Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Созидание. 1960 год
Алке вспомнились строчки из писем: – «Жить тяжело. Один Андрейка радует сердце». И ещё: – «Ты, Вадим, не сможешь забыть меня никогда в жизни, даже, если захочешь, потому что я люблю тебя, и у нас есть сын».
И Алке вдруг показалось, что разбито Алкино счастье, и Алкина любовь. Трещинкой, прочной трещинкой пролегла на всю жизнь между нею Вадимом любовь Анны и маленький Андрейка. Да, никогда Вадим не забудет, не сможет забыть это… А как же Алка? Алка была уверена, что Вадим заполнен одной только ею, Алкой, так же, как и она им… Ведь, она не может жить без него, она любит его, а он такой… такой… Алка не находит слов, и, задыхаясь от горечи страдания, впивается зубами в подушку. Вадим сидит молча, потом тихонечко дотрагивается до Алки рукой. Алка вздрагивает, и, прерывающимся голосом шепчет:
Уйди! Сейчас уйди. Я хочу одна… Одна…
Вадим встаёт, и, наклонив голову, выходит из комнаты.
А Алка думает и думает… Он писал Анне даже накануне свадьбы. А, что, если она приедет? Лучше сейчас уйти, уйти совсем, не мешать Вадиму, пусть встретит её, утешит. Алка вскакивает, и кидается к чемодану. Наклонилась, чтобы открыть, и в эту минуту что-то легко толкнулось внутри. Алка прижала руку к животу, и замерла. А что будет с её маленьким? А вдруг это будет – сын? Вадим так хочет сына. И будет он расти без отца, как и Андрейка.
Алка достала фотографию Андрейки и долго смотрела на неё. И ей было жаль его. Он так был похож на Вадима. И у Алки будет такой же сын, похожий на Вадима. Анна улыбалась на фотографии, но Алка уже не ненавидела, а жалела её.
Алка подумала о Вадиме, и удивилась, за что она возненавидела сначала Анну, ведь, виноват – Вадим. Он мог не воспользоваться слабостью женщины…
Но это было три года назад. Вадим любит Алку. Она знает, что он её любит. И Алка любит его. Надо написать ей, чтобы она не ждала больше писем, чтобы она знала, что Вадим женился, и, что у него тоже будет ребёнок, и, что он не любит Анну. И Алка представила, как Анна читает её, Алкино письмо и плачет, как сейчас Алка, прижимая к себе Андрейку.
Нет, не напишет Алка, оставит Анне её единственную надежду. И Алка думает уже о другом. А что, если приедет Анна? Нет, Вадим не оставит Алку. Если Анна захочет отдать Андрейку Вадиму, Алка ничего не скажет против, она воспитает его, как и своего ребёнка. Она будет любить его, ведь, это – сын Вадима. И вдруг жгучий вопль, полный ненависти, раздирает Алке грудь.
– За что? За что один человек заставляет мучиться стольких: Алку, Анну, Андрея. Чем они виноваты, что любят его. Алка рыдает неутешно, и в эту минуту ненавидит Вадима, первый раз ненавидит – за себя, за Анну. Потом, обессилив от слёз, Алка добралась до постели, откинула одеяло, и, сбросив халатик, легла.
Поздно вечером, пришел Вадим. Не зажигая света, разделся и лёг рядом. Алка лежала к нему спиной. Вадим нерешительно обнял её своей сильной рукой, и Алке показалось вдруг, что, что-то большое, страшное, отодвинулось в прошлое, а рядом вот он – её Вадим, любимый, родной.
Вадим ничего не говорил, не объяснялся даже, не просил прощения, не заверял в любви, а Алке в эту минуту ничего и не нужно было.
Алка знала, что долго ещё будет фотография Андрейки стоять перед глазами. Никогда она, также, как и Вадим, не забудет Анну, с её тяжелой судьбой и улыбающимися продолговатыми глазами. И всё же сейчас ей стало легче.
