Сету атум

Часть 1. 20 февраля 2005 года

Это было на самом исходе зимы, в феврале. Холод уже отступал под натиском набирающего силу солнца, а городские улицы заполонила отвратительная смесь из тающего снега и соли. И конечно моросящий дождик, гонимый порывами ветра, хлещущий прохожих по лицам, ручейками стекающий по волосам, забирающийся под еще зимнюю одежду.

Стою на перекрестке. Наблюдаю за проходящими людьми, ежащимися от промозглой сырости. Слева, справа, прямо передо мной рычит автомобильный поток. Я превратился в слух. Я – этот кусок реальности. Так надо, чтобы найти брешь в системе и достучатся до тех, кто способен одарить силой. Во всяком случае, так хочется думать. В моем мире частенько приходится идти на ощупь.

Все то, что происходит перед моими глазами, весь этот кишащий разрозненными событиями мирок – все это на самом деле подчиняется строгой системе. Все упорядочено. Люди шагают так, как должны шагать. Даже если кто-то спотыкается, или на секунду останавливается, поправляя сползающую на глаза шляпу, система не нарушается. Машины едут так, как должны ехать, не выбиваясь из должного порядка. Даже редкие синицы, сидящие на голых березовых ветках, совершают нужные движения в нужный момент времени.

Видимого хаоса не существует. Я это знаю. Есть закон, стержень, на который нанизываются разрозненные события, судьбы, люди, животные, природа – все в этом мире. Я хочу его найти, прочувствовать, а затем попросить. Или потребовать по праву рождения. Как высокопарно звучит2. Впрочем, Он сам показал мне это место. Сам повел меня. Каждый раз, когда я погружаюсь в зеркала, Он напоминает мне, показывает куда идти и что делать. Все, что умею – все дал Он. Все, кроме точного знания, что Он есть. Каждый раз я попадаю в один и тот же макет. Люди бы сказали иначе, мне часто снится один и тот же сон.

Слух обостряется. В первые минуты охоты слышал всего пару-тройку звуков: гул моторов, людскую речь, музыку, доносящуюся из ближайшего супермаркета, – все. Теперь их сотни вливаются в уши. Слегка морщусь от протяжного скрипа тормозов – УАЗ. Хлопают крылья голубиной стаи. Лает собака. Грубые мужские голоса. Звякает стеклянным донышком бутылка. Поет женский голос… песня на английском… нет… американском варианте английского. Разъезжается грязный снег под зимними ботинками, шпильками, сапогами. Кожа, несмотря на плотную зимнюю одежду, реагирует на порывы ветра. Чувствую его направление, температуру, силу и скорость движения… Стук… Что за стук? Сильный. Стоп. Это заходится в ритме сердце. Медленно открываю глаза. Улицы города залил резкий фонарный свет, распахнули свои дурманящие объятья ночные клубы. Вздрагиваю, притоптываю затекшими ногами, растираю ладони. Продолжать охоту дальше бессмысленно. Тело болит, еще не оправился от вчерашней вылазки по ту сторону реальности.

***

Чашка ароматного черного кофе на старом столе приводит в чувство, согревает руки. В моей комнате властвует полумрак и прохлада. Впрочем, горячий кофе вполне справляется с холодом. Минимум обстановки высекает из тьмы работающий монитор. По горячим следам вбиваю в текстовый документ процесс и результаты своей неудавшейся охоты, не упускаю из вида даже самые мелкие подробности. В моем деле нет мелочей, один неверный шаг – и ты проиграл. Размер проигрыша зависит от предмета охоты, в моем случае на кону может стоять все, что угодно, жизнь в том числе. Я хочу поймать Бога за бороду. Или богов? Часы в углу экрана намекают на сон, близится ночь. Сохранив документ, щелкаю по иконке браузера. Настроение, несмотря на дневную неудачу, приподнятое. Загружаю несколько страничек новостных сайтов, два форума и один сайт, посвященный магическим техникам. Принимаюсь читать.

