Держи это в тайне

Глава пятая: Джек II

В то серое утро Робби, Джек, Галя и Катя прошли маршем от Казарм Ленина через весь город до площади Каталонии. Окружающая их поход атмосфера была похожа на странную смесь из гордости и печали. Радость и грусть читались на лицах мужчин и женщин со всех уголков нашей планеты. Горькие рыдания, попеременно, крайне неожиданно, приходили на смену заливистому смеху. Сладко-горький вкус решительности и отчаянья смешивался с ощущением фатальности. Казалось, что что-то внутри них оборвалось сегодня, что-то умерло. Некоторые не скрываясь, плакали. Другие, расправив плечи, гордо и дерзко печатали свой шаг.

Повсеместно, вокруг себя, Джек видел большое количество флагов и транспарантов. Часть из них – это написанные от руки лозунги на испанском или каталонском языках, еще одна часть – это флаги и знамена военных отрядов. Заметил он там и флаг Советского Союза, с его хорошо узнаваемым серпом и молотом. Но, над всем этим буйством красок безраздельно властвовали яркие красно-жёлто-синие тона триколора Испанской Республики. Джек задумался о том, как долго еще флаг свободы будет реять над Барселоной. И если так случится, что это знамя вырвут преступной рукой, сколько снова потребуется времени и усилий развернуть его полотнище навстречу нежному средиземноморскому бризу или порывистому борею, высоких пиренейских вершин или свирепому шторму мрачной зимней поры. Сможет ли он снова свободно взметнуться в лазурную высь?

Катя чувствовала ту бурю эмоций, бушующую сейчас в голове Джека, она нежно коснулась его руки и прошептала:

– Мой друг, мой дорогой, что так взволновало твою душу?

– Все это! – отрывисто ответил Джек, стараясь сдержать свои слезы. Широким жестом левой руки он обвел площадь.

– Я понимаю тебя, Джек. – Катя вытянула правую руку Джека из кармана его брюк и прижала к себе. – Джек, в один прекрасный день все наладится.

– Я надеюсь, что ты права, Катя. Надеюсь, что права. Но, быстро это не случится, – он помедлил, окинув взглядом площадь и добавил, – Этот день наступит еще не скоро.

Пока толпа ждала обещанную речь с балкона в северной части площади, низкое, ритмичное пение начало медленно нарастать где-то вдали и теперь накатилось, как стремительная морская волна, на ближние ряды собравшихся воинов:

El pueblo unido jamás será vencido!

El pueblo unido jamás será vencido!

El pueblo unido jamás será vencido!

Даже Джек, как правило, очень сдержанный, в этот раз не устоял перед искушением поддержать всеобщее пение. Тень неподдельной печали окутала его лицо. Как будто по зову народной толпы, маленькая фигура появилась на балконе. Стало ясно, что сейчас начнется выступление. Люди приготовились слушать.

– Очень трудно расставаться с героями Интернациональных бригад, зная теперь, кто они, и как дороги и ценны они нам. Чувство печали, бесконечная скорбь сковывает наши сердца – печаль о тех, кто покидает нас. Нам грустно расставаться с вами, солдатами с наивысшими человеческими и моральными качествами, изгнанниками

в своих странах, преследуемыми тиранами всех народов. Мы оплакиваем тех, кто навеки остался здесь, погребенный в нашей испанской земле. Мы будем вечно хранить память о них в глубинах нашего сердца, разделяя чувство безграничной благодарности их подвигу.

Робби что-то прошептал на ухо Гале, легонько ткнул ее пальцем в бок, и она рассмеялась. Они были неразлучны, наслаждаясь последними часами, которые им оставалось провести в компании друг друга. Джек и Катя, оба целомудренно скрестив руки на груди, стояли немного поодаль, изредка обмениваясь шепотом короткими репликами.

– Вы приехали к нам со всех стран и континентов, как наши братья, как сыновья бессмертной Испании; и в самые тяжелые дни войны, когда столице Испанской Республики угрожала опасность, именно вы, доблестные воины Интернациональных бригад, помогли спасти город вашей самоотверженностью, вашим героизмом и вашей готовностью пожертвовать собой. Харама и Гвадалахара, Брунете и Бельчите, Леванте и Эбро, воспевают беспримерное мужество, абсолютную самоотдачу, отчаянную смелость, и военное мастерство мужчин из Интернациональных бригад.

