Маскарад для эмигранта

– Я живу здесь постоянно, причем уже очень давно, с 1856 года с момента окончания Крымской компании.

– Ого! сколько же вам лет? – поинтересовался поручик.

– В следующем году, если доживу, будет восемьдесят. Шестьдесят пять из них я крымчанин.

– Если вы военнопленный, почему вас не интернировали? – вмешался Полковник, – и как вы попали в армию, ведь вам тогда не исполнилось, если я не ошибаюсь, и пятнадцати лет?

– Да, вы не ошибаетесь. Мне было тогда всего лишь тринадцать, но я был рослый, сильный мальчик уже умеющий фехтовать и неплохо стрелять из пистоля и мушкета, и этого было достаточно, чтобы я стал юнгой на военном судне. Но никто, естественно, никуда бы меня не взял, если бы не одно обстоятельство: корабль принадлежал моему отцу, а капитаном на нем был мой дядя, младший брат отца. Как все мальчишки моего возраста я мечтал непременно принять участие в Крымской компании и совершил уже две попытки тайком сбежать с отправляющейся в поход армией. Мои родители понимали, что я на этом не успокоюсь, поскольку решительностью характера я был в деда, наполеоновского генерала. Кстати, и в Россию я отправился лишь с одной единственной целью: отомстить за дедушку Георга, которого обидели там еще в двенадцатом году. Опасаясь, что я так или иначе убегу, они решили вручить мою судьбу Самуэлю Дюбуа. Как оказалось впоследствии, это была роковая ошибка моего отца; из-за нее я навсегда остался в России. И произошло все это благодаря моему дяде, который вероломно бросил меня и десять таких же матросов на западном побережье Крыма.

– Дядя оставил родного племянника на чужбине, но почему?! – изумился поручик.

– Единственной причиной всему было наследство. В случае исчезновения законного наследника, то есть меня, это место после смерти моего отца занимал Самуэль. И позвольте мне ответить на ваш вопрос, – старик повернулся к Полковнику, – меня не интернировали потому, что брошенные там, в глухой степи мы не попали в плен, а просто потерялись. Но об этом потом, давайте сейчас о главном.

– Позвольте, какое наследство? Вы кто? – спросил Полковник.

– Я граф Анри-Жан Георг Дюбуа, – сообщил француз. Увидев, как переглянулись его собеседники, он протестующее поднял ладони, – ладно, к вопросу о моей персоне мы вернемся потом, а сейчас о вашей проблеме. Я живу в деревушке Кунан, не далеко от Ак-Мечети; место настолько глухое, что это трудно даже себе представить. После того как пройдут дожди, проехать туда просто невозможно. Более надежного места, где можно укрыться вашей семье, месье Макаров, вам не сыскать. Дорог там нет, до лета к нам никто не сунется, а к этому времени к вашей жене уже все привыкнут. Моя старшая дочь живет в Симферополе, ее детей в Кунане никто не видел, вот и выдадим вашу жену за мою внучку, думаю, что это cработает наверняка. Дом у меня большой, кроме меня и жены с нами живут сын с невесткой, на подворье есть коровы, овцы, кроме того полно всякой мелкой живности, так что проживем, я думаю, как-нибудь.

Француз доброжелательно смотрел на собеседников, ожидая ответ. Поручик растерялся, он не мог собраться с мыслями; полковник пил чай, глядел в окно.

– Все это так неожиданно, – наконец промолвил Владимир, – предложение конечно заманчивое, но мы ведь совершенно не знакомы, и я не знаю, чем вызвано ваше предложение. Ведь за ним должно что-то стоять, не так ли?

