Донские казаки в борьбе с большевиками

Для характеристики работы штаба приведу хотя бы только такой случай: помню, после долгих настояний мне, в конце концов, удалось убедить мое начальство в необходимости соединить штаб с войсковыми учреждениями, расположенными частью на окраинах, военными телефонными линиями. Телефонного имущества было достаточно, но не хватало шестов, каковые можно было заменить жердями, имевшимися в изобилии у города. В обычных условиях вопрос, казалось бы, решался быстро и просто: необходимое для нужд обороны было бы реквизировано. Однако практика того времени установила нечто иное и довольно уродливое. Жерди нужны были нам – штабу Походного Атамана, но хлопотать перед городской Управой о разрешении их использовать почему-то обязан был Войсковой штаб, каковому я, в свою очередь, обязан был письменно доказать, для какой цели и почему необходимо нам указанное имущество. Применять реквизицию военное командование избегало, дабы окончательно не испортить и без того натянутые отношения между штабом и городским Управлением, расцениваемым штабом достаточно «революционным». Переписка длилась несколько дней, но без всякого результата. Видя, что этим способом толку не добьешься, я, исполняя в это время обязанности 2-го генерал-квартирмейстера, на свой риск, приказал офицеру с несколькими казаками отправиться на грузовике на городской склад и силой забрать жерди. Интересно то, что сторожа склада не только не протестовали, но, наоборот, сами помогали казакам при погрузке, а Городская Управа на мои действия никак не реагировала, очевидно, признавая это совершенно нормальным явлением. Я привел только этот случай, каковой, к сожалению, далеко не был единичным. Подобные несуразности встречались на каждом шагу и явно обнаруживали непонимание Донским командованием требований обстановки и переживаемого момента. Столь же примитивно велось дело и в оперативном отделении штаба, где ни его начальник подп. Роженко, ни 1-му ген. – квартирмейстер, ни сам начальник штаба полк. Сидорин, не знали ни количества войск, ни их точного расположения, ни их боеспособности, ни их нужд. События на фронте, боевые столкновения, наступление и отход частей – все развивалось и шло само собой, независимо от влияния штаба, а скорее, по милости случая и счастья.

Известный легендарный донской партизан полк. Чернецов, стяжавший громкую славу, и одним своим именем вызывавший у большевиков панический ужас, погиб 22 января близ хут. Гусева от руки изменника подхорунжего Подтелкова[13], будучи окружен большевистски настроенным сводно-казачьим отрядом под начальством войск. старшины Голубова[14].

Сведения об этом в штабе первое время были неопределенны и разноречивы. Обаяние этого Донского героя было настолько сильно, что долгое время не хотели верить в его гибель, все надеялись, что каким-то чудом он уцелел и спасся. Но мало-помалу полученные донесения и рассказы очевидцев, подтвердили его смерть, внеся большое уныние и поколебав дух как военного командования, так и всех защитников Дона. Гибель степного богатыря была незаменимой потерей для Дона. С ним терялась последняя опора независимости и свободы Донского края. Достойных Чернецову заместителей не нашлось. Партизанские отряды войск. старш. Семилетова, прапорщика Назарова, есаула Лазарева, сотника Попова и др. оказались гораздо слабее.

Задачей партизанских отрядов было не допускать большевиков в Новочеркасск, боем отстаивая каждый шаг.

Кучка верных долгу офицеров, кучка учащейся молодежи, несколько казаков, не изменивших присяге, – вот все, что защищало Новочеркасск и поддерживало порядок в городе, кишевшем большевиками. Иногда босые, плохо одетые, плохо вооруженные, без патронов, почти без артиллерии, они огрызались от навалившихся на них со всех сторон большевистских банд и таяли не по дням, а по часам.

Большевики, непрестанно усиливаясь, с каждым днем наседали смелее и энергичнее.

Не только все железные дороги из Европейской России в Новочеркасск и Ростов были в их руках, но они уже владели Таганрогом, Батайском и ст. Каменской, где образовался военно-революционный казачий комитет и где была штаб квартира Подтелкова и К°. Особенно сильно напирали красные со стороны ст. Каменской, стремясь постепенно изолировать Новочеркасск и превратить его в осажденную крепость.