Сету атум – это не хобби и не разовое увлечение. Мы подчиняем жизнь охоте за выбранной однажды целью. Охота – это образ жизни и смерти. Таков первый шаг на дороге длиной в смерть.

Дневное напряжение напомнило о себе – пальцы вяло скользят по клавишам, в голове звенит тишина. Регистрируюсь напоследок на одном из сайтов знакомств, щелкаю по кнопке «power». Экран – единственный источник света – потух: поскрипывающий под тяжестью моего тела стул, стол в трещинах на лакированной поверхности, голые бетонные стены, обтянутое черной тканью кресло – все это погружается во мрак. Скидываю на кресло одежду, ложусь в кровать. Ежусь от холода простыни, закрываю глаза. Медленно. Темно.

Мне нужна сила. Веди меня от тьмы к свету. Веди меня от смерти к бессмертию. Покажи: как мне служить Тебе?

Я знаю, где окажусь. В который уже раз? Сотый, или, может быть, тысячный? Вновь перекресток. Не понимаю: что Ты хочешь мне сказать? Зачем направляешь туда? Впрочем…

***

Пространство сна угнетает разрухой и предчувствием беды. Кажется, из нее соткан местный воздух. Это пугает. Пугает и то, что впервые за долгие месяцы Он не привел меня к привычному, изученному вдоль и поперек, куску реальности.

Городской пейзаж, ночь. Серые многоэтажные дома в огне, то тут то там, не выдержав жара, оконные проемы орошают улицу осколками стекла. Звон.

Над плоскими крышами домов, ощерившимися в небо иглами антенн, висит огромная луна. Волчье солнышко, как называют ее охотники, наводит тоску. Осматриваюсь, не смотря на всполохи огня, тело колотит от холода. Может так реагирует тело на холодную кровать? Бред. Матерюсь, вместе с матом в пространство вырываются клубы пара.

Этот мир не принимает меня. Воздух сгущается, превращается в липкое тягучее нечто, впечатывает в себя.

Мне говорили, в последнее время погружаться в миры зеркал становится небезопасно. Интересно, как там Саня? Уже вышел из комы, или все еще бродит по своему воображению? Отчаялся ли? Странные мысли.

Черт! Вишу на невидимых нитях, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Берет тоска, здешняя, ирреальная, а оттого особо острая. Перед глазами пляшут искры костра. Откуда взялся костер и насколько он близок ко мне – понять невозможно. Бьюсь в незримой паутине, силюсь освободить тело, но каждое движение лишь крепче стягивает путы. Зеркало подавляет волю, вытесняет из памяти мой реальный мир. Кто я? Зачем я? Откуда я? На эти вопросы нет ответа. Сознание угасает. Еще чуть-чуть…

Ты угасаешь Ярослав. Ты слаб, но это ничего. Понадобится время, чтобы я взял тебя. Я готов подождать. Если ждет она, если прощает она, то я готов. Подожди сдаваться и ты. Встань, человек!

В мире происходят неуловимые изменения. Хватка пространства чуть слабнет, гортань приходит в движение – я могу дышать, значит, могу говорить, значит, сила слова не покинула меня.

Опять. Опять это ощущение, словно кто-то помогает мне. Чувствую присутствие… Не человека, не конкретной личности. В зеркало вошла сила. Мягкое, обволакивающее, дающее утешение и надежду, женское начало незримо заполнило агонизирующее пространство. Другое ощущение. Кто ты, незнакомка? Почему защищаешь?

Стягивающие мое тело путы истончаются, моя плоть прорывает сеть. Ноги дрожат. Не удержавшись, падаю на потрескавшееся полотно асфальта, ладони обжег жар раскаленной поверхности. Здешний воздух высасывает силы, капля за каплей, медленно… Впрочем, этого вполне достаточно, чтобы остаться в этом осколке до тех пор, пока впавшее в кому тело там, в мире людей, не умрет от старости. Привет, Санек!

Сознание проясняется, возвращается уверенность, так необходимая охотнику, но на сложные манипуляции сил все равно не хватает. Собравшись с духом, начинаю читать молитву. Странно, но сложные формулы древнего языка братства не спасают. Напротив, всякий раз, оказавшись на краю жизни, надежду дают простые слова.

