Сибирская кровь

Всего в сказках посадских Верхоленского острога десять семей во главе с купцами – Иваном Багатыревым, Романом Зуевым, Григорием Козловым, Дмитрием Мичуриным[72], Дмитрием Молевым, Михаилом Незговоровым, Афанасием Соловьевым, Леонтием Тюменцовым, Фомой Уваровским и Иваном Черепановым, и двадцать восемь «некупеческих» посадских семей под фамилиями Безродные, Быковы, Высоцкие, Дорофеевы, Захаровы, Козловы (две семьи), Коркины, Куницыны, Лазаревы, Малцовы (две семьи), Никитины, Пихтины, Поповы (три семьи), Савиновы, Селивановы, Смертины, Созоновы, Тюменцовы, Уваровские (четыре семьи), Чирковы и Шишкины.

Надо знать, что в тот период полагалось считать купцами не только торговых людей, но и городовых докторов, аптекарей и лекарей, судовых промышленников, а также ремесленных мастеров, и за купечеством закреплялись предпочтительные права на занятие торгово-промысловой деятельностью с обязанностью по уплате подушной подати в сорок алтын в год. Однако, судя по тому, что в третьей верхоленской ревизии купцы выделены из общего списка посадских (в отличие, например, от ревизии г. Иркутска), они были «чистыми» купцами – торговыми людьми.

Сказке Ивана Черепанова отведен двусторонний лист27, и его семья по очереди перечисления – десятая среди всех посадских и вторая из купеческих, после Ивана Багатырева. На дату ревизии Ивану – семьдесят один год (теперь понятно, что он 1690 или 1691 года рождения[73], и в метрике о его смерти в 1778 году возраст завышен всего-то на один-два года). Его жене Мавре, дочери казака Тимофея Тюменцова, – пятьдесят девять лет[74], сыновьям Григорию, Ивану большому и Ивану малому – соответственно тридцать семь лет, двадцать четыре и двадцать два года, а двум дочерям с одинаковыми именами Матрона – тридцать четыре года и тридцать лет. Но они уже не в отчем доме, а отданы в Верхоленском остроге взамужество. Первая стала женой обывателя Андрея Падерина, вторая – купца Якова Дорофеева.

Далее перечислены: жена моего шестижды прадеда Григория Анисия в возрасте тридцати пяти лет – она дочь верхоленского казака Ивана Нечаевского – и дети Зиновий, четырнадцати лет, Иван – одиннадцати, Настасья – десяти и Анна – девяти лет. Понятно, что Анисия – моя шестижды прабабушка, а ее отец Иван Нечаевский – мой семижды прадед. И я уже знал, что через тринадцать лет, в 1775 году, сестра моего пятижды прадеда Ивана Григорьевича Анастасия выйдет замуж за иркутского цехового Федора Летосторонцева, а младшая сестра Анна – еще через три года – за канцеляриста Верхоленского комиссарства Василия Петрова, он же – Шеметов[75].

У Ивана большого – жена Марфа, двадцати пяти лет, из семьи верхоленского казака Ивана Кистенева, и семилетняя дочь Евдокия, которая в 1778 году станет женой мещанина Ивана Уваровского.

У Ивана малого – жена Матрона, двадцати лет, и детей пока нет. Сказано, что Матрона – дочь крестьянина Бирюльской слободы Якова Попова, но позже выяснится неверность этой записи. На самом деле, отец Матроны – бирюльский крестьянин Яков Дмитриевич Силин[76]. Как я установил впоследствии, Иван малой и Матрона – тоже мои шестижды прадед и прабабушка, ведь их трижды правнучка Любовь Черепанова (эта ее фамилия – и по происхождению, и по мужу) стала в 1900 году мамой моего деда Георгия Матвеевича.

Перечень семьи Черепановых в ревизию хотя и оформлялся от имени купца Ивана Черепанова, но «велением отца своего его сын Григорий Черепанов руку приложил»[77]. И он в той ревизии «руку приложил» также к сказкам десяти других посадских семей. Что это означает? Может, мой шестижды прадед в Верхоленском остроге был одним из немногих грамотных или занимал какой-то общественный пост, обладал высоким доверием. Еще не знаю.

