их по всем семи церквям оказалось на хранении в Государственном архиве Иркутской области в цельном и фрагментарном видах в отдельных делах свыше тысячи, и для оформления общего фамильного древа верхнеленских Черепановых исключительно важным было найти метрики за каждый год, не пропустить ни одной из них.

Вроде, нет особой сложности – читай названия дел по описям к фонду № 50, заказывай и изучай требуемые. И это, действительно, верно в большинстве случаев. Но, как я уже отметил, зачастую по одним и тем же годам имеется по нескольку дел с аналогичными названиями, чаще всего – «Метрические книги сельских церквей Иркутской епархии», и изначально, еще недостаточно хорошо разбираясь с подчерком переписчиков, я не находил даже имевшиеся в них книги Верхоленской Воскресенской церкви. Заказывал другие книги по тем же годам и, понятно, вновь не находил. Впоследствии приходилось повторять заказы, а ведь по правилам большинства архивов в один день каждому исследователю выдают для изучения ограниченное число дел и к тому же – спустя пару дней после заказа. В некоторых архивах есть даже правило полугодового запрета повторной выдачи дел в те же руки. С оцифрованными документами, конечно, намного проще.

Кроме того, совсем не редко в названии и комплектовании архивных дел скрыты заложенные еще много десятилетий назад ошибки. Скажем, в деле метрических книг за 1787 год оказался лишь первый лист книги за тот год Верхоленской Воскресенской церкви, все же остальные – в деле за 1776 год; книги 1804 года по всем верхнеленским церквям почему-то подшиты в «Метрическую книгу градоиркутской Спасской церкви», а за 1844 год – в «Метрические книги церквей города Иркутска», где как раз-то и нет ни одной метрики городских церквей; несколько листов метрической книги Верхоленской Воскресенской церкви за 1805 «пристроены» к метрикам Спасской церкви Уриковской слободы; часть записей 1853 года подшита в дело за 1801 год. И таких примеров множество. Поэтому я вовсе не исключаю, что еще не каждая из сохранившихся и требуемых для моего исследования метрик обнаружена.

Все же найденные мною метрические записи о Черепановых сведены в три табличных перечня – о родившихся, бракосочетавшихся и умерших. Они составлены по выработанному в ходе моего исследования систематизированному и, как представляется, удобному для составления родословных методу. Для заполнения таблиц и последующего достоверного оформления на их основе общего фамильного древа Черепановых пришлось внимательно изучить сплошным порядком записи всех найденных в архиве метрических книг верхнеленских церквей. А таких записей в совокупности оказалось порядка полумиллиона на сотне тысяч страниц. Зато теперь каждому исследователю истории верхнеленских Черепановых предоставлена возможность самостоятельного изучения по таблицам и древу конкретно своих фамильных ответвлений, не прибегая ко всему массиву архивных дел. Приложенный же к настоящей книге список сохранившихся метрических книг церквей Верхоленского уезда Иркутской губернии поможет как желающим проверить верность составленных мною таблиц метрических записей о Черепановых, так и составителям родословных других фамилий.

В дополнение к тому я заполнил систематизированные таблицы метрических записей обо всех прихожанах Верхоленской Воскресенской церкви (а не только о Черепановых) за XVIII век – с 1773 по 1800 годы, самых сложных для прочтения[44]. Эти таблицы здорово облегчили мой последующий труд и гарантировали отсутствие недосмотров при оформлении ответвлений родословного древа от чисто мужской линии к линиям происхождения жен Черепановых, ставших моими прародительницами[45]. И, конечно, размещенные в табличном варианте записи – а они заменяют собою более полутора сотен находящихся в иркутском архиве листов метрических книг – помогут исследователям всех верхнеленских фамильных линий. Хорошо, если кто-нибудь продолжит заполнение таблиц метриками вплоть до 1920 года и опубликует их, но это – кропотливая работа на несколько месяцев.

При этом я не стал экономить силы – и советую так же поступать другим – и привел в перечне о рождениях полные данные метрических записей о восприемниках. И такие данные являются важнейшим, зачастую уникальным источником верного составления родословных, ведь они по начало XIX века содержали ссылки на родственные отношения крестных отцов и матерей с отцами новорожденных, если они были самыми близкими родственниками, либо на то, чьей еще матерью, дочерью, женой или вдовой являлась крестная мать.

Кстати, в ходе работы над перечнями я сделал неожиданное для себя открытие. Оказалось, что в те даты до XIX века, которые обычно, по наивности, считаются днями рождений известных россиян, эти россияне были не рождены, а крещены. О самих же датах рождений официальных документов вообще не сохранялось. Как появился такой вывод? Расскажу.

Я обратил внимание на то, что первые четыре раза, когда верхоленские Черепановы давали своим дочерям имя Татьяна, в метриках об их рождениях указывалась исключительно дата 12 января. Так было в 1775, 1785, 1795 и 1807 годах. Добавлением к 12 января тринадцати дней разницы в датах между старым и новым стилем получается 25 января – общеизвестный Татьянин день. Вроде все закономерно: имя православной святой требовалось присваивать в день ее памяти[46] родившимся девочкам. Но в изученных мною исследовательских работах о родословных утверждается, что в метриках приводились дни рождений младенцев и лишь позднее к ним были добавлены столбцы с датами крещений. И меня сильно удивило, как это женам верхоленских Черепановых удавалось в течение первой половины января с 1773 по 1817 годы не родить ни одной девочки в иной день, а попадать с такими рождениями четко на 12 января и поэтому давать им имя Татьяна.