С каждым слогом я возвышаю голос, выкрикиваю знакомые Ярославу с детства слова. Туда, сквозь патоку ирреальности. Туда, вверх. Туда, где меня еще могут услышать. Ты придешь мне на помощь. Ты всегда приходишь. Прощаешь мою глупость, стоившую тебе жизни. Мою гордыню, стоившую тебе себя.

Тьма сгущается, гаснут искры пламени, тревожившие своей опасной близостью лицо Ярослава. Мощный рев крушит барабанные перепонки моего протеже. Я знаю эти звуки, сливающиеся сейчас в грозную мелодию. Я знаю, что идет тот, кто никогда не простит меня, чей облик всегда будет пробуждать во мне слепую ярость. Знаю я, но не знает мой человек. Я силен в нем, но мой зов не способен перекрыть инстинкт. Волна ужаса поглощает Ярослава. Бедный, слабый, надеющийся на скорую смерть человек.

Кричу, что есть сил. Я не знаю, кто идет. Однако тяжесть на сердце говорит о моей незавидной участи, стоит только дождаться его появления. Только бы успеть!

Как ни странно, но страх подстегивает память. Вспоминаю, кто я и где нахожусь. Вспоминаю, что окружающее меня пространство – всего лишь сон. Что мое тело лежит на кровати и мирно спит. Что у меня есть работа и цель! От нахлынувших мыслей болит голова, тело сотрясается в судорогах. Я начинаю распадаться. Страшно? Нет. Дальнейшее развитие событий знакомо. Скрип. Мирок покрывается сетью белесых трещин. Словно треснуло зеркало. Скрип переходит в треск, углубляются белые раны. Да, такие картины побудили сету атум назвать реальности, расположенные по ту сторону сна, зеркалами. Грохот! В попытке защититься прикрываю голову мерцающими руками. Острые как бритва осколки пролетают сквозь мое тело.

Занавес рухнул, обнажив присутствие сотворившего зеркало. На меня смотрят странные черно-фиолетовые глаза. Тонкие бескровные губы на бледном лице кривятся в ухмылке: «Я сделаю выбор. За тебя».

Ты пришла, ты успела. Его мир рушится, спасибо, любимая. Я смотрю на Ярослава сквозь падающий занавес осколков. Я говорю с ним уже в который раз. И вновь сила первого из Ка искажает меня. Как жаль, что я просто не могу заполнить тебя, человек. Как жаль, что сотворивший нас даровал тебе свободу воли. Как жаль, что ее терзают из-за моей слабости. Уходи, Ярослав, и возвращайся вновь. Я веду тебя.

***

Огни ночного мира поблекли в голове, оставив лишь послевкусие, – странный коктейль из тоски и любопытства. За долгие месяцы я проскользнул в другой мир. Так необычно. Проскользнул, или провел? Провела?

Поворачиваю исцарапанный ключ в замочной скважине, для надежности придавливаю стальную дверь.

В подъезде по обыкновению не горит лампа, несколько метров до подъездной двери погружены в непроглядную тьму. Не страшно. Я вырос в этом доме, знаю каждый закуток. Знаю подъезд, знаю двор, знаю район и весь суровый рабочий квартал. Как там? «В рабочем квартале зубы из стали, рабочие руки сильны…». Бытие определяет сознание, и наоборот.

На улице по-прежнему царствует ветер, гоняет ошметки облаков по низкому серому небу. Лицо обдает порывом холодного ветра, зажмуриваю глаза от слепящего дневного света. Прохожие спасаются от секущих линий дождя под зонтами. Я, задрав воротник короткой кожанки, шлепаю по февральской слякоти, заворачиваю за угол обшарпанного девятиэтажного дома.

Сон высосал все соки, сил на анализ уже не остается. Просто иду, что называется «куда глаза глядят». Всматриваюсь в хмурые лица идущих навстречу людей. Уже привычно состояние. Может так взрослеют охотники? Детство кончилось, поиграли и будет? Что делать теперь? Куда идти? Что показали мне в зеркале?