В том же архивном деле я нашел важную информацию, прежде не достающую для верного оформления веток общего фамильного древа Черепановых. Причем нашел почти случайно и далеко за основной ревизской сказкой в одном из дополнений к ней и после дополнений к сказкам г. Иркутска и нескольких острогов. В нем: «1763 году ноября 1 дня в силе Ея императорского величества из иркуцкого магистрата указу в Верхоленску у земских дел верхоленской посацкий Иван Федоров сын Черепанов сказкой объявил на самой истинне без всякой утайки, что у нижеписанных детей моих после поданных сказок имеюца вновь рожденныя их дети. А имянно: у Григорея вновь рожденой сын Никифор, 5 мес., у Ивана вновь рожденой же сын Василей, 9 мес., у Ивана же вновь рожденой сын Козма, год. К подлинной сказке велением отца своего Ивана Черепанова сын Григорей Черепанов руку приложил»28.

После определения, из каких семей происходили у Ивана Федоровича Черепанова и его сыновей их жены, и кому были отданы замуж две его дочери Матроны, мне стало важным выяснить о тех семьях по материалам второй и третьей ревизий больше подробностей. Но каждый раз в поиске разбросанных в четырех объемных архивных делах (с № 1056 по № 1059) интересных мне верхоленских фамилий – а они приведены более чем на двухстах заполненных непривычными подчерками страницах – терялась масса времени и часть сведений периодически пропускалась. И тогда для полноты сбора информации я потратил пару недель, но составил систематизированный посемейный список жителей Верхоленского острога 1722–1763 годов. В его основе – перечень изменений к первой ревизской переписи населения и итоги двух последующих переписей с учетом дополнений 1763 года. Фамилии в нем собраны для удобства изучения родословных воедино в алфавитном порядке с указанием сословий, родственных связей и перечислением членов каждой отдельной семьи по аналогии с порядком составления исповедных росписей, но в хронологии рождения детей вне зависимости от их пола, с обозначением наиболее вероятных годов рождения, дополнительных сведений из материалов ревизий.

Полагаю, что такие сведения являются источником изучения истории возникновения некоторых фамилий. Скажем, в третьей ревизии приведены друг за другом Александр Аревьев сын Козмин и Яким Аревьев сын Толмачев. Во второй ревизии они также расположены рядом, но с отчествами Ярофеевы, причем у Толмачева указано: «Яким Ярофеев сын, он же Толмачев». По всей вероятности, они – братья. Однако Яким был переводчиком, и его прежняя фамилия Козмина преобразовалась в Толмачева.

В составленный мною список попали в подавляющем большинстве те, кто жил в Верхоленском остроге весь период или только часть периода 1722–1763 годов, – все мужчины, облагавшиеся подушным оброком, и члены их семей. Не вошли же в него некоторые выданные до 1762 года взамужество вне Верхоленска дочери[78], чиновники, ясашные[79], церковнослужители и те, кто прибыл в Верхоленск и убыл из него по любым причинам, включая смерть, между второй и третьей ревизиями (в отдельных случаях – прибывшие и убывшие между первой и второй ревизиями, по казакам – все убывшие до третьей ревизии), не оставив после себя сыновей. Также нет в списке их жен (вдов) и дочерей.

Всего же перечень состоит из одной тысячи восьмисот восьми человек (без двойного учета дочерей по родительским семьям и в семьях мужей), представляющих сто двадцать девять фамилий. Из них одна тысяча двести восемьдесят пять человек восьмидесяти трех фамилий – это те, кто числился по сказкам третьей ревизии и дополнениям к ним как постоянные жители Верхоленского острога в конце 1763 года. Но, повторю, в ревизские сказки попали не все, и население тогдашнего Верхоленска, конечно, было несколько большим. Правда, с одним уточнением: к Верхоленскому острогу весь XVIII век относились также ближайшие деревни вверх и вниз по течению реки Лены и все деревни на ее притоке Куленге.

Этот список действительно здорово помог в моем исследовании, и, уверен, посодействует другим исследователям верхоленских родословных с помощью своеобразного моста в виде составленных мною таблиц метрических записей 1773–1800 годов. Ведь по нему удается прослеживать родственную связь от жителей Верхоленского острога и других верхнеленских поселений начала XIX века с их предками 1722–1763 годов и наоборот.

Наверняка в список вкрались неточности, за которые заранее прошу меня извинить. Но каждый исследователь самостоятельно может сверить правильность записей с оригинальными архивными документами, для чего я привожу полистовый перечень таких источников в отношении всех охваченных им семей.

