Фея

– Надеюсь, мы договорились, – Павел встал. – И еще. Если вы сейчас не поняли чего-то и захотите проявить свою власть в отношении меня, расстроить моих родителей, имейте в виду, что ваша жизнь после этого тоже не будет прежней.

Усохшая на своем стуле Полина Ульяновна вздрогнула от звука закрывшейся двери. Еще долго она смотрела куда-то сквозь графин, потом оглядела кабинет, подошла к окну, заглянула в колодец двора. Вернулась к столу, подумав, сняла трубку и крутнула диск.

– Слушаю, – моментально отозвался низким басом другой конец провода.

– Алексей Павлович? Это Шматько.

– Я знаю.

– Вы просили… если что-то… непонятные вещи…

– Я помню.

– Я, конечно, может, преувеличиваю… – она уже пожалела, что решилась позвонить. – В общем…

– Вы правильно сделали, что обратились ко мне, Полина Ульяновна. Через час жду вас у себя. Возьмите паспорт, покажете на проходной, пропуск будет готов.

Она не на шутку испугалась. Что она ему скажет? Что испугалась, заглянув тринадцатилетнему мальчику в глаза? Что ей показалось, что мальчик совсем не мальчик? Что он ведет себя странно, говорит как взрослый и непонятными словами? Если в дурку не упекут, то с должности точно снимут.

– Ты чего на тренировке не был вчера? Владимир Романович просил узнать, – какой-то пацан цапнул Павла за рукав, едва он выскочил в коридор.

– Какая тренировка? Ты кто? – не сразу сообразил Павел.

Дима Першин. Активист, отличник, на год старше, будущий комсорг и, видимо, партийный деятель был к тому же и главной спортивной надеждой города. Его успехи в боксе не соответствовали ни его возрасту, ни внешности. С виду не супермен, но творил чудеса. Каждый раз, глядя, как он работает на ринге, Павел удивлялся тому, как этот нескладный парень легко двигается, уходит от ударов и стремительно атакует. Сам он уже который год выходил на ринг лишь затем, чтобы получить очередных пиздюлей. Уже в конце первого раунда задыхался, а огромные перчатки становились гирями на тонких ручках.

– Приболел я, – на ходу слепил он. – Завтра буду.

«Секция еще эта, блин…» – с тоской вспоминал он, идя по коридору, набитому одноцветными детьми. Девочки кучковались у окон, тихо обсуждая свое девичье. Мальчики, которые не бесились, стояли рядами, согнувшись над подоконниками, списывая домашку с отобранной у какого-нибудь ботана тетрадки. Некоторые стояли парами и, высунув языки, трясли сложенными коробочкой руками:

– Орел? Решка?

– Решка! – кричал тот, перед носом которого трясли. Коробочка раскрывалась и они считали монеты. Решку забирал кричавший, орел – трясущий. Лас-Вегас отдыхает. Но в основной массе синие пиджаки с мятыми, свернутыми набок галстуками все-таки просто бегали по коридору и пинали друг друга под жопу.

Сев рядом с Машей в полупустом классе, Павел достал дневник, раскрыл на последней странице. Математика, русский, литература, география, история.

– Украинского нету сегодня, что ли?

– Нету. Ты где был? – уставилась она ему в переносицу. – Что с тобой происходит, Паш?

– Хорошо все, – улыбнулся Павел и машинально, подчиняясь настроению, приобнял ее за плечи. – А теперь еще лучше будет.

– Ты чего?! – вскочила она, оттолкнув. – Что это такое?!

Зрачки выпученных глаз расширились, как у кошки. Румянец залил лицо.

– Маш… я не… – Павел обернулся. Несколько оставшихся в классе девочек и парочка ботанов во все глаза пялились в их сторону.

– Сядь! – тихо сказал он, поднимаясь со стула. – Сядь на место и не ори.

Девочка, открывшая было рот для следующей гневной тирады, медленно опустилась.

– Паша, ты чего?.. Грубишь всем. Разговариваешь странно. А сейчас вообще уже… руки распускаешь.

– Я по-дружески.

«Какой же чистый мир был, – глядя в эти испуганные глаза, думал Павел. – Мы действительно все просрали, Юра».

Прозвенел звонок. Почти сразу за влившейся в класс шумной толпой вошла учительница математики. Успевшие сесть на свои места встали:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, дети, – устало откликнулась уже немолодая и, видимо, не очень счастливая женщина. Положив журнал со стопкой тетрадей на стол, она подошла к доске и нацарапала белым на зеленом: «Классная работа». Павел открыл свою тетрадь, полистал, пытаясь разобраться в этих пирамидах уравнений, но быстро понял, что для него это китайский язык. Последняя исписанная этими иероглифами страница заканчивалась строчкой «Домашняя работа».

– Опять списать не успел?

– Не успел, – разглядывая каракули, ответил он на Машин шепот.

– Двойку в четверти хочешь?

– Тетради сдаем! – учительница пошла по рядам. Павел положил тетрадь на угол парты, откинулся, посмотрел на Машу. – Нормально все будет.

С математикой, физикой и остальными геометриями у него никогда не ладилось. Явно выраженного гуманитарного склада ум не открывался для впитывания точных наук.

– Нормально все теперь будет, – глядя перед собой, повторил он. – Не надо больше ничего списывать.

Постепенно в голове, забитой до этого осмыслением ситуации, вырисовывался план. Если это все надолго, то пора включаться. Фора в виде жизненного опыта в тридцать с лишним лет плюс какое-никакое знание хронологии предстоящих событий.

– Повторим тему предыдущего урока, – вернула его в класс учительница. – К доске пойдет… – склонилась она над журналом.

Павел огляделся. Вся «камчатка» пригнула головы, кое-кто распластался на парте, как во время бомбежки. Алгоритм был простой. Если до конца четверти количество троек не превышало количество двоек, в табеле ставилось честное «два». По итогам года из четырех четвертей выводилась итоговая оценка. Последнее решение было, конечно, за руководством школы, но остаться на второй год было вполне возможно. Один такой балбес, несостоявшийся восьмиклассник, сидел сейчас за соседней партой и рассматривал порнографические игральные карты, те, что продает в поездах немая мафия.