– Совершенно правильно, молодой человек, предложение незнакомого лица за которым ничего не стоит, не может вызвать ничего, кроме недоверия. Все справки обо мне можно навести у Николаса, в харчевне которого мы сейчас сидим или у его брата Андроника. Александр Сергеевич, как коренной севастополец, думаю, хорошо их знает и может сделать это в любую минуту. Теперь о том, что стоит за этим предложением. Знайте, за ним мой личный интерес, причем очень для меня привлекательный. Расскажу вам с самого начала. Как только мы лишились в одночасье своей родины, то вначале не сильно беспокоились о своем языке. На первое место стал русский, только в этом случае мы могли рассчитывать на безопасную жизнь в России. Но вскоре, когда мы несколько прижились, мы стали думать о том, что неплохо было бы сохранить и родной французский, чтобы передать его детям. Мы все еще надеялись, что в дальнейшем нам удастся вернуться во Францию. Ну, если уж не нам, то нашим детям точно. Именно с этой целью мы стали искать нечто, что могло бы облегчить эту непростую задачу. Нашим спасителем по части языка стал Андроник; он на своем суденышке ходил с товаром в Одессу и откуда всякий раз привозил французские газеты. Конечно, в Евпатории можно было найти у букинистов кое-какие французские книги, но что они, эти книги, в сравнении с газетой, из которой можно хоть что-то узнать о своей далекой, но всегда желанной отчизне. Покидая Францию, я уже знал, что наша семья очень знатная и богатая, но конкретно я над этим ни разу всерьез не задумался, для этого просто не было повода. И вот однажды Андроник привез мне газету, содержание которой довольно резко изменило мои взгляды на будущее моих детей и внуков.

Георг положил на стол пожелтевшую газету, в ней красным карандашом был подчеркнут заголовок довольно большой заметки.

Наследство графа Дюбуа.

«Наша газета когда-то, причем очень давно, уже сообщала нашим читателям о кончине графа де Ламбера Доминика – Анри Дюбуа, владельца портов, верфей, фабрик и бесчисленных виноградников; наследником всего этого стал его младший брат Самуэль. Он оказался намного предприимчивее и сумел вдвое увеличить активы графства: описать размеры его состояния не хватит места в данной статье, да и цель у нас совершенно иная. Позавчера умер и Самуэль Дюбуа, права на огромные богатства перешли к его сыну Фредерику, успешному сорокапятилетнему предпринимателю, который увлекается скупкой антиквариата. Но настоящая сенсация, ради которой написана эта статья, кроется в заявлении капитана торгового судна Казимира Реньяра, который утверждает, что настоящий наследник богатства Дюбуа жив и находится где-то в России. Мы напоминаем нашим читателям, что четырнадцатилетний юнга Жан-Анри Георг Дюбуа был брошен родным дядей Самуэлем в Крымскую компанию на западном побережье Крыма с десятком таких же несчастных, как и он, матросов. На суде капитан Самуэль Дюбуа заявил, что ему пришлось их оставить, так как из Ак-Мечети в тот момент, когда они запасались пресной водой, вынеслась сотня казаков, и чтобы не допустить захвата судна, он был вынужден отчалить. Затем корабль долгое время курсировал вдоль берега, но оттуда не было никаких сигналов. Решив, что оставленные моряки просто дезертировали, они возвратились в Севастополь. У многих членов экипажа перед судебным процессом были иные версии, но ни одна из них так и не была высказана на суде; одни свидетели исчезли, другие повторяли слово в слово то, что говорил капитан. У многих присутствующих сложилось впечатление, что свидетели либо запуганы, либо подкуплены, но после процесса, на котором капитан был оправдан, в застольных беседах звучала настойчивая версия о умышленном, преднамеренном преступлении. Но теперь это были уже ничего не значащие разговоры.

Ваш корреспондент встретился с капитаном Реньяром: да Георг Дюбуа жив, несмотря на свой возраст, он бодр и жизнерадостен. Недавно у него родился внук, который сейчас по праву считается единственно законным наследником графа де Ламбера Дюбуа. Источник информации крымский грек, давний знакомый капитана, человек трезвый и честный.

Ассоциация юристов и адвокатов Франции единодушно признала Георга Дюбуа и его внука законными наследниками всей графской недвижимости, движимости, банков и капиталов.

Алло, дедушка и внук! Франция ждет вас, дорогих наследников!»

Ален.

Владимир кончил читать, откинулся на спинку стула и перевернул газету, она была прошлогодней.

– Это работа Андронника, – сказал француз, – он давно уговаривал меня обозваться в прессе, но я не видел в этом необходимости. Сейчас, когда все это обнародовалось и стало известно, что правда на нашей стороне, я подумал: а почему бы моему внуку не получить то, что принадлежит ему по праву? Теперь эта мысль приняла четкие, осмысленные очертания, мне видятся исполнители, и значит пути ее исполнения. Толчком к этому послужило все то, что я услышал от вас в течение последних дней.

– Если я не ошибаюсь, роль исполнителей вы уже отвели нам? – с изрядной долей сарказма заметил Зайцев.

