Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

А в тот год я без проблем был зачислен на этот сбор, причём, мало того, что его продолжительность вместо 20 дней обычной лагерной смены была 30 дней, так ещё и путёвка была полностью бесплатной. А продолжительность сбора в 30 дней это всё равно что две 20-дневные смены за два летних сезона из-за специфики альпинизма как спорта: когда «равнинный» человек приезжает один раз в году в горы, то ему необходимо акклиматизироваться к высокогорью прежде, чем он пойдёт на высоту четырёх и более тысяч метров. Потому и учебное расписание составлено так, что, как правило, первые 10 дней уходят на получение и подгонку снаряжения, 2–3 дня скальных занятий, 2–3 дня ледовых занятий, день отдыха и день подготовки к выходу в высокогорную зону, 2–3 дня для тренировочного восхождения (в современной терминологии это «открывашка») и только затем наступает время для спортивных восхождений во время оставшихся 10 дней. Таким образом, больше 2–3 спортивных восхождений совершить, как правило, не удаётся. А если не повезёт, то приходиться терять ещё 1–2–3 дня, пережидая непогоду либо в самом лагере, либо, того хуже, уже на горе. В эти первые дни в лагере проводятся ещё и теоретические занятия, как-то: альп снаряжение, погода и опасности в горах, анализ несчастных случаев, первая медицинская помощь в условиях гор и т. д. Считается, что спортсменам начиная со 2-го разряда, теоретические занятия необязательны, они получают их самостоятельно в течение года, а вот менее опытным спортсменам эти занятия проходить необходимо в каждый новый приезд в горы. Теперь, надеюсь, понятно, почему такая высокая конкуренция за попадание на такие сборы.

Итак, в конце июля мы прибыли в а/л «Красная звезда» и обнаружили, что там объявлен 3-дневный траур – это мы сразу поняли по спущенному флагу лагеря. Оказалось, что 16 июля, за несколько дней до нашего появления, район этот прилично тряхануло подземным толчком и одну команду из Москвы под руководством известного м. с. Бориса Романова, находившуюся на ночёвке под самой вершиной, сильно побило камнепадом, которого в обычное время (если бы не землетрясение) там быть не могло. Пострадали все, но одному, молодому учёному и перворазряднику Юре Кулиничу из Москвы, досталось больше всех – удар камнем пришёлся ему на грудь, и он ещё двое суток был жив, но ко времени прибытия спасательного отряда умер, несмотря на то что сам Романов был доктором, к. м. н. Произошло это на серьёзном восхождении – Восточный Домбай – Ульген по 5Б к. т. и потому так много времени заняло для подхода спасательного отряда. Для нас, ещё довольно молодых и ещё «не обкатанных» альпинистов, было серьёзным шоком видеть притихший в трауре лагерь. Можно сказать, что для всех нас это было «первой ласточкой» от нашей будущей профессии. Потом, для тех, кто в этой профессии всё-таки останется, таких случаев будет много. В этой книге я упомяну только тех, которые были мне не просто знакомы, но лично близки.

Но, в отличии от нас, наши тренеры были много повидавшими спортсменами, которые принимали это событие как неизбежные издержки данной профессии. Поскольку к спасательным работам мы уже всё равно опоздали и наша помощь уже не нужна, мы сразу приступили к выполнению наших учебно-спортивных планов. Одновременно это было хорошим способом отвлечься от гнетущей атмосферы только что случившейся трагедии, которая всё ещё присутствовала вокруг нас – в лагере ожидали приезда родителей погибшего, а также судебно-медицинского эксперта и следователя, которые должны были подтвердить, что смерть наступила ненасильственным путём. Сразу скажу, что сбор этот для меня лично был вполне успешным и я, сделав пять гор (две 2Б, две 3Б и одну 4А), выполнил тем самым 2-й разряд, что как раз и было моей целью. Тем не менее, хочу поведать читателю о трёх эпизодах, непосредственно связанных со мной, которые, на мой взгляд, могут оказаться поучительными для других.

Те самые неизбежные издержки профессии, о которых я только что упомянул, не заставили себя долго ждать – очередная трагедия произошла буквально через три недели прямо на нашем сборе, больше того, с моим другом. Расскажу всё по порядку.