Робби и Галя еще крепче сжали свои руки. Джек сказал Кате:

– Она должна также сказать и о женщинах-воинах!

– Они никогда не скажут, – пробормотал Катя себе под нос. – Как будто нас не существует, но мы здесь. Я лучший стрелок, чем ты, Джек Уилкинсон.

– Даже не буду спорить, Катя. – Он игриво толкнул ее в бок.

– Впервые в истории борьбы народов, произошло событие, захватывающее дух своей величественностью, – формирование Интербригад, для отстаивания свободы и независимости нашей страны – свободы и независимости нашей Испании.

Галя заплакала от мысли о долгой разлуке, которая предстояла им с Робби. Джек сильно сжал руку Кати, в бессмысленной попытке передать ей часть своей силы, мужества и выносливости, что наверняка потребуется ей в будущем. В ответ, Катя еще сильнее сжала его руку. Она предчувствовала, что Джеку было уготовано судьбой. Катя была сильной, ее силы хватило с лихвой на двоих.

Из прилегающих улиц вокруг площади Каталонии были слышны отдаленные, несмолкаемые звуки аплодисментов, нарастающие по мере продвижения вдоль Рамблас, и парящие по воздуху одой памяти борцам за свободу.

– Коммунисты, социалисты, анархисты, республиканцы – люди разных цветов кожи, диаметрально противоположных идеологий, непримиримых религий – но, все безмерно любящие свободу и справедливость, прибыли к нам, чтобы протянуть свою руку помощи. Они отдали нам все без остатка: свою молодость и свое здоровье; свои знания и свой жизненный опыт; свою кровь и свою плоть; все свои надежды и чаяния, – и взамен они нечего не просили у нас. Да, нужно сказать, единственное, что они настойчиво требовали – быть удостоенными чести умереть за нашу свободу.

– Я так рад, что я жив! – ненароком громко сказал Робби, обращаясь к Гале, так, что эту фразу услышали Джек и Катя. Они широко улыбнулись этим словам, безмолвно поддержав его мысль своими одобрительными улыбками. Галя развернула лицом к себе Робби, и одарила его долгим и страстным поцелуем. Это был поцелуй влюбленных, которым предстояло расстаться на многие, многие годы.

– Флаги Испании! Рейте во славу героев! Припадите к земле перед павшими!

– Джек, – промолвила Катя, – присматривай за Робби, я боюсь, что его идеализм не приведет его к добру.

Вместо ответа Джек пожал ее руку. Робби и Галя не переставали обнимать друг друга и о чем-то перешептываться.

– Матери! Женщины! Пролетят годы, и затянуться раны, нанесенные этой войной, память об этих печальных и кровавых днях раствориться в пучине повседневной жизни – но, жизни свободной, мирной и благополучной; ненависть поблекнет; и гордость за свою свободную страну разделит каждый испанец. Напоминайте вашим детям, рассказывайте им, об этих мужчинах и женщинах из Интернациональных бригад.

– Мы всегда будем это рассказывать всем! – сказала Катя, хотя Джек приложил палец к губам, предупреждая, что бы она помолчала.

– Расскажите всему миру! – энергично выкрикнул Робби, во весь свой голос. – Расскажите всем! Расскажите своим нерождённым детям!

Слёзы навернулись на Галины глаза. Но Робби это не заметил.

– Расскажите им как, преодолев широкие моря и высокие горы, перебравшись через неприступные опасные границы, преследуемые озверелыми собаками, жаждущими растерзать их плоть, – эти люди пришли в нашу страну, как светочи свободы, что бы бороть и защищать от немецкого и итальянского фашизма волю и независимость нашей Испании. Они покинули все – своих любимых, свои родные страны, свои дома и очаги, своих отцов, матерей, жен, братьев, сестер и детей. И они пришли сюда, чтобы сказать нам: «Мы здесь. Ваша борьба, борьба Испании – это и наша борьба. Это борьба всего передового и прогрессивного человечества».