Знала Алка, что в жизни много будет ещё неприятностей и разочарований. И ещё не один вечер будет испорчен, как и тот, когда они с Вадимом ездили на традиционный вечер встречи с однокашниками. И, всё-таки почему-то верила Алка, что Вадим будет с ней всегда рядом, что склеит Алка своё надтреснувшее счастье.
И тихонько повернувшись, Алка прижалась к Вадиму, и замерла тревожная, но верящая…
Поскольку в литкружок я уже не ходила, ради любопытства, я решила отослать этот рассказ Витиному двоюродному брату – Юрию Ермалюку, в Минск.
Юра работал корреспондентом радио и телевидения. Его статьи и передачи пользовались успехом. Я решила, что его критика будет полезной, и не предвзятой… Юра вскоре прислал ответ.
Виктор и Ирина! Добрый вечер!Уверен, что читать моё письмо будете вечером. А, если не так, то какая в этом беда?
Прежде всего, горячо и от всего сердца поздравляю вас с маленькой! К моим поздравлениям присоединяются все домашние.
Конечно, я большой свинтус: надо было поздравить сразу же, как только получили телеграмму от Виктора. Но, как-то так получилось, что, откладывая со дня на день, собираясь одновременно с поздравлениями выполнить обещанное Виктору. И, тем не менее – виноват, каюсь, с надеждой, впрочем, на то, что повинную голову меч не сечёт.
Конечно, вы понимаете, что в первую очередь нас всех интересует буквально всё, связанное со Стеллой. Ещё не так давно мы с Нелей переживали то же, что и вы сейчас. И поэтому ждём от вас подробнейших сообщений. Просим только не брать пример с меня…
Представляю как изменила ОНА всю вашу жизнь, властно вторглась во всё! Столько новых забот и хлопот! А без них – сознайтесь, – вы бы сейчас не согласились остаться.
Немного о нашей жизни. С дачи уже перебрались давно, а участок, начатый ещё Виктором, не вскопали до конца. Получили разрешение на гараж, но ещё не построили его. Машина стоит далековато от дома. Наездил уже 10 тысяч… Не смешно ли, что я в первую очередь сообщаю о чём угодно, только не о людях? Нет, это свидетельство того, что все здоровы. А о здоровье, ведь, вспоминаешь, когда оно потеряно. Итак, все здоровы, всё в порядке…
А теперь хочется поговорить о другом. Следующая часть письма предназначена только Ире. Поэтому и начну её на следующей странице, хотя и на этой есть ещё место.
Речь пойдёт, Ира, о рассказе «Молодожены». Своё, довольно поверхностное, но нелицеприятное суждение о других рассказах я уже сообщил Вите, поэтому не буду касаться их, поговорю только об Алке с Вадимом.
Буду честен: рассказ мне и понравился, и в то же самое время не понравился.
Попробовал разобраться, почему такое двойственное впечатление.
Для этого прочитал рассказ три раза. И вот результат: очень хороша Алка, остальные – бледны, удачно написана вторая часть, а первая – вечер встречи – совершенно не нужна.
Алка – искренняя, и любящая натура с необыкновенно чувствительной душой. Она, мне кажется, немного склонна к сентиментальности, готова к самопожертвованию, но в то же самое время не отдаёт без борьбы своё счастье. Может быть, я её не до конца понял, но переживания Алки меня тронули, я им поверил, и сожалел вместе с ней, а потом и надеялся вместе.
Хотя, говоря по правде, оснований для надежд было мало. И вот почему: Вадим не вызывает доверия. Сначала он забыл о беременной жене на вечере. Потом оказалось, что он скрыл от неё очень важное событие своей жизни. Почему скрыл? Надеялся, что за дальностью Алка ничего не узнает? Или жалел её, беременную? Но, ведь, можно было сказать правду и до женитьбы… Что гадать, подло он поступил, а в рассказе нет ничего, ни слова, чтобы объяснить это. Да и вообще очень мало о Вадиме. Так что, рассказ можно было назвать – «АЛКА», её муж здесь присутствует, а не живёт.
