Сказочница

Раскидала деревня дома свои, большие и маленькие, добротные и захудалые, по берегам озера глубокого. Места там славные, благодатные, щедрой рыбалкой знаменитые. Даже из города частенько народ наведывался, чтобы с удочками и сетями время скоротать, красотами природными полюбоваться да рыбкой свежепойманной полакомиться.

А за деревней поле широкое простиралось. Возделывали люди землю плодородную, не ленились. И награждала их земля по заслугам за труды их праведные, усердные урожаем богатым.

А сразу за полем лес темной стеной возвышался. Недружелюбно поглядывал он на деревню. Предупреждение в его взгляде читалось, в голосе угроза слышалась. Пронесется легкий свежий ветерок через поле светлое зеленое в сторону леса и назад уже другим возвращается: запахами сырыми болотными, тягучими наполненный, неся с собой звуки незнакомые, пугающие.

Боялись люди леса этого. Не ходили в него. Поговаривали, будто и незачем туда ходить. Нет там грибов и ягод, только топи да места гиблые. А зверь дикий, что обитает там, очень свиреп и беспощаден. И детишкам своим с малолетства родители внушали: «Не ходи в темный лес! Как только поле закончится и солнечный свет тонуть и путаться начнет в лапах еловых и бурьяне непроходимом, сразу домой беги! Да не оглядывайся. Место это коварное, в ловушку заманить может. Покажет тебе грибочек свеженький, крепенький, ягодкой красной подмигнет, и не заметишь, как в лесной чаще окажешься. А грибов-то с ягодами там и нет. Обман все это! Да в лесу-то заплутать – еще полбеды. Повезет, глядишь и выберешься. Но живет там, а это точно известно, злая ведьма, что людей совсем не жалует, а детей так вовсе ненавидит. Так вот если к ней попадешь, то назад точно не вернешься. Она владения свои зорко охраняет и границ их нарушить никому не позволит!».

Детишки слушали рассказы такие с замиранием сердца и раскрыв рот. Но чем страшнее и небывалей история выходила, тем больше хотелось им ее правдивость проверить и нервишки себе пощекотать. А потому нередко нарушали они запреты родительские. зачастую все благополучно оборачивалось. Далеко-то все-таки заходить в лес побаивались. Хрустнет рядом ветка под чьей-то лапой, или прокричит над ухом сова, им того и довольно. Быстрей бежать в деревню! Потом, правда, после приключений своих героями себя чувствовали, хорохорились и бахвалились перед друзьями своими подвигами. Но бывали, конечно, и несчастные случаи…

*

– Говорила мама Никитке:

– Не ходи, сыночек родненький, в темный лес. Плохое там место, гиблое. Пропадешь! Ведьма там живет злая, детишек сильно не любит.

А сыночек-то не послушался. Подговорил друзей своих на приключение опасное. И отправились они в темный лес. Пока через поле шли, смеялись все и веселились. Но как на лесную землю ступили, шутки закончились. Попритихли ребята. Идут, озираются, от каждого шороха вздрагивают. Один Никитка страха своего не показывает да подсмеивается над дружками:

– Ну чего дрожите, хвосты поджали?! Нет здесь никого! Лес как лес. Трава да деревья.

Обернулся он к ним и увидел, что те застыли, как статуи. Глаза ужаса полные куда-то за его спину глядят. Потом как закричат хором: «Волк! Волк!». Развернулись как по команде и быстрей бежать из леса!

Обернулся Никитка и не увидел ничего. Засмеялся им вслед:

– Эй, вы чего?! Со страху вам что ли почудилось?! Нет тут никого!

Но друзья его уже не слушали. Бежали, только пятки сверкали.

– Ну и ладно. Как хотите. Трусы! Я и один не побоюсь здесь остаться, – пробормотал он обиженно и дальше пошел.