Конечно, это могло объясняться редким совпадением. Но вот обработка большого массива метрических записей – о рождениях в XVIII веке детей всех верхоленских фамилий – показала часто повторяющиеся и солидные бреши с датированием метрик. К примеру, с 1 по 11 января 1776 года не было ни одной записи Верхоленской Воскресенской церкви о рожденных девочках, а 12 января их сразу три, и все – о тех же Татьянах. Или, скажем, с 22 мая по 12 июня 1788 года тоже нет ни одной записи, а на 13 июня выпадает их целых пять, и все – об Акилинах. То же самое произошло в 1790 году, но «на выходе», опять же 13 июня, оказалось уже шесть Акилин. Аналогичная картина с рожденными мальчиками. В частности, с 4 по 17 февраля 1797 года метрических записей о них вовсе не было, а 21 февраля их три – об Евстафиях. Разумеется, это означает, что в условиях навязанной церковью обязанности называть детей в дни крестин исключительно именами «дежурных» православных святых родители дожидались, когда наступит день «раздачи» желательных им имен, и тогда шли регистрировать новорожденных. Ждать с крещением младенцев приходилось и для того, чтобы избежать присвоения однополым близнецам одинаковых имен. Так, верхоленец Петр Шеметов в 1798 году принес своих дочек-близняшек на крещение с разрывом в день, что позволило назвать их по-разному – Параскевой и Настасией. А Филипп Шелковников ждать не стал и дал своим младенцам одни и те же имена: сыновьям в 1797 году – Никифор, дочерям в 1798 году – Ирина.

Вместе с этим открытием я нашел ответ на интересовавший меня с детства вопрос – почему прежде столь почиталось празднование дней именин и зачастую они воспринимались как дни рождений? Ответ оказался на удивление прост: других-то дат, связанных с рождениями, кроме дней крестин, в стародавние времена в документах даже и не фиксировалось и о них не помнили!

«Мои» церкви стали приводить в своих метрических книгах по две даты – рождения и крещения – с 1806–1807 годов[47]. Также по две даты – смерти и отпевания (погребения) – появились в них только в первой половине 1838 года.

В начале моего исследования я вынужденно повторил путь, пройденный специалистами иркутского архива для составления в 2012 году справки о Черепановых.

В поиске семей, в которых были Василий и Георгий Матвеевичи Черепановы, в разделе «Деревни Куртухайской крестьяне и их семейства» исповедной росписи Верхоленского Воскресенского собора Иркутской епархии за 1916 год15, обнаружились упоминания о четырех Георгиях Черепановых. Один из них носил отчество Илларионов и был возрастом четырех лет; второй – Даниилов – пяти, третий – Петров – пятидесяти семи лет. Четвертый же – Георгий, шестнадцати лет (около 1900 года рождения, как и мой дед), был приведен без отчества, но с пометкой, что он – брат главы дома Василия Матвеева Черепанова, двадцати четырех лет. Здесь же вписана шестилетняя Капитолина, и это имя мне известно по рассказам моей тети Риммы Георгиевны Михеевой как имя сестры моего деда. Других Капитолин в деревне не было. То, что именно этот Георгий – мой дед, никаких сомнений не возникло.

В разделе «Крестьяне Кортухайского селения» более раннего документа – исповедной росписи Верхоленской Воскресенской церкви за 1872 год16 – надо было искать уже Матвея – моего прадеда. Там приведены только два Матвея Черепанова. Первый из них с отчеством Илларионов в возрасте тридцати одного года, и он вряд ли мог к 1900 году, к тому времени в свои почти шестьдесят лет, стать отцом моего деда и, тем более, к 1910 году, примерно в семьдесят, – отцом его сестры Капитолины. Второй – Матвей, трех лет, указан как сын Данилы Васильева Черепанова, имеющего возраст тридцати пяти лет (около 1837 года рождения), и Евдокии Васильевой, тридцати четырех. Значит, наиболее вероятно, что они и есть мои дважды прадед и прабабушка, а имя моего трижды прадеда – Василий. И, действительно, в последующем метрическими записями подтвердится, что Георгий и Капитолина рождены от Матвея с отчеством Даниилов.

В разделе о крестьянах Кутурхайской деревни самой древней из сохранившихся исповедных росписей Верхоленской Воскресенской церкви – за 1843 год17 – говорится только о двух Василиях Черепановых. Один – с отчеством Яковлев, восемнадцати лет, – в силу своего возраста не мог иметь сына, рожденного в 1830-х годах, да и такой сын в росписи его семьи должен бы тогда значиться, но не значился. В списке же семьи другого Василия с вполне подходящим для такого рождения возрастом двадцати девяти лет и его жены Анисии перечислен сын Даниил, семи лет. Других Даниилов или Данилов в деревне нет. Понятно, что именно эти Василий и Анисия – мои трижды прадед и прабабушка.

По росписи, вся семья Василия жила в доме во главе с Николаем Черепановым, пятидесяти четырех лет (около 1789 года рождения). Здесь же перечислены вторая жена главы дома Анастасия и четыре ребенка Николая от первого брака – Николай, Анна, Марфа и Елена[48]. Из позднее же изученных метрических записей о рождении детей от кутурхайского крестьянина Василия Черепанова видно, что его отчество – Николаев. Да и, как я уже отмечал, мое пришедшее с наработанным опытом понимание порядка составления исповедных книг позволило увериться, что проживание в одном доме двух и более семей без уточнения, кем являлись главе этого дома младшие по возрасту члены другой или других семей, предполагало их родство как отцов и сыновей. Неопределенности не осталось: Николай был моим четырежды прадедом.