Без ропота, с небывалым порывом, мужественно несли свою тяжелую службу донские партизаны, напрягая последние силы, чтобы сдержать этот натиск противника.

Ростовское направление прикрывалось Добровольческой армией, ведшей бои с большевиками на Таганрогском и Батайском направлениях. С других сторон Новочеркасск, в сущности, был открыт и легко уязвим.

При создавшихся условиях всякая мысль о наступательной операции сама собой отпадала. Приходилось, стоя на месте, отбиваться, иногда уступая противнику, отходить понемногу к Новочеркасску, что грозило кончиться полным окружением. Стальное кольцо вокруг города постепенно суживалось, обстановка становилась серьезнее и безнадежнее. Положение осложнялось тем, что главный источник пополнения боевых частей – приток добровольцев извне – совсем прекратился, просачивались редко только отдельные смельчаки.

Применить принудительную мобилизацию, хотя бы в районе, подвластном Донскому Правительству, как я уже указывал, не решались. Оборону основывали на добровольцах, которых и штаб, и Правительство настойчиво зазывали в партизанские отряды, выпуская чуть ли не ежедневно воззвания к населению. И грустно, и бесконечно жалобно звучал в воздухе призыв «помогите партизанам». Большинство обывателей уже свыклось с этим и относилось ко всему безучастно. А в Новочеркасске в эти дни, на огонек имени Каледина и Добровольческой армии, собралось значительное число людей разной ценности. Среди них были и люди достойные, убежденные, но были случайные, навязанные обстоятельствами, как ненужный балласт, в лице всякого рода отживших свой век антикварных авторитетов. В общем, были ценные работники и были люди личной карьеры. Вторые составляли своеобразную шумливую, резко реагирующую на всякие события клику, стремившуюся примкнуть к власти и во что бы то ни стало доказать, что до тех пор спасение России невозможно, пока не будет образовано Российское правительство и портфели поделены, конечно, между ними. Временами встречались фигуры известных политических деятелей (М. Родзянко, П. Струве, Б. Савинков, П. Милюков), прибывших на Дон спасаться от большевиков, и неоднократно проявлявших желание вмешаться в дела донского управления.

Нервно бурлила городская жизнь. Сказывалась непосредственная близость фронта. Падение Новочеркасска становилось неизбежным, и эта грядущая опасность мощно овладела сознанием всех и насыщала собой и без того сгущенную, нездоровую, предгрозовую атмосферу. Все яснее и яснее становился грозный призрак неумолимо надвигавшейся катастрофы, и все сильнее и сильнее бился темп городской жизни, словно вертясь в диком круговороте. Какое-то отчаяние и страх, озлобление и разочарование и вместе с тем преступная беспечность захватывали массу. Отовсюду ползли зловещие, тревожные слухи, дразнившие больное воображение и еще более усиливавшие нервность настроения. На улице одни о чем-то таинственно шептались, другие, наоборот, открыто спорили, яростно браня Правительство, военное командование как виновников нависшего несчастья. Гордо поднимала головы и злобно глядела чернь и городские хулиганы. А на позициях, неся огромные потери в ежедневных боях, число защитников непрерывно уменьшалось. Пополнений и помощи для них не было.

Между тем в городе уже с пяти часов вечера трудно было пройти по тротуарам Московской улицы и Платовского проспекта из-за огромного количества бесцельно фланирующей публики. На каждом шагу, среди этой пестрой толпы, мелькали то шинели мирного времени разных частей и учреждений, то защитные, уже довольно потрепанные полушубки, вперемежку с дамскими манто, штатскими пальто, белыми косынками, составляя, в общем, шумную, здоровую и сытую разноцветную массу. Это были праздные, элегантно одетые люди, их веселость и беспечность никак не вязалась с тем, что было так близко.

