Нерадивая дочь
Семен долго не раздумывал, мать тоже не возражала:
– Соглашайся, Сеня. Большой город, большие возможности. Пропадешь ты тут у нас в захолустье. Да и девок молодых нет, всех уж разобрали, а разве это дело бобылем-то оставаться?
Так у Семена Тарасова началась новая жизнь. Жил он в рабочем общежитии, но большую часть времени проводил в рейсах, поэтому жилье его совсем не беспокоило. Напарник у него был опытный, Иван Савельевич. Сколько они с ним километров по стране отмахали! А разговоров сколько всяких, о себе да о судьбе. Только Семену особо и рассказать-то было нечего, а вот напарник его поделился с ним то ли радостью своей, то ли бедой.
– Дочка моя, Женька, хорошая девчонка была, но оторва, каких свет не видел. Все с мальчишками по дворам бегала. Не уберегли мы ее с матерью, работали, как проклятые, а она сама росла, что травинка в поле. И вот в двадцать пять лет за решетку попала, да уж второй раз. Сначала еще девчонкой совсем, там легко отделалась, а затем уже по-крупному. А толком и не знаю, за что. Банда у них была что ли, человек пять, деньги вымогали, какие-то сделки незаконные, кого-то шантажировали. По 163 статье загремела моя дочурка. А теперь вот вышла. Все, говорит, батя, больше я туда ни ногой. Остепенилась.
Семен слушал напарника в полудреме, поэтому вся эта информация доходила до него плохо. Что-то услышал, что-то нет. Одно в мозгу отпечаталось, дочка у Ивана Савельевича молодая и не замужем. Хороший вариант. Да и Савельич мужик, что надо. Познакомиться бы с этой Женькой. Сам он, конечно, не Ален Делон, но и не урод, работящий, при деньгах. А она тоже, поди, не нарасхват. Но раз решила остепениться, то сойдет. Как-нибудь поладят они.
И в один прекрасный вечер, после возвращения из рейса, Иван Савельевич пригласил своего напарника к себе на ужин. Семен быстренько осмотрелся, на нем джинсы, кроссовки, свитер и кожаная куртка. Ничего так, прилично одет, можно в гости пойти, да и согласился.
Купили в киоске бутылку шампанского, коробку конфет и появились в дверях квартиры, где их встречали две похожие друг на друга женщины, только одна в возрасте и простоватая, а вторая молодая, в малиновом спортивном костюме и с такого же цвета помадой на сочных губах. Полногрудая блондинка, очень аппетитная и, судя по всему, без комплексов.
– О! Мужичонка к нам на огонек! Милости просим. Это кто же такой мальчик-с-пальчик? Твой напарник, папаня? Это ты мне про него все уши прожужжал?
– Женька, ну ты хоть язык за зубами придержи. Ничего я тебе не жужжал, а говорил только, что напарник у меня хороший, это да. Проходи, Семен, не стесняйся. Женьке у нас палец в рот не клади.
Весь вечер мужчины и женщины хохотали, рассказывали анекдоты, иногда не очень приличные, ели-пили, веселились, а уже за полночь Семен засобирался домой, в общежитие. Но его не отпустили.
– Оставайся у нас. Женька в зале на раскладушке ляжет, а ты в ее комнате. Переночуешь, завтра утром поедешь. Куда сейчас ночью-то идти?
Семен согласился, хотя сказал было, что на раскладушке ляжет он, но Женька резко возразила:
– Нет, у нас в дому так не принято. Ты гость, поэтому иди ложись давай, где сказали. А мне и на раскладушке хорошо.
Но не прошло и получаса, как дверь спальни тихонько скрипнула, и нагая жаркая Женька запрыгнула к Семену в постель.
Так состоялось это знакомство, быстро и незатейливо. А на утро, за завтраком с блинами, родители Женьки и объявили Семену:
– Раз уж вы так быстро сошлись, то давайте по-серьезному. Она у нас девка не гулящая, грешки, конечно, есть, но вот развратничать не развратничает.
Семен, пожалуй, так радикально бы не выражался после того, что он испытал с «целомудренной» Женькой прошедшей ночью, но, положа руку на сердце, повторить бы не отказался.
Он кашлянул, метнул быстрый взгляд на свою неожиданную невесту, которая очень откровенно, с надеждой в просящем взгляде взирала на него, и ответил:
– А я что, я не против. Евгения девушка видная. Если она тоже согласна, то я и по-серьезному могу. Я теперь свободен пока.