Ещё во время тренировок в Ленинграде я познакомился с Сашей Балашовым, очень приятным парнем моего возраста, как и я имевшим 3-й разряд с превышением. В лагере мы даже поселились в одной палатке и собирались ходить в одной связке все восхождения. Саша очень быстро признался мне, что пишет стихи и я заинтересовался. Дело в том, что я, хотя сам никогда не пытался писать стихи, но в то время очень увлекался современной поэзией, которая в те годы была довольно модным увлечением среди молодёжи. Он дал мне почитать свои стихи, и они мне настолько понравились, что я попросил разрешение их переписать. Мне кажется, что я их где-то недавно (55 лет спустя!) видел среди своих бумаг. У нас с Сашей оказалось так много общего (и альпинизм, и поэзия, и взгляды на жизнь), что у меня появилась уверенность в том, что по возвращении в Ленинград мы станем настоящими друзьями на много лет вперёд. Ничто не предвещало беды всю первую неделю, пока мы ходили на скальные и ледовые занятия. Но накануне выхода на тренировочное восхождение (Малый Домбай по 2Б) Саша почувствовал себя простуженным, что и обнаружил лагерный врач и совершенно естественно не допустил его до восхождения. Когда через три дня весь наш сбор вернулся в лагерь, Саша выздоровел, но теперь, согласно строгим правилам альпинизма, он не может присоединиться к нам на следующее, более трудное, восхождение, поскольку не прошёл с нами более лёгкое, тренировочное. Таким образом, он выбывает из состава сбора и, чтобы ему совсем не потерять сезон, его передают в состав лагеря, который работает по стандартному 20-дневному плану.

Начиная с этого дня мы с Сашей практически не видимся, хотя в лагере проживаем в одной палатке. Просто мои и его выходы на вершины не совпадают. И вот наступает злополучный день, 21 августа, когда произошла новая трагедия. Я не знаю, было это для него первое или уже второе восхождение, но сути дела это никак не меняет. По иронии судьбы он попал в отделение к хорошо мне знакомому сильному м. с. и инструктору Людмиле Андреевне Самодуровой, о которой я уже упоминал в качестве своего первого инструктора. В тот день их отряд, состоящий из пяти отделений (каждое отделение состоит из 5 человек плюс инструктор) и командира отряда поднимался на самую красивую вершину района Зуб Софруджу по 2А к.т. Там есть длиннющий, на несколько часов ходу, снежный склон, настолько некрутой (30–35o), что сами инструктора шли рядом со своими отделениями непривязанные, в то время как участники, конечно, шли в связках. Сашу пристегнули третьим к связке двух ребят из Москвы, девочке Нессоновой Н. Б. и мальчику Злобину Н. В. Могу предположить, что Саше достались не самые сильные и дисциплинированные участники. Порядок их расположения в связке был такой: первый мальчик, вторая девочка и третий Саша. Когда идёт такой большой отряд ещё молодых альпинистов, они останавливаются каждые 50 минут для отдыха на 10 минут. Как правило, на таком отдыхе участники снимают с себя рюкзаки и располагают их перед своими ногами выше по склону, чтобы они не смогли укатиться вниз. Что же касается ледоруба, то, строго говоря, его не положено снимать с темляка, но часто этим правилом участники (особенно незрелые) пренебрегают.

На очередном таком отдыхе девочка, поставив рюкзак перед собой, достаёт расчёску и решает привести в порядок свои растрёпанные волосы. Опять предполагаю, что кольца верёвки она тоже положила на рюкзак, что также не позволяется правилами. Время дня было довольно раннее и, значит, снег был ещё жёсткий и довольно скользкий. А дальше всё происходит почти мгновенно: девочка теряет равновесие и, упав на склон, начинает бесконтрольно скользить по склону вниз и очень быстро срывает своего верхнего напарника. По рассказам очевидцев знаю, что ни девочка, ни мальчик, даже не пытаются использовать ледоруб для само задержания. Мне неизвестно, были ли у них в руках в это время ледорубы, но если были, то скорее всего эти ледорубы стали оружием против них самих, т. к. мало вероятно, что в процессе бесконтрольного падения они смогли схватить в полёте свои ледорубы и при том правильной хваткой. Тем временем, Саша, находясь ниже их обоих и уже видя этот безобразный полёт, успевает воткнуть свой ледоруб в снег и лечь на него грудью своего тела. Мне также неизвестно, успел ли он правильно заложить верёвку вокруг головки ледоруба, как того требует техника страховки. В любом случае кинетическая энергия двух падающих тел значительно выше, чем статическая энергия одного Саши. В результате, когда верёвка полностью натягивается и растягивается, становясь своеобразной пружиной, двое первых вырывают Сашу вместе с его ледорубом, он летит по воздуху метров десять и «шмякается» о склон. Скорее всего от такого удара он теряет сознание и более уже не сопротивляется. Всё это происходит на глазах целого отряда, включая шестерых инструкторов. Но уже поздно что-либо предпринять – догнать падающую связку уже не представляется возможным. А в самом низу, куда катится связка, находится большая открытая трещина. И вот два тела уже скрылись в трещине, а Сашино тело в последний раз ударилось головой о большой камень, лежащий на снегу перед трещиной, и… остановило дальнейшее падение всей связки, чем сильно облегчило спасательные и транспортировочные работы, иначе пришлось бы ещё доставать три трупа из глубокой трещины. А так два трупа вытащили за верёвку, которой они были связаны с Сашей. На этом всё было кончено.