Было бы смешно давать автору рецепты, но я бы постарался хоть как-нибудь показать, что Вадим и Анна стремились встретиться. А то получилось слишком легко, бездумно. Кстати, Анна пишет, что муж её попрекает её Андрейкой. И я бы на его месте не попрекал, а, может быть, сделал бы что-нибудь более серьёзное.
Это уже я пишу, не как критик, а просто, как мужчина. А много ли вы мне назовёте мужчин, которые думают иначе?
Не знаю, сумел ли я точно выразить свои мысли, но рассказал, почему у меня не было надежд на то, что Алка склеит свое надтреснутое счастье. Но тем не менее, хотя образ этой женщины тоже полон противоречий, он правдив и удачен, чего не скажешь относительно образов других героев. Вот почему рассказ мне одновременно понравился и не понравился.
Несколько слов о языке. На мой взгляд, он вполне добротен, хотя ему не мешало бы быть иногда более точным. Например, вызывает сомнение «прочная трещинка». Раз трещина, значит уже дефект, значит уже потеря качества и прочности. Или – «слушала, не перебивая, молча». Так как это равнозначно, то можно было оставить что-нибудь одно.
Ещё пример: – «полячка». Это устаревшее слово. Употребляется оно в простонародье. Литературный язык требует – «полька», хотя Пушкин писал: – «Довольно. Стыдно мне пред гордою полячкой унижаться» (Б. Годунов).
Но всё это по правде говоря – ерунда, мелочи. Я не профессиональный критик, мне приходиться больше править, чем оценивать. Так вот, если бы мне всегда попадались авторские материалы, я бы, вероятно запил, радуясь качеству материалов и изнывая от безделья, так как нечего было бы править…
Да, кстати, заглавие мне не совсем (второй раз о названии!? Позабыл, что уже писал). Ведь, такая история могла случиться и с людьми пожилыми, тогда бы рассказ назывался – «Старики»?
А в целом, Ира, мне очень радостно знать, что у вас здорово получается, и я чрезвычайно доволен нашим заочным знакомством. Надеюсь, что оно перейдёт, как говорят, в очное.
Ира, советую, и советую. Выйдет!.
Ну, вот и заканчиваю своё письмище.
Обычно я не могу разогнаться дальше первой половины страницы (в своих же материалах, наоборот, не могу своевременно остановиться), а сегодня просто удивляюсь себе…
Привет всем вам от всех нас, а Павлик шлёт особый привет своей маленькой сестрёнке.
ЮРИЙP. S. Билет – один – мимо, другой – 10 руб.
При встрече выпьем пива…
Больше сочинительством я не занималась. Меня затянуло в воронку таких пожирателей времени, как: учёба в вечернем институте, работа и в семье и дома.
И вернулась я к этому роду деятельности только в 21-ом веке, когда кроме болезней и должности – бабушки, прабабушки и престарелой мамы и жены – ничего не осталось…
Часть 8
Размолвка
ВСПОМИНАЕТ ИРАИДАНельзя сказать, что наши отношения были всегда гладкими. Никто из нас не считал себя главным в семье, подчинялись обстоятельствам в разумных пределах, но уступать друг другу в мелочах не привыкли. Или не научились или не умели…
Напомню случай, повторивший ситуацию, которая произошла сразу же после свадьбы.
На следующий день после свадьбы, в комнате родителей все собрались за столом и играли в карты, в дурака. Было жарко. Виктор вошел в нашу конурку и повесил пиджак на спинку стула, на котором итак было много навешано. Стул опрокинулся. Виктор вспылил, ругнулся по поводу того, что много понавешано, я что-то ответила, он развернулся, ударил меня, и вернулся к играющим.