Итак, в перечне изменений после первой ревизии, в сказках второй и третьей ревизий Тимофей Тюменцов – отец моей семижды прабабушки Мавры Тимофеевны и, значит, мой восьмижды прадед – вообще не упоминается. Значит, он либо оставался к первой ревизии казаком, либо умер еще перед ней, до 1722 года. Но в тех же сказках говорится о Зиновии Тимофеевиче Тюменцове, имевшем на дату второй ревизии возраст в сорок семь лет[80], и его брате Дмитрии, сорока трех лет. Наверняка Мавра – их сестра.

Согласно третьей ревизии, Зиновий ушел из жизни в 1749 году, а Дмитрий – в 1758 году. У Зиновия остались сыновья Козьма и Семен (служил в Нерчинске), взявшие себе в жены дочь верхоленского подьяка Андрея Падерина[81] и дочь илимского казака Ивана Мишарина. У Зиновия были также дочери Матрена и Дария, вышедшие замуж за верхоленского разночинца Ефима Кистенева и крестьянина Тутурской волости Никифора Рудых, и еще незамужняя Екатерина. У Дмитрия – сыновья Афанасий (взят в рекруты), Игнатий, женившийся на дочери тутурского крестьянина Григория Тихонова, Иван, тоже взявший в жены дочь тутурского жителя, священника Анцыфера Шастина, и холостые Василий с Алексеем, а также дочери Маремьяна и Федора, вышедшие замуж за верхоленских посадских Демида Незговорова и Федора Уваровского, и пока что незамужние Параскева с Домной.

В сказке третьей ревизии по родительской семье Анисии Ивановны, жены моего шестижды прадеда Григория, говорится об ее отце – разночинце Иване Нечаевском, шестидесяти трех лет, и его жене, стоит полагать, моей семижды прабабушке Пелагее Ивановне. Она – «взятая того же острогу казачья дочь Козловых», пятидесяти лет. Но нельзя исключать, что ее возраст приведен не на текущую, а на предыдущую ревизию, и она родилась не в 1712 году, а около 1695 года. Ведь здесь же возраст дочерей Ивана Нечаевского указан явно по состоянию не на 1762, а на 1745 год: всего лишь девятнадцать лет Анисии, которая «взамужество выдана … за верхоленского посацкого Григория Черепанова», и семнадцать – Вассе, жене верхоленского разночинца Григория Шергина.

И в целом верхоленские ревизские сказки грешат несостыковками в приведенных возрастах замужних дочерей[82]. Судя по всему, четкие инструкции до глав семейств не доводились, и кемто они указывались на дату предыдущей ревизии, кемто – на текущую, кемто – на дату замужества дочек. К примеру, в сказку по третьей ревизии верхоленской семьи Абатуровых во главе с семидесятипятилетней вдовой Устиньей включены ее четверо вышедших замуж дочерей с указанием их возраста в восемнадцать–двадцать лет, а из сказок же их мужей следует, что им в 1762 году было уже от двадцати семи лет до сорока одного года. Кстати, Капитолина – одна из дочерей Устиньи Абатуровой (сама Устинья из семьи казака Алексея Толмачева) – вышла замуж за копииста Верхоленской приказной избы Андрея Степановича Падерина (тестя Козьмы Зиновьевича Тюменцова) и стала моей шестижды прабабушкой по линии Евдокии Васильевны, матери моего прадеда Матвея Данииловича Черепанова.

Какой именно казак Иван Козлов являлся отцом моей семижды прабабушки Пелагеи и, значит, моим восьмижды прадедом, мне с точностью выяснить не удалось. Однако, скорее всего, им был тот, кто перечислен в деле № 1057 под пунктом 3485 как умерший между первой и второй ревизиями разночинец. Наверняка в момент замужества своей дочери он считался еще казаком, но, как это широко практиковалось, получил земельный надел под Верхоленском и занимался его обработкой (по тогдашним правилам приводимых в остроге сословий, после отставки со службы числился разночинцем).

В той же сказке семьи Ивана Нечаевского говорится о двух его сыновьях – Иване, отданном в 1749 году в рекруты, и Федоре, а в подразделе казаков приведен, наверное, еще один его сын и тоже Иван – «казак Иванов сын Нечаевской» – и перечислены дети этого казака – Иван Иванович Нечаевский, бывший при прежней ревизии из казаков в возрасте пяти лет и поверстанный в Иркутск («по г. Иркутску в службе действительно служит»), и Никита Иванович, трех лет на период проведения предыдущей ревизии, направленный «для определения после в Иркутской канцелярии в казачью службу».