Уже через день в лагерь прилетел уполномоченный федерации альпинизма СССР и создана комиссия из старших инструкторов для разбора очередного несчастного случая. Им всегда необходимо установить причины трагедии, и кто виноват. Довольно часто в таких случаях наказывают инструктора отделения, у которого могут изъять инструкторское удостоверение. К счастью, в данном случае этого не произошло: муж Людмилы Андреевны, м.с. Артём Варжапетян, просто забрал её и увёз в Ленинград ещё во время работы комиссии. А ещё через пару дней тела погибших были доставлены соответственно в Москву и Ленинград.

Какие выводы можно сделать из этой трагедии?

Во-первых, никто, конечно, не застрахован от того, что не заболеет в горах, но, чем лучше ты подготовил своё тело в течение всего предшествующего года, тем ниже вероятность того, что это с тобой случится. Сюда, конечно, в первую очередь, входят регулярные круглогодичные тренировки, и чем изнурительнее, тем лучше. Об этом очень хорошо высказался знаменитый русский полководец А. В. Суворов: тяжело в учении – легко в бою. Но нельзя забывать и про сдачу основных анализов и их обсуждение со своим врачом, непременное посещение зубного врача и т. д. до отъезда в горы. Недаром, без справки от врача в то время в лагерь не принимали, но как часто мы относились к этой справке как к ненужной формальности! А начиная со 2-го разряда мы были обязаны перед выездом в горы получать такую справку в городском физкультурном диспансере, где уже имели дело с врачами, знакомыми со спецификой каждого вида спорта.

Во-вторых, все серьёзные альпинисты хорошо знают о том, что нельзя идти на трудные восхождения с незнакомым человеком, будь он даже очень сильным физически спортсменом; сначала его необходимо «испытать» на более лёгком маршруте или хотя бы «съесть с ним пуд соли» на равнине. В альпинизме, как ни в каком другом виде спорта, помимо физического состояния человека, не менее важно его психологическое состояние и как он ведёт себя в стрессовых ситуациях. Недаром у альпинистов существует понятие «схоженности» в команде. Правда, в данном случае эта вторая причина трагедии от самого Саши никак не зависела – в том, ещё недостаточно зрелом альпинистском возрасте, в каком мы тогда пребывали, за нас такие вопросы – с кем и куда мы пойдём – решали наши инструктора. В то время рубежом самостоятельности в альпинизме считалась квалификация 2-го разряда, после получения которого спортсменам разрешались восхождения без инструктора. Чуть позже, повзрослев, отчасти постоянно обучаясь на анализе несчастных случаях в горах, один из которых я здесь и обсуждаю, к подобным вопросам мы подходили куда более серьёзно. И особенно остро этот вопрос стоит в отношении напарника по связке.

По возвращении в Ленинград я посчитал своим долгом посетить родителей Саши на правах его последнего друга, коим я сам себя считал. Конечно, эта очень тяжёлая повинность, но она же и внутренняя обязанность. Когда я позвонил в дверь его квартиры, мне открыла его мама. Со дня похорон прошло уже дней десять, но было видно, что её лицо не просыхало от слёз. Стараясь сдерживать себя, она расспрашивала меня о последних днях, в которые мне довелось общаться с Сашей. В качестве небольшого утешения для мамы я заметил, что у Саши был младший брат лет восьми. Прощаясь, она просила меня заходить ещё, и я действительно заходил ещё пару раз, ну а потом жизнь закрутила…

Два других эпизода произошли уже со мной лично. Первый из них хотя и не очень значительный и, к счастью, совсем не повлиял на мою карьеру, тем не менее я решил и его вставить сюда, поскольку он мне очень запомнился, а запоминается, как известно, скорее плохое, чем хорошее, по крайней мере так всегда происходит со мной. К тому же я в самом начале книги дал сам себе обязательство ничего не приукрашивать и даже «одну ложку дёгтя не выбрасывать из бочки мёда».