Вскоре лес поредел и расступился. Поляна красивая цветущая взгляду Никиткиному предстала. А в самом центре ее домик ухоженный и добротный стоит. Возле крылечка кусты розовые посажены. И дверка чуть приоткрыта. И такая милая, приятная глазу картина это была, что все страхи мигом улетучились. Ну не может в таком месте замечательном ничего плохого случиться! И мальчик, не раздумывая, вошел в калитку. И только на тропинку садовую он ступил, как из дома женщина вышла, не молодая, не старая, не сказать, что раскрасавица, но и не страшная. Милая, пригожая женщина в платье светлом, с косой длинной вокруг головы уложенной. С улыбкой доброй и приветливой спросила:

– Кто ты такой, мальчик? И что здесь делаешь?

– Я Никита из деревни Озерной, гуляю я здесь.

– Никита? Уж не Матренин ли ты сын?

– Да, так и есть! А Вы что, маму мою знаете?

– Знаю, как не знать. Ну заходи в гости. Отдохни с дороги. Меня все тетя Фрося зовут.

– Ну, так ведь все было, Никитка? – уже не улыбаясь, спросила женщина и подняла на мальчика большие темные глаза.

– Так, тетя Фрося, – послушно ответил тот.

Он сидел на табуретке посредине избы. А у его ног лежал крупный, лохматый черный пес и настороженно поводил ушами, прислушиваясь к разговору.

– Ну вот и хорошо. Ну так слушай, что дальше было. Отобедал Никита у тети Фроси и домой отправился. Только одного мальчик не знал: зайти-то в лес легко, а вот выйти куда сложнее.

Идет он, идет, а лес все не кончается, и как будто только гуще и темнее становится. И как ни хорохорился Никитка, как ни подбадривал себя, в глазах защипало, слезы наружу запросились. Затуманили они его взгляд. Он и проглядел опасность. И прямиком в ловушку угодил. И не понял в первый миг, что такое с ним случилось. Что-то руки, ноги его опутало. Дергается он, над землей висит и сдвинуться с места не может. Оглядел себя мальчик со всех сторон: в паутине он гигантской запутался, и уже спешит-торопится к нему паук огромный, лапы свои мохнатые когтистые тянет.

– Тетя Фрося! Не надо, мне страшно! – заплакал Никитка.

– Нет уж, Никитка, ты дослушай! Не зря ведь ты ко мне пришел. Должна я тебе сказку рассказать.

– Не надо! Плохая сказка, страшная! – закричал мальчик и со стула приподнялся.

Но собака у его ног тут же зарычала злобно и клыки белые обнажила.

– Присядь, присядь, не торопись, – спокойно сказала женщина. – Мишка тебя не отпустит, пока сказку до конца не дослушаешь.

– Ну так вот. Закричал Никитка как только мог, зажмурился. Никогда он еще таких чудищ не видел даже во сне. И представить себе не мог, что такие бывают. И тут слышит сквозь крик свой рев какой-то страшный, грозный. Приоткрыл мальчик один глаз и видит: медведь из чащи выходит и к паутине направляется. Паук тоже медведя заметил и сразу спрятался. И как не заметить, не испугаться?! Медведь-то не простой, а раза в два больше обычного, черный, косматый. Встал на задние лапы, передними замахал. Лапа одна больше Никиткиной головы, когти с руку толщиной. Разорвал медведь паутину, и мальчик на землю упал. И уж было поднялся, бежать хотел, да не успел. Сцапал его медведь. Зацепил когтями острыми за плечо и поволок куда-то. Сам ревет, хрипит, ноздри раздувает, с клыков желтых острых слюна течет. А Никитка выл от боли и корчился. Плечо его насквозь когтями медвежьими было проткнуто.