Я убежала из дома. Была ночь. Не знала куда пойти…
Сунула руку в карман плаща, рука нащупала ключ от комнаты Виктора в общежитии. Пошла туда, и легла на его постель.
Виктор с отцом долго искали меня, наконец, нашли. Виктор пристроился сзади меня на койке, прижался, просил прощения. Ну, конечно, я простила…
И вот ещё раз повторилось подобное.
Я теперь уже не помню из-за чего, но Виктор ударил меня, да ещё и при маме. Я в ответ запустила в него сковородку. Помню, в нашей маленькой коморке ему отступать было некуда, он попятился, и завалился на кровать. Я схватила табуретку и, замахнувшись ею, пошла на него.
Если бы мама не встала между нами, и не обхватила меня руками, я бы, наверное, разбила табуретку об его голову. А, может быть, даже и убила бы…
(ДОБАВЛЯЕТ ВИКТОР: – Я, конечно, не помню этого случая, но раз Ира приводит его, то, может быть, такой случай имел место).
Интересно, но именно после того случая, на протяжении всей нашей последующей жизни, подобных происшествий больше никогда не случалось…
Были случаи, когда я выводила его из себя, конечно, не специально… Злой стоит, кулаки сожмёт… но – ни-ни!
Часть 9
Горе
На фотографии – мой брат – БОРИС. 1960 год.
Неожиданно наша хозяйка тётя Мотя предложила нам переехать в соседний угловой двухэтажный дом, который принадлежал её дочери. Нас это очень устраивало, так как мы с Виктором сразу же абонировали комнату на втором этаже. Туда мы привезли первую нашу крупную покупку – сервант и шкаф из чешского гарнитура. Комната была большая, уютная. И мы, приходя с работы, с удовольствием ныряли в своё гнёздышко.
Однажды бабуся позвала меня и говорит, что её беспокоит настроение Бориса, моего брата. Он никуда не ходит. А мы с Виктором, уединяясь, мало с ним общаемся. Бабуся попросила, чтобы я больше уделяла ему внимания.
Помню, после этого разговора с бабусей, я действительно старалась сблизиться с ним. Всё-таки, то время, которое он провёл в Шатуре, а я в общежитии на ТЭЦ-22, разъединило нас не только километрами, но и интересами, и общими друзьями.
Я посмотрела на него какими-то «новыми» глазами, и увидела, что он вырос, возмужал, правда оставался худым. Досыта есть ему до воссоединения семьи, приходилось не всегда.
Теперь он начал зарабатывать. На свои деньги купил себе светлый плащ. Похвалился. Он действительно выглядел в нём импозантно. Борис стал вечерами, особенно, когда Виктор уезжал в командировки, подниматься в нашу комнату.
Приходила туда и Милочка. Мы сидели втроём, как в далёком детстве, и болтали. В минуты откровенности, Борис рассказал, что познакомился с девушкой. В следующий раз рассказал, что первый раз поцеловался с ней. В его жизни это был первый и единственный поцелуй.
22 июня 1960 года Борис трагически погиб, не до целовав, не до любив, не успев насладиться молодостью и жизнью. А нам надо было жить дальше за себя и за него, превозмогая боль утраты.
Сохранилось письмо Бате – отцу Виктора в Брест о том, что Боря погиб.
Письмо в Брест из Дзержинки.
Бате от Виктора и Иры.
6.07.60 г.
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДОРОГИЕ ПАПА И ЖЕНЕЧКА!Письмо будет кратким, т. к. тяжело писать о случившемся.
Погиб Боря мученической смертью от ожогов и газа. Вынесли его уже мёртвым и обгоревшим. Похороны были торжественными. Пришли почти все от производства. Народу было много. Каждый пришел проводить его в последнюю дорогу.
ВЕЧНАЯ ЕМУ ПАМЯТЬ!
Оставаться в этом доме тяжело. Бабуся немножко взяла себя в руки. Мила два дня была на уколах. Потом три дня была у подружки в пионерлагере, а вчера проводили её на 24 дня в дом отдыха, на побережье Каспийского моря.