Да, подумалось Гале, мы здесь. Нас много. Мы сильные. Но завтра мы расстанемся. Нас не будет уже здесь. Может моя жизнь начинает рушиться?

– Сегодня, многие из вас возвращаются домой. Но тысячи навеки останутся глубоко в испанской земле, и глубоко в памяти всех испанцев. Товарищи бойцы Интернациональных бригад – политические взгляды, социальные или моральные стимулы, которые подвигли вас с такой безграничной щедростью предложить нам ваше дружеское плечо, ведут вас снова в родные страны. Хотя, некоторые из вас, будут вынуждены доживать свой век на чужбине. Идите по жизни, гордо расправив плечи. Вы – это история. Вы – это легенда. Вы – героический пример демократической солидарности и единства, бросивший вызов мерзкому малодушию тех, кто привык трактовать демократические принципы через призму богатства и капитала, которым им бы не хотелось рисковать.

– Ты, мой пример солидарности и единства, моя дорогая Галя, – прошептал ей на ухо Робби и нежно обхватил руками ее осиную талию. Галя ему улыбнулась, но ее глаза были наполнены грустью предстоящей разлуки с Робби.

– Солидарность! Солидарность! Солидарность навсегда!! – Громкий клич прокатился по площади. – Солидарность!

– Мы некогда не забудем вас! И когда оливковое дерево мира распустит свои цветы, вплетаясь в победные лавры Испанской Республики – возвращайтесь к нам! Возвращайтесь в нашу страну, возвращайтесь на свою вторую родину. Всех, у кого нет своего дома и родных, всех, у кого не осталось друзей – всех вас примет испанский народ с любовью и благодарностью и будет вечно ценить ваш беспримерный подвиг.

– Закончится война, и я вернусь к тебе. Я тебе обещаю, – промолвил Робби.

Катя одобрительно кивнула.

– Да здравствуют герои Интернациональных бригад!

Громкий гул одобрения приветствовал окончание речи. Им не хотелось уходить, огромное желание продлить этот миг обжигало сердца, было невыносимо тяжело думать, что еще один поцелуй, еще один взгляд и их пути разойдутся навек. Робби и Галя плакали. Джек и Катя держались за руки, теперь казалось, что они стали как никогда близки друг другу.

Галя сказала:

– I want to stay here with you. Я хочу остаться с тобой.

– Возможно, я смогу вернуться за тобой, – сказал Робби.

– Робби – ты романтический дуралей. Ну, все, давайте, нам надо идти: ваш поезд и наш корабль ждут нас, – перебила его Катя.

– Катя права. Нам скоро снова воевать. Галя, Катя, – Джек горько, но решительно улыбнулся, – даст бог, увидимся в Берлине! И если вы окажетесь там первыми, не съешьте все пирожные, и помните – я пью черный чай с большим количеством сахара.

Он притянул их обоих к себе и крепко обнял.

– You must stay. We will win eventually. Ты должен остаться. В конце концов, мы победим, – промолвила Галя умоляющим тоном.

Сейчас Галя плакала совсем того не стыдясь. Катя силою тянула Галю за рукав.

– Пойдем! Корабль не будет нас ждать. Это последний рейс из Барселоны. Мы не сможем здесь остаться! – она взяла Галю за плечи и встряхнула ее. – Посмотри на меня! Победы не бывают безусловными, как и поражения, и надо иметь мужество продолжать начатое. Ты должна верить в себя.

– О, Катя! Я не думаю, что смогу. Ты не понимаешь.

Джек уводил Робби к северу, через площадь к проспекту, который вел к железнодорожному вокзалу.

– Давай, малый. Нам надо успеть на поезд. Катя позаботится о Гале. С ней будет все в порядке. Увидишь. – Он тащил за собой Робби в пункт сбора, в направлении железнодорожного вокзала. Робби уже не сопротивлялся, но все никак не мог оторвать свой взгляд от Гали, отдалявшейся от него с каждым шагом.

Галя вырвалась из Катиных объятий и отчаянно крикнула Робби:

– Робби! Робби! I’m pregnant! Я беременна.