– Только не нужно обижаться, но по-другому у нас просто не получится. Мой план прост: я помогаю вам, месье Макаров, ваши жена и дочь будет в моем доме в полной безопасности, а вы помогаете мне, там во Франции. Мои предположения, что ваша армия, запертая в Крыму, уйдет морем куда-нибудь на запад, уже оправдываются; не исключено, что вы обязательно попадете во Францию, а там все карты вам в руки, дабы помочь мне. Я сейчас принесу документы.

Француз поднялся и исчез за дверью подсобного помещения.

– Что будем делать, Александр Сергеевич? Предложение очень заманчиво, и мне кажется, что старику можно верить, но все-таки … Все случилось как-то неожиданно.

– Это тебе кажется, что неожиданно. На самом деле мы уже почти месяц обсуждаем наши проблемы, и все это время, похоже, старик обдумывал их с точки зрения своей выгоды. Теперь у него вырисовалось решение, которое должно удовлетворить обе стороны. Думаю, что нам нужно соглашаться, я не вижу другого выхода. Наша контрразведка проверила весь персонал этой харчевни: старик лоялен. И, несомненно, деликатен: он ушел, чтобы дать нам возможность наедине обсудить его предложение. Иди, позови его, Володя, мне скоро уходить.

– Вот чем мы располагаем, – Георг положил документы на стол, – это метрика, удостоверяющая французское происхождение моего внука Василия, а это, то же самое, но обо мне. Как заверили меня я адвокатской конторе, этого вполне достаточно, чтобы доказать право наследования. Видите, они выполнены на очень тонкой бумаге, чтобы легко было спрятать от посторонних глаз. Метрика на внука, это главный наш аргумент; моя – всего лишь копия, просто, как подтверждение. Капитану Реньяру мой друг Андроник вручил подлинники всех документов, вместе с описанием нашей одиссеи со всеми свидетельскими показаниями, тоже заверенными нотариально. Храниться они будут в ценных бумагах Морского банка города Марсель, их выдадут тому, кто представит метрику на имя Василия Дюбуа. И вот вам маленький крестик с монограммой моей матушки, я попрошу вас, крестик передайте моей сестре Октавии. Она наверняка еще жива, по крайней мере, я вижу ее такой во сне очень часто, видимо, так есть на самом деле.

– Значит, после нашего прибытия во Францию мы попытаемся установить право наследования вашего внука. Допустим, что это нам удастся, что потом? – задал вопрос Владимир, – какие наши действия?

– Скорее всего, вам все объяснят французские нотариусы. Это будет зависеть, как мне кажется, в первую очередь от обстановки в этой непредсказуемой стране по имени Россия. Так что, вы согласны?

– Согласны! Но учтите, месье Дюбуа, я вручаю вам нечто большее, чем золото – жизни моих самых близких людей.

– Клянусь вам честью дворянина, их жизнь в моем доме будет в полной безопасности. Мы с Андроником уходим скоро из Севастополя и сразу же заберем вашу семью.

– Когда вы намерены отплыть? – полковник наклонился к Георгу, перешел на шепот, – вам необходимо поторопиться, через два-три дня выйдет приказ и начнется конфискация плавсредств у населения, к этому моменту вас не должно быть поблизости от крымских портов.

– Тогда мы наверняка уйдем сегодня в ночь. Где в Евпатории искать вашу семью? – обратился он к поручику, – лучше будет, если вы напишете супруге письмо.

– Еще лучше будет, если Владимир отправится с вами, – заметил Зайцев.

– Если такое возможно, то было бы прекрасно. Каким временем он располагает? – поинтересовался Георг.

– Неделя, не больше, но лучше вам уложиться дней за пять, все – таки это война, на ней многое непредсказуемо.

– Я уверен, что мы уложимся. Сутки до Ак-Мечети морем, переночует, а обратно в Евпаторию я его отвезу лично, оттуда ему до Севастополя добраться за трое суток, не думаю, что будет сложно. Даже пешком успеет – усмехнулся француз.

– Георг, вы сказали морем, но моя дочь простужена, – заметил Макаров, – если бы ей можно было морем, то мы бы…

– Не волнуйтесь, на этом шлюпе есть отличная теплая каютка. Маленькая, но в ней есть печка, а на полу медвежья шкура, – успокоил его Дюбуа. – От Евпатории хода всего-то три-четыре часа.

