Фантазии во сне и наяву. Повести и рассказы
– Мне кажется, мы и так всё друг про друга поняли…
– Тогда, пить чай!
– С пирогом!
Игорь включил электрический чайник, пока он закипал, умудрился рассказать о своём закулисном детстве.
– Театр – вот настоящая жизнь, думал я. Мама с папой на репетицию, на спектакль, я с ними. В выходные я дома актёр. От лица разных героев беседовал с Богом. Много чего просил у него, а однажды, натянул юбку, повязал платок, и топнул ногой: сам стать Богом хочу! От волненья, наверно, в глазах поплыло, почудилось: Спаситель с иконы показал мне язык. Я испугался. Бог не золотая рыбка, ты не жадная старуха, а реальная жизнь – искусство любви, которое, если овладеет массами, спасёт мир, запомни это, сын! – в макушку поцеловал меня отец. С тех пор, чуть, что не так, почешу голову, и…
– А мне достались: убийство отца, бегство матери, мольберт, – замерла над чашкой золотистого чая Лера.
– И волшебная смола! Я готов! – подложил на её блюдце ещё кусок пирога Игорь.
– К чему готов? – удивилась она.
– К тому, что ты напишешь мой портрет, и он заговорит, – охотно объяснил он.
– Не смешно! – ухватившись за старинные щипцы, стала механически выуживать из прабабушкиной сахарницы и без счёта перекладывать рафинад в свою чашку Лера.
– А ты не сдавайся! – перехватил её руку Игорь.
– Что, прямо сейчас?
– А чего тянуть?
– Предупреждаю: когда рисую, я пою, – тоном, не обещающим ничего хорошего, предупредила Валерия.
– Главное, не забудь руки помыть, – проигнорировал угрозу Игорь.
– Тогда иди в студию, а я сейчас…
Соседняя с кухней комната, которую Валерия окрестила студией, больше походила на тесную келью: стеллаж с красками, полки с альбомами, папками.
На стене в простенькой рамке висел «портрет» волшебного куста.
Игорь сразу узнал в нём увиденного по Скайпу американского собрата.
Подошёл впритык.
Чуть не лизнул налитые соком жемчужно-алые ягоды.
Справиться с импульсивным, детским желанием помогло ощущение, будто отец Валерии откуда-то сверху, из небытия произнёс: ягоды созрели, скоро прольются миром, моя дочь узнает, что такое вдохновение…
– Понял, – отступил Игорь.
Огляделся в поисках чего-то… несомненно! материалистически реального.
В центре комнаты молча, даже как-то покорно стоял мольберт.
– Ты с кем разговариваешь? – демонстрируя чистые пальцы, зашла в мастерскую Валерия.
– Ни с кем, сам с собой, в образ вхожу, – скрестив на груди руки, проиллюстрировал ответ Игорь. – Могу Наполеона изобразить, могу…
– Самого себя, – воспользовавшись паузой, подсказала Валерия.
– Иногда кажусь себе простофилей: верю, вернее, доверяю сказкам…
– Разве верить и доверять не синонимы?
– После долгих раздумий пришёл к выводу, доверие – детское чувство: что папа сказал, мама в книжке прочитала, то и правда. А вера – это по-взрослому. Ве – ведай. Ра – Бог. Ведать Бога, высшую истину, жить в согласии с законами мироздания, разве это не?.. – подыскивая подходящее слово, запнулся Игорь.
– Станиславский бы сказал: не верю! – закрепив ватман, неадекватно улыбнулась Лера.
– Ч-чему? – удивился, расстроился и возмутился Игорь.
– Тому, что ты простофиля. И зафиксируй, пожалуйста, этот взгляд.
– Что в нём такого?
– Честность.
Взяв в руки карандаш, Валерия стала взрослее, строже.
– Сначала общие черты. Лицо почти прямоугольное, тип «баловень судьбы». Форма носа коровы – признак художественного вкуса. Рот дракона обещает славу. Глаза буйвола внушают доверие, – уверенно подсказывала карандашу значение линий Лера.
– Твои песни заставили меня развесить уши, – для убедительности потянул мочки ушей вниз Игорь, и на полном серьёзе спросил, – не уточнит ли ненаглядная певунья, у какого зверя я позаимствовал уши?
Зачёт по физиогномике Валерия сдала на «отлично» в зимнюю сессию, вследствие чего ответила без запинки…
– У органов слуха градация иная, твои без сомнения относятся к деревянным.