Без единой мысли в голове, спустя час дошагал до центра города. Людей, в особенности молодых ребят и девушек, на улицах становится заметно больше. ВУЗы облюбовали самую динамичную часть города. Некоторые прохожие, издалека завидев мою закованную в черное фигуру, вскидывают в приветствии руку. Кто-то перекрикивает гонимую ветром какофонию звуков, льющихся из всевозможных магазинов, пытается рассказать важные университетские новости. Просто иду.

Суббота, можно расслабиться и отбросить обычные хлопоты рабочего дня3.

Голова отдает болью при каждом шаге, созерцательный настрой медленно улетучивается. Обрушившаяся реальность заставляет оглядеться. С удивлением обнаруживаю место моего нахождения. Золоченые купола древней церкви возвышаются надо мной. С учетом погоды и событий прошлой ночи картина, открывающаяся глазам, более чем символична. Золото куполов на фоне налитого тяжестью серого неба. Троекратно перекрестившись, шагаю за массивные двери в приятный глазу полумрак4.

В храме тихо. Вновь, перекрестившись, подхожу к служительнице, беру одну свечку. Можно, конечно, обойтись и без этого ритуала, но в чужой монастырь… Медленно обхожу пространство храма, под ботинками скрипят доски настила. Нашел, выбор сделан. Позолоченный подсвечник возле образа пустует, даже остатков оплавленных свечей нет на нем. Видимо святой не очень известен у прихожан. Иконописец поразительно четко отразил напряженное, яростное изучение Творца и его творений, застывшее в глазах святого. Я не знаю его имени, его лик не светится вселенской любовью, но эта ярость в глубине изумрудных очей вызывает почтение. Чувствуется сила. Возношу короткую молитву к Творцу. Пылает свеча. И пусть изображенный на иконе донесет мой зов: «Святый Боже, вразуми меня. Дай силы не противиться воле твоей. Дай мудрости в сердце». Все, на выход.

Стоило только выйти на улицу, как тишина разлетелась в клочья.

В кармане куртки дергается телефон. Будь я по-прежнему опустошен, звонящий не добился бы своего. Однако за короткое время пребывания в стенах храма самочувствие мое порядком улучшилось, звенящая головная боль отступила, тело налилось силой. Может, услышал?

Возбужденный женский стрекот бьет по слуху. Из сумбурной речи понимаю, что отдохнуть сегодня не удастся, зато в кармане, возможно, на три-четыре хрустящих купюры станет больше. Очередной клиент с полтергейстом в голове5.

Страдающая от чертей женщина живет не так далеко, через квартал от храма. Хмыкаю, прекрасная возможность сэкономить деньги на такси и собраться с мыслями. Мешу ботинками толчею из снега и грязи, в мыслях возвращаюсь в зеркало.

Попытки возродить в воображении осколок зеркала ни к чему не приводят, память девственно чиста. Из всего увиденного остались лишь непонятная тоска да мазохистское желание продолжить поиски несмотря ни на что.

У меня, как у всех охотников, есть дурная привычка – задумавшись, обращать взгляд в глаза собеседнику, или прохожему, или стоящему рядом. Смотреть до тех пор, пока последний не отведет глаза. И сейчас, шагая по улице, автоматически всматриваюсь в серые, карие, голубые, зеленые глаза. Естественно, вызываю скрытую агрессию. Идущий навстречу молодой человек в черной куртке, черных джинсах, черных же ботинках, мрачно всматривающийся в ваши глаза – не самое приятное впечатление. Ну, а уж с учетом своеобразной походки, больше пригодной для плаца, чем для городских улиц… Бытие определяет сознание. Жизнь на окраине рабочего квартала среди суровых и молчаливых людей. Единственный сын в семье советских милиционеров. Внук запорожского казака и сурового ассирийца – кавалериста Красной армии. Охотник.