Никитка слушал, опустив глаза в пол, всхлипывал и размазывал слезы по лицу, но уж больше не возражал рассказчице. Понимал: бесполезно это. А она продолжала:

– Понял уже Никитка, что не вырваться, не сбежать ему от медведя. Но не знал еще о том, что медведь этот – людоед. Как на вилку нацепил он мальчика на лапу и стал мотать его из стороны в сторону, то об землю его ударит, то об дерево. И уж не кричит Никитка, сил на это не осталось, стонет тихонечко только. А медведь не на шутку разошелся, хрипит, фырчит, ужин вкусный предвкушая. И так сильно раззадорился, закружил мальчика, что тот сорвался с когтистой лапы и в кусты отлетел. Лежит там весь в ссадинах, в ранах рваных, кровью истекает. Затаился. Вдруг медведь не найдет. Но зверь свою добычу чует, не отпустит. Вот уж сучья хрустят у самого Никиткиного уха, и слюна на лицо его капает. Закричал мальчик изо всех своих последних сил…

Не успела рассказчица договорить, Никитка резко сорвался с места, одним махом перепрыгнул сторожевого пса и пулей с криками и воплями вылетел из дома.

– Да стой! Куда ты?! – крикнула ему женщина вслед.

– Нет, нет, – дурным голосом орал мальчик, – не хочу больше слушать, не буду!

– Да жив, жив Никитка остался, – пробормотала женщина, понимая, что слова ее уже не достигнут ушей ребенка. – Охотники его спасли. Эх, – махнула она рукой, головой осуждающе покачала, – до конца надо сказку дослушивать.

*

– Маруся! Маруся! – закричал Егорка с порога. – Что расскажу тебе! – голос его звенел от возбуждения. – Такая беда приключилась!

Он залетел в комнату. Светлые его волосы были взъерошены, веснушчатое лицо раскраснелось, а глаза голубые готовы были из орбит выпрыгнуть, так широко они были раскрыты.

– Да что стряслось-то, Егорка?! Ты сам не свой!

Молодая красивая девушка лежала на кровати. Она чуть приподнялась на подушках, поморщилась.

– Ой, Марусь, что, опять болит? – Егорка кинулся помогать сестре.

– Да ничего, – махнула она рукой. – Ты, как ураган, налетел. Испугал меня даже.

Девушка улыбнулась, и ее бледное лицо в миг посветлело, засияло свежестью и молодостью, а грустные синие глаза оживились, заблестели.

– Как ты, сестренка? – озабоченно спросил мальчик.

– Да хорошо все, как всегда, – отмахнулась она. – Ну давай, рассказывай. Вижу, тебе не терпится новостью поделиться.

– Ох, Маруся, – выдохнул он. – Беда-то какая случилась! Никитку еле живого из леса принесли охотники из соседней деревни. Говорят, медведь на него напал. Живого места на Никитке нет. Кровью истекает. Через все лицо шрам. Уж останется ли жив, неизвестно.

– Знать, далеко он в лес забрался, раз медведя повстречал. Эх, мальчишки…, – покачала девушка головой. – Говорят вам: не ходите в лес…

– А я и не хожу. Как же я тебя одну оставлю, – возразил Егорка. – Ну давай, Маруся, пойдем ужинать.

Он помог сестре подняться, откинул одеяло, подал костыли. Она, морщась и вздыхая, спустила ноги изуродованные с кровати. Одна была сильно короче другой и болталась безжизненно, не доставая до земли. Вторая была иссохшаяся, худая и кривая. На нее девушка наступала кое-как. Брат поддерживал сестру. В его сопровождении она добралась до кухни и, выдохнув, плюхнулась на лавку.

– Не надо было тебе вставать. Зачем ты мучаешься? Я бы тебе все принес. Мне же не трудно.

– Нет, нет, – возразила она. – Так лучше. Так я себя хоть человеком чувствую, а не колодой обездвиженной.

– Ну что ты такое говоришь, Маруся! – возмутился брат. – Ты у меня ведь самая красивая!

– Ничего, Егорка. Мне двигаться полезно. А то залежусь и совсем ходить разучусь.

Егорка быстро, по-хозяйски накрыл на стол. Дело для него это было привычное, справлялся он с ним хорошо.