Робби подбежал и заключил Галю в свои объятия, крепко прижав к себе, так сильно, как будто он никуда не собирался ее отпускать. Он хотел что-то сказать, но Галя прикрыла ему рот своей рукой:

– No words! Words would break my heart! Be strong! Не надо слов! Слова разобьют моё сердце! Будь сильным!

– Я буду сильным … для тебя! – вскричал Робби.

С мрачным выражением на своем лице, Катя отрешенно произнесла:

– Вряд ли получится быть достаточно сильным!

Глава шестая: Томми III

Гетероглоссия – неужели, тебе не нравится это слово? Конечно, звучит немного странно, похоже на название какой-то заразной болячки.

Закончив свою успешную карьеру в Вест-Энде, он вышел на пенсию и переехал на юг Франции, хотя, в последние годы, его мучили частые приступы гетероглоссии.

Похоже и на название сексуальной ориентации.

Раньше я был гетеросексуалом, а теперь стал гетероглоссом.

А может, это подойдет для названия греческого острова.

Я провел месяц с Самантой на Гетероглоссии. Это так экстравагантно. Мы записались на курс Тай-Чи-Зен буддизма, чтобы лучше познать себя.

Лучше познать себя? Пройдешь этот курс от А до Я, и ты поймешь, что было в твоем прошлом. И какое будущее тебе уготовано. Вот тебе мой совет. Что было в моем прошлом! Чёрт его побери, это прошлое!

В течение четырех дней, в мои тринадцать лет, по моему собственному мнению, и, конечно же, по мнению моих родителей, я находился вне закона. Это очень взбудоражило меня.

А началось все намного обыденнее, чем можно себе представить, там, вначале моей улице. Джон, как обычно, подъехав к моему дому, звал меня выходить к нему. Каждый день, мы вместе ездили на велосипедах в школу. Вначале моей улицы мы остановились. Сегодня утром, у нас была запланирована контрольная работа с географии.

Джон спросил:

– Ты хорошо подготовился к контрольной?

– Нет, не очень, – солгал я.

– А, давай не пойдем на нее. Кто сказал, что мы обязаны идти?

– Ладно, давай.

Вот поэтому мы и не пошли в школу в тот день. Это был первый и последний раз, когда я прогулял занятия. Я не могу сказать, что горжусь этим, но что уже случилось, то случилось.

Джон и я, мы не были закоренелыми нарушителями порядка. Наши ярко-синие школьные пиджаки привлекали к нам лишнее внимание в этот будний день, когда все дети обычно уже в школе. И даже то, что мы сняли и спрятали свои кепки и галстуки и попытались придать себе менее опрятный вид, на самом деле не очень помогло. Поэтому мы энергично крутили педали наших велосипедов все дальше, дальше и дальше уезжая в сторону Дартфордской Пустоши. У нас не было денег с собой, и это стало проблемой, когда мы проголодались, но, не важно, мы ведь добрались в Дартфордскую Пустошь – Дартфордский пустырь!

Пустыри были любопытным местом, с точки зрения англичан. Они казались им обителью беззакония и хаоса, где до сих пор разбойники промышляют своим нехитрым ремеслом. Неухоженные, безобразные, запущенные – тогда, сейчас – это места для отдыха и пикников. Я полагаю, у каждого есть сейчас автомобиль, в наши дни. Ну, у всех, кроме нищих и безработных маргиналов. В тот день, когда мы туда приехали с Джоном, там было безлюдно. Мы бродили среди опавшей осенней листвы, неожиданно натолкнувшись на кучу брошенных картонных коробок из-под пивных бутылок. Именно, из-под стеклянных пивных бутылок, а не жестяных банок. Это были времена, задолго до появления банок, и как ни странно, в каждом коробке были грязные, обрывки листов, вырванных из разных порнографических журналов, которые, на наш юный взгляд, казались невероятно удивительными в своем неприглядном графическом откровении. Действительно ли, что женщины такие? Неужели они вправду такое делают? Такие фигуристые. Такие ловкие. Такие сильные. Такие счастливые, как нам казалось. Так заведенные. Так вот почему люди женятся. Теперь все понятно. Это точно лучше, чем география, мой дорогой друг. В любой случае.