Цифра, намалеванная блеклой красной краской на углу пятиэтажного дома, выдергивает меня в реальный мир. Пришел.

В подъезде царит полумрак и въевшийся в стены застарелый запах мочи. Зажав нос, поднимаюсь по исшарканным бетонным ступеням. Блеклые стены украшают многочисленные надписи. Среди стандартного набора подростковой фантазии, упиравшегося в сексуальные предпочтения неизвестного Васи, или половой разнузданности Ани, встречаются и более интересные образцы. К примеру – рунная вязь. Оккультизм набирает популярность и среди молодежи. Во всяком случае, вместо слова из трех букв на стенах все чаще и чаще изображают пентаграммы. Хорошо это или плохо – покажет будущее, пока что есть повод задуматься служителям церкви.

Вдавливаю красную кнопку звонка, за дверью раздается режущая ухо трель. Слегка улыбаюсь стоящей в дверном проеме женщине. Страдалица оказалась именно такой, какой рисовало ее мое воображение: уставшие глаза на одутловатом лице, чуть полная фигура, крашеные волосы, собранные в пучок на затылке. Жестом дряблой руки хозяйка приглашает меня войти. После обмена приветствиями и пары дежурных фраз Валентина Николаевна посвятила меня в суть проблемы. Первые пять минут беседы за кухонным столом разрушают мои надежды на легкие деньги. Чертей в квартире нет. Равно как и взбесившейся домашней утвари, сексуально озабоченных демонов, зеленых человечков, предлагающих сгонять на Алголь за пивом, – всего того, что обнаруживает в человеке неуемную фантазию и бесконечное одиночество, но не имеет никакого отношения к потустороннему миру. Хозяйке страшно, просто страшно, и страх этот наполнял ее сознание ровно в три часа ночи. А это уже немного серьезнее воображаемых хвостатых проказников. Три часа ночи – пик активности существ, населяющих зазеркалье, самых скверных их представителей. Время, когда они, поднатужившись, могут воздействовать на предметы нашего мира, на чувства и эмоции людей. В квартире поселилась какая-то тварь, питающаяся страхом. В слух я этого, конечно, не произношу, незачем пугать и так не находившую себе места женщину, но от чашки чая отказываюсь – нужно действовать.

В «большой» комнате прохладно. По краям желтого ворсистого ковра стоит нехитрая мебель. Взгляд падает на старенький телевизор «Sony» напротив неаккуратно занавешенного окна. Каждый сантиметр квартиры дышит запустеньем. Встав посредине комнаты, раскидываю руки на манер креста, закрываю глаза. Здесь меня больше нет. Теперь смотрю другими глазами на другой мир.

Поначалу сканирование пространства ни к чему не приводит, лишь холодок, гулявший по ладоням, говорит о присутствии предполагаемой твари. Наконец, на восьмой минуте он, или оно, соизволил показаться. Напротив меня возвышается широкоплечий мужчина в серых ниспадающих на ковер одеждах. На гладко выбритом лице сияет добродушная улыбка. Впрочем, в радушности существа заставляет усомниться холодный блеск черных глаз.

Я знаю о способностях большинства жителей зазеркалья, знаю и об их великолепном умении наводить морок на человека. Отдаю себе команду «вольно», произношу формулу, не отличающуюся гениальностью, зато вполне работоспособную: «Я, рожденный в Нуне, я, ведомый Атумом, я, проявленный в Ра. Открой мне свое лицо». Стоило только договорить последний слог, как существо вздрагивает, шипя нечто нечленораздельное, пятится. Теперь с покрытого черной шерстью лица на меня смотрят два маленьких, налитых кровью глаза. Исчезла элегантная мантия, скрюченное тельце гостя едва достает мне до пояса.