Последнюю фразу он сказал специально, чтобы хоть на ступеньку поднять свой мужской статус, да, мол, свободен теперь, а до этого… ну, что хотите, то и думайте.
Мать Женьки слегка напряглась при этих словах, но отец быстро выправил ситуацию:
– Он свободен, женат не был, алименты не платит, тут все чисто. Хороший мужик, Семен. Я за него ручаюсь.
Женька взвизгнула при этих словах и прыгнула растерявшемуся жениху на колени.
– Ну и все, чего тут разглагольствовать, да, мужичок-с- ноготок? Да не куксись, я шучу. Ты мне сразу глянулся, симпатичный. А рост в этом деле не главное, я тоже не верста коломенская. Вот только каблуки люблю. Придется тебе терпеть.
Женька и правда была невысокой, наверное с Семена ростом, ну а на каблуках, конечно, он до нее не дотянется. Но она права, это не главное. А что главное – Семен тогда как-то и не задумался над этим вопросом, памятуя о прошедшей ночи.
Молодые люди, казалось, были счастливы, обретя друга, и первое время их общение было радостным и беззаботным. Семена и его напарника всегда ждали из рейса с хорошим ужином, выпивкой и жаркой постелью. Его все устраивало, во всяком случае до тех пор, пока Женька вдруг не заявила:
– Мальков, а ты жениться-то когда собираешься? Родаки уже косо смотрят. К тебе папаня мой с этим вопросом еще не приставал?
Семен слегка опешил, и спросил первое, что пришло в голову:
– Какой еще Мальков? Я Тарасов, или это ты меня так дразнишь, от слова малёк что ли?
– Тю! При чем здесь малёк? Это певец такой есть, Дима Мальков. Он на тебя похож, такой же махонький, но на морду клевый.
– Не Мальков, а Маликов тогда уж.
– Пофиг, хрен редьки не слаще. Ну? Предложение руки и сердца я когда получу? Или мне самой тебе предложение делать?
Вопрос стоял ребром, да и Иван Савельевич уже не раз намекал, мол, Женька в девках засиделась, чего вы тянете, дочь мне не опозорь, и все в таком духе. Надо было решаться.
– Женя, я вот чего подумал-то, жить ведь нам негде. Ко мне же ты не поедешь?
– В твой мухосранск? Я что, полоумная, по-твоему?
– Ну вот, я и говорю, не поедешь. А на квартиру мне еще копить и копить. Если поженимся, придется нам съемное жилье искать. Ты как?
– Глазом об косяк! Какое еще съемное жилье? Я тут буду жить, ты все равно в разъездах, на хрена мне в чужом углу тереться!
Так и порешили. Семен сделал своей возлюбленной предложение, она сказала, что надо подумать, затем сходила на кухню, выпила стакан воды, посетила туалетную комнату и наконец вернулась с принятым решением:
– Ладно, черт с тобой, согласная я.
А после этого все закрутилось, завертелось. Женька с матерью вплотную занялись подготовкой к свадьбе, которую назначили на следующее лето: денег надо подкопить, чтобы и на свадебные наряды, и на ресторан хватило. И угощение должно быть знатным, гостей созвать, только самых близких, конечно.
Агриппина Федоровна, мать Семена, только руками всплеснула, узнав от сына, что тот собрался жениться.
– Ну и слава Богу! Я уж и не чаяла внуков дождаться. Привези Женечку сюда, мы хоть познакомимся. Хорошенькая? И имя такое славное, Женя. Скромненькая, наверное. Из простой семьи?
– Мама, ну я же говорил, она дочь моего напарника, а мама в торговле, так что семья простая. Скромненькая или нет, тут большой вопрос. Она сама себе командирша, с характером. Симпатичная, модная. Привезу как-нибудь, если согласится.
– А чем же она занимается? Где работает? – продолжала расспросы мать.
Тут Семен совсем осекся. Этот вопрос он как-то упустил из виду, когда готовился к разговору с мамой. Но все же нашелся быстро:
– Пока нигде. И не собирается в данный момент, ребеночка думаем сразу завести. Какой смысл устраиваться на работу, если вскорости в декрет идти. Так ведь?
– Ну да, правда. Но она профессию-то имеет какую-нибудь?
– Да, имеет, – ответил Семен, не придумав профессии для Жени, но тут к ним в дверь постучала пришедшая повидаться соседка, и разговор, к счастью, прервался.