Полковник Зайцев тепло попрощался с Георгом и ушел; он еще раз попросил поручика не опаздывать. Все трое направились к выходу, у двери Георг остановился и шепнул Макарову: сейчас вы вернетесь, на столике я оставил свой мешочек, взгляните внимательно на тех двоих, что сидели за вашей спиной.

Спиной к их столу сидел пехотный капитан. Напротив него высокий черноволосый в черкеске с газырями; его лицо, особенно усы и глаза явно указывали на кавказское происхождение. Черноволосый читал какую-то бумагу; он радостно воскликнул: да ведь это именно то, что мы всю жизнь искали с тобой, Француз!

– Что вы заметили? – спросил Дюбуа.

Владимир рассказал. Старик нахмурился.

– Произошло то, чего я так опасался, Владимир, нас подслушали. Капитан, очевидно хорошо знающий французский, записывал наш разговор, а затем передал запись второму.

К ним подошел Петренко, офицер для особых поручений при Полковнике.

– Начальство велело дожидаться тебя здесь, – сообщил он, – вдруг понадоблюсь.

– Уже понадобился, Саша. Нужно взять патруль и немедленно проверить документы у двоих типов, один невысокий, плотный пехотный капитан, второй, кавказец в черной черкеске. Они в харчевне, столик рядом с нашим. Придержи их, я скоро вернусь.

– Вы мне объясните, где найти ваш корабль, я подойду вечером часов в десять, – спросил он у Дюбуа.

– Какой корабль, – рассмеялся Георг, – это небольшой барк! хотя кроме паруса у него есть еще и двигатель. Стоим мы в Стрелецкой бухте, любого спросите, вам покажут. Сейчас закажите мне извозчика, военных они только и слушаются, у меня кое-какой груз здесь. И если можно, давайте продолжим разговор французским, представляете, какой музыкой он звучит в моих ушах.

Ехать в Стрелецкую бухту никто не хотел, мол, далековато; наконец, удалось уговорить молодого бледного парня, по всей вероятности раненого, одна нога у него была в сапоге другая в валенке. Когда возвратились к харчевне, их поджидал явно расстроенный Петренко: те двое, пока он искал патруль ушли через кухню.

Они погрузили на телегу два больших мешка, и Георг отправился в путь. По дороге возница подобрал молодого чернявого парня по кличке Цыган. Бледнолицый сообщил ему, что везет француза в Стрелецкую бухту с двумя мешками груза, что в мешках, неизвестно.

– А ты точно уверен, что он француз, – поинтересовался Цыган.

– Точно. Когда они меня нанимали, то со мной офицер договаривался: куда ехать и сколько платить, а этот только лопотал по своему, ни одного русского слова не сказал.

Цыган сделал несколько попыток заговорить с Георгом, задавая самые дурацкие вопросы, но тот не отвечал. Когда же из-под колес выскочил дремавший в придорожных кустах заяц, то их попутчик заорал истошным голосом, – «волк! волк!» – Возница хохотал, и Георг сам тоже с трудом удерживался, чтобы не рассмеяться.

– Интересно, что у него в мешках? Ты не знаешь, Федя? А вот мы сейчас проверим, – и чернявый схватился за угол мешка. Георг стукнул его по руке.– Но! Но! – Смотри, не разрешает, чертов басурман, – крикнул Цыган, – а мне, Федюня, кажется, что там у него табак. – Он попытался понюхать мешок, – точно, табаком пахнет!

– Угадал, – подумал Георг: шкурки ягнят, пересыпанные самосадом.

Наконец, Федя получил приказ ехать через Воронью балку. Там, на мостике левым колесом въехать в выбоину, где нет куска бревна и остановиться. Они с французом слезут подтолкнуть телегу, а ты хлестнешь лошадь, и все, поминай, как звали! И гони к Максимовой даче, подождешь меня там, у Трубачихи; да не вздумай слинять, голову оторву! Ты представляешь, Федя, сколько курева у нас будет! Один мешок, конечно, продадим, заживем на славу. Только как его, черта нерусского, из телеги вытащишь? Ну, ладно, там посмотрим.

План был выполнен на славу: колесо стукнулось в ухаб, лошадь остановилась. Но когда заговорщики обернулись, то застыли с открытыми ртами – на них смотрел ствол огромного пистоля.

– Тише, я Дубровский! – сказал старик по-русски и взвел курок, который издал звук, напоминающий крик ворона. Цыган кулем вывалился из телеги, возница же сидел с отвисшей челюстью.