Спокойно рассматриваю уродца. Оно не слишком отличается от человека, разве что шерстью, да узловатыми, покрытыми ороговевшей кожей, конечностями. Таких еще не видел. Выдержав паузу, черчу в воздухе знак, смысл которого можно обозначить фразой: «убирайся по-хорошему». Существо издает угрожающий рык, медленно приближается ко мне. Пространство наливается мрачной тяжестью, сдавливает виски. Дух шипит от натуги, буравит меня взглядом. Кривлю рот в ехидной улыбке. Таким не испугать. Шагнув на встречу, хватаю кучерявого за шею, не спеша приподнимаю над полом. «Демон, ты знаешь, как меня зовут? Слушай!» – неистовый визг раздирает пространство комнаты6.

Выждав многозначительную паузу, вновь повторяю требование. Холод, липкой лапой скользивший по телу, исчезает. Исчезает, растворившись в воздухе, и существо. Я возвращаюсь в тело, все это время мирно стоящее посреди комнаты. Приятно ощущать свою власть, хоть и не хорошо.

***

По квартире, причудливо переплетаясь, витает запах свежесваренного кофе и тоскливый голос Виктора Цоя. И вновь перед экраном монитора грею руки о кофейную чашку. День сурка. Нет, жизнь сурка.

Очень давно, в детстве, я сделал открытие, изменившее всю мою последующую жизнь. Сейчас вспоминаю… Чудно! Как хватило ума не рассказать о своем выводе сверстникам? Почему поделился с родителями?

Меленький человек вдруг понял, что за ним наблюдает кто-то куда более могущественный, чем учителя, или директор школы. Да, что там! Даже мама и папа не смогли бы с ним тягаться. Я понял, что Он не только наблюдает, но и ведет. А значит, можно не бояться ничего. Ведь он всегда рядом. Значит достаточно просто следовать.

Как хорошо было в детстве, достаточно было принять мысль и с ней жить. Потом стало сложнее. Стали появляться неудобные риторические вопросы. Кто Он, тот, кто ведет меня? Что ему нужно? Что нужно мне? Кто я? Чем старше я становился, тем больше возникало сложностей. Редкие и осторожные беседы со сверстниками показали, что мое детское открытие – мое открытие и ничье больше из окружения. Подросток почувствовал избранность. А это уже опасно, вместе с избранностью пришел грех гордыни. Тот, кто вел, не давал ответов, но постоянно дразнил своим присутствием. Поначалу это ужасно злило. Затем, лет в 17, пришел страх. Мысль о прогрессирующей шизофрении не давала покоя. Я решил отказаться от своего открытия, забыть. И это почти получилось. Быть может, с полгода удалось пожить нормальной жизнью. Расслабиться.

Мне показали, что «нормальная жизнь» – это непозволительная роскошь для тех, кто есть Сету атум. В 18 лет я впервые уснул и не забылся. Говорят, что осознанные сновидения – серьезная практика, что умение жить во снах приходит постепенно. Это не работает для тех, кто в глубоком детстве делает открытия. Нас погружают сразу.

И вновь пришел страх, страх уснуть и не проснуться. Уж больно своеобразные были сюжеты моих снов. Опасные своими пейзажами или своими обитателями. Охотник должен уметь выживать.

Мысль о психическом отклонении засела в сознании словно заноза. И стало страшно жить. И, уже отчаявшись, я вспомнил реакцию своих родителей на мое маленькое детское открытие. Так бывает, что, погрузившись в водоворот событий, ты забываешь о самом простом и очевидном выходе.

Я вспомнил улыбки на лицах. Я вспомнил странное облегчение в глазах папы и надежду в глазах мамы.

А дальше был долгий разговор в семейном кругу. Дальше стало легче. Я понял, что кроме того, кто меня ведет, есть еще и они. Те, кто всегда будут рядом. Всегда поймут и помогут. Мама и папа.

Они научили не бояться зеркал, рассказали о традиции, к которой я принадлежу по праву рождения. Дали почувствовать силу. Дали понять, что я нормальный. И даже более чем. Вновь, в глубине души, ожила гордыня.

В 20 лет я выбрал цель. Я стал полноправным охотником. Мы не говорим о характере выбора никому. Даже самым родным и близким, таким же. Каждый выбирает цель, каждый выбирает путь. Сету атум – товар штучный. Мы очень щепетильно относимся к праву на тишину.