После этого Семен старался обходить этот вопрос стороной, да и мама больше не приставала, видимо почувствовала неудобство сына.
«Значит, похвастаться нечем», – подумала она и отступилась.
А Семен в это время всерьез задумался о собственном жилье и о том, чтобы обеспечить своей будущей семье достойную жизнь. Он искренне надеялся на то, что с деньгами Женя оценит его по достоинству и не будет рассматривать, как мелкого, никчемного шоферюгу. И сама при деньгах почувствует себя более уверенной в жизни, хорошо обеспеченной молодой женщиной, женой успешного, а не бедного мужа.
«Нужно мне добраться до этих икон, глянуть хоть, что там такое? Хоть бы не попортилось бы добро за столько-то лет», – подумал Семен и в один из свободных дней, когда мать отправилась с соседками на базар, решил забраться в голубятню. Голубей своих они уже давно разогнали, еще до его ухода в армию, а голубятня осталась, ломать не стали.
Отец его не обманул. Семен нашел две приподнимающиеся доски в полу, а под ними и склад. Каждый предмет было аккуратно завернут в мешковину, и все покоилось между двумя толстыми клеенками, одна подстелена снизу, другая сверху.
Он нащупал первый сверток и вытащил его на свет божий. Это была икона и, по-видимому, очень старая. Древесина изрядно покоричневела, а лик святого сохранился неплохо, краски яркие, чуть-чуть, правда, потрескались кое-где и в углах облупились. Но это ничего, старина ценится даже с такими изъянами, он об этом по телевизору слышал.
«Начну с нее», – подумал воспрянувший духом Семен, прикрыл остальное добро аккуратно клеенкой и положил на место доски.
В следующий свой приезд будущий муж прибыл к возлюбленной не с пустыми руками: он привез ей «фирменный» плащ, высокие сапоги, очень модные, но самое главное – икону.
– Вот, смотри. Моему бате в наследство кое-что досталось. Но они с мамкой верующими никогда не были, поэтому сложили это все в сундук, и валяется у них. А я подумал, может продать? Сколько это может стоить, как ты думаешь?
Женька присвистнула, взяла в руки икону и сказала:
– Ну сотню баксов, как пить дать, а то и больше.
– Чего так мало? – изумился Семен. – Я думал нам на квартиру накопить, распродать все и, либо купить, либо хороший взнос сделать.
– В ипотеку? А потом горбатиться двадцать лет на эту халупу. Чего ты с этой квартирой, как заведенный. На черта она нужна, родаки-то не вечные. Лучше одеться по первому разряду, да по курортам всяким поездить, за границей побывать. Вон в Турцию какие путевки продают, туда только богатые и ездят. А из Турции можно барахла всякого на продажу привезти, куртки, плащи кожаные. И будет тебе полезное с приятным. Ларек на рынке возьмем. Ну? Соображай маленько, малёк!
Семену такие разговоры не понравились. Ему хотелось вложить деньги по-хорошему, чтобы с пользой для семьи, а не пустить все под откос, на шмотки, да разъезды. Нет, конечно, в Турцию можно съездить отдохнуть, тут Женька права, но вот ларек на рынке открывать ему совсем не хотелось. Чтобы замять этот разговор, он сказал примирительно:
– Все, решено. Медовый месяц проведем в Турции. Согласна? Вот только эту икону надо продать, но не продешевить.
И тут Женьку осенило, она вспомнила про свою сокамерницу Татьяну, которую иногда брат навещал. Девки к ней пристали, кто он, чем занимается, и она рассказала про его бизнес с антиквариатом.
– Все, я знаю, что делать. Мне надо одну бабенку вычислить, у нее брательник на этом деле собаку съел. Буду искать. Обязательно где-нибудь встречу, а нет, найду его лавку старьевщика, и прямо к нему. Не боись, мелкота! Со мной не пропадешь! – провозгласила Женька и хлопнула своего кавалера по плечу так, что он аж подпрыгнул от неожиданности.
С неделю помотавшись по городу в надежде встретить Татьяну Садовскую, Женька совсем было отчаялась. Город хоть и небольшой, не Москва или Питер, но вот так запросто человека встретить сложно. Где его искать? Женька была в торговом центре, и не раз, подходила к кинотеатру и даже к театру, но ей не везло.
И вдруг, в один прекрасный день, гуляя по центру города, она увидела ее и сразу узнала. Татьяна сидела за столиком в небольшом кафе, и Женька чуть не взвизгнула от радости.