Витя в воскресенье прошлое уехал на неделю в Саратов, в командировку, на конференцию. Поправился. Я очень рада за него, что сможет развеяться. Уж очень тяжелая атмосфера дома. Приедет завтра, 3-го. Обещал папе и мне сразу же начать сдавать все анализы и серьёзно заняться своим здоровьем.
Я с 1-го в декретном отпуске. Но Вите купила талончиков на питание на весь месяц. В институте тем, кто работает на вредном производстве, выдают талоны на бесплатное питание. Те, кто ходят обедать домой, продают талоны желающим. Пусть обедает, не спеша, нормально, в столовой. А тот обед, что я буду готовить дома, будем есть в 6 часов вечером. Таким образом, у него в день будет два полных обеда. Ему надо поправляться. Думаю отсоветовать ему – в этом году поступать в аспирантуру. Сильное нервное и умственное напряжение до добра не доведёт. Напишите и Вы ему об этом.
В конце августа будет у нас лялька. Наши все ждут этого с нетерпением, чтобы забыться чем-то. Витя очень расстроился, т. к. мне предсказали девочку, а он хочет сына. Ну, что ж теперь поделаешь?
Валя с Сашей уезжали на свадьбу к сестре.
У нас с Витей было отложено (с трудом скоплено) 1500 р. Мы заняли 2500 и купили за 4000 две «мебели» – чехословацкая мебель, фанеровка тёмная, под орех, чудной зеркальной полировки: гардероб за 1400 и комбинированный сервант за 2600. Утром привезли, а без пятнадцати три с Борей случилось несчастье.
Насчёт квартиры дело обстоит так. У нас была вторая очередь, а первая очередь была у Макарова. Чтобы не удовлетворять сразу двоих, центральная комиссия при распределении жилья сочла, что у Макарова нет острой необходимости в жилье, и лабораторию лишила в этот раз жилья вообще. А, если бы стояли мы первые, на лабораторию дали бы. А Дудко предложили 13 метров в «Красном доме» – общежитие – гостиница, без удобств, с сохранением очереди.
После гибели Боречки я была у Жукова, просила на всю семью, учитывая тяжёлое состояние. Он принял меры, и нам на следующий же день предложили на пятом этаже две смежные комнаты – всего 38 метров, со всеми удобствами, но в квартире двое соседей. Это дают на нас всех, с условием, что, если Дудко не согласится, может идти в «Красный дом», и ждать своей очереди.
Теперь вернёмся к этим двум комнатам в коммуналке, которые Жуков предложил занять нашей семье из 5-и человек плюс ожидаемый ребёнок у нас с Виктором.
Папа говорит, что не согласится, так как из-за этого потеряет обещанную ему квартиру в Люберцах, а там отдельная, а здесь на всю жизнь с соседями, и пятый этаж. Отказались.
В понедельник будет окончательное решение комиссии. Дадут ли нам что-нибудь, или ничего не дадут, и если дадут, то – что именно?
Женю присылайте. Правда, он попадёт, может быть, в стадию переезда, но это ему, может быть, даже интересно будет. Мы его встретим. Его приглашают все наши.
К нам из Каменца приезжала бабушка – мамина мама и Наташа, моя двоюродная сестра. Они опоздали на похороны. Наташа уехала в то же воскресенье, что и Витя, а бабушка уедет на днях.
Папа очень обиделся на Витину маму за то, что она, узнав об этом несчастье, даже не прислала сочувственную телеграмму.
Правда, они с Ритой приходили перед отъездом Наташи – к ней, хотели написать записку нам, но не успели. Ну, а потом, могли они хоть строчку написать. Ведь, уже прошло 10 дней. Вы, ведь, по телефону передали своё сочувствие, а они на словах.