После двух успешных восхождений 2Б к. т. мне и ещё двоим сильным ребятам предстоят два восхождения 3Б к. т. под руководством инструктора и м.с. Васи Савина. Вася, хотя и был достаточно сильным физически, тем не менее очень выделялся среди инструкторов, да и вообще альпинистов, с которыми мне когда-либо пришлось столкнуться за свою 15-летнюю альпинистскую карьеру в СССР. По профессии Вася был слесарь-инструментальщик на заводе, на котором также работал хорошо известный и всеми уважаемый изобретатель альпинистского спасательного снаряжения и при том сильный м. с. Б. Л. Кашевник. Много лет спустя, когда я уже был хорошо и близко знаком с Борисом Лазаревичем, кто-то мне рассказал, что Вася как раз и был его протеже, что меня сильно удивило, поскольку сам он был очень интеллигентным и доброжелательным человеком, чего я никак не мог сказать про Васю. Вообще-то, пишу об этом эпизоде только потому, что это был единственный случай за всю мою альпинистскую карьеру, когда мне пришлось столкнулся с инструктором, который меня невзлюбил с самого начала и без всякой на то причины.

Было нас три участника на обоих восхождениях и все приличные ребята, да иначе и быть не могло, потому что на такой сбор случайный человек попасть не может, учитывая тот конкурс, через который нам всем пришлось пройти. Вася очень благоволил одному из нас, Серёже Короткову, и совсем не пытался это скрывать. И, конечно, для обоих восхождений он выбрал себе в связку Серёжу. Первое наше восхождение было на красивую и звучную гору Белала-кая. Ею можно было красоваться прямо из лагеря. Ничего экстраординарного не происходило на подъёме. Но вот на спуске кое-что такое действительно произошло. Когда мы спускались одновременно двумя независимыми связками по не очень крутому (35–40o) снежному склону – командирская связка впереди, наша сзади – мне бросилось в глаза, что Серёжа не очень аккуратно идёт по снегу, его ступни довольно часто проскальзывали на сильно размякшем снегу – это была уже вторая половина дня. Мне показалось удивительным, что Вася никак не реагирует на это обстоятельство, а продолжает идти, будто ничего плохого не происходит. Уже в следующий момент, как будто в подтверждении моих мыслей, я вижу, как Серёжа, в очередной раз поскользнувшись, упал и уже скользит по склону. Вася смотрит на скольжение Серёжи в ожидании, что тот осуществит само задержание с помощью ледоруба. Однако Серёжа даже не делает попытки зарубиться и ещё через мгновение срывает и Васю. Ну Вася, конечно, не новичок в таком деле, мгновенно переворачивается на живот и начинает тормозить клювиком ледоруба, пытаясь остановить скольжение связки. Ему это тоже не удаётся поскольку снег очень мягкий. А наша двойка замерла в ужасе, видя, что в нижней пологой части склона их поджидает громадная трещина, к которой они стремительно приближаются, несмотря на то что Вася всё делает по классике. И не удивительно: ведь Вася субтильного телосложения, а Серёжа, наоборот, вполне плотного и такое соотношение весов тел в данном случае не в их пользу. Когда до трещины осталось метров пятьдесят, Вася делает последнюю и неожиданную для нас попытку: он резко переворачивается на спину и начинает тормозить каблуками обоих ног. И о счастье – этот манёвр приводит к успеху, связка останавливается, когда до трещины Серёжа не долетел всего пару метров.

А в лагере во время разбора восхождения Вася об этом эпизоде промолчал, ну а мы из солидарности со своим товарищем и подавно. Интересно, что мы все трое претендовали на руководство следующей горой 3Б к. т., но Вася эту роль отдал Серёже, несмотря на этот эпизод.

И, наконец, третий эпизод, который произошёл со мной на этом сборе, и был не менее поучительным, чем первый, но, слава богу, не стал таким же трагичным.