Так может мы наткнулись на тайный притон скрытого беззакония? Или это просто убежище какого-то бродяги? А может это укромное место, где наши школьные товарищи, немного старше нас, прятались, чтобы почувствовать себя на время свободными от строгих канонов жизни Южного Лондона? Я мог перечислить наизусть все страны Британского Содружества (ЮАР недавно исключили – отлично!), но что касалось вопросов сексуального воспитания, наша школа и наши родители, которые, по иронии судьбы, так старались облечь своей мудростью все наши взгляды и наше поведение – Сядь прямо! Не читай, когда кушаешь! Сморкайся в платок! Поправь галстук! Уилкинсон, переходи дорогу только на зелёный свет! – касательно этой темы оставались немыми, как рыба.

Не помню всего. Но точно помню, что нам было скучно в тот день. У нас не было денег, но мы действовали по своему плану. Это был довольно хитрый план.

Мы вернулись из пустыря к цивилизации, по дороге нам встретился большой паб и мы подумали, что можно было бы набрать пустых бутылок из мусорных баков на его заднем дворе; собрать там столько бутылок, сколько мы смогли бы унести и сдать их в ближайшей бакалейной лавке. Вот так, у нас появились деньги. Сейчас мне интересно, хотя, тогда я об этом не размышлял, – что тогда подумал о нас тот бакалейщик: два румяных (ни один из нас пока еще не брился), жёлторотых школьника за семь – восемь ходок с тучей бутылок, постепенно заработали неплохую сумму денег. На эти деньги мы купили жареную рыбу и картошку, и вот таким прекрасным образом, в гармонии с ритмом школьного распорядка, закончили этот день в районной библиотеке, которая была совсем рядом со школой.

Наверное, мы играли с огнем. А может, мы хотели, чтобы нас поймали. Хотя, скорее всего, мы просто хотели увидеть реакцию наших одноклассников, которые, как мы точно знали, будут проходить мимо библиотеки, в четыре часа дня, как только закончатся все уроки. Я не вспомню почему, но поступили мы именно так. Закончили мы свой день – день праздности, день уклонения от контрольной работы, день нарушения правил и законов – по сути, как обычные прилежные ученики, за чтением книг в городской библиотеке.

Так начались мои незаконные каникулы. И становились все более захватывающими. Ну, по крайней мере, мне тринадцатилетнему они такими казались. Вечером мне не хотелось возвращаться домой, я был уверен, что моим родителям уже позвонили со школы, чтобы справиться о моем здоровье, поэтому я пошел к дяде Джеку. В тот день я не рассказал ему о своем прогуле. Я это сделал позже, в начале выходных. Мне непременно надо было помыться: из-за прогула я чувствовал себя «грязным», да и в буквальном значении, из-за него я весь испачкался. Что же я читал тогда? «1984», мне кажется. Действительно довольно хороший выбор, учитывая события моего прошедшего дня. Я представлял себя Уинстоном Смитом, которого весь день преследовал Большой Брат, увы, у меня не было Юлии, чтобы как-то украсить свой день. Был ли дядя Джек Гольдштейном?

Я так и не забыл тайну дяди Джека, о том, что он плакал. И в тот вечер, совершенно случайно, я нашел еще одну недостающую часть мозаики его тайны.

По пятницам Джек закрывал магазин позже. Было уже около полшестого, когда он закончил свою работу, поднялся в квартиру и начал что-то готовить. Не помню сейчас, что он там готовил. Послышался стук в дверь.

– Посмотри, кто это, Томми, и отдай им те свертки, сынок.

Я спустился вниз по лестнице, чтобы посмотреть, кто пришел и отдать свертки, но когда я открыл дверь, там стоял смуглый мужчина, одетый в чужестранные одежды, с плоской черной шапочкой на голове. Это не был посыльный. Предполагаю, его внешность и мой внутренний голос, подсказали мне, что Джек будет рад видеть этого нежданного гостя, прибывшего из…, ну, не важно, откуда бы этот парень ни прибыл. Я поманил его рукой в дом, и он последовал за мной по узкой лестнице, ведущую в квартиру Джека. Дядя Джек, сияя, как натертый пятак, приветствовал своего гостя с распростертыми объятиями.