«На ловца и зверь бежит», – вспомнила она поговорку, и решительным шагом направилась в кафе, чтобы тут же приступить к реализации намеченного плана.
6. Золотая жила
Марк Андреевич Туров был знатоком своего дела. Он разбирался в произведениях искусства в высшей степени профессионально, был востребован и хорошо известен в своих кругах. Он страшно не любил дилетантов и никогда не имел с ними никаких дел, зачастую отказываясь даже от выгодных предложений. Он привык разговаривать с деловыми людьми на равных, то есть они должны были разбираться в тех вопросах, которые желают с ним обсудить.
Эдуард и Анжелика Садовские были в числе уважаемых им клиентов, или даже партнеров, так как эта молодая парочка и Марк Андреевич дарили людям счастье становиться обладателями уникальных ценностей, которые выискивались порой невесть где и обретали новую жизнь.
Деньги тоже здесь крутились хорошие, антиквариат ценился очень высоко в мире знающих и понимающих в нем толк любителей и коллекционеров.
Но в этот раз Анжела с Эдиком удивили Турова своей растерянностью и неуверенностью по поводу иконы 17 века, которую принесли ему на оценку.
– Марк Андреевич, миленький. Что это за мазня? Доска впечатляет, но изображение – это же ужас какой-то, – говорила Анжела, а Эдик подтвердил:
– Нам принесли на продажу, но мы даже не знаем, как оценить этот шедевр. Помогите пожалуйста.
Туров взял икону в руки, внимательно осмотрел и попросил оставить на день-другой.
– Разберемся, – сказал он авторитетно. – Я боюсь, что эта уникальная икона просто испорчена поновлением.
Этот термин был широко известен в кругах реставраторов и означал обновление оригинальной живописи на иконе путем нанесения на рисунок либо нового сюжета, либо нового изображения. Чтобы лучше закрасить потускневший от времени рисунок и потемневшую олифу, краски использовались густотертые, масляные, которые наносили изрядный вред иконе, порой не подлежащей восстановлению.
Лика с Эдиком впали в уныние.
– А можно хотя бы попытаться восстановить первоначальный слой? – спросила Лика с надеждой в голосе.
Марк Андреевич подумал, рассматривая икону пристально и с пристрастием и наконец ответил:
– Анжелочка, голубушка, ну конечно можно попробовать. Давайте так, я сделаю анализ поверхностной краски, олифу тут, видимо, не применяли, оценю риски и дам вам знать. Ну и рекомендации для реставрации, если какие понадобятся, тоже постараюсь дать. Может быть все и не безнадежно.
Эдик подошел к вопросу с другой стороны.
– Марк Андреевич, во сколько вы оцените эту икону в том виде, в котором она есть? Нам надо с ее поставщиком рассчитаться. А уж после восстановления мы ее с вами оценим отдельно, учитывая ваш интерес, разумеется.
– Не знаю, Эдик. Надо посмотреть по-хорошему, что за школа у этих реставраторов, какая техника, ну ты же понимаешь, так на вскидку не скажешь.
– И все же, долларов пятьсот?
– Давай подождем до завтра. Просто не хочу вводить тебя в заблуждение.
На том и расстались.
– Чего ты насел на него? – спросила Лика мужа, когда они вышли из мастерской. – Мы и так выглядели, как болваны, не смогли понять, что к чему. А ты еще ценой озаботился. Подождет Женя, задаток у нее, а остальное выплатим, когда будет ясность и определенность в этом вопросе.
– Ладно, согласен. А ты возьмешься за реставрацию? Ведь если мы ее восстановим, то ее стоимость возрастет во сто крат.
– Ой, Эдик. Подожди ты с подсчетами. Для меня сейчас гораздо важнее, подлежит ли она восстановлению и каков прогноз на успех. От этого зависят твои сто крат. Наберись терпения, как ребенок, ей богу!
Звонок в антикварный магазин к вечеру следующего дня заставил Эдика вздрогнуть, так как он был в напряжении. Весь день он ожидал известий от Марка Андреевича и изрядно нервничал. Лика успокаивала его с утра, но потом уехала по делам, у нее была запланированная встреча в музее, и он остался один. Вернулась она совсем недавно, как раз перед звонком Турова.
Марк Андреевич, как всегда, чинно поздоровался, поинтересовался, как идут дела, а затем приступил к деловой беседе.