– Почему-у-у? – не смог скрыть разочарования Игорь.
– Потому что слегка оттопырены, ушная раковина вверху шире, внешний ободок рельефен. Носители деревянных ушей отличаются артистическими и художественными талантами, как правило, добиваются славы, – утешительно улыбнулась Валерия.
– То-то, я смотрю, ты тоже слегка лопоухая, – неуклюже закодировал комплимент он.
– И трусливая, – призналась она.
– Отец говорил: страх отступает, когда ему предлагают роль стимула, – в один шаг оказался рядом с ней Игорь, оглядел карандашный набросок, одобрительно кивнул, – ну, здравствуй, моё второе «Я»! Наложим грим, и хоть на сцену. Кстати, – деловито уточнил, – ты краски разводишь водой и белым вином?
– Иногда вином, у бабушки в серванте стоит бутылка.
«Дороги назад нет!» – отважно вздохнула Валерия.
Дальше всё было как во сне…
Сухой Рислинг пришёлся краскам по вкусу.
Она взяла с полки заветную баночку, та выскользнула из рук, упала, покатилась.
Она решила: это знак, отец сердится…
7
Игорь не узнавал себя.
Ещё вчера он был сам по себе.
Один на один со своими мыслями, чувствами, эмоциями.
А сегодня…
Разлука кончилась.
Отчаяние Леры, когда злополучная банка выскользнула из её рук, вмиг стало его отчаянием: и он упал, и стал ползать на коленях, чтобы вернуть отцовский дар.
Естественно, во время поиска волшебной мастики, он дал себе команду запомнить и при удобном случае перед зеркалом сыграть смену чувств: от страха к отчаянию!
Но это… профессия, ничего личного.
А потом, когда он возвращал банку-беглянку…
Её руки, будто она только что играла в снежки!
И он дыханием своим её ледышки отогрел.
И знак падения банки истолковал позитивно: а как иначе твой отец мог сказать, что он рядом и, если надо, подскажет, поможет…
И мысленно помолился, чтобы у неё всё получилось.
И любовался её легкокрылыми пальцами, нектаром акварели оживляющими его карандашный портрет.
И её пение завораживало…
Мелодия рождалась в муках, звуки знакомились, творили созвучия…
Голосовые связки то замирали, то нарушали границы вокала…
А в его памяти, нарушая границы времени, выплыла картинка их детской встречи, когда Лера на сценическом камне нарисовала ярко-жёлтое конопатое солнце.
Его родители потеряли дар речи.
А её отец со словами: солнышко моё! красным фломастером обвёл творение дочери контуром сердца.
Дома по поводу неуместного граффити случилась полемика.
«Поощрять хулиганство – для ребёнка вредно!..»
«Вседозволенность – яд!»
«Наказать…»
«Неповадно…»
Слова были мутными, родители чужими.
Он испугался, заплакал.
Мама опомнилась первой, зацеловала, заявила: любовь превыше всего.
– Зло заземляет, – вслед остыл и отец.
– Лера хорошая, – успокаиваясь, всхлипнул он.
– Без солнца в сердце… и люди – камни, – чмокнула его прямо в нос мать.
Поцелуй был горячим и влажным…
– Не верю! Не похож! Пятнистый эмбрион какой-то! – на дисканте сорвав голос, подняла руки Лера.
Подушечки её пальцев разноцветно пульсировали.
– А я верю! При рождении можно так выглядеть, – вмиг рядом с ней оказался он.
– Не изменяй Станиславскому! – бросила на него строгий взгляд она.
– Сама посмотри! – уставился на свой взрослеющий портрет он.
– Правда… даже не знаю… – потеряла дар речи она.
Потом они, тесно обнявшись, долго наблюдали, как его лицо оживало, мужало, в глазах появлялись чувства, ум, толк…
Ему хотелось остаться.
Но он не посмел.
Да и утром надо было сдавать этюд.
«Романа не начав, я знал уже развязку!..»
Всезнайка, нашёлся!
Сексист!
Ненавистник женщин…
Сократа бы сыграть: я знаю, что… ничего не знаю!
И Врал Ильич туда же…
«Добро и зло – два главных актёра…»
Врал, врёт и будет врать всю жизнь!..
Игорь шёл по ночному зимнему городу, бодался с ролью и режиссёром…
Но!
Думал только о Лере.