Словно было два разных мира: один здесь – веселый, беспечный, но в то же время трусливо осторожный, с жадным желанием жить во что бы то ни стало, а другой, хотя и близко, но еще невидимый, где порыв и подвиг, где лилась кровь, где в зловещем мраке ночи беспомощно стонали раненые, где доблестно гибли еще нераспустившиеся молодые жизни и совершались чудеса храбрости и где бесследно исчезали, попадая в рубрику «безвестно пропавших». Чувствовалось, что люди как-то очерствели и нервы совершенно притупились. Уже не вызывал в душе мучительных переживаний унылый погребальный звон колоколов Новочеркасского собора, напоминая ежедневно о погибших молодых героях. Каждый день жуткая процессия тянулась от собора по улицам города к месту вечного упокоения: несколько гробов, наскоро сколоченных, порой окруженные родными или близкими, а чаще, безыменные, чуждые всем, под звуки траурного марша, сопровождались одиноко только Атаманом Калединым[15].

Это были те юнцы-герои, кто, бросив семью, родное, близкое, одиноким пришел на Дон, кто, не жалея своей жизни, охотно шел на подвиг с одной мыслью – спасти гибнущую Родину.

Так красиво умирали юноши, а в то же время, по приблизительному подсчету, в Новочеркасске бездельничало около 6 тысяч офицеров. Молодежь вела Россию к будущему счастью, а более зрелые элементы пугливо прятались по углам, всячески охраняли свою жизнь и готовились, если нужно, согнуть шею под большевистским ярмом и снести всякие унижения, лишь бы только существовать.

То же было и в Ростове. Недаром ген. Корнилов говорил: «Сколько молодежи слоняется толпами по Садовой. Если бы хотя пятая часть ее поступила в армию, большевики перестали бы существовать»[16].

Но, к сожалению, русский интеллигент, везде гонимый, всюду преследуемый и расстреливаемый, предпочитал служить материалом для большевистских экспериментов, нежели взяться за оружие и пополнить ряды защитников. Ярко всплывала шкурная трусость. Растерянность, охватившая высшие сферы, еще крепче засела в обывателя. Одни зайцами запрятались в погреба и, шевеля настороженными ушами над сложенными чемоданами, глубокомысленно обдумывали, куда и как безопаснее улизнуть из Новочеркасска. Другие готовились с прежней гибкостью позвонков пресмыкаться перед новыми владыками и мечтали быстро сделать красную карьеру. Все ненавидели большевиков, однако, несмотря на это, вместо дружного им отпора с оружием в руках большинство свою энергию и силы тратило на то, чтобы какой угодно ценой, но только не открытым сопротивлением, сохранить свою жизнь. Тщетно Каледин взывал к казакам, но они на зов его не откликались. Уже в казачьих станицах местами начали появляться комиссары, чужие казакам люди, вместо атаманов стали создаваться советы, приказы атамана Каледина на местах не исполнялись.

Столь же безуспешны были попытки и Походного атамана ген. Назарова поднять на борьбу с большевиками городское население, в частности, многочисленное офицерство, пассивно проживавшее в Новочеркасске. Все как будто сознавали опасность, но охотников взяться за оружие было очень мало.

С большим трудом удалось из всего многочисленного праздного офицерства сколотить небольшой отряд для внутреннего порядка и охраны города[17].

При таких условиях вопрос – где найти источник пополнения боевых отрядов, был главный и собой затемнял все другие. В силу этого все остальное признавалось второстепенным, и потому нередко вооружения, снаряжения, боевых припасов, обмундирования и даже продовольствия не хватало именно там, где требовалось, несмотря на то, что в городе было много и оставалось неиспользованным.

Было видно, что начальник штаба Походного атамана уделяет чересчур большое внимание лицам, предлагавшим услуги по организации партизанских отрядов, наивно веря, что эти люди каким-то чудом смогут достать нужных бойцов. На этой почве появилось много лиц, которые, обычно украсив себя с ног до головы оружием, уверяли начальника штаба, а иногда Походного или Донского Атамана, что они смогут сформировать отряды и найти людей. Для этого им необходимы только официальное разрешение и, главное, деньги. Им верили, хватаясь за них, как утопающий за соломинку.

В результате произошли огромные злоупотребления казенными деньгами, распутывать которые мне пришлось уже весной и летом 1918 года.