До конца сборов оставалось ещё дней восемь и к этому моменту на сборе оказалось три участника, которым для закрытия 2-го разряда не хватало только одного восхождения 4А к. т. Ещё на сборе нашёлся участник, который только что сходил на свою первую 4А и, таким образом, имел формальное право быть руководителем для нашей тройки. К сожалению, до сегодняшнего дня я запомнил лишь одного из трёх других участников этого восхождения – это был Лёва Сумецкий, бывший председатель альп секции ЛЭИСа (Ленинградский Электротехнический Институт Связи), который сегодня живёт и, надеюсь, здравствует в Израиле. Маршрут восхождения, на который нас послал тренерский совет, назывался «Траверс Задней и Передней Чотчи, 4А к.т.». Сразу замечу, что все четверо были одного возраста, достаточно хорошо подготовлены и физически, и психологически – с этим проблем у нас точно не было. Что же касается самоуверенности, то её у всех четырёх было через меру. Да и как могло быть иначе: мы же самые крутые и успешные из всего сбора в 30 человек, ведь именно поэтому нам и была предоставлена такая привилегия – самостоятельное восхождение на первую в нашей жизни четвёрку! А вот необходимого опыта для такого восхождения, как оказалось, у нас явно было недостаточно. При таком настрое совсем неудивительно, что мы наделали так много серьёзных ошибок, каждая из которых могла привести к несчастному случаю, но, к счастью, этого не произошло.

Итак, всё по порядку. Сама гора Чотча находится в дальнем от лагеря районе и отчасти поэтому сравнительно редко посещается альпинистами. Нас к ней подвезли на лагерном грузовике. Её траверс, согласно описанию, занимает от трёх до четырёх дней. Мы взяли с собой всё снаряжение согласно описанию маршрута, а также продуктов и бензина на 4 дня. И как на любое другое восхождение взяли по два литра воды на человека, имея в виду, что её нам хватит на первый день, а затем, как обычно, будем топить снег. Первый день на маршруте прошёл без проблем. Единственное что нас опечалило – это то, что на ночёвке мы не обнаружили даже намёка на снег или лужи с водой, а для приготовления ужина пришлось использовать воду, которая у нас осталась от этого дня восхождения. Второй день достался нам уже труднее: мы поднимались всё выше по гребню, а ни воды, ни снега так и не встретили. Тут следует пояснить, что маршрут наш строго гребневой направлением с юга на север. Таким образом, солнце начинает жарить с восходом (около 5 утра) и заканчивает эту тепловую экзекуцию над нами только с заходом за горизонт в районе 6 вечера. Итак, мы находимся 13 часов без перерыва на солнечной сковородке. Спрятаться от этой «жаровни» абсолютно некуда. Не повезло нам ещё и потому, что весь месяц (а это был уже конец августа) стояла отличная солнечная погода, которая и растопила весь снег на гребне, да и сама гора, к нашему несчастью, тоже не высока – всего 3,640 метров. Её трудность обусловлена не высотой, а большой протяжённостью маршрута.

Последние капли воды были выпиты ещё утром до выхода на маршрут. Так проходит полный рабочий день без глотка воды, зато с лазанием по нагретым скалам, с полным рюкзаком за спиной и нещадно палящим солнцем сверху. И, если первую половину дня мы все ещё как-то держались, то к концу дня каждый начинает понимать, что в группе происходит что-то неладное и больше делать вид, что ничего не происходит, уже не возможно. А было вот что: естественно, что на таком маршруте почти всё время мы лезем с попеременной страховкой и если идущий первым в связке не может видеть, как его страхует нижний напарник, – выдаёт ли он верёвку грамотно и, в случае срыва, сможет мгновенно её зажать двумя руками, или она свободно выходит сама из рук спящего страхующего, – то идущий вторым, когда он подходит к первому не может не видеть, что тот спит и лишь во сне перебирает верёвку. Видеть такое, конечно, страшновато, но не менее страшно, когда ты сам страхуешь своего напарника и с ужасом понимаешь, что только что проснулся и, чтобы опять не заснуть, начинаешь лихорадочно трясти головой точно так же, как засыпающий за рулём водитель автомобиля. И ещё неизвестно, какая ситуация страшнее.