К тому же всё вокруг говорило о ней…
В порыве ветра – шлейф её запаха.
Развитое обоняние главное условие любви, потому что человек себе пару находит носом, – услужливо вынырнула из памяти когда-то и где-то прочитанная или услышанная околонаучная сентенция.
В морозном воздухе зазвенели алмазные льдинки…
Он вспомнил её испуганные, заледеневшие пальцы.
Его дыхание отогрело их, и она вся оттаяла…
Расцвела как первый подснежник.
Как бриллиант…
Вернее, «Диамант», французские духи, которые кто-то из поклонников подарил его маме, а он, в своём далёком детстве, решил исследовать красивый пузырёк, и разлил их.
Попытался собрать лужицу носовым платочком, чтобы выжать и вернуть обратно.
Не получилось.
Захотелось спрятаться, и даже умереть.
Но!
Наказания не последовало.
И он подумал тогда: мир не так уж и плох!
А сегодня он готов крикнуть: мир хорош! Лучшего не придумать!
– Где ты был? Я звоню, беспокоюсь. А он, видите ли, телефон дома забыл! И чуть не до утра девушку провожал! – всплеском эмоций встретила сына Ксения.
– Мам, я позировал Лере. Портрет удался, обещает скоро заговорить. Да, кстати, спасибо тебе за рот дракона! – живописно пошлёпал губами Игорь. – Он пророчит мне славу. А я, по свои деревянные уши влюблён! И сплю на ходу…
– Не забудь, у тебя завтра этюд, – вслед ему напомнила мать.
8
Ксении не спалось.
История Валерии, конечно, потрясла её.
Но рассказ мужа о старом индейце взорвал мозг!
Супермаркет Соблазнов.
Аббревиатура – СС ассоциируется со злом…
Говорят, песня ведьм в «Макбете» четыреста лет притягивает зловещие силы…
До сих пор спорят: Шекспир воспевал мрак человеческих душ, боролся с ним, или был талантливым, но безучастным хроникёром?
В любом случае, зритель каким был, таким и…
И всё же нельзя сдаваться…
Неугомонный мозг моментально вообразил сцену, в глубине которой строится Супермаркет.
На авансцене под дождем сидит старый индеец, играет на флейте.
Из чаши для подаяний выползают змеи, рекламируют соблазны…
Тут же вспомнилось: Папа Римский недавно расширил список смертных грехов, прибавил к семи пять. Теперь их двенадцать, как апостолов.
Пятнадцать веков существовали:
Гордыня. Зависть. Чревоугодие. Похоть. Гнев. Алчность. Праздность.
К ним прибавились:
Аборт. Педофилия. Загрязнение окружающей среды. Наркоторговля. Манипуляция человеческими генами.
Превратят людей в биороботов…
Опустеют театры…
«Типун мне на язык!» – оборвала апокалиптическую мысль Ксения.
Поставила себе диагноз: кризис среднего возраста.
Хочется снова родить: не ребёнка, так пьесу!
Для Игоря роль написать. Хотя…
Сыграть талантливо грех – в какой-то мере обелить его.
Других соблазнить и самому соблазниться…
Раньше кроличьи лапки помогали актёру не стать рабом роли…
Лучшего талисмана – на театре не было.
У неё где-то хранится…
Надо бы и сыну подарить, а то он на полном серьёзе вживается в образ Арбенина.
Не дай Бог, вживётся!
Потеряет себя.
Лера не спасёт…
Был бы жив Никита.
Сыграли бы свадьбу.
Может, Бог так и задумывал, да его пьесу сыграли по-своему.
Нашёлся самочинный режиссёр, убил главного героя, разрушил семью, осиротил девочку. Ради чего?
Или изначально замысел был, напомнить людям: преступления наказуемы?
И не случайно!.. Данила встретился с сыном убийцы, а наш сын с первого взгляда влюбился в дочку убитого.
Так или иначе, Ксения почувствовала себя ответственной за дальнейшую судьбу Леры. И первым делом решила вслед за ней посетить выставку офортов Гойи. Хотелось не только наполниться её предполагаемыми чувствами, но и позаимствовать соблазны для своей будущей пьесы…
9
Будильник прав: фобия пробуждения сильнее страха смерти.
Или… не прав?
Накануне вечером, отмыв пальцы от доставшейся в наследство от отца смолы, она в странной дрёме бесстрашно похоронила себя: пусть не всю, только себе надоевшую.