Они немного перекусили. И разговор их возобновился. Егора сильно взволновала история, произошедшая с соседским мальчиком.

– А как ты думаешь, Маруся, правда ли на Никитку медведь напал? Неужели они в лесу у нас водятся?

– Откуда мне знать, – девушка пожала плечами. – Я в лесу не была никогда. Только…, – она замолчала и задумалась.

– Что, Маруся? – тронул Егор сестру за руку.

– В медведе ли дело? – многозначительным тоном продолжила девушка.

– А в чем? – удивился мальчик.

– А может быть, это проделки ведьмы, – страшным шепотом сказала она. – Ведьмы Ефросиньи!

– Ты, правда, так думаешь?! – голубые глаза вновь полезли из орбит, а лицо порозовело до кончиков ушей.

И тут Маруся рассмеялась.

– Испугался?! То-то же! Кое-что и я могу!

– Ну и шутки у тебя, сестренка, – брат надул губы, а потом вскинул голову, – но ведь не зря же люди болтают. Может, и правда, живет в лесу ведьма?

– Может, и живет, – уже серьезно сказала девушка. – Мне мама, когда жива была, много про нее рассказывала.

– Ой, Марусь, расскажи! Я-то маленький был, не помню ничего.

– Ну слушай. Жила на окраине села девушка. Одинокая была, ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. И откуда она взялась в этих краях, никто не знал. Обособленно жила, почти ни с кем и не общалась. Так если иногда при встрече словом, другим с кем перемолвится. Да и люди-то не сильно стремились разговоры с ней заводить. Потому, как если что скажет она, то так оно и случится. Могла хорошее что-то сказать, а могла ведь и плохое! За глаза ее люди ведьмой-сказочницей называли.

– А почему сказочницей? – поинтересовался Егорка.

– Ну вроде как не всерьез она все говорила, а будто сказку рассказывала. Ну так вот, случались и несчастные случаи в деревне.

Настасья Ивановна как-то отправилась в огород картошки к обеду набрать. И мимо как раз Фрося шла, заметила ее, шаг замедлила, взглядом долгим поглядела и ближе подошла. У забора остановилась и говорить начала: «Настасья хотела обед сварить, пошла картошечки накопать, да не заметила, как трава сорная в том месте проросла, корни пустила. А корешки-то у той травы – клубеньки на картошечку похожие. Ну Настасья их вместе с картошкой и выкопала, а потом и сварила. Да всю семью накормила. А домочадцы ели и приговаривали:

– Удалась картошка в этом году, наваристая, рассыпчатая, только привкус странный какой-то. Или Настасья приправила ты ее чем?

Сытые и довольные разошлись после обеда, а потом долго животами мучились. Исхудали все, побледнели. Да хорошо хоть живы остались!».

Настасья Ивановна наругалась тогда на нее и прогнала. Говорила:

– Что ты чушь какую-то несешь, Фрося? Что за сорняки еще! Где ты их в огороде у меня увидела?

Но только все так и случилось. Правда, так и не выяснили, что причиной отравления послужило. Но семья Ивановых сильно намучилась. Конечно, после этого слухи по деревне поползли, что это Фрося беду накликала, мол, может, глаз у нее дурной, а может, и вовсе – колдовство это.

Или вот еще случай был. Рыбаки как-то на озеро собрались. Шли веселые с сетями и удочками. А навстречу им Фрося. И говорит:

– Куда же вы? Снарядились мужички на рыбалку, да не знали про то, что сегодня русалочья ночь. Опасное время, коварное! В ночь эту русалки пошалить любят, пошутить, людей поморочить, могут и загубить ненароком.

Мужики ее слушать не стали, отмахнулись и дальше пошли. А она за ними увязалась и вслед им все бубнила что-то. Как один из выживших вспоминал потом, что-то про лодку пустую да рыбаков в сетях своих запутавшихся.