К моменту моего приезда в Новочеркасск Донское Правительство, именуемое «паритетным», доживало свои последние дни. Не касаясь этого вопроса подробно, я укажу только, насколько такое Правительство пользовалось авторитетом среди военных кругов, с одной стороны, а с другой – как сильно было его влияние на казачью массу. Возникло оно еще в декабре месяце 1917 года, под непосредственным влиянием Атамана Каледина, считавшего, что управлять областью, опираясь на одну часть населения, невозможно, необходимо к местным делам привлечь все население. Исходя из численного отношения казачьего и неказачьего населения края Войсковой Круг 3-го созыва, несмотря на горячие протесты некоторых депутатов, решил в конструкцию ввести арифметическое начало, – паритетное. Так создался пресловутый паритет.

Предполагалось, что привлечение к управлению краем элементов неказачьего происхождения, поможет избегнуть осложнения внутреннего характера, будет вырвана почва для агитации большевиков и иногородних, обвинявших казаков в захвате власти на Дону за счет «трудящихся масс», и вместе с тем иногородние станут на защиту области.

В результате такого решения после состоявшегося 29 декабря 1917 года съезда иногороднего населения к коллективу из 16 казачьих членов Правительства (8 членов Правительства и 8 Войсковых «есаулов» с правом совещательного голоса) было пристегнуто еще 16 членов от неказачьего населения (8 членов Правительства и 8 эмиссаров).

Курьезно то, что выборы членов Правительства происходили от округов по принципу популярности и хорошей репутации в округе, независимо от их способности быть полезными советниками и действительными помощниками Атаману в предстоящей огромной и ответственной работе. Кроме того, портфели разбирались уж после выборов и потому никто заранее не знал, для какой роли и работы он предназначается. К этому следует добавить, что представители неказачьей части правительства, большей частью – случайный элемент на Дону, не были даже знакомы с особенностями краевой жизни, часто не обладали никакими специальными знаниями, без всякого административного опыта, с весьма ограниченным кругозором, ибо образовательный ценз некоторых из них не простирался далее ценза сельского учителя.

До известной степени то же самое было применимо и к представителям казачьей части Правительства. Но у них неопытность в административных вопросах и в управлении несколько компенсировалась знанием быта и особенностей жизни всего населения Донской области. Наконец, если вторые все-таки пользовались известным влиянием среди казачьей массы, то первые никакого авторитета среди иногородних не имели.

Думаю, что и этой краткой характеристики достаточно, чтобы представить себе убогую конструкцию многочисленного коллектива, составлявшего Донскую власть.

Каждый вопрос решался миром, председательствовал Атаман, блистал своим красноречием донской Баян – его помощник М.П. Богаевский. Происходили ежедневные жестокие словесные дебаты. После бесконечных словопрений выносились кой-какие резолюции, чаще всего запоздалые, ибо жизнь, идя быстрым темпом, опережала их. Весьма ярко работу донского Правительства рисует член его Г.П. Янов, говоря: «Все заседания Правительства происходили в зале бывшего Областного Правления[18] и имели характер политического собрания, а не делового заседания правительственного органа. С первых же дней функционирования власти «Объединенное» донское Правительство оказалось разъединенным. Казачьи представители «Паритета», стараясь создать деловую обстановку управления, неизменно встречали со стороны некоторых неказачьих представителей умышленное непонимание нагромождающихся событий и «политическую обструкцию» во всех вопросах, касающихся как обороны, так и внутреннего распорядка в крае. Выступления в заседаниях проф. Кожанова, швейцарского подданного Боссе и эмиссаров Воронина и Ковалева постепенно создавали убеждение, что в донском Правительстве не так уж единодушно смотрят на необходимость борьбы с большевиками и не все благополучно со стороны большевизма… После первых же дней заседаний донского Правительства стало ясно, что представители неказачьей части, за исключением Светозарова, Мирандова и Шошникова, со всеми эмиссарами являются не союзниками в деле борьбы с большевиками, а тормозом и что найти общий язык при создавшейся обстановке является невозможным. В связи с этим надежда на привлечение в ряды защитников Дона иногородних совершенно отпала: среди же «фронтовиков», в возвращающихся частях и в станицах, съезд «неказачьего» населения и «Паритет» дал новую возможность к уклонению от исполнения своего долга перед родным краем. Казаки «фронтовики» перестали нападать на «добровольцев» и партизан, перестали обвинять Войсковое Правительство и говорить о «контрреволюции», организуемой на Дону, но зато для успокоения совести выдвинули новый мотив: «иногородним теперь все дали. Их люди тоже в Правительстве. Пусть Правительство организует иногородних. Пойдут они против большевиков – и мы возьмемся за винтовки. А одним нам большевиков не осилить».