– Скажи ему, Федор, пусть подтолкнет, а не то…

– Да мы сами, – охрипшим вдруг голосом сказал Федя, – как изволите… – И хлестнул лошадь. Георг от всей души расхохотался.

Ночью, когда они уже проходили створ бакена на Булганаке, стоявший у штурвала Андроник указал Владимиру на северную часть небосвода. Где-то далеко за невидимым горизонтом, в сплошной черноте ночного неба вспыхивали и гасли крошечные язычки пламени, иногда они сливались вдруг в единый сполох и так же внезапно исчезали, отчего ночь становилась еще темнее. Это отражение той артиллерийской дуэли, что вели между собой белая и красная армии; дуэли, где победитель уже заранее предопределен, и единственным ее секундантом было высокое таврическое небо.

На рассвете барк подошел к Евпатории. Проснувшееся где-то за кормой солнце, ослепительно заиграло первым лучом на золотом куполе Свято-Никольского храма, на стенах мусульманского собора Джуми-Джами, осветило пустынную набережную. На якорь стали метрах в трехстах от берега и спустили шлюпку; осадка позволяла подойти намного ближе, но капитан решил не рисковать. Пришвартовались у причала рыболовецкой артели. Город еще не проснулся, в трамвае кроме них и кондуктора был один единственный пассажир – рыбак с ночным уловом. Было слышно как рыба шевелилась в его мешке, вскоре под ним набежала лужица. Кондуктор громко выразил свое неудовольствие и апеллировал к Макарову, назвав его господином офицером, хотя тот был в штатской одежде. «Прав был Полковник, говоря, что Евпатория большая деревня», с горечью подумал поручик, засветился я здесь в первую же минуту.

– И в какой же стороне ваш дом, – поинтересовался Георг, когда они вышли из трамвая возле мечети.

– Прямо напротив ремесленной синагоги, только нужно пройти через двор старого караима Кискачи. Наш следующий.

Георг остановился, от его обычной невозмутимости не осталось и следа.

– Нет, вы представляете, насколько тесен этот мир! Я уже не раз бывал в этом дворе, там жила семья наших французов из Кунана.

– Не может быть, – теперь пришел черед удивляться Владимиру, – это были наши соседи! Я постоянно играл с их внуками, мои родители поощряли нашу дружбу, у них я учился французскому, они больше говорила на нем, чем на русском. Тогда вы свободно найдете мой дом, вы поворачиваете здесь, а я пройду еще сотню метров, попрошу своего товарища помочь нам тачкой перевезти вещи к лодке. Жену зовут Лена. Ах, впрочем, вы это знаете. Скажите ей, пусть собирается.

Как только Георг вошел во двор, его взору открылась неприглядная картина наглого грабежа. Подросток вырывал из рук плачущей молодой женщины простыню, вернее, из одной руки, так как второй она прижимала к себе ребенка. Малышка, напуганная происходящим, тоже громко плакала.

– А ну брось! – приказал старик парню, но тот не обратил на его слова никакого внимания. Тогда он вытащил свой пистоль, взял за ствол и стукнул юного мародера по плечу; тот выпустил свою добычу и присел на корточки, схватившись за ушибленное место.

– Вы Елена? – Георг шагнул к женщине, та испуганно попятилась, прижимая к себе ребенка; можно было догадаться, что сам вид неожиданного спасителя с пистолем напугал ее намного больше, чем грабитель. Он спрятал оружие и объяснил, что он от Владимира, который придет с минуты на минуту и начал собирать разбросанные по двору вещи. – А это кто? – кивнул он на все еще сидящего на корточках юношу, – вставай, молодой человек, помогай собирать то, что разбросал, зарабатывай прощение, которое ты получишь, если за тобой нет других грехов.

– Там, в доме второй, главный, – Елена кивнула на открытую дверь, – они уже второй раз пришли, добирать, что осталось…

Она не успела договорить; в дверном проеме появился мордастый парень, в руках он держал швейную машинку, которую осторожно поставил на порог, затем исчез за дверью и тут же появился снова с большим узлом. Парню лет под тридцать, такому по лбу не стукнешь, и Георг наставил на него пистоль.

– Ты что, дед? Ополоумел? – он опустил свою ношу и шагнул к Дюбуа. – А ну, брось! Ты думаешь, эта штука может выстрелить?

– Тебе куда, в живот или в ногу? – Георг взвел курок; ужасающий звук заставил парня побледнеть, он остановился, быстро наклонился и вытащил из голенища сапога большой кухонный нож.