Как ракета, отстрелила отработанную ступень.
И теперь стала другой.
За бесстрашие простила беспощадного Гойю и даже целовалась с ним.
А целоваться со знаменитостью – к любви…
Игорь! – хаотично забилось сердце.
Портрет! – загорелись подушечки пальцев.
Настроившись на «будь, что будет!», она открыла дверь в мастерскую.
Показалось: по лицу Игоря пробежал свет.
Взяла в руки лист ватмана: нет!
Каким был, таким и остался – наброском.
И всё же что-то…
– Ты дышишь? – замирая от тёплого дуновения, спросила она.
– Тогда скажи что-нибудь, – поднесла к уху портрет.
– Молчишь?
– Ладно, мал ещё, – торопливо вернула лист на мольберт.
«Показалось!» – укорила себя.
Подошла к окну.
В небе празднично, пасхально сияло солнце.
«Как в детстве, когда я любила всех» – подумала она.
И неожиданно вспомнила диагноз Маши: у сватьи Виринеи синдром старческой недолюбленности, медицина бессильна.
Воображение тут же выдало серию картинок, в которых наивная Буся отдаёт мужу сердце, тот сначала играет с ним, потом выбрасывает, топчет ногами.
«И я, когда не звоню, топчу…» – мелькнула мысль.
Мигом послав воздушный поцелуй оживающему на ватмане Игорю, она метнулась в свою комнату, набрала бабушкин номер, телеграфным стилем выдала: Буся, люблю, соскучилась, еду!
Прихватила сосиску для своей любимицы, собаки Баси.
В дороге размышляла: рассказывать или не рассказывать бабушке о встрече с Игорем, попытке написать его портрет, о сонном поцелуе с Гойей и своих сумеречных похоронах?
Решила: ситуация подскажет…
Виринея Ивановна жила в недавно вошедшем в черту города посёлке, бывшем казачьем курене, жители которого не торопились расставаться с сельским укладом: имели свои дома, земли, живность. Вставали с петухами. У многих за заборами хрюкали свиньи, соблюдающие специальную диету, от чего нагуливали мясо без жира и пользовались повышенным спросом у покупателей. По утрам пастух-менеджер, выгонял нехилое стадо коров на пастбище собственников, получивших свои паи в наследство от сгинувшего в истории совхоза.
К приезду внучки Виринея Ивановна покупала у соседки банку свежих сливок для кофе и миску творога для запеканки…
– Бася, рада мне? – почесала Валерия за ухом собаку неизвестной породы, плод свободной любви с гордым станом овчарки, чуткими ушами сенбернара, кудрявой шерстью пуделя, наивными глазами шпица.
– Хватит лизаться, – добродушно прикрикнула на псину Виринея Ивановна. – Пойдём, внучка, в дом. Мне последнее время сны странные снятся…
– Так полнолуние и вспышки на солнце, – угостив припасённой сосиской Басю, обняла, потёрлась носом о плечо бабушки Лера.
…На кухне витал аромат апельсиновой цедры с ванилью.
– Вынимай, приостыла должно быть, – кивнув в сторону духовки, распорядилась бабушка, – а я кофе сварю, Гришка, ученик бывший, с пелёнок Светки моей ухажёр, от матери твоей гостинцев навёз. Рахат-лукумов разных, тебе майки, сказал, модные…
Большая медная турка, ещё один привет из Турции, тут же оказалась на огне.
– А я тебя хотела о папе спросить, – освободив из специальной формы с застёжками похожую на торт запеканку, неожиданно призналась Лера, хотя ещё минуту назад ничего такого не хотела, как-то всё само по себе, из неведомых глубин выскочило.
– О папе? Куда? – подхватив турку, подула на чуть не сбежавшую пену бабушка.
– Я с одним человеком познакомилась. Он актёр. Зовут Игорь. Его родители с моим папой дружили, – решила не отступать Валерия.
– Сны в руку! – выключив огонь, вернула турку на плиту Буся.
В её словах звучала обречённость.
– Тогда сначала о своих снах расскажи, – насторожилась Лера.
– Да уж, какую ночь ты всё море рисуешь, – разлив кофе по чашкам, присела, уснула, вздохнула, провела чуть дрожащими пальцами по лбу бабушка. – Оно вверх ползёт. Я кричу: межуй горизонт! Ты не слышишь. А море уже наползает на небо, солнце застит…
– И что это значит?
– Сонник толкует: к несбыточным мечтам.