И, вообще, Рите я не написала ни одного письма, и писать не собираюсь. Я с Наташей так и передала. Она за всё время прислала два – три письма И все письма такие резкие Вите, и в каждом письме читает нравоучения и мне и ему, что, как, мол, нам не стыдно за то, что не пригласили на свадьбу. И ещё, – чтобы мы не набрались нахальства, и обязательно не забыли бы поздравить его мать с днём рождения, и прислать хороший подарок, чтобы ей не было бы стыдно от людей.
Какое право она имеет упрекать меня в чём-нибудь, когда я с ними не знакома, и во всём всегда, что касается – их, соглашаюсь с Витей. Это его дело…
Я пишу это Вам, так как Вити нет, а он всегда читает мои письма. И он не разрешил бы мне посылать это письмо, так как он всегда заступается за них.
Они передали с Наташей, что почему, мол, когда Витя был недавно у них, я не передала с ним письменное поздравление от себя лично. Я спешила собрать Витю перед отъездом. Собирался он поспешно. Подарок он привёз от двоих, и поздравил от двоих, что же ещё? Витя обратно ехал в поезде голодный, но привёз мне в подарок – книжку и черешню.
А Витина мама не могла разве ради вежливости прислать какой-нибудь пустяк? Все спрашивают – ну, что тебе Ира, свекровь прислала, ведь, все знают, что Витя к ней ездил, а мне перед домашними и то было неудобно.
А к Вале приезжала Сашина мать, и привезла ей подарки. Вы не поймите меня неправильно. Ведь, мне ничего не нужно. У нас всё есть. Но как было бы приятно, если бы она прислала, ну, детский чепчик что ли, ну любой пустяк. Это внимание. А то от нас требует много, а в ответ Рита только упрекает во всём. А, ведь ей Витя 2000 рублей на свадьбу посылал, да ещё подарок хороший, а сам питался кое-как. Я-то знаю, как он питался. Ну, ладно, извините за всякую ерунду. Просто, настроение ужасное.
Я и скатилась до каких-то «бабьих» рассуждений.
От всех-всех большой-большой привет. Ждём Женю. Целуем.
ИРА.В этом письме отцу Виктора не было рассказано о том, как погиб Борис… Всё-таки нужно это сделать…
Поездке Виктора в Саратов предшествовали очень тяжёлые события в нашей семье. Трагически погиб мой брат – Борис. Наше предприятие располагалось в самом посёлке – Дзержинском. А в лесу (действительно, в настоящем лесу) находился полигон и цеха. Там и работал Борис. Было ему всего 23 года, Он всего лишь один раз поцеловался с девушкой, о чём недавно рассказал мне по секрету…
Работал он техником. Его рабочее место находилось в одной из комнаток в подземном бункере. В небольшом помещении был установлен термостат, куда помещались образцы порохов. В его обязанности входило – устанавливать датчики на двигатель перед его испытанием, а потом – снимать показания с испытываемых образцов и т. п…
22-го июня Борис и другие ребята должны были сдавать что-то вроде экзамена, связанного с работой. Его напарник пошёл на улицу покурить, и, уходя, не до конца задвинул дверцу термостата. Борис не пошёл на улицу, решив ещё раз проштудировать вопросы перед экзаменом. Он сидел за столом спиной к термостату. И случилось страшное…
Разряд… и искра из термостата через приоткрытую дверку вырывается наружу. От высокой температуры, как от молнии, вспыхивает порох в бочонке, который стоял в углу комнаты (в нарушение всех правил техники безопасности). От взрывной волны наглухо захлопывается входная дверь, которая должна открываться наружу в коридор, а она закрывалась изнутри…
Нас всех потом успокаивали, что он не чувствовал, как горел.
Он задохнулся газами горящего пороха. Его нашли сидящим за столом, он успел лишь закрыть голову телогрейкой.