– Ну что, Эдуард Георгиевич, вы, похоже, отыскали шедевр. Да, да! Эта вещь абсолютно уникальна. Конец 17 века, предположительно «Спас Нерукотворный».
Дальше в разговоре последовала терминология, больше понятная Лике, чем Эдуарду, и он передал ей трубку. У девушки засияли глаза, она слушала своего собеседника то ли с восторгом, то ли с благоговением, ничего не говорила, а лишь кивала и иногда посматривала на мужа глазами, полными счастья.
Наконец разговор подошел к концу, и Эдуард схватил Лику за плечи:
– Ну что? Есть потенциал?
– Есть! – уверенно заявила она и пересказала в подробностях и деталях весь разговор с Марком Андреевичем.
Он сводился к тому, что икона поддается восстановлению, и это самое главное, но работы с ней предстоит немерено.
– Понимаешь, я бы взялась, но у меня нет необходимых именно для этой работы инструментов. Покупать их смысла нет, так как хорошие стоят очень дорого, и в этом случае лучше отвезти икону на реставрацию в Москву, в мастерскую «Дома антиквариата», как советует Туров, он обещал договориться.
– Ясно, а цена? Сколько она будет стоить, хотя бы приблизительно, он не сказал?
– От миллиона до полутора миллионов рублей, в зависимости от степени повреждения оригинального изображения и качества его восстановления.
– Обалдеть! – воскликнул Эдик. – Это почти двадцать тысяч долларов даже за вычетом расходов на ее реставрацию! Лика, это же классно! Надо соглашаться на все условия.
Молодые люди еще порассуждали на тему реставрации иконы и перешли к самому главному вопросу: кому ее продать.
– Мои клиенты больше интересуются ювелиркой, старинной посудой. Иконы, конечно, тоже покупают, но не дороже, чем за пятнадцать-двадцать тысяч. Это были самые дорогие, по-моему. На прилавок такую вещь тоже не выставишь. Надо искать покупателя, – задумчиво произнес Эдуард.
– Ты знаешь, моя практика показывает, что в процессе обращения подобных вещей в соответствующих кругах, покупатель, как правило, находится сам. Она попадет в «Дом антиквариата», а там охотников за такими раритетами хоть отбавляй. Она к нам и не вернется, я почти уверена.
Вечером состоялась встреча с Марком Андреевичем Туровым, с которым Садовские оформили договор на реставрационные работы, обговорили детали, его маржу, а затем спросили, какова все же реальная стоимость иконы в ее теперешнем виде.
– Нам надо рассчитаться с поставщиком, так сказать.
– Ну в пределах тысячи долларов, я думаю. За большую цену ее у них никто не купит. Она замалевана и не один раз, так что раскопки понадобятся, там слоя три, не меньше.
Молодые люди приуныли, а что, если восстановить не удастся? Но Марк Андреевич, без клятв и торжественных обещаний все же заверил их, что профессионалы должны справиться.
Дома весь этот разговор был в подробностях передан Татьяне, при этом Эдик заметил невзначай:
– Ну вот тебе и квартира на Маршала Жукова.
– События не опережай пожалуйста, – ответила сестра. – Сглазишь. Но за хорошие новости спасибо. Ну и вы в долгу не останетесь.
– Ребята, мы делим шкуру неубитого медведя, – полушутя сказал Лика и поставила на кофейный столик бутылку шампанского и три фужера. – Эдичка, открывай! За предстоящий успех, а точнее, за надежду на него.
С утра Эдуард позвонил Жене. Он попытался объяснить ей, что необходима реставрация, что с окончательной оценкой и оплатой надо подождать, но та с этими доводами, мягко говоря, не соглашалась.
– Нет, Эдуард, как там тебя, Григорьевич. Так не пойдет. Я вам вещь отдала, получила лишь задаток, поэтому, либо возвращайте мне икону, либо доплачивайте остальное. Сегодня же!
– Хорошо, – тут же согласился Эдуард, не став даже уточнять свое отчество, – нет проблем. Вечером встретимся, я вам отдам остальные четыреста долларов. Встречаемся в торговом центре у интернет-кафе в семь вечера.
Эдик проговорил всю эту фразу очень уверенным, деловым тоном и тут же отключился, чтобы не выслушивать какие-либо возражения или уточнения со стороны своей собеседницы.
Женя призадумалась.
«Больно уж легко он согласился. Такой честный и порядочный что ли? А сеструха на нарах парилась. Надо тут быть похитрее и затребовать у этих жуликов побольше».