Ну так все и вышло. Не все с рыбалки вернулись. Двое ночью на лодке поплыли, а утром друзья их лодку пустой у берега обнаружили. Стали сети тянуть, тяжело они идут. Думали, рыба крупная попалась, а там – их сотоварищи с лицами синими перекошенными.

После этого случая и вовсе народ перестал с Фросей общаться. Стороной ее обходили.

А потом заметили, что у девушки живот растет. Поняли, беременная она. Сразу и вопросом задались. А от кого?! Ни с кем не жила, ни с кем не гуляла. Стали про нее небылицы всякие сочинять. Будто с дьяволом она знается. И ребенок в животе у нее от него или от черта какого. И все в это верили. А когда дите родилось, все догадки самые небывалые подтвердились. Потому, что не мальчик это был, а самый настоящий чертенок с рогами и хвостом! Сначала она его прятала, не показывала никому. Но подросло дите и стало из дома убегать, и по деревне на копытцах скакать, своим видом народ пугая. Все к детишкам приставал чертенок этот. И непонятно было: то ли играть хочет, то ли пакость какую сделать.

И как-то раз детишки-то с испугу камнями в него бросаться стали. Да так увлеклись, что даже смешно им и весело сделалось от того, как чертенок от боли корчится. «Так тебе и надо, дьявольское отродье!», – кричали они. А тот уж на землю упал и подняться не мог. А они все не унимались. Фрося на крики те прибежала, схватила детеныша своего. Глаза ее в тот миг потемнели, брови сошлись. Дети попритихли. А она к каждому подходила и в лицо заглядывала. И никто от этого взгляда ее тяжелого с места сдвинуться не мог. А потом говорить начала:

– Злые детишки в деревне той жили. Дело недоброе, ужасное сотворили они. А известно, что за поступки свои рано или поздно ответить придется. Вернется к ним беда та, что другому они безвинному причинили! Ждать им теперь и бояться часа того, когда она в дверь к ним постучится.

Сказала так и ушла.

– А что же ребенок-то ее? Остался ли жив?

– Нет, Егорка. Но не сразу он умер. Помучился еще. Уж какой бы ведьмой ни была Фрося, а только спасти его не смогла. И сама потом пропала из деревни. Говорят, в лес перебралась, подальше от людей. Там в глуши и одиночестве горе свое оплакивает.

– Ох, Маруся! Какая страшная история! Мне даже жаль чертенка этого стало. Он-то вроде ничего плохого не сделал, – Егорка засопел, заморгал, пытаясь скрыть подступившие слезы.

– Прав ты, Егор. Ни за что его погубили. Да только мама как-то раз обмолвилась, что не чертенок это никакой был, а самый обычный ребенок, только больной да уродливый.

И тут уж Егорка не сдержался, заплакал.

– Ну братишка, ну что ты! Не плачь! Может, и не правда все это. Мало ли чего люди напридумывать могут. Не хватало нам еще из-за небылиц всяких расстраиваться.

*

– А дочка-то у меня уж больно хороша! На меня и не смотрите! – засмеялась женщина, руками замахала. – Не похожи мы с ней. Будто и неродные. Гляжу я на нее, налюбоваться не могу. Такая красавица! А уж умница какая!

Две женщины сидели за столом, чаевничали. Та, что помоложе, вида простого с лицом непримечательным, глуповатым слегка. Вторая – в возрасте уже почтенном, строго смотрела, недоверчиво, каждое слово собеседницы оценивала. А первая продолжала:

– Скоро уж пятнадцать годков ей. О судьбе ее сердце мое болит! Не успеешь оглянуться, как невестой станет. Не хочу я, чтобы она абы кого в мужья выбрала. А то ведь сами знаете, как бывает! И красавица, и умница, а молодость да любовь разум затуманят и…, – развела она руками, не закончив фразы.

– Так что ж ты от меня хочешь? – серьезно спросила вторая, взглядом пристальным ее окинула. Руки на груди сложила.

– Так сами же говорили! Для внука своего тоже лучшей доли желаете.