– Успокойся, я мечтала о твоей запеканке, и вот, сбылось, – вырезав из творожного круга весомый кусок, демонстративно радостно плюхнула его себе на тарелку Лера.
– Как же, упомянула Игоря и вся засветилась, а он актёр!
– Не знала, что ты не любишь актёров.
– Многоликие они, – сокрушённо покачала головой Буся. – Кого сыграют, тот и войдёт в душу, и приживётся, а то и собственное «я» вытеснит. Полюбишь одного, а, приглядишься, он другой. Уж я то знаю. Твой дед артистом был, не в театре, в жизни…
– Я просила о папе… – вмиг потеряла аппетит Лера.
– Никита был не от мира сего: причащался не тела и крови, а света и любви, вот Бог его в тайны свои и посвящал.
– Он сам тебе… об этом… – пытаясь точнее подобрать слова, замолкла Лера.
– Говорить, не говорил, – уловила смысл недосказанного вопроса Буся, – я своими глазами видела.
– Как это?
– Случайно. Вы на денёк прибыли, а ты с соседскими детьми наигралась, пряного воздуха надышалась, уснула как убитая, решили не будить. Заночевали всей семьёй. Я рано утром на базар пошла: домашнего творога со сметаной купить, возвращаюсь садом, красота, яблони цветут, небо, будто кто-то постирал и выгладил, и вдруг вижу: отец твой на пригорке стоит, руки к солнцу тянет, светом его лицо умывает, потом снова ладони к солнцу, и – к сердцу! Дальше, хоть глазам не верь! Никита над землёй стал подниматься. Я испугалась: вдруг улетит? Ойкнула. Он обернулся. Я чуть бидон с молоком из рук не выронила. Не зять, а собственной персоной… Бог! И почему-то мысль в голове: святой дух – это любовь! Чистой души человек. И, вспомнила, были у него артисты в друзьях! Я ещё по его просьбе для них лапки кроличьи доставала…
– Лапки-то зачем?
– На театре испокон веку в силу кроличьих лапок верили. А то ведь роль роли рознь, иная и оскопить может. Только скажи, я за оберегом для твоего Игоря живо к Гришке сбегаю, у него кролики всем кроликам кролики…
– Не надо никуда бегать, лучше расскажи, что он о маме?..
– У неё всё хорошо, экскурсионное бюро для русских открыла. Муж шофёром при ней. Братья подросли, зовут в гости. Может, и правда, отвлекут тебя пейзажи заморские?..
– Может, и правда, – ложкой с верхом зачерпнула из банки загустевших домашних сливок Лера, и, зависнув над своей порцией запеканки, с удивлением подумала: даже Маша о своём сыне не знала такого, что Буся разглядела в моём отце…
– Ешь, на здоровье, – одобрила её желание подкрепиться бабушка, и мысленно заключила: а за лапками к Гришке я всё-таки сбегаю…
10
В выставочном зале Ксения ощутила себя, будто в декорациях своей будущей пьесы.
Пагубная ошибка в начальном воспитании: у ребёнка вызывают страх перед несуществующим и заставляют его бояться буки больше, чем отца…
Зубы повешенных – средство для колдовства…
Грехи летят с широко распростёртыми крыльями над землёй невежества, поддерживая друг друга…
Да! это все её персонажи: буки, монстры, ведьмы, фобии…
Со времён Гойи они не исчезли, не изменились.
Да что там, Гойи?!
Начало богоборчеству положили ещё Адам и Ева.
Их сыновья стали родоначальниками братоубийства.
И пошло, поехало…
Грехи из века в век плодят друг друга.
А люди в массе своей допотопны.
«Жизнь – сплошной клистир» – подытожил Гойя.
Что на это ему возразить?
Предложить зрителям плакать с плачущими…
Подкинуть им шпаргалку: любовь – чёрствый хлеб!
Что в этом нового?
Всё до неё давно написано, нарисовано, сочинено в стихах и музыке.
Тогда, стоит ли?..
«Хоть трагедию нравов напиши, хоть комедию, люди не изменятся…»
С этой мыслью, не посмотрев и половины офортов, Ксения покинула выставку.
«Зима была бесснежной, чёрной…» – сложилась в уме строчка за порогом.
«Страх перед несуществующим…» – хохотнул с высоты Гойя.
Или самолёт пролетел?
Или гроза на подходе?
Гроза?
В начале февраля?