– Васька, а ну, возьми там в углу палку, да заходи сзади, сейчас мы этого дедушку…

– Сам заходи, – огрызнулся Васька, явно решивший не принимать никакого участия в происходящем.

– Кому говорю, заходи, – продолжал наступать парень, угрожающе подняв нож.

– Стоять или я стреляю! – воскликнул Георг.

В этот, критический для обеих сторон, момент, стукнула входная калитка, во двор вошел Владимир с высоким мужчиной в морском кителе. Мордатый спрятал за спину нож и попятился, но было поздно; высокий в два прыжка пересек двор и влепил грабителю такую затрещину, что тот, выронив нож, отлетел в угол.

– Вовремя мы явились, – сказал поручик, обнимая супругу, – я вижу, что ты уже собрала вещи. А что это за люди? За что вы его ударили, Иван Петрович?

– Так это же ворюга евпаторийский, тезка мой, по кличке Ванька-Прыщ! думаю, что это он вещички собрал, а не хозяйка. Ты что скажешь, Лена?

– Он самый. Сегодня пришел уже второй раз; позавчера теплые вещи забрал, а сегодня за бельем явился.

– Лена, нужно было бы сразу ко мне. Ну ладно, что ж теперь остается? Я тачку беру и этого гада заодно, пойдем к нему домой, посмотрим, что там еще осталось.

Через два часа они погрузили на судно нехитрые пожитки, и шлюп двинулся вдоль побережья в сторону Ак-Мечети.

– Сейчас мы повторяем путь «Шарлотты», – задумчиво промолвил Георг, – того самого злополучного судна, которое лишило меня родины.

Андроник высадил их возле деревни Джанбаба, оттуда знакомый татарин телегой доставил путников до места. На землю уже опускались сумерки, когда перед ними открылась деревушка Кунан: четыре десятка небольших под кустарной черепицей домиков, огороженных заборами из дикого камня, вокруг пожухлые акации.

Во дворе их встретила невысокая женщина. «Знакомьтесь, это моя жена Нина» и Георг представил молодых людей. Хозяйка обрадовалась гостям, особенно девочке, которую сразу же сама внесла в дом. За ужином, в котором приняла участие вся семья, строили планы на будущее, причем самые радужные. По тому, что для них заранее была приготовлена комната, Владимир пришел к выводу, что их приезд для семейства не был большой неожиданностью. «Да, – призналась хозяйка, – Жора мне прислал письмо, что вы должны приехать к нам, вот мы и приготовились». Жора, это было уже совсем по-русски. За столом кроме Георга и его жены, сидели их сын Константин, невестка Татьяна и внук Вася. В большой комнате было достаточно тепло, и Катю посадили в колыбельку еще совсем недавно безраздельно принадлежащую двухлетнему Василию; теперь он, нахмурившись, с точки зрения собственника, у которого явно пытаются отобрать его имущество, спрашивал у мамы, что это за девочка, и почему она сидит в его колыбельке?

– Это твоя новая сестричка, Васенька, – ответила ему Татьяна.

– Прошу тебя, Таня, не пытайся направить нас всех по ложному следу. Новая сестричка, это на вашей с Костей ответственности, а пока пусть мальчик так и думает, но уверена, что через лет этак пятнадцать, он, наверняка, свое мнение изменит. – Нина мечтательно посмотрела вдаль, там где было нечто, доступное только для нее одной, и продолжила, – и пусть так и произойдет, если это будет угодно Всевышнему.

За ужином Георг пообещал завтра показать им место той злополучной или счастливой высадки; мы до сих пор так и не решили, какой. Когда пили утренний чай, Нина принесла проснувшуюся Катю.

– Мы уже подружили с вашей дочерью, – сообщила хозяйка, – так что на прогулку отправляйтесь без нее, возле моря уже довольно свежо. Мы без мамы, плакать не станем, правда, Катя? – В ответ девочка обхватила Нину руками за шею и прижалась к ее щеке. – Ну вот, убедились? можете теперь отправляться со спокойной душой.

Во дворе стоял ослик, запряженный в маленькую тележку; в обратную дорогу у нас будет груз, пояснил Георг, а сейчас он повезет наш обед. На тележку мы все не заберемся, так как Кеша еще молод для большого груза, но вам, Владимир, я предлагаю плацкарту, вы все-таки после ранения.