Когда ситуация стала очевидной, группа остановилась на совещание, результатом которого было следующее решение: ясно, что без воды мы больше идти не можем, пора спасать свои жизни, вопрос только: как теперь это сделать и что «дешевле» – вернуться по пути двухдневного подъёма или продолжить путь наверх и при первом удобном для спуска месте «сигать» вниз. Наконец, пришли к общему мнению, что точка возврата уже пройдена и идти «дешевле» наверх. На 8-часовой вечерней радиосвязи с лагерем Лёва Сумецкий доложил, что у нас всё в порядке и завтра мы продолжим путь наверх. По окончании сеанса связи, Лёва изобразил молодцеватую позу бывалого альпиниста с радиостанцией в одной руке и кольцами верёвки в другой для исторического фото и был таковым запечатлён на века. Мы поставили палатку и попытались поесть, но без воды это было невозможно, жажда раздирала наши тела. Немного облегчил наше положение тот факт, что в те времена четвёрочные восхождения считались уже повышенной трудности, как и пятёрочные, и потому на такие восхождения выдавали дефицитные продукты, в частности, консервированные крабы в собственном соку. Вот они-то нас, можно сказать, и спасли. Ничто больше в рот невозможно было взять.

Так случайно получилось, что следующим утром Лёве пришлось идти первым с нижней страховкой и он, не пройдя и половины верёвки, на не очень сложном участке сорвался и пролетев метров пять, царапая скалу, был остановлен страхующим его напарником. В альпинизме рабочий срыв на маршруте и задержание с помощью страховочной верёвки – дело вполне обычное, но на этот раз Лёва выглядел сильно отличным от того, каким он получился на фотографии, сделанной накануне: слава богу, что кроме окровавленных пальцев рук, ничего более серьёзного с ним не произошло, но руки у него теперь тряслись и он никак не мог унять эту тряску. Забинтовав Лёвины руки и посовещавшись уже без него, мы решили, что теперь у нас нет вообще никакого выбора, – ни вниз, ни вверх по маршруту, а только дюльферять (дюльфер – это спуск по верёвке) на ледник Хокель непосредственно от места нашего нахождения, чтобы скорее добраться до снега, не говоря уж о воде. Теперь уже все прекрасно понимали, что ситуация стала критической и только быстрый спуск (чего бы это ни стоило!) может спасти наши жизни.

Прежде чем начинать спуск, мы сбросили камень на ледник и засекли время его падения, чтобы иметь представление, как высоко мы от него находимся. Получилось что-то около шести секунд, что означало нашу высоту над ледником около 200 метров. После этого начали дюльферять, имея две верёвки по 40 метров каждая и всего метров 10 расходного репшнура (никто ведь не готовился удирать с горы таким способом и это была наша вторая ошибка!). После восьми верёвок дюльфера случилось очередное ЧП. На девятом дюльфере, испугавшись, что нам может не хватить либо расходного репшнура, либо скальных крючьев, которые мы должны были оставлять на спусковых станциях, наш руководитель заложил двойную спусковую верёвку за большой скальный выступ. После того, как все четверо спустились, начали продёргивать верёвку сначала вдвоём – она протянулась метров на десять и застряла, затем втроём – верёвка всё равно не протягивается. О том, чтобы залезть к станции крепления и посмотреть, в чём там дело, речи быть не могло – участок этот представлял собой гладкую вертикальную стену, к тому же без трещин. Нам ничего не остаётся, как уже вчетвером дёргать верёвку, прикладывая все силы, которые у нас ещё остались. И, о счастье, верёвка, наконец, падает к нашим ногам. Ещё через мгновение счастье наше исчезает начисто и теперь ему на смену приходит ужас – мы видим, что метров шесть в середине этой верёвки, которая была заведена за выступ, полностью измочалена, т. е. её внешняя оплётка исчезла и остались только внутренние продольные нити. Иными словами, мы лишились рабочей верёвки и теперь придётся спускаться на одной, т. е. на один дюльфер будет приходиться не более 15–17 метров вместо 30–35, которые были до того. А между тем, как поётся в одной из песен Ю. Визбора, «а солнце жарит – чтоб оно пропало» и все мы от этого уже плохо соображаем. Нам, дуракам, ещё сильно повезло, что это ЧП не произошло в самом начале наших дюльферов, а ведь могло? Тогда бы мы наверняка не смогли спуститься на ледник засветло и пришлось бы ночевать на стене, и кто знает, чем бы это закончилось без воды. Теперь, хотя и в два раза медленнее, но мы всё-таки сумели засветло спуститься на ледник и благополучно прибыть в лагерь, где так и не случилось никакой паники по нашему поводу. Зато мы принесли в лагерь почти все наши продукты и бензин. Очень экономно сходили!