– Xavi, Xavi, ben venuto, mi amico. Com ès axió?

Шави ответил:

– Bona nit, Джек. Сколько лет, сколько зим, мой друг.

– Ах, Шави, что какими судьбами?

Больше не было знакомых для меня слов в их речи. Я изучал латынь, французский, испанский, итальянский язык в школе, но, тот язык, на котором они общались, не был одним из них, хотя какая-то схожесть все ж в нем была. Джек отправил меня в таверну Нью-Кросс, чтобы я купил пиво навынос. Так можно было сделать, если они знают тебя, а они знали меня и знали дядю Джека. Это сейчас надо предъявлять удостоверение личности, если вы выглядите моложе двадцати пяти. Все меняется.

Но кто такой Шави, думал тогда я о нем? И что за странный язык, на котором он говорит? Я поспешил обратно на Олд-Кент-роуд, пивные бутылки позвякивали на ходу, я страстно желал снова увидеть Джека и его загадочного друга. Не могу сказать, что я все понял тогда, поэтому я просто перескажу события того вечера.

Незнакомец был ниже среднего роста, с очень короткими черными волосами, и одетый немного странно. С первого взгляда, можно было сказать, что он нездешний. Синяя джинсовая рубашка, бесформенный темно-синий пиджак, красный шейный платок, небольшая щетина, и его уставшие глаза, как у ангела, которому (ты уже догадался) надоело бороться с грехами.

Джек представил нас друг другу.

– Aquest ès Томми. Мой племянник.

– Томми, – Шави улыбнулся и протянул мне руку. – Com ès axió?

– Томми, скажи ему: «Axió bon», – подсказал дядя Джек. – О, и Томми, aquest ès Xavi. Это Шави.

Я сказал, как меня попросили. Я всегда делал то, что говорил мне дядя Джек. Начиная с того, как правильно нужно чихать, до того, какие слова нужно употреблять. Я не был глуп: я изучал латынь, французский, испанский и итальянский в школе, и я мог распознать слово «bon».

Джек и Шави пили пиво. Они даже разрешили мне выпить стаканчик, и говорили, говорили. Казалось, они проговорят всю ночь, но нет, они так не сделали, потому что у Джека и Шави были планы на завтрашний день. Они собирались в поездку, и меня приглашали с собой. Дядя Джек объяснил мне все.

Он сказал:

– Не волнуйся, Томми. Я позвонил твоим родителям. Все будет в порядке. Ты сбегаешь домой, возьмешь сменную одежду на завтра, что-то простое: джинсы, рубашку, может быть, свитер и пальто. У нас будет длительная поездка. Да, и спроси свою маму, сможет ли она завтра присмотреть за магазином.

Значит, это было важно. Дядя Джек никогда не оставлял на кого-то свой магазин по субботам. В другие дни, да, но в субботу – никогда. И Шпоры играли на домашнем стадионе в эти выходные. Должно быть, Шави был очень важным человеком для дяди, но я так и не узнал тогда, кто он такой. Тогда. Может он моряк торгового флота, подумал я в тот вечер. Мои незапланированные каникулы продолжались. Мне удалось помножить два на два и получить пять – как говорили у нас, в те года.

Дядя Джек с чашкой чая в руках разбудил меня в шесть утра на следующее утро. Быстро позавтракав бутербродами с беконом, мы все вместе: я, дядя Джек и Шави, отправились в дорогу. Я понятия не имел, куда мы идем. Быстрым шагом мы дошли до Лондонского моста, и зашли на станцию Кингс-Кросс. Дядя Джек отправился в билетную кассу, и вскоре мы уже сидели в поезде. У меня не хватало смелости спросить, куда же мы все-таки едем, но я полностью доверял дяде Джеку.

Он обратился ко мне:

– Томми, ты умный мальчик, и ходишь в хорошую школу, но в эти выходные, именно в эти выходные, сынок, ты значительно расширишь свои знания.

Улыбаясь мне, он говорил эти слова, в ответ на мое признание о прогуле.

– Молодец. Каждый должен однажды это сделать. Я рад, что вам не скучно там. Но больше так не делай, хорошо?

– Хорошо, – ответил я насупившись.