В дополнении к этой ревизской сказке сообщается о смерти Ивана Саввича Нечаевского 3 октября 1763 года. Отчество умершего раскрывает имя его отца – Саввы. Значит, Савва (Савелий) Нечаевский, как и Тимофей Тюменцов и Иван Козлов, – среди моих «неединофамильных» восьмижды прадедов.

В ревизских сказках по семьям Кистеневых, откуда происходила жена Ивана большого Марфа Ивановна, ее имя вообще не упоминается. Но указывается Иван, отданный в рекруты еще перед второй ревизией, и его жена Александра, дочь иркутского казака Гаврилы Бушкарева. Вероятно, они и были родителями Марфы. У них – три сына. Это – Петр, женившийся на дочери верхоленского казака Ивана Пуляевского, отданный в рекруты Мамонт и еще холостой Игнатий.

В сказке третьей ревизии говорится об Андрее Андреевиче Падерине, зяте Ивана Федоровича Черепанова, как о бывшем разночинце Илимского ведомства Братского острога. Его жена – Матрена Ивановна, тридцати пяти лет, «взятая Верхоленскому острогу посадская дочь Черепановых». У супружеской четы родились дети Дарья и Анисим.

Из материалов второй и третьей ревизий выясняется, что отец и брат купца Якова Дорофеева, второго зятя Ивана Федоровича Черепанова, были определены по Верхоленску в посадские в 1723 году и умерли до второй ревизии. А его жена – «Матрона Иванова дочь тридцати лет взята у верхоленского купца Ивана Черепанова». К третьей ревизии у Якова и Матроны четверо детей – сын Федор и дочери Марина, Анна и полугодовая Стефанида, которая в июне 1763 года умирает.

Здесь же я увидел, что вдовой разночинца Якова Толмачева из Верхоленского острога, имевшего в год проведения предыдущей ревизии возраст в пятьдесят три года, была восьмидесятилетняя Пелагея Федоровна, которая «взятая была из того же острогу посадская дочь Черепановых». Наверняка Пелагея – сестра Ивана Федоровича и, значит, моя двоюродная семижды прабабушка. Детьми Якова Толмачева и, вероятно, Пелагеи были названы уже имевшие свои семьи Антип и Остафий, а также младший Яков, которого в 1758 году отдали в рекруты. Позже выяснится, что Остафий был дважды прадедом Евдокии Васильевны, матери моего прадеда Матвея Данииловича Черепанова. Значит, Остафий Толмачев – мой шестижды прадед.

Вот только меня смутил указанный в сказке возраст Пелагеи. Если она в 1762 году действительно достигла восьмидесяти лет, то была рождена около 1682 года и оказалась на десяток лет старше своего мужа, а самый младший из их детей появился на свет, когда ей было под пятьдесят пять, что довольно странно. Скорее всего, Пелагея Федоровна родилась около 1692 года, а ревизор не потрудился уточнить ее возраст[83]. Не удивительно, ведь он для организаторов третьей ревизии в отношении женщин не имел весомого значения и мог приводиться произвольно.

В сказках третьей ревизии Манзурской слободы (всего там ревизоры насчитали тридцать семь разночинцев и четыреста шесть крестьян мужского пола), Бирюльской слободы вместе с Качинской деревней (тридцать один разночинец и семьсот шестьдесят шесть крестьян мужского пола)[84] и Киренского монастыря при Ангинской вотчине (с учетом дополнений к сказкам, двести семьдесят мужчин и двести девяносто пять женщин)29 нашлась лишь одна запись о Черепановых. В ней говорится, что у Якова Дмитриевича Силина и его жены Степаниды Васильевны, происходящей из семьи крестьянина Бирюльской слободы Василия Высоких, «дочь Матрена восемнадцати лет выдана взамужество Верхоленского острога за посадского Ивана Черепанова»30. Она и есть жена Ивана малого. На дату проведения третьей ревизии у Якова и Степаниды был еще годовалый сын Алексей и дочери Лукерья с Вассой.

Таким образом, из ревизских сказок удалось узнать несколько фамилий моих верхнеленских родственников, но, главное, имена и годы рождения всех живших в середине XVIII века в Верхоленском остроге Черепановых и их жен. Однако когда и откуда пришли в верховья Лены их предки, оставалось загадкой. Перед изложением установленных мною обстоятельств и моих версий приведу наиболее важные для настоящего исследования фрагменты истории «Верхоленского Брацкого острожка на велицей реке Лене».