– Желаю. Как не желать? Парень он у меня хороший! – тут женщина улыбнулась. И в лице ее сразу мягкость появилась, глаза теплом засияли. – И видный, и красивый, и добрый! – на последнем слове она вновь нахмурилась и вздохнула. – А доброта-то, она не всегда во благо дается. Боюсь, боюсь, окрутит его какая-нибудь…

–Так и я о том же! – подхватила ее собеседница. – Вы бы присмотрелись к девчонке моей. Уж лучше невесты не сыскать!

– Так уж и не сыскать?! – ухмыльнулась старушка.

– Не сыскать! – ответили ей твердо и уверенно.

– Так сама говоришь: мала еще, до невесты дорасти надо.

– Дорастет, дорастет! Время-то оно быстро бежит. А мы их сейчас бы обручили, помолвку бы справили! И были бы они уже жених с невестой! И все б об этом знали. А там потихоньку бы и к свадьбе готовились, – с азартом говорила женщина, разгорячилась. Даже лицо ее невыразительное преобразилось немного.

– Болит сердце за дочку, – кулачок к груди прижала. – А Вам-то доверяю во всем. А лучшего зятя, чем внук Ваш, и желать не смею!

Пожилая женщина закивала на последних словах, крякнула одобрительно.

– Видела я девку твою. Не врешь ты. На вид уж девушка совсем! Хорошая, ладная. И в кого только? – кинула она пренебрежительный взгляд.

– А я что говорю?! А я что говорю?! Она и сейчас у меня – бутон розовый! А скоро расцветет, так от парней отбоя не будет. И кто знает, кого она выберет… А так у нее уже готовый жених будет! Все соблазнов меньше.

– Разумно, разумно говоришь.

Помолчала минуту, в окно поглядела, предложение обдумывала.

– А пожалуй, и соглашусь я. Сведем их. Породнимся. Ты – баба простая, работящая. По душе мне это. Для дочери своей стараешься.

– Да я для дочки все! Все, что угодно, сделаю!

Обе закивали согласно, улыбнулись довольно, радуясь союзу заключенному. Стали детали обсуждать, что да как устроить лучше.

*

Несколько дней прошло. Егорка часто ходил справляться о здоровье соседа своего Никиты. Тот вроде на поправку шел. Потихоньку есть, разговаривать начал, но видеться пока ни с кем не хотел. А Егорке не терпелось узнать, что же с ним не самом деле случилось. Очень ждал он встречи с ним.

И дождался. Поделился с ним Никитка бедой своей и страхами, что в лесу довелось ему пережить.

– Маруся, Маруся! – влетел Егор в комнату сестры, глаза на выкате, щеки горят.

– Да что кричишь-то так? Опять напугал меня! Или снова случилось что?

– У Никитки я был. Вспомнил он все и мне рассказал! Так вот, правда все это, а не небылицы какие!

– Да что правда-то? – удивилась сестра.

– Живет в лесу ведьма! И знаешь, как зовут ее?! Тетя Фрося! И Никитка был у нее. И она ему сказку страшную рассказывала. Убежал он от нее, да только все так и случилось, как в сказке той говорено было!

– Да ну, Егор. Может, Никитке твоему почудилось все. Виданное ли дело: медведь чуть не задрал! Тут и умом тронуться недолго, – засомневалась Маруся.

– Нет, – твердо сказал мальчик и замотал головой. – В своем он уме. Все подробно мне рассказал. Верю я ему, – и пересказал сестре все услышанное.

– Ну и история! Вроде все складно входит. Только как в такое поверить-то можно?!

– А я верю! Ну сама подумай! Легенды по деревне про ведьму ходят? Ходят. Мама тебе про нее рассказывала? Рассказывала. А теперь еще и Никитка все подтвердил. Значит, так все и есть! Живет в лесу ведьма Фрося! – торжественно провозгласил свой вывод Егорка.