Ксения подняла взгляд.
Похожее на старую, застиранную простыню небо бесстыдно намекало на скорое грехопадение.
Нынче модно афишировать срам.
Рейтинги ток-шоу от пороков только растут.
Вот и Игорь ищет, как оправдать убийство…
Роль Арбенина в начале пути – не подарок…
Кстати!
Вспомнив о сакральной роли кроличьей лапки, Ксения направилась к газетному киоску. В местной газете бросилось в глаза объявление: развожу кроликов, продаю тушки и шкурки. Адрес: пригород. Полчаса на трамвае.
Ксения поспешила на остановку.
В салоне пассажиров – по пальцам сосчитать.
Она выбрала место у окна. Решила ни о чём не думать, пусть всё будет, как будет. Сотворила молитву: не моя, но твоя воля, Господи, и впала в медитативную дрёму…
11
– Позвольте присесть рядом с вами, – из какого-то параллельного мира прозвучал бархатный баритон.
– Не занято, – подняв глаза, строго произнесла она.
– Вы?! – зрачки в зрачки уставился на неё незнакомец.
– Я это я, а вы, наверно, обознались… – отвела взгляд она.
– Жаль, я думал, в тот вечер вы играли Еву…
– Я во все вечера Еву играла, – перенесла свою сердитость с Гойи на устроившегося в кресле соседа Ксения. – А вас среди завзятых театралов что-то не припомню…
– А я… до мельчайших подробностей. Сцена, камень с солнечной рожицей, вы под яблоней мудрёно говорите Адаму: только Бог верен слову и достоин любви. Но он живёт в небесах, а на земле трудно встретить мужчину хотя бы с маленькой искоркой Божьей. На перепутье, кажется, назывался ваш спектакль, и он, можно сказать, принудил меня искать Бога. Извините, разговорился, всего три дня как вернулся. До этого многие годы молчал, – смущённо признался попутчик.
– На перепутье, – примерив к себе нынешней идею старого спектакля, притихла Ксения.
Её молчание попутчик истолковал, как предложение продолжить исповедь…
– В тот день, почти год в море, вернулся из похода, позвонил девушке, а она уже замужем. Бродил по городу, купил билет в театр, в кармане флакон духов «Диамант», в переводе с французского «Бриллиант». Думал, сначала духи, потом настоящий алмаз подарю…
– Вспомнила! – обрадовалась его признанию Ксения. – Волшебный аромат, жаль, сын флакон разбил…
– Надеюсь, наказание было гуманным…
– Три дня успокаивала…
Через минуту они разговаривали друг с другом, будто были знакомы сто лет.
Ксения призналась, что назидания в виде готовых рецептов живут у неё на языке, и слетают с него без спроса, обычно, не к месту.
И она даже знает, почему?
Сон видела, будто в одной из прошлых жизней была миссионером, обращала в христианство дикарей незнакомого индейского племени.
Безрезультатно!
«Ты видела Бога?» – спросили они.
«Нет» – честно ответила я.
«А наши духи играют с нашими детьми в лесу» – заважничали индейцы.
«А нашего распяли на кресте» – сдуру призналась я.
«Оставайся у нас, мы не обидим…» – пожалели меня индейцы.
Я испугалась, что дикари обратят меня в свою веру, проснулась…
– А я однажды сизо для умерших душ видел, – подхватил тему попутчик.
– Мираж? – сочувственно поинтересовалась Ксения.
– Если бы! А то… вахта кончилась. Вышел на палубу свежим воздухом подышать. Смотрю: ночь, а светло. Глянул в небо, там звёзд, как сельдей в бочке…
Каждая звезда – неизвестно в чём подозреваемая человеческая душа.
И все скопом без срока давности ждут Страшного Суда!
Томятся, перебирают в памяти: сколько в пост шашлыков съели, какими словами власть хулили, кому завидовали, кому милостыню дать пожадничали…
И вдруг из всех выступил вперёд выцветший от времени старик, ударил себя в тощую грудь, во всеуслышание заявил: я виноват уж тем, что церкви нужен грешник!
– Пожизненный…
– Неисправимый…
– Стремленье к совершенству для попов опасный грех…
И сам бы не поверил, да своими ушами эти жалобы слышал!
Более того, вспомнил: одноклассник мой, в бытность комсоргом, велел нам: себя под Лениным чистить, а время изменилось – в священники подался, с амвона к смирению взывает!