Эти же мысли она высказала Семену по телефону, так как тот был в рейсе, но будущий муж оказался более лояльным.
– Евгения, ты не напрягай и не налегай. У меня этого добра вагон и маленькая тележка. Нам с ним еще дело иметь придется, может, и не раз. Угомонись и соглашайся на все его условия.
Женька недовольно пробурчала что-то в ответ, но решила все же поступить по-своему. Она тут же отправила сообщение Садовскому, которое было более, чем кратким: «500, не 400».
Эдуард усмехнулся, но решил поставить наглую девицу на место. Отвечать он не стал, а вечером отправился на встречу в условленное место.
– Вы, Евгения, видимо никогда не имели дело ни с бизнесом, ни с деловыми людьми, не так ли? – сказал он девице после короткого приветствия. – Есть такое выражение, условленная цена или стоимость. Эта та сумма денег, которая оговаривается в самом начале сделки и изменению подлежит только в самом крайнем случае: при возникновении неизвестных ранее фактов и обстоятельств.
Женька стушевалась, но быстро нашлась:
– А я с вами никакой договор не подписывала на первоначальную стоимость, поэтому могу ее менять. Моя мама не согласна на ту цену, которую вы предложили, вот вам и обстоятельства, – постаралась она разговаривать на равных, почти как бизнес-вуман.
– Послушайте, вы пытаетесь меня обмануть, но у вас ничего не выйдет. Эта икона представляла бы собой очень важную культурно-историческую ценность, если бы не была окончательно испорчена. Кто-то из ваших родных, если это икона вашей матери, как вы утверждаете, испортил ее.
– Че-го?! Как это испортил? – спросила Женька, растягивая слова. – Никто ее не портил, чего вы мне тут туфту гоните?
– Это не туфта, вот взгляните.
И Эдуард протянул Женьке заключение Марка Андреевича, где было четко указано, что икона, как историческая ценность, подверглась порче путем нанесения на оригинальный слой дополнительных слоев краски с целью изменить первоначальный сюжет и рисунок.
– Это заключение специалиста, о котором я вас предупреждал на нашей первой встрече. Видите слова «подверглась порче».
– И что это значит? – недоверчиво переспросила Женька.
– А то и значит, что тот, у кого она хранилась, взял и нарисовал на исторически ценной иконе новое изображение, нарисовал неумело, грубыми масляными красками, и испортил ее. Кто это сделал? Ваша мама или бабушка с дедушкой? Кто будет отвечать?
Женька слегка растерялась. Слова «кто будет отвечать» воскресили в ее памяти неприятные часы допросов и разбирательств с правоохранительными органами, и она сникла.
– Ой, да ладно! Нашли художников. Мои предки никогда и карандаша-то, не то что кисточки, в руках не держали. Это не они.
– А кто? Вот то-то и оно-то. Не они. И икона эта никогда вашей маме не принадлежала, мы знаем, из каких она мест, даже предположительно из какой церкви. А от Винницы и Кубани это ой как далеко.
Женька попыталась что-то сказать, но Эдуард ее опередил.
– Значит так. В том виде, в каком она есть, она и пятисот долларов не стоит, но я обещал, я их вам заплачу. Расследованием того, как она к вам попала, я заниматься не буду, это не входит в круг моих интересов.
– А зачем же она вам, если она такая испорченная? Перепродадите за сколько? – не унималась Женька.
– Я не собираюсь ее перепродавать. Моя задача попробовать восстановить ее первоначальный вид и историческую ценность и вернуть в церковь, где ей и место. А уж будут мои труды оплачены или нет, я предполагать не могу.
Женьке такой расклад был непонятен, но вникать она не стала.
– Ладно, не хотите заработать, это ваше дело. Но у меня еще кое-что есть. Но вы, по ходу, не тот человек, с кем можно иметь дело и договариваться о цене.
– Почему же? Я разве вас обманул? – не согласился с ее выводами Эдуард. – Обещанную сумму принес, документ о непригодности предоставил, все по-честному.
– Ну да. Короче, захотите взглянуть на товар… ну, на исторические ценности, я имею в виду, позвоните. У меня этого добра вагон и маленькая тележка, – повторила Женька слова Семена.
– И все от мамы? – спросил Эдуард.
– Да вам-то какая разница? Кто-то скелеты в шкафу хранит, а мы вот исторические ценности. Да и то дело, чего пылятся? Пусть вернутся в церковь, о цене договоримся. Только опять, чтобы с документом, все честь по чести.