Маруся пожала плечами.

– Ну не знаю. Может, и так. Только о чем это говорит? – серьезно сказала она.

– О чем? – удивился мальчик.

– О том, что не надо в этот лес ходить. Правда или морок какой, все одно. Добром это не кончится. Вот всем и урок будет.

Егорка после этих слов приуныл как-то, весь задор свой порастерял. Присел на кровать к сестре, затылок чешет. Маруся насторожилась.

– Что такое, Егор? – спросила она, внимательно в лицо его вглядываясь.

– Нет, ничего, – отвел тот глаза, а щеки веснушчатые румянцем ярким покрылись, да и уши красными стали.

– Егор! – строго сказала сестра. – А ну выкладывай немедленно, что ты задумал!

Тот молчит.

– Егор?! – требовательно повторила она.

– Ты только не ругайся, Марусенька, – ласково пролепетал он.

– Давно за тобой заметила: мысли у тебя в голове шальные, дурные бродят. Задумал ты что-то. А ну отвечай! Да врать не пытайся, все равно не умеешь.

Мальчик вздохнул тяжело, по-взрослому, голову склонил и говорит:

– Люблю я тебя, сестренка родненькая. Кроме тебя у меня и нет никого. Помочь я тебе хочу.

– Егор! – вновь строгим голосом прикрикнула на него Маруся. – Не ходи вокруг да около. Говори, что задумал!

Парнишка в грудь воздуха набрал и выпалил на одном дыхании:

– Пойду я к ведьме этой. Попрошу, чтобы она про тебя сказку сочинила, в которой бы ты выздоровела, бегать и плясать бы стала.

Маруся охнула, резко приподнялась на кровати и со вздохом тяжелым вновь откинулась на подушки.

– Даже не думай об этом! Как тебе только такое в голову пришло!

– Так ведь если все сказки Фросины былью становятся, то и с тобой все получится. Я смогу уговорить ее! Вот увидишь! – разгорячился Егор. Глаза его сверкали решимостью. – Надо будет, умолять стану, на колени опущусь, ноги ее буду целовать. Все, что попросит сделаю, а уговорю ее.

– Выходит, вот какой обузой я для тебя стала. Что уж ни черта, ни лешего ты не боишься, – грустно сказала сестра, и по щеке ее слезинка скатилась.

– Что ты, что ты?! Марусенка! Миленькая! – Егор кинулся к ней, обнял за плечи и тоже заплакал.

Редко они себе такое позволяли. Крепились и бодрились всю жизнь, перед трудностями головы не склоняли. А тут дали волю слезам. Помолчали, поплакали, да и успокоились. И разговор уже легче пошел.

– Ты у меня, Маруся, такая красавица! Ты, когда на крылечке сидишь, парни, мимо проходя, шеи сворачивают. Я ведь все ради тебя!

– Да как ты не понимаешь?! А если случится с тобой что? Я ведь себе этого не прощу, коли причиной беды той буду!

Посмотрел Егорка сестре в глаза внимательно, серьезно, вздохнул тяжело, а потом улыбнулся.

– Раз ты против, не пойду тогда к ведьме. Только ты обещай, что подумаешь над этим.

– Хорошо, Егорка, – потрепала она его льняные волосы. – Да что ты из меня калеку-то беспомощную делаешь! – засмеялась девушка. – Я еще ничего! Хоть на костылях, а поскачу! И сама со всем справиться могу! И нечего переживать из-за меня.

В подтверждение своих слов она спустила ноги на пол, схватилась за костыли, морщась и закусив губу, встала с кровати. Егор тут же подскочил, чтобы поддержать ее, но она его попытку пресекла.

– Нет, все. Сама я. А то ишь чего удумал: в калеки меня беспомощные записывать! Сама все могу.

И она заковыляла в сторону кухни. А Егор грустно смотрел ей вслед. Сердце его сжималось от жалости к сестре. А в голове билась мысль, что несправедливо все это, неправильно.