Далее: «неказачья часть, получив все права, напротив, не чувствовала никаких обязанностей[19] и делала все возможное, чтобы не отдалить, а приблизить катастрофу. Для усиления средств, вернее обстановки обороны – Атаману и командованию Добровольческой армии необходимо было ввести осадное положение. Согласно существовавшему соглашению между казачьей частью и неказачьей – Атаман без одобрения Правительства такого приказа самостоятельно отдать не мог. И вот по поводу осадного положения происходят в течение двух дней горячие дебаты… Та же история повторилась и с объявлением железных дорог на военном положении… Чтобы создать устойчивое[20] положение в городе Новочеркасске и парализовать всякую возможность выступления местных большевиков, все офицеры были взяты на учет и сведены в сотни офицерского резерва, который и нес патрульную и караульную службу в городе. Не успел соорганизоваться «офицерский резерв», как со стороны неказачьей части Правительства последовал не запрос, а форменный допрос Атамана: для чего, для какой цели организуются офицерские сотни и т. д.».

«Областное Правление «превратилось в какую-то ярмарку. А рядом[21] с этим ежедневные вечерние заседания, а иногда и утренние при нервной обстановке и при наличии, хотя и при полной корректности, но заметного холодка взаимной отчужденности неказачьей и казачьей частей Правительства. В дополнение к этому – разделение прав и обязанностей по отделам управления совершенно не было… Дела, по всем отделам управления, как административного, так и экономического характера, решались коллективно, да и для такого решения не хватало времени, так как политические вопросы и вопросы обороны доминировали… И естественно, что при отсутствии системы, фактически – было отсутствие и управления…

«Беспристрастная оценка событий в январские дни «паритета», – говорит Г. Янов, – дает право сказать, что трагедия создавшегося общего положения была в том, что не было веры в победу, не было риска выявления твердой власти и единой воли, – у власти стоял коллектив, фактически состоящий из 36 человек, контролирующий, применяющийся к массе, коллектив разнородный по своей психологии, разуму, убеждениям, чувствам. И в результате вместо быстрых решений и обсуждения каждого проекта, вместо твердых приказов – акты соглашений, опровержений и уговариваний… И рядовая масса это чувствовала, а казаки особенно, так как в их представлении о власти, прежде всего, требовались импозантность, сила и воля. И чувство бессилия власти, неуверенности в завтрашнем дне перебрасывалось не только на рядовую массу, но и на интеллигенцию».

Такой же отзыв о Донском Правительстве дает Г. Щепкин[22], говоря «…Прежняя, существовавшая непосредственно перед приходом большевиков, власть на Дону обладала многими недостатками. Еще покойный незабвенный сподвижник Великого Атамана-мученика Каледина, М.П. Богаевский говорил, что заседания Правительства превращались в бесконечные разговоры и споры: время проходило в выработке соглашений, в рассуждениях и колебаниях. Власть была бессильна, и произошла драма, страшную историю которой с ужасом прочтут потомки».

Нет нужды доказывать, что такое Правительство пользоваться авторитетом среди населения области не могло. Круга своей деятельности оно точно не установило, а, вместе с тем, своим возникновением оно вконец расстроило административную деятельность бывшего ранее аппарата Областного правления. Силы власти не чувствовалось, власть существовала только номинально. Недовольство и неудовлетворенность Донским парламентом возрастали прогрессивно. И простые казаки, и офицерство, и донская интеллигенция косо и недоверчиво смотрели на свое Правительство.

Примечания