Из всех комнат бункера были сделаны люки, которые имели выход в основной коридор. Ребята из его отдела, не дожидаясь, когда всё потушат, через люк пробовали добраться до горящей комнаты. Вернулись первые двое ребят. У них ничего не получилось – большой жар и газы… И только третьему удалось вытащить Бориса. Но, тот был уже мёртв… Ребята, которые пытались его спасти, долго лежали в больнице. У них были обожжены горло, лица, а у последнего пострадали и лёгкие.
В этот день, я, ещё ничего не зная, возвращалась из Дзержинки домой. Когда завернула у пожарки на нашу улочку, удивилась тому, что на ней было много народа. Стояли группами, и чем ближе к дому, тем людей было больше. Вдоль заборчика собралась уже целая толпа. Когда я шла мимо стоявших, все замолкали. Я почувствовала, что происходит что-то неладное.
Но что? Подойдя ближе к калитке, я взглянула поверх неё и увидела, что на крыльце стоят обнявшись – мама, папа и Милочка. Рядом с ними – наши хозяйки – тётя Мотя и Феня. Казалось, они поддерживали руками родителей, будто бы они могли упасть.
Значит, действительно что-то случилось. С бабусей? Но её мало кто знал в Гремячем… Борис? Что с ним могло случиться? Да, значит – Борис!
Дальше всё происходило будто не со мной. Как будто я всё видела со стороны. Как в немом чёрно-белом фильме, в замедленном показе. Помню, в висках застучала мысль – "Надо что-то сделать. Все смотрят на меня. Ждут моей реакции…
Кажется, в такие моменты люди падают в обморок. Но я – то не падаю…Но, значит, надо упасть?". Я остановилась у калитки. Слева и справа заборчик был укреплён валиком присыпанной земли, поросшей травой. Я пригнулась вправо, оперлась рукой на валик, и медленно стала сползать на землю.
Меня какие-то женщины сразу же подхватили под руки, и стали быстро говорить о том, что мне нельзя нервничать, чтобы не расстраивать ребёночка и, открыв калитку, повели меня к крылечку. На крыльце, увидев меня, все зарыдали громче, и стали объяснять мне, что была авария. Боря в больнице. Но, видимо, надежд мало… Бабусе ничего не говорили. Велели мне идти к ней, и виду не показывать, что что-то случилось…
Бабуся лежала на своей кровати, молча, как будто на смертном ложе. Только руки её были не на груди, а были вытянуты вдоль тела. Я села рядом на стул, и стала говорить ей, что ещё ничего не известно. Что-то там не так пошло на работе. Он в больнице. Наверное, поправится… Она никак не реагировала на мои слова. Она знала. Её изношенное материнское сердце всё чувствовало и понимало без слов. Позже она скажет, что давно знала, что ЭТО произойдёт. Она не знала – как именно, и когда, но, то, что ЭТО случится, она знала всегда. Знала с тех пор, как родился наш Борька – её внук, с душой её покойного сына Бориса. Мистика который раз доказала, что – ОНА РЕАЛЬНО ЕСТЬ.
Сын бабуси – Борис умер 23 июня, 22 лет от роду. Умер от крупозного воспаления лёгких по вине лечащего профессора.
Дело было так…
Старший сын Борис бабуси вырос и поступил в институт в каком-то большом городе на Волге, кажется – в Саратове. Учился отлично. Окончил институт и возвращался домой, в Астрахань на пароходе. Был ветер, пасмурная холодная погода. Он вышел на палубу, переполненный радостными чувствами от предвкушения встречи с домом, с родными. Может быть, он вышел раздетый, но в такую погоду немудрено было простудиться…
По возвращению домой, он слег в постель. Диагноз – крупозное воспаление лёгких. Приглашались лучшие врачи Астрахани. Но никто не смог оказать должную помощь. Болезнь не поддавалась. Состояние ухудшалось. Тогда пригласили последнюю медицинскую знаменитость – профессора, который открыл свой, новый метод лечения лёгочных заболеваний. В то время ещё не были изобретены сульфомедизины и, тем более – пенициллины.